Не странно, нет - восхитительно неправильно - снег, пронизанный шалой весной.
До последней мельчайшей крупицы.
 

Пять дней назад, все было, как в тумане - ослепительно-белом, тонком, как газовый шарф, и блестяще-хрустальным, как хрупкие инеевые цепи; пять дней назад снег падал, как на открытках - медленно, плавно, и часто-часто, устилая промокший черный асфальт; пять дней назад не хотелось выходить дальше желтого пятна фонаря и натягивать перчатки на замерзшие руки;  пять дней назад, казалось бы, пришел конец осеннему гниению, угасанию - уступив место четкому, строгому зимнему скелету, с его тонкостью и элегантностью. Пять дней назад - выснеженная пустошь, колючий приятный морозец и, как песчинка в зимнем океане - Ты.

Все это было пять дней назад.

Снег прошел, как наваждение - был - и нету, стаял-растворился в дорожных канавах. Вся гниющая изнанка осени - почерневшие ребра-ветви, костлявые руки стволов - наружу. И лужи под подошвой новеньких сапог хлюпают, как внутренности из распоротого нутра.
В фиолетовом пальто и лиловом берете, как Гаврош, только нос да запавшие после болезни глаза. Кратковременные каникулы ползут к концу - но медленно, неохотно, лениво.
Открываю вновь старые испытанные истины. Вроде - друг, который никогда не предаст, есть залог второго дыхания. Или - мой дом - это мои стены; мой просиженный диван, мой истертый коврик у двери. Потом - родные-близкие-прочие (выходит, что мебель мне в какой-то мере дороже и милее, чем люди?). Зеркало заменит любого собеседника. Нельзя прожить без себя. Абсолютное зло - абсолютная глупость...
Счастливы умеющие вовремя смолчать.
Я - молчу.
 

Между цветением сакуры и осенним листопадам, определенно, есть что-то общее.
Потрясающе-завораживающе. Просто стоишь, запихав руки в карманы, а сверху - золото, медь и янтарь.
***
Сковать диадему - массивную, броскую. А потом - подарить первой же огненно-рыжей, что встретится на перекрестке. Или - самой нахлобучить, обернуться Осенью - на пару минут. Ухнуть с головой во все это вихрастое желто-огнистое безумие и вынырнуть, захлебнувшись восторгом. Только и мыслей потом, что оседлать стремянку и носом к стеклу - ловить глазами яркие пятна, похожие на стаи златых воробьев. 
Листопады, что и говорить.
 

А туман поутру - белый, волокнистый прибой; клочья молочного дыма, клубья растрепанной ваты. И ближе, ближе на мягких лапах, как большой безглазый зверь, слепо тычется в забор и на ощупь крадется тропинками. Дальше десяти шагов - только фары утренних машин. Шорох гравия, перестуки электричек. По боку бьет сумка -  гранитная плита науки формата А4. Листья - блеклые, пергаментные, рассыпаются в пальцах ржавчиной - ни черта не осеннее золото. Ни дождей, ни холодов - хлесткий ветер и безоблачно-стеклянное небо. Как пуговицы-глазки у плюшевой змеи.

Я слышу решительную поступь Осени - сонная, хмурая, будто только с постели, в облачную простыню закутанная, как в тогу - и льет-плачет дождем, панихиду по Лету справляет. За окном в лужах - волчком вертятся сухие листья-суденышки, сталкиваются и разбегаются желтыми кляксами. Что-то щемит внутри - и позванивает грустным колокольчиком, в такт неловкой Осенней поступи - то ли каблучков перестук, то ли шарканье калош. Неотвратимо, близко, тоскливо.
Нехочунехочунехочу. И сделать ничего не сделаю - руки хилые, время-шкаф не сдвинут. Только и остается, что до облачной мути тянуться - вот взять бы ножницы и раскромсать-разрезать хотя бы на кучевые - последний теплый луч хоть краешком глаза углядеть, кончиком пальца тронуть.
Мечтай себе, болезная.

Этим летом невозможно уснуть.
Эти ночи - они, как безумные, трясут, не дают смежить веки, залихватски свистят и беззвучно хохочут, распахнув беззубые рты.
Эти чертовы, проклятые ночи спеленали Гипноса своими гривами и волнуют кровь, стращают шорохами, стонами, скрипами.
Я знаю это так же хорошо, как и то, что сплю на полу, завернувшись в простыню, что стрелки часов уже давно обленились и застыли без семнадцати восемь, а тополиный пух вздрагивает на подоконнике.
Эти ночи, наверно, живые.

Девочка М хотела грозу. Девочка М ее дождалась - да и какой! Картины Апокалипсиса- тучи - кляксы расплесканных чернил, то и дело вспыхивающие молнии - "вилка" или "трезубец"? - и гром - раскаты, переливы, перекаты - перестук пушечных ядер, выстрелы корабельных пушек, и повисший в воздухе плотной пеленой запах озона - тяжелый занавес перед миниатюрной сценой, и, в завершение, как подкладка - подернутое ленивой дымкой серо-голубое небо. Деревья шатает, фонари гаснут под бодрый вой сигнализаций, люди разбегаются , ощетинясь зонтами. Гремит, грохочет, сверкает, стучит - стращает, одним словом.
Страааашно красиво.

Все, конец - отстрелялись, расписались, попрощались. Завтра последний день, а затем - новые люди, новые места.
Пестрое Лето стучит в окошки и просит прикурить - совсем немного огоньку, милостивая дама. Слишком пестрое, слишком жаркое, резкое - как вспыхнувший лесной пожар, ворвалось без спросу и по-хозяйски перевернуло все вверх дном - методично и расчетливо, всю душу нараспашку - и побежало дальше, встряхивать-ворошить чужие души, пробуждать от забот и тревог. И кусочек тепла оставило - чтобы, как по примете, вновь вернуться.

Солнце милостиво предлагает перемирие, протягивая навстречу маслянисто-желтые руки - и я неохотно жму их, чувствуя, как назойливый свет пытается заклеймить меня загаром. Витамин D раздвигает пересохшие губы в наиглупейшую улыбку, а лучи гладят лохматую макушку - и все против шерсти. Я прячусь под капюшоном - не люблю всех этих щенячьих нежностей. Ничего-ничего, треклятая звезда - у меня всегда есть шанс на реванш. И тогда, именно тогда, я захвачу тебя в заложники и поселю дома - как истинная ревнивая собственница. Свети только мне, свети ради меня.

Солнце-солнышко, я люблю тебя - мне больно видеть, как ты изменяешь мне с миром.
 

Мирок в целом, и мой в частности, вздрагивают и отряхиваются от пыли - медленно потягиваются, разматывая клубок золотистых солнечных нитей, впитывают в себя весенний гул - шуршание шин, шорох веток с набухшими почками, еле слышный шепоток ветра. Встряхиваются лоскутные одеяла, достаются из потайных чуланов мешки с первоцветами, ставятся декорации, одним словом - ремонт. Даже люди - и те обновились, запестрели яркими попугайскими ветровками. Что люди - целые улицы неожиданно заиграли рыжим, малиновым, желтым - вспыхнули мириады окон, отразив начищенную тарелку солнца. Весна, хохоча в голос, носиться в воздухе - развевает по ветру разные разности и топчет последние, едва уцелевшие, островки грязноватого снега - с глаз долой, из сердца вон.
Перемены атакуют, бьют по больному - сулят неземное счастье и иллюзии лета. Оборонятся нет сил - заходите уж, развеселые. Только чур - не шуметь.

Яркие, тугие, пронзительно-лазоревые одежды как никогда идут солнцу. Видимо, сегодня его день - даже окончательный переход на летнее время кажется шпилькой, брошью к платью, которую оно лишь ненароком прикололо к своим одеждам. И лучи - болезненно-бледные и мягкие, как пух, - кружатся подхваченными ветром семенами одуванчика, то и дело неумело задевая только что оштукатуренные стены.
Перевод часов - еще одна ступенька к свету.

Вот она - слегка помятая, изможденная, Весна в своем застиранном платьице. Ну же, поднимайся с колен, дорогая - я протяну тебе свою руку, и мы вместе пойдем гулять по старому парку. Я буду смеяться, а ты - задевать шершавые стволы и сыпать подснежниками на каждом шагу. Мы растопим грязный лед, и отстираем твое платье в вялых ручейках - чтобы оно вновь вспыхнуло свежей, игристой листвой. Твой заливистый смех разбежится волнами мать-и-мачехи с ее желтыми, цыплячьими цветками, твои улыбки набухнут первыми цветочными почками на вишневых деревьях. Я позвоню синоптикам и разгоню тучи над Москвою - а ты же, уж потрудись, нарисуй мне солнце - хоть какое-нибудь, тускловатое. Неказистое, бледное, скромное - пусть только улыбается. Остальное за тебя доделает Лето.
Поднимайся, родная - чуть-чуть, понемногу. Оживай вместе с нами, принцесса Весна. Оживай за нас.

Война в снежки с метелью закончилась признанием поражения генерала Мундры и позорной капитуляции с поля боя. Генерал Мундра готовит теплый шарф, куцый тулуп, шапку-ушанку, и подключает батареи, до этого состоявшие в резерве– ибо задетая гордость жаждет реванша. Метель, в свою очередь, строит снежные крепости, готовит охапки снежных хлопьев и ждет новых подкреплений от генерала Северного Ветра и генерала Холода. Генерал Весна решила не вмешиваться – чтобы, ненароком, не задели ее, и без того малочисленную, армию травинок, мороси и подснежников, нагло дрыхнущих под теплым одеялом. Февраль, все-таки.

...будто дворовая кошка - ходит под окнами и лениво взмахивает синевато-снежным хвостом. А глаза теплые, будто растаявшие мятные леденцы - из них, едва видная, еще юная, смотрит грязная, возродившаяся весна - и тоже машет куцым щенячьим хвостом.
В душе - оттепель и плач сосулек по темным, мутным лужам прошлых дней. Круги по воде.
Дни сегодняшние дрожат молодыми листьями-почками, застыли под морозным колпаком.
Дни завтрашние - хрупкие, будто крашеные, наливные яблоки - скрыты в сугробах.
Сейчас - хрусткий снег на зубах; и биться об лед, к светлому будущему.

Хочу зимы. Настоящей. Чтобы синие, потрескавшиеся губы, взахлеб колким морозцем, снег крупными перьями-хлопьями и едва заметный привкус талой воды, ловить пальцами хрупкое небо, считать наглых сизых голубей на проводах, зарываться в мягкие, как пуховые одеяла, сугробы и слушать сердечный ритм спешащих электричек.
Или лета? Теплого, как лампочка, с блюдцем солнца на чисто вымытом небе, прятаться от зноя в густой листве корявых яблонь, жевать сладковатые цветки акации, перемазавшись темным лиловым соком, рвать крупные ягоды черной смородины, и, забравшись на крышу небольшого сарая, жевать длинную травинку и смотреть на барашки облаков.
Или все-таки, осени? С тонким сусальным золотом листьев, кружевом черных ветвей, мелкими, теплыми дождями, терпкими гроздьями рябины, янтарно-желтыми глазами соседской рыжей собаки, безбоязненно смотреть на померкнувшее светило, ловить в юркий ветерок, просиживать часы под осенними листопадами, и неуверенно улыбаться случайным прохожим.
Или лучше весны? С ее необычайной живостью, пробивающимися из-под земли голубыми подснежниками, пуховками-комочками вербы, распустившейся, чуть помятой зеленью, зеркальной рябью луж, спутанной пряжей травинок, едва ощутимым ароматом свежести, вишневых лепестков, похожих на миниатюрные валентинки и мартовскими котами.
Похоже, я опять не знаю, чего же все-таки хочу.