из опубликованного ранее

 *** 

Февраль. Это Пастернак доставал чернила и плакал. У меня – ни слез, ни грусти. Только ощущение тихого счастья. Февраль – это 23 февраля. Это отношение с папой. Отец – это детство цвета хаки. Это запах гуталина на кожаных сапогах. Это погоны и парадный мундир, а он – офицер, гладко выбрит и всегда чисто наглажен. Я – дочь трижды майора и дедушки русской авиации. Смешно звучит, где-то не понятно, зато как шифровка.

Казарму вспоминаю чаще, чем детский сад. Там в группе была воспитательница Шихова. Всегда крик и истерики. Она могла щипать и дергать. Это было испорченное утро, если в группе была она. И мог быть совсем другим вечер, если папа брал меня на работу с собой. Иногда мы служили вместе. И с тех пор у меня не проходящее ощущение: папа – это всегда настоящий защитник. Быть маленькой девочкой в окружении ста курсантов – разве можно паниковать? Казарма – это был особый дух. Но все оборвалось, когда я научилась считать. Я сделала своему отцу непозволительное замечание. Сидя под столом в канцелярии, я насчитала много-много плохих слов. В роте той эпохи не было дедовщины, зато была матерщина. Ему стало стыдно и с того момента я с папой больше не служила. Но его как душевную опору и главного адвоката своей жизни НИКОГДА не потеряла.

 Мои отношения с папой – это состояние вечной взаимной защиты. Я его защищала, когда мама пыталась раз от разу развестись. А папа – это же такое что-то родное, такое что-то нежное. Жизнь без него казалась не казармой, а бессердечным детдомом. Нет папы – есть конец света, нет папы – нет в этом мире ничего.

 Наверное, и маму свою я отказалась понимать из-за этого вечного страха потерять отца. Сколько шагов она делала против него, столько шагов нас и отделяло друг от друга. 

Папа защищал меня, когда я не хотела ехать в Хабаровск. Прошла любовь к моему мужу, молодая семья получила огромную трещину, а у меня не было желания эту вазу-чашу клеить ни «моментом», ни своими усилиями. Помню как мама настаивала - «у тебя есть муж, вот и езжай к нему». Меня срочно засобирали, но... дали денег на обратную дорогу. Что-то типа шанса на возвращение. Помню папин мужской срыв. Желание забыться и водка. Только так он мог сказать, что его «душа болит, а сердце плачет». Только в те минуты я понимала, что он за меня даже тогда, когда мог на улице пройти мимо и не сказать ни слова.

В нашем военном городке я долго не могла понять, почему дома ОН такой хороший и заботливый, а прилюдно – мог совсем меня как бы не узнать. Советский Союз и беспристрастность военных отцов. Это какую надо было силу иметь, чтобы не проявить публично ни толики эмоций. А Петр Александрович Михальчук – это всегда сила. Это запах табака, желание справедливости и вечное стремление учиться. Книги, книги, книги – хотелось и в этом фанатизме показать, как здорово, что у меня есть папина любовь. И что на улице надо(!!!) обращать на меня внимание. Зато потом, когда я родила Соню, он без всякого стеснения смог сказать: «какое же красивое дитё у тебя народилось».

Потом он опять сказал свое веское слово. Соне исполнился год с небольшим. Я пошла работать. Меня взяли на радио «Новая волна-2». Сидели мы в подвале «Урала» и вещали рано-рано утром и поздно-поздно ночью. Ночные смены – это не работа, а бл..ство. Мамина бескомпромиссность. «Она не работает, а шляется». Тогда за ночной эфир я могла заработать двести рублей. Мне хотелось работать и зарабатывать. Мораль жены офицера этого не позволяла. И только ОН смог поставить ЕЕ на место. И только он, вот так по-мужски и по справедливости дал зелёный свет моей карьере.

Я всегда помню ожидание своего отца. Поздние дежурства и наряды. Но совершенно не помню, чтобы я его боялась. Не было в моем «военном» детстве кнута-ремня. А пряники – это спокойное время – разговоры по душам и воспоминания его украинского детства. Разумеется, определенный страх всё-таки был. Как не соответствовать *ТАКОМУ* папе? Майор Михальчук – легенда и авторитет военно-педагогического масштаба. А я – не Алена, а Петина дочь. И разве это не счастье? Так зачем в феврале доставать чернила и плакать? Можно просто наслаждаться жизнью счастливой дочери своего отца.

                                                                         опубликовано в журнале "Миссия" '2008 @ 

Настроение сейчас - пью кофе с корицей

 

…сегодня было интересно

  демонстрация и показ: 

президент Медведев и его железная воля в борьбе с коррупцией

державный глава внёс через парламент поправки в Уголовный Кодекс

Кремль пытается нещадно истребить мздоимство,

Челябинск же нещадно борется с теми, кто в оппозиции,

а без коррупции легко не дышится

это уже агония и пресс непослушной прессы

команда непредсказуемых мальчиков «прессует» редактора Корецкого

сделала выводы:

«Сила Есть – Ума не Надо»

неприкрытые - идиотизм и слабоумие 

и всё уже не смешно

и похоже на политические манипуляции

вчера киллеры – сегодня жертвы своих же бывших боссов

одни защищают свои мозаиковые портфели,

вторые – желание заработать

к кормушке ведь не взяли многих…

вот и сермяжная правда:

с коррупцией мы боремся всегда,

все 24 часа в сутки, но только из чувства личной обиды …

 ***

я пригласила редактора оппозиционного сайта «УралДейли» Андрея Корецкого

на аллейки Алого Поля

не потому, что считаю его правым

а потому, что жертвой команды непредсказуемых мальчиков может стать любой журналист…

«Муля, не нервируй меня»…впервые это выражение я услышала от своего дяди – доктора, сначала детского анестезиолога, а потом нарколога…оно так меня развеселило, что даже подозрений в моей голове не возникло, что он сам – не автор … крылатых выражений в устах моего дяди было не просто много, а очень много… именно он научил меня песенке про красных кавалеристов, которые «в ондатровых будёновках зухен вэй»…именно он, поднимая чарку горiлкi, мог сказать: «душа, посунься, бо обляпаю»…поэтому вдруг прозвучавшая Муля развесила чрезвычайно… а когда на экране нашего черно-белого «Рубина» я увидела «Подкидыша» картина прояснилась…но разочарований не было. сегодня у меня опять настроение "фельетон"...

Юрий Мацик "Лето"

в моем детстве Фаина Раневская казалась мне совершенно некрасивой…потрясающе уродливой…вот нарисовать Снежную Королеву с очаровательной короной хотелось…а сварливую Мачеху из «Золушки» - Фаину Георгиевну – нет…с взрослением мозгов моих собственных пришло острое понимание каждого слова от Раневской…из женщин – прелестниц образов и выражений – подобных Фуфе я не встречала…как многое сказано метко, остро…как много светлой иронии там, где очень грустно…и насколько всё-таки в каждой букве сквозит её одиночество… для меня она стала красива там, где обычно красоту не замечают у женщины – в её блестящем Уме!!!

 ***

« - Фаина Георгиевна, как ваши дела?
     - Вы  знаете,  милочка, что  такое говно? Так оно  по сравнению с моей
жизнью – повидло...»

     « - Как жизнь, Фаина Георгиевна?
     -  Я вам  еще в прошлом году  говорила,  что говно.  Но тогда  это был
марципанчик…»

     « - Жизнь - это затяжной прыжок из п...зды в могилу…»

     « - Жизнь -  это небольшая прогулка перед вечным сном…»

     « - Жизнь проходит и не кланяется, как сердитая соседка...»

     « - Бог мой, как прошмыгнула жизнь, я даже никогда  не слышала, как поют
соловьи…»

     « - Когда я умру, похороните  меня и на  памятнике напишите: "Умерла  от
отвращения"…»

     « - Почему вы не пишете мемуаров?
     - Жизнь  отнимает у  меня столько  времени, что  писать  о ней  совсем
некогда…»

***

... она называла себя социальной психопаткой и комсомолкой с веслом, к которой в метро пристают октябрята…и всегда проклинала свой талант, который сделал ей несчастной: «Страшно грустна моя жизнь. А  вы хотите, чтобы я воткнула в жопу куст сирени и делала перед вами стриптиз…» а в фильме «Осторожно, бабушка» она сыграла даму по имени меня (скромно так подметила Лена), и Елена Тимофеевна Раневской произнесла там приговор: «сентиментальность – признак склероза»…а самой Фуфе, как и Мачехе в «Золушке» разгуляться было негде – «эх, жаль…королевство маловато»…она пыталась принимать эту жизнь такой, какая она есть…если марципанчик – то он самый…если нечто другое – значит, так оно и было…именно ей хватило смелости остро подметить: «когда я увидела этого лысого на броневике, я поняла, неприятностей нам не избежать»…её настоящая фамилия Фельдман, а евреям, как известно, унывать запрещено!!! Она не унывала, она время от времени печалилась…не ждала манны небесной и была жутко непритязательной…зато осталась навсегда фееричной женщиной…той, о которой слагают легенды, и только потому, что она так и осталась непостижимой…

ры.сы. иллюстрация не случайна…в фильме «Лёгкая жизнь» Раневская примерно в такой же  шляпе...

Осень отсчитала свою золотую треть. Наступил октябрь так похожий на янтарь. Он как будто дарит последнее тепло перед неотвратимостью перемен. Все реформы душевной конституции становятся как рифленое букле. Грубые ткани – пальто для серых будней и роспись по шелку человеческой натуры. Небрежность и шифоновое кашне: ты как будто прячешь свое желание парить и оторваться от бренности бытия.

Ко мне зашла Лера. Моя давняя коллега. Когда-то мы работали вместе ударно и кропотливо. Энтузиазмом и трудоголизмом топили неудачи личной жизни. Такая пахота отбирала много чувств и эмоций, да и выставлять их на показ особого желания не было. Хотелось всё спрятать под сукно, казаться сильнее, смелее и дерзновеннее. А потом всё покатилось в тартарары, и оказалось, что кроме работы-работы-работы есть масса других нюансов, которые расцвечивают твою жизнь и делают её объемнее, чувственнее и интереснее. Потом оказалось, мы обе сопрягли свою жизнь с потерями. Я потеряла мужа, Лера – отца. Тогда закружила кутерьма, а спустя время – накрыло. И мы обе в поисках какой-то точки опоры одинаково ощутили себя несчастными. Несчастье сблизило. И вот теперь мы сидели на моей абрикосовой кухне в маках. Пили чай, шуршали фантики мармелада. А Лера искала ответ на вопрос: «как жить так, чтобы не запутаться и не потеряться». Посмеялись над Гадей Хреновой. Но почему-то мне на ум пришел Антон Палыч. Вот был же врач, гений и тонкий знаток русской женской печали. Вспомнилась сцена из маленького рассказика, когда девушка приходит к Учителю и спрашивает совета, как жить дальше. А тот, окинув её взглядом, совершенно спокойно ответил: «Давай, Катя, завтракать». Сколько стойкого самообладания! Сколько спокойной непритязательности к жизни! И как это не шокирующее звучит, но только боль может уничтожить гордыню, и заставить душу светиться бесконечно теплым искренним светом.

Henry John Yeend King "Gathering Flowers"

- У меня, наверное, на роду написано быть женой Сократа, - Лера охватила ладонями горячую чашку. Вот будет он сидеть, философствовать. Обогащаться не захочет, зато будет испытывать кайф от собранной своими руками какой-нибудь автомобильки. И ведь я тоже буду лишена обычного комфорта. А этот – новый мой ухажер – предлагает квартиру, дачу, машину – всё, как положено. Но если я буду с ним, то сожгу мосты там.

Боже, насколько женщина в желаниях своих тривиальна, подумала я:

- Да уж, треугольник, когда у всех голова квадратная. Лер, а что квартире-машине-даче взамен?

- Взамен, - дорогая Лена Петровна – привязанность и зависимость. И даже ревность к работе.

- Ого! Так ты рискуешь остаться без личного пространства. И никогда не попробуешь, как это остановить трамвай на скаку или войти в горящую избу…

Опять посмеялись!!! А я почему-то вспомнила свою знакомую Тоню. Как летом мне довелось погостить у неё на даче, и вперемешку с викторией и ирисами мне выдавали порции уникальной женской истории. Борьба под солнцем в отдельно взятом треугольнике. Неравнобедренном!!! Он. Красавец. Умный. С портфелем. Она. Красавица Тамара Ефимовна. Гордая. Истеричная и эксцентричная. По ней плакала сцена, но она сидела в библиотеке и систематизировала чужие труды в переплёте. А он писал диссертацию, и был ловок в раскрое тканей. Но прЫнцесса огорошена - ему было душно с её красотой. И не потому, что эта красота не была добра, а потому, что была чрезвычайно требовательна. Вся беда в том, что она не могла признать в нем ребенка. Большого, неуклюжего и постоянно чего-то ищущего. Двух сыновей она быстро настроила против отца. Вот тут – то и появилась Тоня. Ей было едва-едва 25. Их познакомили какие-то Тонины родственники и сказали ей: «Держись его. Он большой человек. В городе тебе поможет…» И он помогал. Перестал быть маленьким мальчиком и активно вжился в роль Отца. А она подтрунивала над его женой. Но «задвинуть» этот подарок жизни ей было не под силу. Зато она смотрела на него как дитя. Чистыми, или почти чистыми, благоговейными глазами. И он был для неё всегда прав. КГБ её склоняло как аморальную любовницу. Вызывали на допросы, держали целыми ночами. Но она – миниатюрная девушка – не могла предать своего Господина.

Получается, что всем нам врали!!! В СССР был и секс, и любовники, и треугольники!!! А жене-красавице было даже невдомек, что вся беда в том, что в Нем не вырос ребенок. А потом Он умер. И оказалось, этим женщинам больше нечего делить. И они стали вместе проводить лето на этой же даче. Не без ссор и капризов, но всё же вместе. «Видел бы нас сейчас Миша» - даже посмеиваться стала Тоня. Сама в своих глазах она давно подросла, и уже готова была принимать свою недавнюю соперницу Тамару Ефимовну со всеми её тараканами, гордынями и бесконечными истериками. Тоня научилась быть по жизни терпеливым зрителем, слушателем, и превратилась давно в пружинку, которую сжимали, чтобы она не выпрыгнула. Но выпрыгивать Тона не собиралась и сама. Так и осталась в своем сжатом состоянии, что даже сумела от этого испытать кайф. Две судьбы – как амплитуда маятника женской смиренности. Она совершенно не свойственна прихотям нового времени, только тянет ли на подвиг? Это вопрос!

Henry John Yeend King "The Old Mill"

Вот такой психологический «Ералаш». Ну, прав был Карл Густав Юнг! Не бывает взрослых без ребенка в душе. И уравновесить мужское и женское в человеке помогает как раз это дитя. Но при жестком условии, что оно пристроено в добрые руки. Что найдется кто-то, кто будет в тебе его растить, холить, лелеять и прощать ему не только проказы, но и слабости. А когда нет душевного приюта, возникают сбои. Случаются поломки души, которые убивают страшнее пули-монстра. Как ты можешь быть женщиной, или мужчиной в тот момент, когда ребенок не *записан* в ясли? Он постоянно хнычет, канючит и терзает тебе весь смысл твоего со-существования со зловещим социумом. А социум?! Он ставит перед тобой задачу - быть хорошим человеком. Показывает идеал, но пути и мЭтоды борьбы за идеал хранит в строжайшем секрете, размножая со скоростью новейшего ксерокса стандарты и убийственные правила. Не вышла замуж до 18 лет, всё - «пиши, пропало» - ты с клеймом на лбу: «старая дева»!!! Родила ребенка одна без мужа, и тоже тебе хана: «мать-одиночка ты»!!! В социуме проще, когда на первый-второй рассчитайсь! Когда десяти рублей у тебя на проезд нет, это здорово. Толпа ротозеев тебя пожалеет с огромнейшим удовольствием. Хуже, когда у тебя будет миллион раз по десять. Вот здесь тебя та же толпа готова растерзать в кровь. Дабы не отличался! Так и Тамаре Ефимовне жутко хотелось отличаться. И избалованного ребенка в себе, с гордыней и капризами, она утихомирить не хотела. Когда все ходили в драпчике, ей хотелось каракуля. Когда золото в «Яшме» было исключительно по талонам, ей снились рубины. А Тоня, наивная девушка из деревни, чего хотелось ей? Покорить мегаполис, увидеть его и в нем прописаться. В борьбе за мужика у войны всегда женское лицо. И женщина женщине до поры до времени человек. Пока между ними не встал мужчина.

Рассказала об этом Лере. Поделилась как будто сплетней в надежде, что учиться будем обе на чужих ошибках.

- Мама мне сегодня утром сказала: «Лера, как тебе не хватает отца».

Так пронзительно зазвучали грустные нотки. В глазах - слезы. Она так и не решилась доверить своего ребенка в себе какому-то комфорту. Не позволительная женская опрометчивость толкнула её к мужу-Сократу. Зато навстречу счастью. Когда осень отсчитала свою золотую треть, наступил октябрь так похожий на янтарь. Он как будто подарил последнее тепло перед неотвратимостью перемен.