ДОРОГИЕ ДРУЗЬЯ! ПРАВ БЫЛ КЛАССИК, ЧТО ЗДЕСЬ, В ПАРИЖЕ, теперь уже весна!.. И пока в далекой, но уже далеко не коммунистической России, по старой привычке уже 101-й раз все еще отмечают унаследованный от прежнего режима "международный женский день", Город-Праздник отмечает весну по-своему. Именно в эти первые теплые дни, 9 марта, ровно 215 лет тому назад, в жизни двух, тогда еще не сильно известных, парижан произошло одно событие, которому предстояло оставить свой след не только в сердцах этой пары, но также - и во всемирной истории...
 

Говоря об этой ставшей венценосной паре, весьма важно сразу внести уточнения в сказанное в этом коротком видеоролике широкоизвестным историческим драматургом Эдвардом Радзинским: до этой свадьбы её, будущую Императрицу Франции и по совместительству, что многие забывают, - королеву Италии, никогда не звали Жозефиной...

Её настоящее имя было Роза - и здесь абсолютно права героиня Изабеллы Росселлини. Ребёнок, родившийся 23 июня 1763 года в Пажри, её родовом имении, был наречен своими крестными (!, такие были порядки) родителями, как Мари-Жозефа-Роза (фр. Marie-Josèphe-Rose de Tascher de La Pagerie). При этом первые два имени она получила от имен своих родителей - Жозефа Гаспара де Таше де ла Пажри (фр. Joseph-Gaspard de Tascher de La Pagerie, 1735-1791) владельца плантации Пажри, лейтенанта морских сил, и мадам Розы-Клер де Верже де Сануа (фр. Rose-Claire des Vergers de Sannois, 1736–1807), его супруги, у которых впоследствии родилось еще две дочери: Катрин Дезире и Манетта.

Таким образом, имя, которым её окрестил Наполеон Бонапарт и Эдвард Радзинский, - Жозефина - было ничем иным, как трансформацией от отчества. Согласитесь, что желавший начать с ней с чистого листа ревнивый Наполеон прозвал её всё-таки несколько фамильярно, и если говорить о неком русскоязычном аналоге, то это будет примерно как Ивановна, а правильнее сказать - Иосифовна.

На Мартинике и позднее, в Париже, впредь, до этой встречи с ним она была известна исключительно как Роза, - с этим именем она и вышла замуж за своего первого мужа, виконта Александра де Богарне, который был всего на три года её старше. В этом мужском мире женщины и поныне пробиваются лишь за счет своих мужчин, - и после свадьбы Роза де Богарне стала уже виконтессой! Но, как известно, брак заключенный 13-го числа, окончился весьма печально - выводы делайте сами...

Потеряв мужа, Роза загремела не в относительно комфортные застенки Консьержери в центре, как вначале, еще в 1928 году, ошибочно напишет Дм. Мережковский, а позднее - по старой русской традиции, спишет у него Эд. Радзинский, а в одну из самых страшных и суровых революционных тюрем, в Кармелитскую тюрьму, что была в бывшем монастыре кармелиток, он и сейчас там, на улице Вожирар, позади Люксембургского Дворца, в "мушкетерском квартале" Парижа и едва сама не взошла на гильотину, но была спасена своей подружкой, мадам Терезой Тальен (фр. Thérésa Tallien), чей прежде любовник (и кандидат в мужья!) Жан-Ламбер Тальен, занимавший должность комиссара Национального Конвента, был одним из активных участников нового путча - Термидорианского свержения Робеспьера (27—28 июля 1794), после которого, благородно освободив Терезу, не менее благородно, в канун Рождества 1794 года, женился на ней. Подбившая колкой запиской мужа на государственный переворот и получившая прозвище Notre-Dame de Thermidor, Тереза упросила его освободить за компанию и ее подружку Розу. Дабы вновь не искушать судьбу, пленнице освобожденной 6 августа 1794 (19 термидора II года) был нужен влительный покровитель - им и стал бывший виконт Поль Баррас, чье французское имя Paul de Barras, в оригинале звучащее как Барра, талантливые русские переводчики превратили почти что в карабаса.
 

Любопытно, что всего за полгода до встречи с Розой, именно Поль Барра участвовал в подавлении роялистского мятежа в Тулоне (август-декабрь 1793), где и отличил молодого лейтенанта Бонапарта, произведя его в капитаны: это было первое звание Наполеона, присвоенное ему уже не королём!.. Впоследствии, в 1795, Поль Барра в возрасте 40 лет войдет в состав первой Директории, фактически возглавив её до 1799 года. Во время же своего знакомства с вдовой де Богарне, этот бывший комиссар Конвента еще командовал внутренним гарнизоном Парижа, и при недавно закончившемся путче сумел прославиться тем, что лично арестовал Робеспьера, - кстати, было то в здании нынешней Мэрии.

Благородный герой, повергший демона террора, - пара для Жозефины была вполне подходящая!.. В этом ролике Поля Барра можно увидеть в сцене свадьбы, где он, смутившись, никак не может найти подходящий ответ на вопрос Жозефины: что такое страсть? Довольно трудным этот вопрос показался и моим читательницам, - я задавал его пару дней тому... Как ответила на него Жозефина - смотрите в ролике выше!..

Этот её ответ настолько взволновал Радзинского, что тот в своем новом наполеоновом цикле, который читал уже стоя, не сдержался, чтобы не упомянуть о страсти - в том якобы произнесенном Жозефиной монологе, в котором она, нехотя соглашаясь на новое замужество, будто бы сокрушалась о том-де, что ее молодость прошла, и её так пугает эта его страсть... Думается, что этих старушечьих слов Жозефина не только никогда не произносила, но никогда бы и не произнесла: именно та страсть, которую она открыла в неискушенном Наполеоне, и которую сумела внушить ему и была тем, что по-настоящему сблизило их.

Едва спасшаяся от тюрьмы, она искала в Барра не только покровительства и спасения - в душе она рассматривала его еще и как кандидата в мужья: понятно, что жить одной с двумя детьми и в то время было делом нелегким... Но тот свой креольский огонь, которым она смогла так легко воспламенить юного южанина-Бонапарта (вспомним, откуда он родом!), увы, не произвел ожидаемого впечатления на сорокалетнего Барра, к своим годам успевшего щедро вкусить от всех запретных райских плодов. Будучи на десять лет его моложе, 30-летняя Жозефина безусловно, вначале привлекла внимание Поля, но она не смогла сохранить его - не сумела быть для Барра только лишь приятной дамой сердца, la maîtresse: её ожидания, дети, наряды, весь этот быт, устройством которого Барра должен был платить Жозефине за её жаркие ночи, быстро свёл их роман на нет.

Примечательно, что Поль Барра в той свадебной сцене внешне был изображен не совсем соответствующим его описаниям: это был довольно крупный мужчина 39 лет, типажом скорее напоминавшим Бориса Ельцина, тогда еще довольно подвижный и бодрый, пока еще не толстый - это лишь через несколько лет он станет почти синонимом прогнивающей Директории, о которой Радзинский с такой страстью скажет: ох, как же они хапали! - что невольно подумаешь: а не от зависти ли?.. Примечательно, кстати, что ставший впоследствии образцовым гулякой, не соблюдая никаких диет и не зная меры в алкоголе, директор Барра между тем покинул этот мир в почтенном возрасте 73-х лет, и это при том ещё уровне медицины, заметьте!...

Но это все было позднее, а в тот момент Барра еще был далек от того, чтобы почивать на лаврах - тогда от дум и забот у него уже начала появляться первая седина, (немудрено, - путчи не проходят бесследно), и он, потомственный аристократ, не утративший стремления к элегантности, тайком маскировал её белой пудрой, обильно напудривая волосы, благо тогдашняя мода выручала - а вовсе не красился в густорыжий цвет а-ля Роман Виктюк, как это изобразил нам режиссер. Но что поделаешь, роль-то его - эпизодическая... Но это в кино, а в реальной жизни то время роль Барра была более, чем центральная - фактически, это был глава ревволюционной Франции, поэтому немудрено, что его общества искали! Безусловно, присутствие столь высокой персоны на свадьбе всем мно-о-гое объясняло...

Как это всегда бывает, во времена перемен обществом владеют идеи, и революционный Париж, свергнувший топившего его в крови Робеспьера, в наследство от которого всем будущим революционерам осталась фраза "враг народа" и привычка лично здороваться за руку с привратниками, жадно искал новых идей. Поскольку до призрака коммунизма, начавшего свой путь по Европе из брюссельской пивной, было еще очень далеко, лучшие умы Франции обратились к прошлому, к классицизму, к Древней Греции и её философам. Словно первые проталины, в Париже вновь возникали салоны - эти формы тогдашней общественной жизни. Как писали в то время, в возрождающихся салонах «писатели, так долго молчавшие, смогли обсуждать все новое в литературе и ее сюжетах, художники вновь обретали здесь вдохновение, задушенное ужасами Террора, раненые с обоих фронтов Революции находили здесь гостеприимство и уют». Самым известным и привлекательным, разумеется, был салон мадам Тальен, которая «примиряла женщин с Революцией, мужчин с модой, буржуа с Республикой и Францию с велением сердца».

Прелестница Тереза обладала превосходной фигурой, и пока мужчины увлекались греческой философией, она помогла парижанкам увлекать мужчин, изобретя этот новый, неогреческий стиль в одежде. Этих новых причудниц, подражавших греческим богиням и нимфам, прозвали merveilleuses — «ПОРАЗИТЕЛЬНЫМИ». Все они носили по-гречески короткие стрижки - при этом законодательницы этой моды - Тереза Тальен и Роза Богарне, обрезали свои волосы еще в тюрьме, чтобы это не сделал палач, и тут новая мода на прически была весьма кстати.

Словно в раю, они заворачивались в напоминавшие туники длинные платья из абсолютно прозрачного индийского муслина, собранные в складки, с поднятой под грудь талией по античному образцу, застегивавшиеся на одну лишь камею на плече. Деланно ссылаясь на несносную жару, под платье-невидимку они не надевали ничего, так что посещавшие салоны мужчины могли составить себе объективное представление о каждой, благо дамы те были молоды, и отличались стройностью фигур. Так, благодаря легкой руке, а может больше - легкой и красивой фигуре Терезы Тальен, считавшейся «красивее капитолийской Венеры», парижанкам достаточно было одной только рубашки, чтобы быть одетыми по самой последней моде.
 

Incroyable and Merveilleuse

Парижане, пораженные merveilleuses — «ПОРАЗИТЕЛЬНЫМИ», также не отставали: в мужском авангарде были те, кого прозвали incroyables — «НЕВЕРОЯТНЫМИ». В отличии от дам, они носили длинные волосы, вместо геля и лака пользовались пудрой, и узнавали друг друга по говору: в ответ на очередную салонную новость, они замечали «inc"oyable! по"азительно!», намеренно картавя, словно марсельские рыбаки. Не знаю, подражал ли «Поразительным» 'еволюционе' Ульянов, но тот ф'анцузский гово'ок, которым п'ославилась Эдит Пиаф, был 'ожден именно в то 'еволиционное в'емя.

Стоит также сказать, что сохранившиеся гравюры, картины того времени, и даже кинокартины о том времени (вспомните, например, нашумевшую в России эпопею-сериал с Анжеликой), не передают достоверно наряды тех дам (а точнее - их отсутствие) в полном соответствии с тогдашней смелой действительностью. Письменные описания были куда менее стыдливы!.. Если когда-нибудь в Париже вам повстречается кудесник Ал. Васильев, он будет безумно счастлив затащить вас в музей моды, где будет наслаждаться тем эффектом, что произведет на вас подлинный индийский муслин!..
 

До России этот новогреческий стиль, как всегда, дошел значительно позднее, уже к самому концу правления Александра I
Но зато в тоги там наряжали уже не только женщин

Таковым было парижское общество в те дни, когда в салоне мадам Тальен появился этот щупленький угловатый паренек в новеньком генеральском мундире, ставший знаменитым за одну ночь на пятницу, 13 вандемьера, когда он, по словам Радзинского, "сделал то, что не посмел сам король". Там, у паперти церкви Сен-Рош, что стоит в Париже и поныне, он не только спас от мятежников Конвент, как это было в Тулоне, но уже оказал неоценимую личную услугу Полю Барра. Благородный аристократ, тот не приминул щедро отблагодарить своего спасителя: 26 октября 1795 года у Наполеона уже было новое звание - уже дивизионного генерала (фр. général de division), новый с иголочки мундир, украшенный золотыми генеральскими эполетами, которых почему-то нет на Бонапарте в ролике, новая должность - командующего внутренним гарнизоном Парижа (фр. commandant de l’armée de l'Intérieur), которую с радостью уступил ему Барра, метивший на повышение в Директорию, и почти ставшая уже реальностью выстраданая мечта, - поход в Италию: уже тогда Поль Барра, в залог своего твердого обещания, подарил ему огромную итальянскую карту, где среди множества самых мелких городков и деревень, названия которых обессмертит Бонапарт, была обозначена и деревушка Маренго: здесь будет ключ от Италии.

В то время, в 1795 году, Наполеон Бонапарт жил в отеле "Свобода" (фр. Hôtel de la Liberté), на улице Монмартрских рвов (фр. rue des Fossés-Montmartre), сейчас уже не существующей: на том месте ныне расположен дом № 11 по нынешней улице Абукир (фр. Rue d’ Aboukir), во втором округе.

Если же поверить сочинителю Дюма, то гражданин Бонапарт, ютившийся прежде в номере 47, на пятом этаже, в конце коридора слева, в небольшой гостинице «Права человека», что располагалась на той же улице Монмартрских рвов, недалеко от Вандомской площади, по обретению новой должности и звания, поселился уже в двухкомнатном номере гостиницы «Согласие», на Новой улице Капуцинок. Если представить расположение этих двух улиц, то получается, что Бонапарт не сильно переехал - с одного края Вандомской площади на другой... Примечательно, что в доме № 4 на этой улице Nueve des Capucines, что нынче именуется rue de Capucines, Луи Вюиттон в 1854 откроет свой первый магазин: именно здесь будет основан Дом Louis Vuitton.

...Все же меня сильно смутило это название отеля - «Согласие», в то время никакого согласия не было, оно появилось лишь тогда, когда так переименовали площадь Луи XV, (нынешняя площадь Конкорд, рус. Согласия) что в те неспокойные времена называлась площадью Революции. И действительно, поиски позволили убедиться в очередном примере "трудностей перевода", когда русскоязычные горе-переводчики не стесняются напрочь исказить весь смысл переводимого ими текста, будучи уверенными в том, что кто там проверять-то будет. То, что переводчик Дюма назвал отель "Согласие" (Hôtel de la Concorde), на самом деле является отелем Коллонады (фр. Hôtel de la Colonnade): переводчику пригрезился Конкорд в Коллонаде (не говоря уже о правах человека!). Расположен он был в доме 22-24 по нынешней улице Капуцинок, где и зимовал Бонапарт в конце 1795 - начале 1796, получив должность командующего внутренней армией Парижа.

Тогда для полного счастья 26-летнему генералу не хватало лишь только Её, и уже этой же осенью 1795 года Поль Барра выводит его "из тени забвения" в люди: по его рассудительным словам, женатому человеку куда легче устроиться в обществе... Его первая встреча с Жозефиной произошла в конце октября 1795: ставшего за одну ночь знаменитым, молодого «Генерала Вандемьера», как прозвали его газеты, Поль Баррас пригласил в салон мадам Тальен. Смелый и отважный в бою, юный и неискушенный генерал был тут же, наповал сражен «ПОРАЗИТЕЛЬНЫМИ», этими изящными полуголыми нимфами, одетыми в греческие туалеты, среди которых молодому генералу приглянулась грациозная креолка с темными, красноватого отлива волосами и с мечтательными глазами в тени длинных густых ресниц - будучи далеко уже не юной, она тем не менее умела очень искусно скрывать следы возраста. Герой дня был представлен этой "птичке с райских островов", как её втайне называли, и краем уха успел услышать, что салонные дамы, перешептываясь меж собой, окрестили этого нового нескладного визитёра "котом в сапогах". Позднее, будучи уже на острове Св. Елены и диктуя свои воспоминания графу де Лас-Казу, которые лишь совсем недавно вышли, наконец, и в России, он скажет:
 

Потом была эта история с саблей, ставшая уже красивой наполеоновской легендой; была ли она на самом деле?... После подавления мятежа, Конвент приказал всем парижанам разоружиться, и Жозефина, вдова революционного генерала, прислала к вновь назначенному командующему внутренней армией генералу Бонапарту своего сына, Евгения Богарне, будущего вице-короля Италии - тогда тому было лет шестнадцать, он только что закончил Военную школу. Евгений обратился к Наполеону с просьбой вернуть ему саблю его отца, которая дорога ему как память. Генерал, пораженный столь благородными чувствами юного курсанта, удовлетворил его просьбу. Потом был ответный визит, потом еще и еще, - словом, знакомство начало перерастать в роман!...

Свадьба была назначена на 9 марта 1796 года, - спустя всего пять месяцев (!) после их первой встречи. Вместе с тем, роскошно произнесенная фраза Радзинского "Он сразу предложил ей выйти замуж, он безумно был влюблен" нуждается в не менее роскошном уточнении. Не совсем похоже, чтобы Жозефина, так разочаровавшаяся в Барра, как в потенциальном муже, целых пять месяцев рассуждала бы над столь желанным для нее предложением Бонапарта: и он действительно предложил ей, - но отнюдь не сразу!.. И безумно влюблен был поначалу вовсе не в Жозефину, хотя она в своем прозрачном наряде, конечно же, произвела искомое впечатление на генерала. Генерал Бонапарт в ту минуту был безумно влюблен в другую даму - ее звали Дезире Клари (фр. Désirée Clary), она была дочерью торговца Клари из Марселя, что приютил семью Бонапартов, бежавшую от соседской вендетты из восставшей Корсики. Все это время он именно ее считал своей невестой и буквально жил тогда этой любовью - как известно, на расстоянии, в отсутствии реального быта, любится всегда романтичнее...

Но увы, - Дезире была непреступна, словно Тулонская крепость. И прежде, чем сделать предложение этой соблазнительно полуголой нимфе, он, как человек чести, должен был расставить все точки над i в отношениях с прежней невестой. Для него, никогда не терявшего расчетливости, эта яркая "птичка с райских островов" была "запасным аэродромом", и лишь окончательно убедившись в бесперспективности романа с Дезире, он в ту же минуту выплескивает весь свой жар Жозефине, молниеносно делая ей предложение. Эту свою тактику он, тогда еще начинающий "искуситель женских душ", повторит потом, при втором своем браке, когда оставит с носом чрезвычайно неспешного русского царя Александра I, столь неожиданно сделав предложение австрийскому дому.
 

Бывший особняк де Богарне, переименованный после итальянских побед Наполеона
в Hotel de la Victoire, располагавшийся по ул. Шантерен, 6 (ныне это место на ул. Виктуар, 58-60).
Принадлежал Наполеону Бонапарту с 1798 по 1806 (разрушен в 1857)

Так что все эти пять месяцев Наполеон был занят скрупулезной подготовительной работой: помимо выяснения отношений с Дезире, он паралельно выяснял финансовое состояние своей новой невесты - будет ли она подходящей партией Наполеону, который до недавнего момента перебивался буквально с хлеба на квас. Это щепетильное задание, как потом и все остальные свои "деликатные вопросы", он поручил Дюроку (фр. Géraud-Christophe de Michel du Roc, Duc de Frioul): спустя некоторое время, тот заверил будущего Императора, что за Жозефиной числится крупное имение на Мартинике, что наряду с ее каждый день новыми блистательными нарядами, высоким обществом, в котором она вращалась, а также ее особняком на улице Шантерен в своей совокупности производило вполне благопристойное впечатление на молодого жениха. И лишь тогда он решился!...

Жозефина тоже не теряла времени даром: в действительности купавшаяся в долгах, словно в шелках, задолжавшая уже всем и вся, по ее словам "и Богу, и даже Дьяволу", Жозефина из последних сил поддерживала свой высокий имидж, façon, чтобы не ударить лицом в грязь. Дом № 6 на улице Шантерен (фр. Chantereine, букв. поющих лягушек) она буквально лишь накануне их встречи взяла в аренду у первой супруги Тальма, известного трагика "Комеди Франсез", впоследствии - большого приятеля Наполеона. Не постеснявшись, написала в Конвент слезную жалобу, что де-мол, как вдова револиционного генерала, мыкается с двумя детьми. В качестве единоразовой помощи, Конвент (конечно же, не без помощи Барра!) выделил бедняжке экипаж и пару лошадей: и несмотря на то, что овёс для своих бурок ей пришлось взять уже в рассрочку, Жозефина была при своих колёсах!...

Кроме материальной поддержки, в этом деле важна поддержка моральная, и за мудрым советом вдова Богарне обратилась к своему давнему знакомому, нотариусу Радиго (фр. Raguideau), чья контора располагалась на улице Оноре (rue Honoré), неподалеку от все той же площади Вандом (place Vendôme). Радиго был очень удивлен выбором Жозефины - он выразил ей свое недоумение тем, что "золотые погоны (les épaulettes d’or) генерала Бонапарта слишком сильно ослепили её, думать о женитьбе с ним было бы безумием, он никогда не будет равным прославленным генералам Республики, он человек без судьбы и без состояния, за душой которого лишь только плащ и шпага" (la cape et l’épée). Понимая, что столь нужной моральной поддержки этого столь нужного в её положении шага, у сухого и неромантичного нотариуса ей не найти, она попросила его о другой одной услуге, юридического характера: ей нужны были бумаги, с которыми она выглядела бы моложе. Здесь аргументы вдовы были куда весомее, и выходя из конторы Радиго, она располагала справкой, из которой следовало, что:
 

И всё. Никакой даты, никаких больше цифр. Вот так, за считанные часы, вдова Богарне помолодела на столько, на сколько хотела сама: и именно этот документ она предъявит при бракосочетании в Мэрии, назвав себя на четыре года моложе. Не стоит исключать того, что и метрика Наполеона была составлена этим же нотариусом по этой же "нанотехнологии": ведь и на Корсике тогда было неспокойно...))

Примечательно, что подлинная дата рождения Жозефины на протяжении полутора столетий будет самой главной тайной Франции - всю свою жизнь Жозефина будет скрывать её: ежегодно в имперских Альманахах (фр. Almanachs impériaux), отмечая День рождения Императрицы, будет указываться 23 июня 1767 года. Даже после её смерти, ее дочь, королева Гортензия, а затем и её сын, Император Наполеон III будут свято продолжать поддерживать эту семейную тайну, - ни на одном памятнике Жозфение, ни в Мальмезоне, ни даже на Мартинике не будет никаких дат, и даже на ее надгробии в городском соборе Руэль-Мальмезон, ставшим потом семейным склепом, стоят лишь только имена.

Любопытно, что те резкие слова Радиго о плаще и шпаге каким-то образом услышал Наполеон Бонапарт, и уже через восемь лет нотариус Радиго мог лично убедиться в том, хороша ли была память у юного генерала. Утром 2 декабря 1804 года, как любит писать в своих романах Радзинский, в дом нотариуса Радиго постучали. Доставленный с эскортом драгун во Дворец Тюильри по приказу Первого консула, нотариус вошел в кабинет. Он был очень удивлен, и терялся в догадках, так как никак не мог угадать причину этого внезапного вызова. Через несколько минут к нему вышел Первый консул в полном императорском облачении: до коронации в соборе Нотр-Дам оставалось всего несколько часов.

"Ах! Это вы, Радиго!", сказал император, улыбаясь, - "Я рад вас видеть. Вы помните тот день, когда я навещал вас в 1796 году, с мадам де Богарне, императрицей Франции сегодня?" И он подчеркнул последние слова. "Вы помните те похвалы, которые вы сделали моей военной карьере? Ну что вы, Радиго? Вы были хорошим пророком? Вы сказали тогда, что у меня нет ничего, кроме плаща и шпаги." И говоря эти слова, он указал на императорскую мантию, усеяную золотыми пчелами и золотой меч Карла Великого с огромным бриллиантом в эфесе. "Вы были правы, месье Радиго", добавил Император, - "вот этот плащ, и вот эта шпага. После восьми лет брака, я приношу их в качестве приданого для моей жены!" И с этими словами, он обнял Жозефину, довольный произведенным эффектом от этой неожиданной сцены. Пораженный Радиго едва смог пробормотать несколько бессвязных слов...

"Радиго, - сурово продолжил Император, - я должен назначить вам суровое наказание за это, и его необходимость давно назрела, ибо в конце концов, если бы Жозефина последовала вашему совету, то она лишилась бы трона, а я - лучшей из женщин. Вы действительно виновны, Радиго! При этих словах Радиго был полностью сбит с толку; заметив это, Император улыбнулся и уже ласково сказал: "Ну, не волнуйтесь, мой дорогой Радиго, вы не будете наказаны. Я приглашаю вас сегодня в Нотр-Дам на церемонию моей коронации!..."

Но это было потом, - до этой красивой сцены, которая запросто могла бы стать прекрасной наполеоновской легендой, было еще долгих восемь лет!... До свадьбы же генерала оставались считанные дни...
 

тм