Использование восточных монет в качестве украшений народами Российской империи в XVIII-XX вв*

Евгений Арсюхин, Москва

* Полный текст доклада на XI Всероссийской нумизматической конференции. Санкт-Петербург, апрель 2003. Тезисы опубликованы в соответствующем сборнике. С полным текстом и иллюстрациями можно ознакомиться только здесь.

Предмет этого исследования кажется непривычным. Во всяком случае, когда я обсуждал перед конференцией тему доклада с коллегами, они сомневались: “А это вообще имеет какое-то отношение к нумизматике?” Думаю, что к нумизматике имеет отношение все, в чем замешана монета. Так, западные нумизматы изучают серебряную посуду, в которую вмонтированы монеты. В России же тему монет-украшений костюма затронул лишь г-н Спасский в своей работе 1954 года “Денежное обращение на территории Поволжья в первой половине 16 века и так называемые мордовки” (Советская Археология, т. 21). И то – косвенно. Г-ну Спасскому нужно было “реабилитировать” мордовки, показать, что не все они только украшения; для этого надо было понять, что есть монета-украшение вообще. Эта старая работа до сих пор читается свежо, не оценена и не развита последующими исследователями. Монеты-украшения более позднего времени вообще не изучал никто. Возможно, какие-то труды есть не у нумизматов, а у этнографов, но мне попадались только статьи, посвященные русским, а не восточным монетам в костюме чувашей и удмуртов.

Разобьем этот доклад на две части. Сначала я познакомлю вас с тем, как выглядела индустрия производства и распространения восточных монет и подражаний им в 18-начале 20 вв, а потом мы постараемся понять, ради чего люди выстроили столь сложный торгово-производственный механизм, почему они не могли украсить свой костюм менее затратным способом.

Представляется, что восточные монеты и подражания им шли из Ирана через Дагестан, и из Турции через Крым. Было два потока этой продукции: вверх по Волге, и на восток, по старому караванному пути, через степи, до Алтая, возможно, и дальше.

Особенно интересен волжский путь. В городах Нижней Волги восточные монеты можно встретить в сундуках и шкатулках пожилых жителей Волгограда, Астрахани, Саратова, в старых (сформировавшихся достаточно давно) коллекциях монет. Бросается в глаза, что среди них практически нет пробитых, зато встречаются подражания. И при этом восточных монет практически нет в костюмах нижневолжских татар, чувашей, мордвы. Получается, что восточные монеты шли через Нижнюю Волгу транзитом, и если задерживались, то случайно, и именно как диковинные монетки в шкатулках любознательных обывателей. Народы же Нижней Волги, по моим наблюдениям, предпочитали использовать в качестве украшений специально отчеканенные из латуни жетоны с абстрактным геометрическим орнаментом (мордва), счетные пфенниги или русские монеты (татары; рисунок 1).

Где же был потребитель этой продукции? В довольно узком регионе, который захватывает нынешние Чувашию, Татарстан и зону максимум 100 километров в сторону от границ этих республик. Там встречается масса восточных монет, и все - или в составе украшений, или пробитые, то есть побывавшие в этом качестве. Далее этой зоны восточные монеты-украшения проникают в единичных экземплярах. Показательно, что их очень мало в Удмуртии, с одной стороны, и в Касимове, с другой, хотя Касимов лежит на большом торговом пути из Москвы на юг (вспомним маршрут, по которому двигался московский купец Федор Котов в Персию).

Как уже говорилось выше, организаторами этого своеобразного бизнеса были Крым и Кавказ. Каждый, кто интересовался денежным обращением Крыма в 19 веке, заметил, что на этой уже русской территории встречается немало подлинных османских монет, как серебра, так и меди. Одновременно в 19 в начинают появляться подражания османским монетам, которые, как считается и как наверняка на самом деле и было, делали крымские татары (рисунок 2). Зачем? Безусловно, часть этих подражаний и подлинных монет шла на украшения самим крымским татарам. Но большая часть шла на “экспорт”. Чтобы убедиться, что таким же промыслом, но в отношении иранских монет, занимался Дагестан, достаточно посетить музей этнографии в Санкт-Петербурге – благо, он недалеко (рисунок 3).

Вторым направлением был караванный путь от низовьев Волги на восток. Еще моя бабушка около 1912 года видела караваны, которые шли через Алтайские степи в Китай. В Барнауле и в других городах степного Алтая мне довелось убедиться, что тамошние кочевники в качестве украшений использовали преимущественно иранские монеты, причем по большей части подлинные, а не подражания. Второй группой монет-украшений у народов степного Алтая были монеты Кашгара, города, который даже после захвата китайцами продолжал выпускать монету с двойной легендой: арабскими буквами и китайскими иероглифами (рисунок 4).

Если мы заглянем еще дальше на восток, то там ждет нас настоящее открытие. Осенью 2002 года я побывал на Камчатке, и в первую голову интересовался костюмом коренного населения полуострова – ительменов. Знакомство с коллекциями музея в Петропавловске показало, что ительмены не использовали для украшений ни русских, ни китайских или японских монет (хотя японские монеты начиная с 17 в – постоянные находки в погребениях; рисунок 5). Вместо них ительмены навешивали на себя… внимание… османские монеты. Именно, я видел несколько головных уборов, целиком декорированных медными монетами Махмуда II, битыми в Истанбуле в 28-й год правления, то есть в 1836 году. Эти монеты относятся к группе, хорошо известной в Поволжье и характерной тем, что именно им особенно часто подражали, причем подражания – очень качественные, отличающиеся от оригинала только фактурой кружка. Похоже, ительмены пользовались теми же подражаниями, что и волжские татары. Почему они не пробивали русскую монету – понятно: во-первых, за нее можно было сделать реальную покупку, а при бедности населения Камчатки там могли обращаться даже старые серебряные монеты. Во-вторых, русское правительство, как показал г-н Спасский, выпустило ряд распоряжений, направленных на защиту российской монеты от порчи “инородцами”. И, хотя этот запрет постоянно нарушался в Поволжье, возможно, он срабатывал на Камчатке. Сложнее понять, почему ительмены не пользовались японской монетой с готовыми отверстиями. Вероятно, они также рассматривали их как знаки реальной стоимости, поскольку торговля с Японией была достаточно развита, по крайней мере, на юге полуострова. Возможно также, что это было связано с какими-то суевериями. Еще сложнее понять, как османские монеты в массовом порядке попадали на Камчатку. Остается предположить тот же путь, по которому туда приходил, например, хлопок из Средней Азии.

Теперь переходим ко второй части нашего сообщения и постараемся выяснить, что именно экспортировалось в Российскую империю – серебро как металл в монете, валюта, или именно монета, которую изначально предполагалось использовать как украшение.

Не серебро как металл, поскольку ввозились и медные монеты тоже, причем преимущественно. Не валюта, поскольку в этом, во-первых, не было экономического смысла, во-вторых, в Россию ввозилось также множество подражаний, то есть явно неподлинных денег.

Осталось предположить, что речь идет о ввозе украшений как таковых. Зачем, ведь в России промышленность сама старалась производить бижутерию специально для “инородцев”. Достаточно упомянуть о работе фабрики Кучкина, который держал производство жетонов и медалей в Москве, а в Казани у него был филиал, работавший специально для татар (рисунок 6). Но несмотря на то, что продукция Кучкина была качественной и приближенной к вкусам потребителя (так, на одном жетоне мы встречаем орла Российской империи с гербом Казани вместо московского герба на груди), особой популярностью она не пользовалась. А вот крымские и дагестанские подражания, и подлинные монеты, были популярны. В чем же дело?

Чтобы понять мотивацию, давайте посмотрим, как эволюционировал сам подход к монете-украшению у волжских татар и у чувашей. В 16-17 вв в качестве украшений выступали русские проволочные копейки, а главным образом мордовки, феномен которых нуждается в особом осмыслении. Мне представляется, что мордовки не являлись простым копированием русской копейки, а копией переосмысленной, то есть несли особую идеологическую функцию. Изредка, когда крестьяне находили клады ордынского серебра 14-15 вв, денги-дирхемы также шли в дело. В 18 в популярными становятся кустарные жетоны, а также монеты крымских Гиреев, и подражания им.

На “самопальных” жетонах мы видим символ Казани – дракона, нечитаемые подражания арабской вязи, наконец, наблюдаем некие аллюзии на “магический квадрат”, столь популярный сюжет медальонов и амулетов ордынского периода. Идея, которую, кажется, проводят авторы таких жетонов – воспоминание о былом величии Казанского ханства и пан-ордынском прошлом.

В той же связи можно трактовать любовь к монетам Гиреев в качестве украшений, и многочисленные нечитаемые им подражания. Практически в течение всего 18 в гирейский Крым был наиболее близкой к Поволжью исламской державой, и можно подозревать, что в Казани живы были воспоминания о том, что некогда Казанским ханством правили в том числе ханы из династии Гиреев.

В 19 в ситуация меняется: Российская империя подчиняет Крым, расширяются владения России и на Кавказе. С конца 18-го столетия массовой находкой в Поволжье становятся подлинные османские монеты, поток которых не прерывается до первых десятилетий 20 в, захватывая даже несколько лет советской власти. С конца 19 в начинается массовый поток иранского серебра.

Очень показательны подражания этого времени. Если подражания иранским монетам – это просто литые копии, отличающиеся от оригинала только кустарностью изготовления и качеством металла, то подражания османским монетам, как и в 18 веке, содержат некую политическую идею. В этой связи крайне интересен пока что уникальный жетон, изготовленный по моим прикидкам около 1850 года, на одной стороне которого мы видим герб Российской империи, скопированный с 15-копеечных монет, на другой – качественно, хотя и несколько неумело, начертанное подражание монете Константинийи 7-го года правления Махмуда II (1815 год; рисунок 7).

На восточных монетах можно было встретить Символ веры, а также имена четырех праведных халифов, что, несомненно, находило живой отклик в сердцах поволжских мусульман. Могли ли татары это прочитать? Не будем забывать, что татарская письменность до советского периода базировалась на арабской графике, и даже бабушки многих моих ровестников-татар лучше читают вязь, чем кириллицу.

Итак, народы Российской империи старались вложить в сюжеты украшений не только религиозный, но даже политический смысл – воспоминание о былом единстве с исламским миром. Для таких украшений лучшей основой были подлинные монеты восточных стран. Если монет не хватало, к процессу подключались ремесленники, и делали подражания. Когда нехватка монет становилась очевидной в регионах-поставщиках, в Крыму и на Кавказе, это были тамошние ремесленники. Если дефицит начинал сказываться ближе к потребителю – к процессу подключались ремесленники местные. Мы пока далеки от того, чтобы четко разграничить продукцию тех и других. Оборот этого своеобразного бизнеса был сопоставим с оборотом ремесленников и торговцев литыми иконками.

Этот доклад – лишь постановка задачи. Основными направлениями будущих исследований могут быть такие. Прежде всего – расширение географии. Выявление оборота монет-украшений в других регионах. Мое небольшое открытие на Камчатке говорит за то, что здесь нас ждет еще много неожиданностей. Второе – это изучение функционирования самого бизнеса, привлечение письменных источников, возможно, содержащих в себе ответ на вопрос: кто именно возил монеты, в каких объемах, кто делал подражания, откуда черпались сюжеты. Третье, наиболее очевидное – расширение вещественной базы исследования. Я надеюсь, что вполне привлек внимание нумизматов к этой нетрадиционной теме.

Лозанна, март-апрель 2003