Слепые лошади..
Вот, мой любимый рассказ. Почитайте, если не трудно:
СЛЕПЫЕ ЛОШАДИ.
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…Выйдя вечером из аптеки и уже почти дойдя до дома, я вдруг понял, что продавец дала мне лишние 24 копейки. Я мог бы это заметить сразу! Она так заботливо выбирала мне лекарства, так была внимательна, что обсчиталась… Метнулся назад – красная дверь аптеки уже закрыта. Жить с этим бременем всю ночь?.. Наутро распахнул заветную красную дверь – вместо вчерашней продавщицы другая, глаза небольшие, тусклые, руки в перстнях... Зайду завтра…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…В мусорном баке напротив соседского дома – плюшевый медведь. Одна лапа заломлена за шею, бесшёрстный живот, глаза – треугольные пуговицы… Пришёл домой, а душа ноет: мишке холодно, а его ещё и увезут на свалку, заровняют бульдозером в мусор… Хватаю пакет, бегу сломя голову к мусорному баку, бережно вынимаю медведя и ещё какую-то тряпичную зверюшку грязно-апельсинового цвета… Приглядываюсь – белочка. Торжественно несу их домой. Какая-то старушка смотрит на меня во все очки… Дома купаю мишку в ванне, из его подмышек выпадают кусочки поролона. Но морда премило улыбается. Грязная белочка ждёт своей очереди…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…На внутреннем стекле маршрутного такси – мотылёк. Бьётся изо всех сил, хочет спастись, выбраться на волю. Не могу поймать его, чтобы выпустить в окно! Тщетно строю ему на окне ловушки. Глупый мотылёк! Проезжаю свою остановку, но уже на следующей выхожу, бережно зажав в руке беззащитное тельце насекомого. Раскрываю ладонь, мотылёк улетает. Так выпускают весной птиц на волю! Это праздник. Радостно бреду домой…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…В метро я долго пропускаю вперёд себя людей… Стою у турникета и улыбаюсь. Все куда-то спешат, а я возвращаюсь домой после работы, и дома лишь мишка да белка… Я немного голоден, но ничего – успеется… Сколько детей и женщин! Идите, идите, люди добрые… Я подожду… Мне и здесь хорошо…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…Круглоглазая девочка лет трёх смотрит в окошко моего подвальчика, где я чищу людям ботинки. Окошко как раз под её рост – девчушке не нужно наклоняться. Вдруг замечаю, что она плачет… Вздрагиваю всем телом, выбегаю на улицу. “Ты чья?” – “Я Мика” – “Мика?” Плачет, плачет взахлёб… Завожу её в подвал, с её соломенных волос спадает панамка… В руке у девчушки – волчок, внутри его – белая лошадка. Ставлю волчок на стол. “Ты знаешь, где твой дом, Мика?” Плачет, плачет! Но вдруг спохватывается и говорит: “У нас возле дома лозы!” – “Розы?” Она быстро кивает льняной головкой. Поспешно беру ребёнка на руки, закрываю подвальчик на замок и несколько часов подряд ношу девчушку мимо длинного-длинного ряда частных домов. Вдруг повезёт – и она узнает свой розовый палисадник… Роз пока нигде нет. Вдруг – чудо! – Мика вырывается из рук… “Мама! Мама!” Мамы не видно, но розы, головастые, душистые, литые, приветствуют малышку… Она скрывается среди розовых кустов, я вытираю пот со лба. Я улыбаюсь… Не буду мешать встрече…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника.
…Женщина в универмаге попросила подержать её сумку, пока она приструнит своего малыша… У неё глаза как мокрые вишни и жуткий южный акцент. Тонконогий, как козлёнок, мальчишка хочет ещё раз прокатиться на эскалаторе, но им уже пора домой… Мать хватает сынишку за руку, тот вырывает ручонку и, вереща, убегает. Женщина, ахнув, – за ним. Потешная сценка! На эскалаторе поднимается охранник, смотрит на них, улыбается во весь рот. Где-то тикают настенные часы. Сумка белая, из искусственного меха – не опускайте на пол, сказала женщина, “запашкаеца”… Конечно, жаль, если запачкается, не опущу. Правда, мне нужно спешить по делам, но ведь подержать сумку – минутное дело… Отчего же не помочь такой милой жен…
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника. Я тычусь слепой мордой в жёсткий хвост другой лошади. Что-то разрушилось в нашей круговерти… Страх, дикий страх внутри. Взры-ы-ыв!
“Вечерняя столица”, криминальная хроника: “Взрыв в универмаге. Несколько свидетелей перед взрывом видели молодого человека с белой меховой сумкой. По всей вероятности, взрывное устройство находилось в этой сумке. Помимо камикадзе, погибло 17 человек, 24 тяжело ранены. Личность камикадзе установлена: один из свидетелей узнал в нём чистильщика обуви, работавшего в подвальном помещении гостиницы напротив универмага. Юноша бесследно исчез, что подтверждает показания свидетеля. В подвале чистильщика обуви обнаружены вещи недавно убитой 3-летней девочки”.
Мне темно. Сыро. Ноги гудят и почти не гнутся. Я слепая лошадь на дне рудника. Я не знал, что после смерти стану лошадью. В наказание за доброту…
Я слеп, но в воображении мне часто видится трава. Я хочу травы. Меня кормят только розовыми кустами, они колют гортань треугольными, твёрдыми шипами… Я не вижу их цвета, и почему-то меня это очень мучает. Нежные розовые лепестки нехороши на чёрных лошадиных губах… Может быть, это всё же чёрные розы?..
Слепые лошади идут одна за другой, и их тяговая сила поднимает клеть к Свету – в Царство Божие. Я не в раю и не в аду. Я не грешник и не праведник. Я лошадь.
В мой первый рабочий вечный день в клети поднималась Мика. “Это были не насы лозы”, – просто сказала она. Я не видел девочку, но был рад, что она спаслась… “Ми-и-ка-а-а, Ми-и-ка-а-а…” – разнёс рудничный сквозняк назойливый запах розового масла, и по моей покатой спине засочились Микины слёзы… Я гарцевал в Микином волчке на столе моего подвала.
Мика закричала (а я даже не мог закрыть руками уши): она превращалась в ангела – слёзы на щеках истаяли и от невидимого лезвия бескровно зазмеились трещинами лопатки. А, может, всё было и не так… Я ничего не видел, как ни задирал к клети в гулком отчаянии большую, нелепую голову. Мика, детка, не покидай клеть, ты ещё не научилась летать… Забудь обо мне. На моих губах – не наши розы…
В глазах моих – коричневые и апельсиновые пятна. Может быть, для Мики я не лошадь, а белочка, пушистая белка в колесе… С бельмами на треугольных от боли глазах.
Сколько детей и женщин… Я не вижу, но знаю, что их лица искажены от злости. Моя мокрая спина – на их пути. Они толкают меня, бьют, больно взбираются на круп… Это те, кого не взяли в клеть?.. Не знаю. Не бойтесь, идите, идите, люди добрые… Я подожду… Мне и здесь хорошо… Я иду по кругу, у меня кружится голова и гудят ноги.
По губам моим ползёт искалеченный мотылёк. “Откуда я знаю, что он искалечен?” – спрашиваю я себя. Насекомое безжалостно щекочет мне губы. Я облизываю губы, и, как жаворонок, он взмывает не в небо, а нёбо… Мотылёк застывает криком в гортани, но у длинной щеки моей – дыхание чьих-то лёгких крыльев…
А я ведь так и не отдал аптекарше 24 копейки.
Елена Зейферт
:
:
