Невозможно рассматривать историю движения прерафаэлитов без истории взаимоотношений его главного вдохновителя и идеолога Данте Габриэля Россетти и Элизабет Сиддал.




Портреты Лиззи Сиддал, написанные Данте Габриэлем Россетти

Лизи Сиддал являлась своеобразным феноменом XIX века, ведь она, родившись обычной девушкой, принадлежащей к рабочему классу, смогла в итоге стать одной из самых известных и узнаваемых фигур блестящей викторианской эпохи.
Поэтесса, художница, натурщица и муза, она была той основой, на которой долгое время базировалось все искусство прерафаэлитов. Ее окружали такие художники, как Уолтер Хоуэлл Деверелл, Джон Эверетт Миллес, Уильям Холман Хант. Ей покровительствовал сам Джон Рескин, считавший ее гением. И, быть может, самое главное, ее мужем был Данте Габриэль Россетти.



Элизабет Элеонора Сиддал родилась 25 июля 1829 года на Хаттон-Гарден в семье Чарльза Крука и Элизабет Элеоноры Сиддаллов (это Россетти позже уберет из фамилии Лиззи вторую «л»). Ее отец вел постоянные судебные тяжбы, пытаясь доказать, что он является законным владельцем и наследником Кроссдейджерса (сейчас не совсем понятно, что это, но, возможно, известная в свое время гостиница) расположенного в дерберширском селении Хоуп, поэтому девушка росла с верой в то, что ее семья многое имела, потом потеряла, но однажды наступит день, когда к Сиддаллам вернется прежний успех. Так продолжалось до тех пор, пока сестра Лизи Клара не сожгла важные документы отца, дабы защитить уставшую от постоянных процессов семью.
Никто в семье Сиддаллов не имели никаких склонностей к живописи в частности и к искусству в целом.
В 1831 году Сиддаллы переезжают с Хаттон-Гарден в Саузворк, расположенный на юге Лондона. А в 1833 году отец Лизи открывает собственный бизнес (и опять не совсем ясно, чем же он занимался, так как упоминается торговля скобяными изделиями, торговля ножами, услуги по подбору очков для людей, имеющих проблемы со зрением) в доме 8 на Кент-Плэйс. Кстати, этот дом Сиддаллы снимали у Джеймса Гринэйкра, впоследствии прославившегося как убийца.
Одним их отличительных признаков Лизи, прославивших ее, были рыже-золотистые волосы. А ведь в то время рыжие волосы не только не были в моде, но и считались приносящими неудачу. Верили в то, что Иуда Искариот был рыжеволосым. И девушка могла расти с подобными предубеждениями.
В 1849 году Лизи работала модисткой в шляпном магазине миссис Тозер, и именно здесь ее впервые увидел и «открыл для искусства» Уолтер Хоуэлл Деверелл, заинтересовавшейся необычной внешностью девушки и предложивший позировать ему. Он нарисовал ее в образе Виолы на своей картине к «Двенадцатой ночи» Шекспира.



Так Элизабет Сиддал окунулась в атмосферу объединения прерафаэлитов, с которыми ей предстояло связать свою жизнь и судьбу.
В 1852 году увидело свет, быть может, самое знаменитое изображение Лизи – Джон Эверетт Миллес написал с нее свою «Офелию» .



Художнику было тогда 22 года, и он, как и многие молодые люди его времени, буквально бредил легендарной трагедией Шекспира. Он выбрал момент, когда Офелия, наполовину погруженная в воду, поет, и старался как можно точнее передать все нюансы, описанные в монологе королевы Гертруды:

Есть ива над потоком, что склоняет
Седые листья к зеркалу волны;
Туда она пришла, сплетя в гирлянды
Крапиву, лютик, ирис, орхидеи, -
У вольных пастухов грубей их кличка,
Для скромных дев они - персты умерших:
Она старалась по ветвям развесить
Свои венки; коварный сук сломался,
И травы и она сама упали
В рыдающий поток. Ее одежды,
Раскинувшись, несли ее, как нимфу;
Она меж тем обрывки песен пела,
Как если бы не чуяла беды
Или была созданием, рожденным
В стихии вод; так длиться не могло,
И одеянья, тяжело упившись,
Несчастную от звуков увлекли
В трясину смерти.

Для сцены смерти Офелии Миллес выбрал живописный речной уголок (художник с юмором вспоминал, что сам едва не утонул, работая над этим полотном). Написанные им цветы никак не могут цвести одновременно, но они подобраны в полном соответствии с текстом Шекспира: цветы раздавала всем сошедшая с ума Офелия, прежде чем отправиться к реке, и объясняла значение каждого цветка. Маргаритки символизируют боль, целомудрие и обманутую любовь, а маки - традиционный символ смерти. Камыш, очевидно, художник рисовал с натуры, стараясь передать мельчайшие подробности. Некоторые тростинки еще живы, но большая часть сломалась, засохла или покрылась бурыми пятнами - все это признаки смерти.
Рама картины увита плющом. Плющ в викторианскую эпоху символизировал женское начало, которому нужен дуб (мужское начало), чтобы обвиваться вокруг него. Плющ также ассоциируется с меланхолией.
Фигуру девушки Миллес писал уже после того, как закончил речной пейзаж, - в мастерской в зимние месяцы. Он купил для, Элизабет в антикварной лавке старинное роскошное платье, и девушка позировала художнику, часами лежа в ванне с теплой водой. К сожалению, позирование обернулось для нее серьезным ухудшением здоровья: однажды отказали лампы, которыми подогревали воду в ванне. Миллес, поглощенный работой, ничего не заметил, а девушка не стала жаловаться. В результате обострилась мучившая Лизи чахотка, а отец Лиззи, обвинив Миллеса в подорванном здоровье дочери и заставил его оплатить все счета от врачей.
В том же году умер брат Лизи Чарльз. Сама она окончательно распрощалась с работой в шляпном магазине, а Хольман Хант писал с Сильвию для картины «Валентин спасает Сильвию от Протея» .




Примерно в это же время Данте Габриэль Россетти изъявил желание, чтобы девушка отныне была только его моделью и музой.
В ноябре 1852 года Россетти переехал в дом 14 на Чатем-Плэйс и забрал с собой Лизи в качестве ученицы. Она начала рисовать, и ее работы, в отличие от идеализированных работ самого Россетти, были резче, жестче, реалистичнее. Россетти постоянно писал с нее картины и делал зарисовки ее лица и фигуры. Лиззи также обратилась к автопортретам. Возможно, у нее было сильное желание показать, как она видела себя собственными глазами – живую, земную, реальную, отличающуюся от женского образа, воплощавшего совершенную красоту в понимании прерафаэлитов. Другие ее работы были во многом близки прерафаэлитам по духу, так она делала наброски на любимые ими артуровские сюжеты и идеализированные средневековые темы.
Понадобилось два года для того, чтобы Россетти решился познакомил Лиззи со своей семьей, которую не могла не смутить серьезная связь Данте Габриэля с собственной натурщицей, занимавшей гораздо более низкое положение в обществе. 28 марта 1854 года художник представил девушку своей сестре Кристине Россетти, знаменитой поэтессе викторианской эпохи, у которой, по всей видимости, возникло чувство ревности из-за внимания, уделяемого ее братом другой женщине. Ведь уже тогда друзья стали воспринимать Элизабет Сиддал и Данте Габриэля Россетти как пару. Недаром в своем знаменитом стихотворении «In An Artist's Studio» Кристина писала:

One face looks out from all his canvasses,
One selfsame figure sits or walks or leans;
We found her hidden just behind those screens,
That mirror gave back all her loveliness.
A queenin opal or in ruby dress,
A nameless girl in freshest summer greens,
A saint, an angel;—every canvass means
The same one meaning, neither more nor less.
He feeds upon her face by day and night,
And she with true kind eyes looks back on him
Fair as the moon and joyfull as the light;
Not wan with waiting, not with sorrow dim;
Not as she is, but was when hope shone bright;
Not as she is, but as she fills his dream.



В том же году умер Деверелл, которому принадлежала честь первооткрывателя Лизи для искусства. Сестры Ховвит, обеспокоенные здоровьем девушки, убедили ее показаться доктору Уилкинсону, который, в свою очередь, посоветовал ей поехать куда-нибудь в более благоприятный климат для поправки здоровья. Лизи отправилась в Гастингс, а Россетти, несмотря на смерть отца, не остался со своей семьей, и отправился вслед за ней. В это время Элизабет заявила о себе как о поэте, написав «Fragment of a Ballad»:

Many a mile over land and sea
Unsummoned my love returned to me;
I remember not the words he said
But only the trees moaning overhead.

And he came ready to take and bear
The cross I had carried for many a year,
But words came slowly one by one
From frozen lips shut still and dumb.

How sounded my words so still and slow
To the great strong heart that loved me so,
Who came to save me from pain and wrong
And to comfort me with his love so strong?

I felt the wind strike chill and cold
And vapours rise from the red-brown mould;
I felt the spell that held my breath
Bending me down to a living death.


и художнице, начав иллюстрировать «Clerk Saunders». Она продолжала считаться ученицей Россетти, иллюстрировала его стихотворение «Сестра Елена», но все вокруг уже знали, что между учителем и ученицей завязался роман.
Знаковым для Лизи стал 1855 год. На нее обратил внимание знаменитый художественный критик Джон Рескин. Он стал ее покровителем и выплачивал ей значительное денежное пособие за возможность получить все работы начинающей художницы. Также Рескин посчитал себя в праве влезть в отношения между своей новой протеже и Россетти, заклиная художника в письмах не в коем случае не жениться на Элизабет и предоставить ей необходимую свободу для творчества.
Россетти представил Лизи своей матери, которая так же, как и сестра, не одобряла их связи. Джон Рескин показал Лизи доктору Генри Вентворту Окланду и профинансировал ее поездку во Францию для поправки здоровья. Несмотря на нежелание Рескина, Россетти снова отправился вслед за ней. В Париже он познакомил Лизи с Робертом Браунингом, но встреча почему-то прошла не слишком хорошо.
Художник вернулся в Англию, а Элизабет Сиддал поехала в Ниццу, где потратила все свои деньги. У нее не оставалось иного выхода, кроме как написать своему учителю и возлюбленному. В короткие сроки Россетти написал свой триптих «Паоло и Франческа де Римини», продал его Рескину, а вырученные деньги тут же отослал Лизи.



К тому же вместе с Рексином он устроил выставку ее работ, чтобы о Элизабет Элеоноре Сиддал заговорили не только как о натурщице, но и как о художнице. Также он познакомился с Вильямом Моррисом и Эдвардом Берн-Джонсом.
Тяжелым для Лизи стал 1856 год. Именно тогда Энни Миллер попыталась завладеть сердцем Россети и разбить их союз, но он остался верен Элизабет. Они стали крестными родителями новорожденного ребенка Мэдокса Брауна Артура Габриэля.
В ноябре Россетти заявил, что собирается жениться на Лизи, но позже изменил свое решение. В ярости девушка порвала с ним и уехала в Бат вместе с сестрой Кларой. Она отказывалась видеть Россетти, но он все-таки приехал к ней, и произошло примирение.
В 1857 году несколько рисунков и иллюстраций Элизабет Сиддал появились на выставке прерафалитов, проходившей на Фицроу-Сквер. Она была единственной женщиной-художницей, чьи работы были представлены на выставке. Американец из Массачусетса приобрел ее работу «Clerk Saunders».



Это позволило Лиззи отказаться от денежной поддержки со стороны Рескина.
Деньги позволили Элизабет предпринять ряд поездок – в Мэтлок, Дербершир и Шеффилд. В Шеффилде она поступила в художественную школу. Тем временем Россетти вместе с Моррисом, Берн-Джонсом и другими художниками работал над фресками по мотивам артуровского цикла в Оксфордском союзе. Узнав, что здоровье Лиззи все больше и больше ухудшается, на несколько месяцев он провел в разъездах, мечась между местами ее пребывания и Оксфордом. Тревога за жизнь возлюбленной приглушило его увлечение Джейн Берден.
В 1860 году Элизабет серьезно заболела. Россетти был уверен, что она умрет, и решил наконец-то выполнить свое обещание жениться на ней. Однако Лиззи поправилась. 23 мая 1860 года у нее было достаточно сил, чтобы пойти в церковь. В Гастингсе в церкви Святого Климента они с Россетти поженились. Семья и друзья художника не сразу узнали о том, что они узаконили свои отношения. Но младший брат Россетти Майкл был искренне рад их браку.
Медовый месяц новобрачные провели во Франции.
Лиззи забеременела.
В октября они переехали на постоянное место жительство на Чатем-Плэйс. Во время беременности Лиззи написала стихотворение «At Last»:


O mother, open the window wide
And let the daylight in;
The hills grow darker to my sight
And thoughts begin to swim.

And mother dear, take my young son,
(Since I was born of thee)
And care for all his little ways
And nurse him on thy knee.

And mother, wash my pale pale hands
And then bind up my feet;
My body may no longer rest
Out of its winding sheet.

And mother dear, take a sapling twig
And green grass newly mown,
And lay them on my empty bed
That my sorrow be not known.

And mother, find three berries red
And pluck them from the stalk,
And burn them at the first cockcrow
That my spirit may not walk.

And mother dear, break a willow wand,
And if the sap be even,
Then save it for sweet Robert’s sake
And he’ll know my soul’s in heaven.

And mother, when the big tears fall,
(And fall, God knows, they may)
Tell him I died of my great love
And my dying heart was gay.

And mother dear, when the sun has set
And the pale kirk grass waves,
Then carry me through the dim twilight
And hide me among the graves.

2 мая 1861 года Элизабет родила мертвую девочку… Это стало огромный потрясением для нее и для Россетти. Джорджиана Берн-Джонс вспоминала, что когда через какое-то время они с мужем пришли навестить Лиззи, она сидела в кресле и смотрела на стоящую рядом с ней пустую колыбель, с которой долгое время не хотела расставаться.
Сильное потрясение испытал и сам Россетти. Позже, глядя на живых и здоровых детей своих друзей, он говорил о том, что у него тоже могла бы быть дочь, которая была бы старше.
У нее началась депрессия, усугублявшая ее и без того слабое здоровье. Она пристрастилась к ландауму.
Бытует мнение о том, что во время своего брака с Данте Габриэлем Россетти Элизабет мучилась, видя связь мужа с его экономкой Фанни Корнфорт. Однако известно, что Фанни оставила художника и вышла замуж за другого, как только узнала, что он намерен жениться на Лиззи. Скорее можно предполагать, что молодая женщина страдала, видя перед собой пример Джейн Моррис, которой также был увлечен Россетти, и которая, к тому же, рожала живых и здоровых дочерей.
11 февраля 1862 года Лиззи ужинала вместе с мужем и Чарльзом Эльджернононом Суинберном. В восемь они вернулись домой. Россетти проводил ее в спальню, а сам отправился по своим делам. Вернувшись в половине двенадцатого ночи домой, он не застал жену в живых. Россетти не желал верить в то, что ее невозможно спасти. За ночь он успел обратиться к помощи четырех различных докторов, но попытки каждого из них откачать Лиззи были безуспешными. А ведь, по некоторым сведениям, она ждала второго ребенка…
Несмотря на то, что коронер признал смерть Элизабет случайностью, почти сразу же поползли слухи, что Россетти нашел ее предсмертную записку. Якобы подавленный чувством вины он рассказал обо всем Форду Мэдоксу Брауну, и тот в свою очередь убедил его сжечь записку, чтобы не возникло общественного скандала, который мог бы помешать христианскому погребению Лиззи.
Похороны состоялись 17 февраля на Хайгетском кладбище на территории, принадлежащей семье Россетти. Вместе с Лиззи в гроб безутешный художник положил тетрадь со своими стихами, спрятав их в золотых волосах жены. Он решил, что не будет больше писать стихи, ведь той, что вдохновляла его на протяжении всей молодости, в живых уже не было. Это был единственный экземпляр стихов.
Россетти продолжил писать лицо Лиззи и после ее смерти.



К 1869 году Данте Габриэль Россетти испытывал серьезную зависимость от алкоголя и наркотических препаратов. Его эмоциональное состояние оставляло желать лучшего. Неожиданно для всех он решил, что не хочет больше оставаться художником, и снова начал писать стихи. Перед тем, как издать новые сочинения, Россетти почувствовал себя обязанным вернуть ту тетрадь со стихами, что была упокоена в волосах Лиззи.
Россетти и его агент нотариус Чарльз Огастес Ховелл получили разрешение на экзгумацию могилы Элизабет, чтобы иметь возможность получить обратно тетрадь со стихами. Эксгумация проходила в ночь смерть Лиззи, что не могло не привлечь любопытства публики и создало должную рекламу стихотворениям Данте Габриэля.
Сам Россетти не присутствовал в ту ночь при вскрытии могилы жены на Хайгетском кладбище. Однако Ховелл рассказал ему, что когда открыли гроб, то увидели, что тело Элизабет совсем не истлело, несмотря на прошедшие годы, а ее роскошные золотые волосы, продолжившие расти после смерти, заполнили собою весь гроб.
Зато тетрадь со стихами время не пощадило. Страницы потрескались и крошились, из-за чего было крайне трудно читать многие стихотворения. И все-таки Россетти издал свои старые и новые стихи. Однако публика приняла их прохладно, а критики нещадно разругали.
По всей видимости, чувство вины за то, что потревожил прах Лиззи, не позволило Россетти после смерти упокоиться рядом со своей возлюбленной женой и своей знаменитой семьей… Его могила находится на территории приходской церкви Бирчингтона в Кенте.

По материалам сайтов:

http://en.wikipedia.org/wiki/Elizabeth_Siddal
http://www.lizziesiddal.com/
http://rpo.library.utoronto.ca/poet/401.html
http://www.artmagick.com/pictures/artist.aspx?artist=elizabeth-eleanor-siddal

Серия сообщений "Образ женщины в искусстве прерафаэлитов":
Часть 1 - Образ женщины в искусстве прерафаэлитов: Джейн Берден-Моррис
Часть 2 - Образ женщины в искусстве прерафаэлитов: Фанни Корнфорт
Часть 3 - Две версии картины Данте Габриэля Россетти “Beata Beatrix”
Часть 4 - Лиззи Сиддал. Идеальная модель прерафаэлитов
Часть 5 - Мария Спартали Стиллман
Часть 6 - Д. Г. Россетти и фотография. Фотопортреты Джейн Берден-Моррис
...
Часть 17 - Образ женщины в искусстве прерафаэлитов. Лиззи Сиддал на рисунках Данте Габриэля Россетти
Часть 18 - Образ женщины в искусстве прерафаэлитов. Элен Смит
Часть 19 - Образ женщины в искусстве прерафаэлитов. Рут Херберт