В продолжение темы: http://www.liveinternet.ru/users/mortuos_plango/post112276908/

Второй взгляд был сформулирован Фридрихом Ницше, который немало прославился своей критикой христианства. Религия слабых, мораль рабов, яд, убивающий волю к жизни – в общем, эпитетам и определениям несть числа. Собственно, эта эпатирующая критика очень сильно способствовала ажиотажу вокруг его философии на рубеже 19-20 веков. Здесь я не намерен останавливаться на всех характеристиках христианства, данных ему Ницше, на его «генеалогии морали». Потому что если приглядеться, то окажется, что Ницше критикует особое христианство.

Знаменитая формула из «Антихриста»: «Был только один христианин – и он умер на кресте», – вскрывает сущность этой критики. Надо помнить, что Ницше жил в викторианскую эпоху. Я не имею в виду именно правление королевы Виктории в Великобритании, а викторианскую эпоху как символ победившего пуританизма, особой морали, в той или иной форме пронизавшей весь Запад. Эта мораль являлась осколком жёстких протестантских требований к благочестию. Первые протестанты и впрямь пытались следовать всем предписаниям. Неслучайно название одного из течений – методизм – т.е. благочестие как метод. У методистов были едва ли не журналы, куда они записывали благие дела, совершённые за день, и планировали совершить новые. Эдакое «плановое благочестие». Церковь была уничтожена, но вместо неё была община, которая жёстко следила за поведением единоверцев. На место отцов Церкви пришли отцы-основатели.

Понятно, что с течением времени искренняя вера выродилась. В то же время в Америке общины разрослись в общество, в Европе общество тоже, разумеется, никуда не делось. Функцию надзора стало исполнять общественное мнение. В Средневековье кодекс поведения регулировался религиозными текстами, т.е., в принципе, он был писаным. А тут были неписаные правила. Инквизиции никакой не было, хотя те же первые поселенцы в Америке отметились охотой на ведьм (знаменитые салемские ведьмы – а ведь это никакое не «Тёмное Средневековье», а 17 век). Впрочем, если верить С.Г. Кара-Мурзе, массовый психоз, называемый охотой на ведьм, был характерен именно для протестантов. Оно и логично: охота на ведьм – это провозвестник линчевания, это стихийная расправа. Католическая церковь, разумеется, ведьм тоже преследовала, но не в её интересах было самой раздувать волнения в народе. Народ должен был работать и платить десятину, а не бегать с батогами. А то так недолго в запале и на церковь со светскими властями замахнуться. По крайней мере, мне кажется такое объяснение вполне очевидным: вносить хаос, когда ты и так установил жёсткую организацию – это пилить сук, на котором ты сидишь. Тем не менее, в одной научно-популярной программе а-ля BBC довелось услышать тезис типа «Церкви и властям было выгодно толкать народ на охоту на ведьм, т.к. это должно было выпустить у крестьян пар, чтобы они не взбунтовались против властей». На мой взгляд, сущая нелепица. Типичный антицерковный и антифеодальный миф о «Тёмном Средневековье». В каком месте оно «Тёмное»?! Двадцатый век, с его мировыми войнами, концлагерями, тоталитаризмом, атомными бомбами и напалмом, – куда как темнее.

Так вот, наивно думать, что отсутствие инквизиции облегчало участь инакомыслящих. Общественное мнение могло (и может) уничтожить человека морально, почище инквизиции. Неслучайно СМИ – в их современном понимании – появились именно на Западе и именно в Новое время, а как раз в викторианскую эпоху нарождается печально известная «жёлтая пресса». В каком-то смысле западные СМИ были созданы для того, чтобы разносить сплетни – но не по округе, не о соседях, а по всей стране, по всему миру. В итоге СМИ стали аналогом средневековой церкви: та управляла поведением – и СМИ управляют поведением. Масса думает о том, о чём говорит СМИ, масса не может жить без СМИ, масса покупает то, что говорит её реклама, транслируемая СМИ. Контроль над сознанием, который и не снился церковникам. О диалектической связи СМИ и того самого общественного мнения можно и не распространяться особо: взаимосвязь налицо.

Примечательно и то, что за Реформацией последовала эпоха Просвещения – с её навязчивыми нравоучениями. Просветители оттого так и называются, что хотели всех просветить знанием – а проще говоря, научить всех. Но научить тому, что сами просветители считали нужным и истинным. А нравоучение всегда попахивает лицемерием. Просвещение, радость, свет, знание, прогресс – и в то же время активная колонизация и порабощение (а то и истребление) других народов. Рассуждения о благочестии и благопристойности – и чудовищная меркантильность и жажда обогащения. Протестантизм уничтожил любовь к ближнему – ведь это индивидуальная религия. Результатом был хищнический капитализм. Но капитализм, который продолжал рассуждать о благопристойности.

И вот в этой эпохе и существовал Фридрих Ницше. Конечно, немецкие лютеране с англосаксонскими пуританами не сравнятся, но дух бюргерства был примерно тем же. Дух бюргерства – дух верности кайзеру, дух пристойного поведения, дух жадности и мелочности. И этот дух соотносил себя с христианством и с христианскими добродетелями. Этот дух называл себя христианством. Но он не имел ничего общего с Христом, он не мог себе представить, что богатому трудно попасть в Царствие Небесное, он не мог принять императив: пойди, продай имение твое и раздай нищим. Он хотел быть святым и сытым одновременно. Разве теперь не ясно, против какого христианства выступал Ницше?

Более того, в том же «Антихристе» философ много говорит о том, что мысли Христа извращены уже в Евангелиях, а то, что началось потом, было уже и вовсе не христианством. Даже если не анализировать каждое высказывание, нетрудно заметить, что уже Евангелие от Луки слишком подробно, а Евангелие от Иоанна прямо-таки напичкано пространными теологическими рассуждениями, на что нет и намёка в первых двух Евангелиях. Евангелие от Иоанна – это уже не благая весть, не рассказ очевидцев о чуде, это уже священный текст, утверждающий основы религии.

Символично и то, что одним из главных апостолов, едва ли не самым рьяным проповедником новой веры стал Павел, который никогда Христа воочию не видел и речей Иисуса не слышал, если не считать испугавшего его видения. И этот человек становится духовным авторитетом, выбирающим, что есть по-христиански, а что нет?!

В этом ракурсе уже вся история христианства после смерти Христа есть история лжехристианства. Примерно к такому же выводу и пришёл Ницше. И именно это «христианство» и вызывало у него столь великую ненависть. Потому в следующий раз, когда назовёте христианство религией слабых или рабов, пользуясь расхожим штампом, подумайте, о каком христианстве вы, собственно, говорите.

Третий взгляд принадлежит Освальду Шпенглеру и частично пересекается с предыдущими. Напомню, что Шпенглер выдвинул свою теорию самостоятельных, независимых культур. Среди них он выделял западноевропейскую («готическую», «фаустовскую») и магическую. Под магической, насколько я могу судить, он понимал арабо-византийскую культуру. Да-да, христиан-византийцев и мусульман-арабов. Это не вызовет удивления, если вникнуть в сути теории Шпенглера.

Конечно, саму теорию мне не объяснить в двух словах, но часть расскажу. Как уже говорилось выше, каждая культура автономна. Т.е. она развивается исключительно в соответствии со своим особым прасимволом. То, что принято называть взаимопроникновением культур, Шпенглер считает иллюзией. В действительности же, всякое «влияние» на культуру есть просто использование этой культурой чужих ресурсов. Именно использование, обработка, а не копирование. Это хорошо видно в случае с христианством.

Для Шпенглера существует «магические» и «готическое» христианство. Т.е. восточное и западное. Но это не просто организационное, и даже не догматическое разделение. Оба этих направления развиваются в соответствии со своим прасимволом. Для магической культуры – это «мир как пещера» (весьма смутное понятие; однако хорошо иллюстрирует этот символ наш православный храм; там сумрачно, там замкнутое пространство, но замкнутое по-особому, там как бы другой мир), для готической – мир как бесконечное пространство (если проводить аналогии с храмом, то вспомните готический собор, устремляющийся ввысь, с высоким потолком, с витражами, развоплощающими стены и впускающими божественный свет).

Отсюда и вывод: хотя христианство и пришло на Запад с Востока, приняв его, Запад тут же сделал его своим христианством. И это было христианством вселенской церкви, основанной на единоначалии и претендующей на единоначалие над всем миром (в противовес раздробленному православию), это было христианством миссионеров, проникавших в самые дальние уголки мира, это было христианством крестовых походов – как акта изумительной экспансии, как попытки расширить границы, добраться до диковинных земель, которые в каком-то смысле являют собой другой мир. В конце концов, это было христианство всё тех же готических соборов, стремящихся к бесконечности.

Самое любопытное, что Шпенглер включает в готическое христианство и католицизм, и протестантизм. Действительно, с точки зрения тяги к бесконечному, протестантизм продолжает традицию. В конце концов, именно в эпоху Реформации началась активная колонизация. В конце концов, самыми сильными западными державами в итоге оказывались протестантские или полупротестантские – Англия, Германия, Франция, США. Католики дали прощальный залп в виде расцвета Испании в 16 веке – и всё. Экономическое отставание католиков по сравнению с протестантами отмечал и Вебер.

Сюда же вписывается и обмирщение протестантизма. Католицизм ещё пытался, притязая на политическую гегемонию, достичь и гегемонии духовной. Протестантизм, практический и мирской, уже ставил на первый план гегемонию экономическую, а следом и политическую. Это была религия колонизаторов. Но тяга к бесконечному никуда не исчезла, просто она перешла с небес на землю.

А что же восточное, магическое, христианство? Ведь основной «фишкой» теории Шпенглера была идея параллельных эпох, т.е. схожего развития всех культур независимо от исторической эпохи. Тут следовал удивительный кульбит: магическим аналогом протестантизма оказался… ислам. Но это удивительно только с первого взгляда. Ислам, как минимум, корнями уходит в христианство и признаёт его пророков. Однако одним из главных посылов ислама было то, что христианство стало языческим, предавшись идолопоклонству. А ведь протестанты вменяла католикам в вину то же самое! Из этого постулата вышли характерные для ислама запреты на изображение Аллаха, а равно и человека – как пример идолопоклонства. Параллельно в той же Византии поднимается мощнейшее движение иконоборцев (причём отчасти вдохновлённое исламским почином). Более того, это выливается в целую гражданскую войну. Иконоборчество проникает в Болгарию. Даже катары, упоминавшиеся в первой части, являются родственниками этих «протестантов» византийских павликиан и болгарских богомилов. В Византии дело кончилось тем, что был наложен запрет на статуи (а до того поклонялись и статуям), но иконы всё же разрешено было почитать как символы, а не как вещи. Т.о. византийское христианство после иконоборчества стало в чём-то схоже с лютеранством – мягким вариантом протестантизма, в то время как ислам своей жёсткостью в полной мере соответствует пуританству.

Другими словами, Шпенглер вообще упразднил христианство как самостоятельное явление, сделав его не более чем элементом культур, причём очень сильно варьирующимся, т.е. никакого христианства как единого учения для Шпенглера не существует. Особенно это заметно, если учесть, что в магическую культуру входила ещё целая прорва ближневосточных религий и учений: гностицизм, маздакизм, манихейство и многое другое.

Единственная неясность тут остаётся за Россией. Связь с магическим христианством очевидна – ведь крестила нас Византия. Но вот судьбы и особенности нашего христианства – под вопросом, особенно если учесть, что Россия должна быть, по идее, самостоятельной культурой. В любом случае, это только повлечёт за собой введение третьего типа христианства, что лишний раз подтвердит нашу точку зрения об отсутствии христианства.
 

***

Все три точки зрения соприкасаются, но всё же единый взгляд тут вряд ли удастся когда-нибудь выработать. Мне ближе позиция Ницше. Это своего рода корневая позиция – если после Христа христианства уже не было, то уже неважно, что там дальше: православие, католичество и протестантство или магическое и готическое мироощущение.

Скорее всего, мы никогда не узнаем, что на самом деле говорил Христос. Даже если в Евангелиях написана полная правда, это не значит, что они сумели передать всё, а в мудрости, претендующей на божественную, одно пропущенное слово может оказаться фатальным для всего учения.