Софье Пушкиной(1806-1862) следует отвести особую роль в жизни поэта, потому что она оказалась первой женщиной, к которой поэт с полной готовностью официально посватался. Но о ней известно чрезвычайно мало, и сам жизненный сюжет, с ней связанный, был, что называется, скоропалительным и завершился без какого-либо продолжения.
Как известно, Пушкин появился в Москве после ссылки осенью 1826 года. Первый миг радости от обретенной свободы быстро сменился горьким отрезвлением. В этот момент с особой остротой встают перед ним проблемы смысла бытия в целом и перспектив своей собственной судьбы. Впервые ощутив неотвратимый ход времени, он неоднократно в эти годы повторял мысль Шатобриана о том, что счастье человек может обрести только на проторенных жизненных дорогах.

Привычка свыше нам дана:
Замена счастию она.

Первым шагом на эту проторенную жизненную дорогу Пушкин считал женитьбу. Начиная с 1826 года он настойчиво о ней думал и всерьез собирался жениться по крайней мере на трех затронувших его сердце девицах: Софье Пушкиной, Анне Олениной и Екатерине Ушаковой.
Первый матримониальный сюжет развивался настолько стремительно, что это почти не имеет объяснений, тем более, что позже о Софье Пушкиной поэт больше никогда не вспоминал. Хронологические вехи этого скоропалительного романа легко проследить. В ночь с 3 на 4 сентября 1826 года за Пушкиным в Михайловское явился офицер, чтобы доставить его в Москву на аудиенцию к царю. 8 сентября Пушкин появился в Москве, а 1 ноября уже послал прощальную записку своему приятелю В. П. Зубкову, ставшему невольным наперсником влюбленного поэта: «... еду похоронить себя в деревне до первого января, - уезжаю со смертью в сердце»( XIII, 561.). Итак, все события происходили в течение полутора месяцев.

С Василием Петровичем Зубковым (1799-1862) поэт лично познакомился скорее всего в сентябре 1826 года, но наверняка они знали друг друга понаслышке, и знакомство это случайным не было. Зубков был близок к декабристским кругам и дружил с Пущиным. Кроме того, Зубков бывал у Вяземских, где могла произойти их встреча. К моменту знакомства Зубков был женат на Анне Федоровне Пушкиной, и в его доме поэт мог встречаться с его свояченицей - Софьей Федоровной Пушкиной. ( Хотя ее часто называют дальней родственницей поэта, она скорее всего была его однофамилицей). Этой осенью Пушкин постоянно посещал Зубкова на Малой Никитской, 12, в доме, где тот снимал квартиру. Этот великолепный усадебный дом, построенный в конце 18 века, прекрасно сохранился до нашего времени.
Не исключено, что встреча Пушкина с Софьей Федоровной и способствовала сближению поэта с Зубковым, потому что в последующие годы он с ним переписку не поддерживал.
В конце октября 1826 года Пушкин уже успел посвататься к Софье Пушкиной и получить отказ. Поскольку сестры Пушкины были сиротами и воспитывались в весьма чинном великосветском доме Екатерины Владимировны Апраксиной, дочери известной княгини Натальи Петровны Голицыной, Пушкин избрал Зубкова посредником на всех этапах переговоров и сватовства. Но у Софьи Федоровны, оказывается, уже был жених, некий Панин, за которого она и вышла вскоре замуж. «Мерзкий этот Панин, - писал Пушкин Зубкову, - два года влюблен, а свататься собирается на Фоминой неделе - а я вижу раз ее в ложе, в другой на бале, а в третий сватаюсь!» (XIII, 311). Похоже, что такую решительность поэт даже ставил себе в заслугу. Но Софью Пушкину она, видимо, ошеломила и показалась скорее признаком легкомыслия. Поэт уехал «похоронить себя в деревне до первого января», но уже 1 декабря отправился в дорогу, где из псковской гостиницы написал В. Зубкову письмо, в котором попытался объяснить собственные чувства. Как видно из этого письма, окончательной надежды он еще не потерял:
«Мне 27 лет, дорогой друг. Пора жить, т. е. познать счастье. Ты говоришь мне, что оно не может быть вечным: хороша новость! Не личное мое счастье заботит меня, могу ли я возле нее не быть счастливейшим из людей, - но я содрогаюсь при мысли о судьбе, которая, быть может, ее ожидает - содрогаюсь при мысли, что не смогу сделать ее столь счастливой, как мне хотелось бы. Жизнь моя, доселе такая кочующая, такая бурная, характер мой - неровный, ревнивый, подозрительный, резкий и слабый одновременно - вот что иногда наводит на меня тягостные раздумья. - Следует ли мне связать с судьбой столь печальной, с таким несчастным характером - судьбу существа, такого нежного, такого прекрасного?.. Бог мой, как она хороша! И как смешно было мое поведение с ней! Дорогой друг, постарайся изгладить дурное впечатление, которое оно могло на нее произвести, - скажи ей, что я благоразумнее, чем выгляжу, а доказательство тому - (что тебе в голову придет...) Если она находит, что Панин прав, она должна считать, что я сумасшедший, не правда ли? - объясни же ей, что прав я, что, увидав ее хоть раз, уже нельзя колебаться, что у меня не может быть притязаний увлечь ее, что я следовательно прекрасно сделал, выйдя прямо к развязке, что, раз полюбив ее, невозможно любить ее еще больше, как невозможно с течением времени найти ее еще более прекрасной, потому что прекраснее быть невозможно...» (XIII, 562-563).
Подобных исповедальных писем у Пушкина немного. И при всей внешней безрассудности его поведения, очевидно, что к идее брака он относился с поразительной серьезностью, сознавая, что берет на себя ответственность за судьбу любимой женщины.
Но он опоздал. Вернувшись в Москву, он узнал, что Софья Пушкина уже помолвлена, а через месяц она вышла замуж за «мерзкого Панина». Может быть, сватовство поэта даже ускорило ход событий.
За столь короткое время Пушкин, естественно, не мог узнать ни характера, ни склонностей сердца Софьи Пушкиной. Очевидно, что он увлекся прежде всего ее красотой. Неизвестно, о чем он с ней беседовал, любила ли она его стихи. И беседовал ли вообще, если верить его собственной хронологии? Все это немного напоминает его влюбленность в Наталью Николаевну Гончарову: «Я полюбил ее, голова у меня закружилась, я сделал предложение...» (XIV, 404). Сохранился портрет Софьи Пушкиной, хотя и не самый удачный. На нем она изображена изящной брюнеткой с пышными локонами, у нее несколько резкие и мелкие черты лица. В воспоминаниях одной из современниц, Е. П. Яньковой, представлены словесные портреты сестер Пушкиных, которые могут дать более живое представление о столь поразившей Пушкина красавице: «Первая была стройна и высока ростом, с прекрасным греческим профилем и черными, как смоль, глазами, и была очень умная и милая девушка; она вышла потом за Валериана Александровича Панина и имела трех сыновей и дочь. Меньшая, Анна Федоровна, маленькая и субтильная блондинка, точно саксонская куколка, была прехорошенькая, преживая и превеселая, и хотя не имела ни той поступи, ни осанки, как ее сестра Софья, но личиком была, кажется, еще милее. Она была за Василием Петровичем Зубковым; у них было две или три дочери и сын» [1]. Поскольку мемуаристка допустила неточность, назвав Анну Федоровну «меньшой» сестрой, нередко можно встретить описание Софьи Пушкиной как прехорошенькой «саксонской куколки», т. е. портреты попросту переставляются местами. Думается, для этого нет никаких оснований, потому что на сохранившемся портрете Софья Пушкина - выраженная брюнетка. А главное есть стихотворение Пушкина, воспевающее «полуденное око» красавицы.
Историю создания этого стихотворения пояснил в своей работе К. И. Тюнькин [2]. Долгое время его название - «Ответ Ф. Т.» - оставалось неясным. Исследователю удалось найти в альбоме В. Зубкова записанное на отдельном листке стихотворение не очень даровитого и известного московского поэта того времени Ф. А. Туманского (его инициалы в заглавии стихотворения разгадал еще П. Анненков), двоюродного брата одесского знакомого Пушкина В. Туманского. Это именно то стихотворение, ответ на которое написал Пушкин:

Она черкешенка собою,
Горит агат в ее очах,
И кудри черные волною
На белых лоснятся плечах. -
Любезна в ласковых приветах,
Она пленяет простотой,
И живостью в своих ответах
И милой резвой остротой.
В чертах лица ее восточных
Нет красоты - видна душа
Сквозь пламень взоров непорочных
Она как радость хороша.

По мнению исследователя, предлагая свой «ответ», Пушкин хотел исключить какие-либо ассоциации со своей известной черкешенкой из «Кавказского пленника» и с Марией Раевской, которая считалась, по выражению В. Туманского, ее «идеалом», другими словами образцом. Но дело, быть может, и не только в этом. Перечеркивая своим «нет» все мадригальные похвалы Туманского, Пушкин лишает портрет красавицы какой-то пластической определенности, индивидуальной единичности, мелькания деталей, стремясь выразить прежде всего идею абсолютного совершенства. Здесь он пользуется скорее приемами самой восточной поэзии, по-своему обыгрывая ключевой, в негативном смысле, момент стихотворения Ф. Туманского - «в чертах лица ее восточных нет красоты...». Думается, что Пушкина, уже вдохнувшего аромат подлинной восточной поэзии, создавшего «Подражания Корану», такая фраза не могла не задеть. И он ответил Туманскому в стиле истинно восточного поэта, своим дерзким «но», дважды повторенным, сообщая красавице то сияние, в свете которого меркнет все. Но само сравнение с черкешенкой свидетельствует о том, что Софья никак не могла быть белокурой «саксонской куколкой». Может быть, она всколыхнула в нем тоску по югу, Кавказу, которая заставит его в 1829 году сбежать в полуденные края?
Чувство это оказалось кратковременным, но бурным. Перед отъездом из Москвы в Михайловское Пушкин переписал для Зубкова свое стихотворение 1820 года «Зачем безвременную скуку...», которое, видимо, отвечало переживаемым им чувствам и получило поэтому совершенно новое звучание.
Софья Пушкина, как нетрудно догадаться, на чувства поэта не ответила. Может быть, он даже напугал ее своей внезапной и бурной страстью. Помнил ли он о ней, погрузившись в суету петербургской и московской жизни, беспрерывно переезжая с места на место, заводя новые знакомства, предаваясь новым впечатлениям? Нам представляется весьма убедительным предположение Н. Волович [3], которая считает, что отголоски этой любви слышатся в стихотворении «Соловей и Роза», написанном в самом начале 1827 года:

В безмолвии садов, весной, во мгле ночей,
Поет над розою восточный соловей.
Но роза милая не чувствует, не внемлет,
И под влюбленный гимн колеблется и дремлет.
Не так ли ты поешь для хладной красоты?
Опомнись, о поэт, к чему стремишься ты?
Она не слушает, не чувствует поэта;
Глядишь - она цветет; взываешь - нет ответа.

Восточный колорит и образный строй этого стихотворения соответствует и психологической ситуации недолгого пушкинского романа, и стилистике стихотворения «Нет, не черкешенка она...».
По поводу ухаживания Пушкина за Софьей Пушкиной В Москве судачили вплоть до 1829 года. Поэт периодически добавлял работы московским кумушкам. В черновых заметках П. В. Анненкова к биографии Пушкина суть этих сплетен представлена так: Пушкин якобы «прикинулся» влюбленным в Софью Пушкину, а ухаживал на самом деле за ее сестрой, Зубковой [4].
Но сведений о встречах Пушкина с сестрами Софьей Федоровной и Анной Федоровной после 1826 года нет. Если они и были, то во всяком случае уже за пределами завершившегося психологического сюжета.

1826

ОТВЕТ Ф. Т***.

Нет, не черкешенка она;
Но в долы Грузии от века
Такая дева не сошла
С высот угрюмого Казбека.
Нет, не агат в глазах у ней,
Но все сокровища Востока
Не стоят сладостных лучей
Ее полуденного ока.

1820-1826

Зачем безвременную скуку
Зловещей думою питать
И неизбежную разлуку
В уныньи робком ожидать?
И так уж близок день страданья!
Один, в тиши пустых полей,
Ты будешь звать воспоминанья
Потерянных тобою дней!
Тогда изгнаньем и могилой,
Несчастный! Будешь ты готов
Купить хоть слово девы милой,
Хоть легкий шум ее шагов.


Литература:

1. Цит. по: Прометей. Т. 10. М. 1974. С. 177.
2. Тюнькин К. И. «Нет, не черкешенка она...» - Прометей. Т. 10. С. 176-181.
3. Волович Н. Пушкинская Москва. М. 1996.
4. Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л. 1929. С. 339.

Цитируется по статье Н. В. Забабуровой «Прекраснее быть невозможно»