Первый циклический кризис, только что пережитый Россией, позволил увидеть истинные силу и слабость нашей экономики. Плохая новость состоит в том, что кризисы для нас всегда будут тяжелее, чем для многих других. А хорошая — в том, что топорные методы борьбы с этой напастью все-таки действуют.



Пять слов про экономику
В 2008-2009 годах российская рыночная экономика пережила первый циклический кризис в своей постимперской истории. Дефолт и последовавший за ним спад в 98-м году не в счет, это был кризис не рыночной экономики, а переходной.

Кризис 2008 года в России был неизбежен по одной простой причине. Мировой циклический спад всегда охватывает большинство стран с рыночной экономикой. Исключением являются те страны, которые находятся на стадии "экономического чуда" или чего-нибудь похожего, либо те, экономику которых можно назвать рыночной лишь с натяжкой, как, например, Белоруссия.

Столь же неизбежным было то, что у нас кризис оказался серьезнее, чем в ведущих развитых и развивающихся странах. По официальным данным, ВВП в России за 2009 год упал на 8%, промышленное производство — более чем на 9%, инвестиции в основной капитал — более чем на 16%. В развитых странах темп падения ВВП был в разы меньше: в США — 2,4%, в Еврозоне — 4,1%, в Японии — 5%. В Китае, Индии, Бразилии ВВП вообще не падал, а лишь снизил темпы роста.

Причина этого кроется в самом характере российской экономики, которую в мировом контексте можно описать пятью словами. Она, во-первых, маленькая, во-вторых, открытая, в-третьих, сырьевая, в-четвертых, периферийная и, в-пятых, перекредитованная. Причем первые четыре характеристики — имманентные, и только пятая — ситуативная: наш бизнес, не ко времени поверив в свои силы, набрал иностранных долгов лишь непосредственно перед кризисом.

Сочетание этих пяти характеристик сделало экономику столь уязвимой в кризис, когда одновременно резко снизились цены на сырье, сжался кредитный рынок и упал фондовый. В результате у самых крупных и мощных российских компаний не только снизились текущие доходы, но и обесценились залоги, обеспечивающие их займы. Мировые банки-кредиторы получили юридическое право требовать досрочного возврата своих средств, а в случае отказа забирать залоги (это называется margin calls) и немедленно воспользовались этим правом, ничуть не входя в положение российских заемщиков. Поверхностное объяснение такой неделикатности состоит в том, что иностранные банки на тот момент не очень доверяли ни российскому бизнесу, ни российскому государству. Но важнее другое: в кризис о проблемах заемщиков из любой малой периферийной экономики, не только российской, никто не задумывается. Это не те партнеры, с которыми банки-мейджоры связаны одной цепью и на века.

Не смогли помочь и отечественная банковская система и финансовые рынки. Их мощность кардинально уступает потребностям российской экспортно ориентированной промышленности.

Далее же все происходило в полном соответствии с учебником по макроэкономике. Проблемы экспортного сектора мгновенно передались внутренней экономике. Почти мгновенно схлопнулись и наметившийся в предыдущие годы инвестиционный подъем, и ажиотажный потребительский спрос, и строительный бум.

Справедливости ради надо сказать, что российская экономика не единственная, которую можно описать пятью словами, с которых мы начали разговор. Так же в целом выглядит и экономика, казалось бы, давно благополучной Австралии, которой кризис тоже нанес сильный удар. А для описания экономики ряда стран Восточной и Южной Европы нужно убрать только слово "сырьевая". И вот им-то пришлось хуже всех: начавшие расти в 2009 году цены на энергоносители и металлы лишь создали им дополнительные трудности, а не помогли, как нам.

Пророки и шаманы
Если ориентироваться на самые известные высказывания наших руководителей перед кризисом, то складывается впечатление, что власти его элементарно проворонили. В начале 2008 года, когда наиболее драматические события в мире еще не произошли, но финансовые проблемы уже набирали обороты, министр финансов Алексей Кудрин на Давосском форуме назвал Россию "островом стабильности". Впоследствии этот тезис повторил и глава государства Дмитрий Медведев. А Владимир Путин летом 2008 года обвалил акции металлургической компании "Мечел", пообещав "прислать доктора" ее владельцу. Рискнем предположить, что, ожидая финансовую бурю, премьер-министр так "шутить" не стал бы.

Впрочем, основываясь лишь на цитатах, обвинять российское правительство в легкомыслии не стоит. Во-первых, надежды на то, что "пронесет", питали не только мы. Авторитетный гарвардский историк Ниэлл Фергюсон, опубликовавший в 2008 году работу "Восхождение денег: Финансовая история мира", говорил о том, что в стороне от кризиса останется... Америка: "Критически важное обстоятельство заключается в том, что этот кризис глобализации причинил другим гораздо больший ущерб, чем Соединенным Штатам. И я полагаю, что именно по этой причине Соединенные Штаты сохранят свой статус безопасной зоны, несмотря на потрясающую монетарную и финансовую экспансию, которую мы видим в данный момент".

Во-вторых, заявления об "острове стабильности" можно рассматривать не как изложение реальных взглядов, но в качестве шаманского заклинания финансовых рынков, вспомнив, что это тоже является частью работы министров финансов (а также председателя Центробанка) любой страны. И что иногда демонстративная уверенность денежных властей срабатывает, оттягивая или смягчая финансовые неурядицы.

Но был один действительно серьезный прокол российских властей, причем всех сразу. Речь идет о процедуре принятия бюджета-2009. Прогноз для него Минэкономразвития составлял в августе 2008-го и в нем заложил темп ВВП в 6,7%. В августе это была нормальная и даже консервативная экстраполяция, к которой придраться трудно. Но принимался бюджет Федеральным собранием и утверждался президентом осенью 2008-го. О чем они тогда думали, непонятно: хотя масштабы кризиса никто оценить не мог, уже было вполне очевидно, что дело нешуточное. Профессионально корректным было бы либо отложить принятие бюджета в связи с чрезвычайными обстоятельствами, либо волевым образом уменьшить заложенный рост раза в два. Но власти предпочли иной, административно-корректный путь: выполним-ка мы все положенные процедуры, и плевать на содержание. Однако это решение лишь отложило административную волокиту: в апреле, естественно, пришлось утверждать новую версию бюджета, а в июне — антикризисную программу.

С другой стороны, не стоит забывать, что во второй половине 2000-х российское правительство сделало ряд шагов по подготовке экономики страны к будущему циклическому спаду. Пользуясь сверхвысокими ценами на нефть, оно сформировало профицитный бюджет, а также фонд национального благосостояния и резервный фонд. И хотя было создано немало государственных и квазигосударственных институтов развития, способных освоить любые деньги, но, к чести финансовых властей, они были поставлены в достаточно жесткие условия. И "съесть" все им не дали.

"Молоток и чья-то мать"
К антикризисной политике государства начиная с осени 2008 года также можно предъявить очень много претензий, что и делалось со всех сторон. Во-первых, в отличие от ситуации в развитых странах, у нас правительство главным образом поддерживало не граждан-потребителей, а предприятия и отрасли. Во-вторых, львиная доля поддержки пришлась на банки, без видимого влияния на кредитование реального сектора и физических лиц. В-третьих, рынку не дали отбраковать неэффективные производства и компании. В-четвертых, огромные средства потратили на спасение зарвавшихся и обанкротившихся олигархов. В-пятых, напечатали столько денег, что инфляция вот-вот готова вырваться из-под контроля. Все это истинная правда, но есть смысл разобраться, почему все было сделано так, а не иначе.

По большому счету российские власти боролись с кризисом теми же методами, что и в других странах,— вливали деньги в экономику, печатали, если их не хватало, пытались подогреть внутренний спрос и оживить инвестиции. Но с понятными отличиями. Спектр мер был уже, точность попадания ниже, затраты на единицу результата выше. Можно также сказать, что работали более топорно, практически как в том анекдоте, где американские разведчики, подслушав разговор советских пилотов чудом спасшегося новейшего самолета, выяснили, что при его ремонте использовались только "молоток и чья-то мать". Все это вполне естественно хотя бы потому, что для нас это первый циклический кризис, а у них даже не десятый.

Начнем с банковского сектора, которому досталось больше всего денег. Официальное объяснение было следующим: даем деньги банкам, чтобы они могли в достаточных объемах и на приемлемых условиях кредитовать реальный сектор. Если верить этому объяснению, то результат надо признать провальным, поскольку заявленная цель достигнута не была. Однако, видимо, реальный мотив был другим. Власть сконцентрировалась не на том, как улучшить финансовую ситуацию, а на том, "как бы не было хуже". Исходя из опыта 90-х, под "хуже" подразумевали развал денежной системы: банки перестают проводить платежи, возникает система взаимозачетов, бартер, хаос. По данным Всемирного банка, в 2008 году только расходы бюджета, направленные на поддержку финансовой системы, превысили 3% ВВП. Также поддержка оказывалась со стороны ЦБ и государственных банков. И все это просто для того, чтобы банки нормально работали. Цель не слишком амбициозная, но конструктивная, и она была вполне достигнута.

Перейдем к следующему обвинению. Давно сложившаяся в Европе и Северной Америке традиция требует: в кризис поддерживайте людей, а не структуры. Или, иначе говоря, потребителей, а не производителей. Общепринято, что это не только социально ориентированная, но и более эффективная политика: потребители создадут спрос, а национальные производители ответят предложением. А если делается не так, то это результат лоббизма, давления групп интересов и других зловредных заговорщиков.

Россия эту традицию не восприняла. У нас прежде всего боролись за сохранение занятости на существующих предприятиях, одновременно оказывая им поддержку и напуская прокуроров. Объяснений этому несколько. Во-первых, так проще: предприятия на виду, а выборочно поддерживать действительно нуждающиеся группы населения мы пока не научились. Во-вторых, структура спроса в России такова, что растущие доходы потребителей во многом, если не в основном тратятся на зарубежные товары (опыт 2010 года это полностью подтвердил — первым начал расти спрос на импорт). Наконец, есть и психологический фактор: осмелимся утверждать, что для большей части россиян трудоспособного возраста сам статус постоянно занятого — большее благо, чем рост или даже сохранение доходов.

Впрочем, программы прямой поддержки потребителей, пусть и в ограниченном объеме и не всегда с положительным эффектом, но все-таки осуществлялись. Фактически провалилась программа субсидирования автокредитов, очень слабо прореагировали заемщики на возможность реструктуризации ипотечных кредитов на более длительный срок и под высокий процент. То ли были уверены в своей платежеспособности, то ли надеялись на авось. Но зато сработала скопированная с Запада программа "деньги за драндулет": возможность зачесть стоимость сданной в утиль машины вернула спрос на дешевые российские автомобили.

Деньги — заводам и олигархам
Еще одна добрая мировая традиция — рассматривать циклические кризисы в качестве "санитаров леса". Они-де выполняют важную конструктивную работу, убирая с рынка компании и предприятия, либо плохо управляемые, либо объективно устаревшие, а также неэффективных собственников. Российское же правительство (возможно, опасаясь народного бунта или еще из каких соображений) не дало развернуться вроде бы столь актуальному для модернизации и инноваций процессу зачистки. Первым делом оно начало составлять длинные списки предприятий, которым затем полтора года разными способами оказывало индивидуальную помощь. Вполне отдавая себе отчет в степени отсталости нашей промышленности, здесь, как ни странно, мы готовы согласиться с таким решением. На наш взгляд, первый циклический кризис в истории страны еще не время для того, чтобы можно было позволить рыночным силам сломать основы индустриальной структуры народного хозяйства. Поскольку при всей своей отсталости крупная промышленность играет в экономике важнейшую роль, и ее модернизационный потенциал совсем не равен нулю. Никто не даст гарантии, что на месте уничтоженных старых предприятий выросли бы новые, а потерявшие работу индустриальные рабочие снова нашли бы ее в промышленности. Даже миллиардные вливания в АвтоВАЗ в кризис можно простить правительству, поскольку это ключевое предприятие как минимум для индустриальной системы Поволжья. Но это не значит, что АвтоВАЗ нужно тянуть вечно — если предприятие останется убыточным даже на новом витке экономического роста, то пусть себе тонет.

ФОТО: Сергей Киселев, Коммерсантъ

Российские власти боролись с кризисом почти так же, как власти других стран, разве что список мер был немного короче, а методы намного грубее

С другой стороны, строителям и девелоперам серьезная помощь не оказывалась, несмотря на то, что, по общему мнению, у этого сектора большой мультипликатор роста,— условно говоря, вкладывая рубль в строительство, другим отраслям даешь заработать три. Лишь нескольким компаниям-лидерам были даны гарантии по кредитам, также у них было выкуплено некоторое количество построенных квартир. Дело, по-видимому, в том очевидном факте, что масштабы офисного и торгового строительства в предкризисный период были явно ажиотажными и никаких здравых оснований не имели. А высокий спрос на жилье определялся политикой банков, они как минимум с 2006 года раздавали ипотечные кредиты людям, которым хватало лишь на текущее потребление. И если сектор жилищного строительства был недофинансирован по сравнению с естественными потребностями россиян, то по сравнению с их доходами финансирование было даже избыточным.

Теперь о спасении олигархов, которое выглядит, пожалуй, еще более "антинародным". Осенью-зимой 2008 года было выдано (главным образом ВЭБом) около $10 млрд кредитов собственникам крупнейших российских компаний для того, чтобы эти люди смогли урегулировать проблемы margin calls и сохранить свои контрольные или блокирующие пакеты. Основными получателями были завсегдатаи золотой сотни "Форбс" — Дерипаска, Фридман, Потанин. Казалось бы, все ясно: возрождение олигархии, в очередной раз прогнувшей власть. Но возможна и другая интерпретация. В случае если бы ситуация margin calls реализовалась, собственниками крупнейших пакетов акций "Норникеля", "Вымпелкома" и т. д. стали бы краткосрочные международные спекулянты, которых абсолютно не волнуют интересы ни этих компаний, ни России и договориться с которыми ни о чем нельзя. Поэтому власть предпочла сохранить старых собственников — пусть не самых дальновидных, но элементарно эффективных, заинтересованных в успехе своего российского бизнеса и, кроме того, вполне управляемых. На наш взгляд, это решение соответствует и народнохозяйственным интересам — в любом их понимании.

Одновременно ценой этих $10 млрд (большую часть которых уже вернули) был послан сигнал мировым финансовым рынкам: русский бизнес возвращает кредиты, государство готово ему в этом помочь. И уже в первой половине 2009 года банки-мейджоры стали относиться к российским компаниям как к респектабельным заемщикам, спокойно реструктурировать им старые кредиты и потихоньку выдавать новые.

Равнение на середину
Мировые циклические кризисы есть и будут. Ни одна страна, за редким исключением, не может остаться от них в стороне. Россия в число таких исключений не входит, и воздействие кризиса на нашу экономику еще долго будет сильнее, чем на экономики ведущих развитых стран. Тем важнее сделать по итогам кризиса определенные выводы.

Прежде всего, время начала кризиса, его спусковой механизм и сценарий развития предсказать невозможно. Однако к нему можно и нужно заранее готовиться. Чем дольше длится подъем и чем он интенсивнее, тем более необходимы жесткая монетарная и бюджетная политика, накопление резервов, контроль за внешними заимствованиями.

Затем, набор антициклических мер, использованный в развитых странах, был достаточно стандартен, но сработал. У правительств этих стран и бизнеса хватило ресурсов и механизмов, чтобы последствия даже такого глубокого кризиса не стали разрушительными. Действия российского правительства и бизнеса в борьбе с кризисом также можно оценить как удовлетворительные. Применявшиеся меры в целом соответствовали мировым стандартам, были, насколько возможно, прорыночными и в то же время направленными на поддержание сложившегося уровня экономической безопасности и суверенитета страны. Конечно, качество их реализации, а следовательно, и эффективность оставляли желать много лучшего. Но можно надеяться, что за время, оставшееся до следующего кризиса, отточить инструменты борьбы с ним мы успеем. Впрочем, в ближайшей перспективе мировые цены на нефть, газ и металлы, к сожалению, будут оказывать большее влияние на темпы экономического роста в России, чем любые действия государства.

И наконец, мы не можем рассчитывать на скорое повторение предкризисного периода, когда в течение целого ряда лет российская экономика росла со средним темпом 6-8% в год. Такое возможно лишь при редком сочетании очень высоких сырьевых цен и очень дешевых денег в мире. На обозримый период нам надо готовиться к темпам 3-4%. И конечно же, пора прекратить разговоры о БРИК. Можно просто забыть эти четыре буквы — как вариант, объявить их диверсией мирового империализма. Потому как мы не виноваты, это, конечно, враги сбили нас с пути истинного, внушив несбыточные надежды и нарисовав недостижимые цели.

Кризис наглядно показал, насколько различны возможности разных стран по амортизации внешних потрясений. Но дело не только в этом. С Китаем и Индией мы попросту в принципиально разных весовых категориях — и по масштабу, и по месту в мировом хозяйстве. Что же касается Бразилии, то ее экономика и крупнее нашей, и превосходит по технологическому уровню большинства гражданских отраслей, а также имеет несравненно больший рыночный опыт. С этой страной мы в принципе сможем равняться, но только после 15-20 лет спокойного и успешного развития.

Не стоит также особенно радоваться по поводу того, что через 15-20 лет российская экономика станет крупнейшей в Европе, обогнав германскую. Формально такое вполне может случиться, но ровно никаких последствий это иметь не будет, потому что экономика Германии все больше интегрируется в единую экономику ЕС. В обозримой перспективе место нашей страны — в составе группы ведущих развивающихся экономик, не меньше и не больше. При хорошем раскладе мы сможем побороться за третье место в этой группе — с Бразилией и Индонезией. Но можем даже вылететь из пятерки, уступив, например, Мексике или Пакистану.

Яков Паппэ, Екатерина Дранкина
Журнал «Деньги» № 37 (794) от 20.09.2010

Имя главного пострадавшего от кризиса — рядовой российский потребитель. Надежды на то, что горнило финансовых неурядиц пройдут только самые эффективные компании, которые в результате еще и научатся бороться за покупателя, не оправдались. А меры, с помощью которых правительство пыталось противостоять экономическому спаду, окончательно уничтожили у бизнеса мотивацию для повышения эффективности. Самыми жизнеспособными оказались иждивенцы.

Антикризисная стратегия правительства заключалась главным образом в том, чтобы раздать государственные деньги «системообразующим» компаниям и закрыть внутренний рынок для импорта ради помощи отечественным производителям.

Вместо того чтобы думать о снижении издержек, оптимизации производства и финансов, компании сосредоточили все свои усилия на получении государственной помощи. Господдержку в 2009 г. получили 343 компании, бюджет потратил на это около 300 млрд руб., не считая кредитов ВЭБа крупнейшим компаниям на реструктуризацию иностранных долгов. Наиболее яркий пример — «АвтоВАЗ».

Привилегированное положение спасаемых компаний лишило стимулов для развития не только их самих, но и их конкурентов. Большинство «спасенных» — рудимент советской экономики. Уровень конкуренции, и без того низкий, еще уменьшился. Неэффективные собственники и менеджмент продолжают залезать к нам в карманы, выпуская дорогую и некачественную продукцию.

Выбор у российского потребителя в результате кризиса стал еще более ограниченным. Россия — чемпион по протекционистским мерам, которые правительство вводило ради антикризисной защиты. Как констатирует Минэкономразвития в докладе о влиянии таможенно-тарифной политики на конкурентную среду, наша страна в кризисные месяцы ввела 37 протекционистских мер. Для сравнения: Аргентина — 20, Германия — 16, Китай, Индонезия, Индия и Великобритания — по 11, Бразилия — 10, Италия и Испания — по 9. Ставки таможенных пошлин на товары, ввезенные в Россию, в среднем повысились на 5-10%. Причем повышение пошлин коснулось 350 товарных позиций — это 39% от всей товарной номенклатуры импорта.

Разумеется, оказавшиеся в выигрышном положении отечественные производители поспешили им воспользоваться.

Российские автомобильные компании, например, сократили объем производства и повысили цены. Если средние импортные цены (без учета пошлин) в январе — сентябре 2009 г. по сравнению с январем — сентябрем 2008 г. выросли лишь на 5,7%, то средние цены российских производителей выросли за этот период на 33,1%. Другой пример — сухое молоко. Разница в цене между импортным и отечественным сухим молоком — почти 60%. По данным ФАС, среднеконтрактная импортная цена даже с учетом пошлины в сентябре 2009 г. составила 44 808 руб. за тонну сухого молока, тогда как цена отечественных производителей — 77 647 руб. Но из-за заградительных мер импорт сухого молока в январе — сентябре 2009 г. по сравнению с январем — сентябрем 2008 г. сократился на 22,3%. Потребителям приходится вдвое переплачивать за «защищенное» от внешней конкуренции отечественное сухое молоко.

По оценке Минэкономразвития, потери российской экономики от выставленных внешнеторговых барьеров составляют около $44 млрд в год.

Правительство продолжает поддерживать неэффективные компании, чтобы сохранять социальную стабильность и рабочие места. Но затраты на поддержание одного рабочего места за счет явного (пошлины) или неявного (повышение цен) налогообложения потребителей в шесть раз больше, чем была бы прямая субсидия из бюджета уволенному работнику, цитируют авторы доклада книгу «Оценка стоимости протекционизма в Соединенных Штатах».

Впрочем, доклад Минэкономразвития пока имеет статус проекта. Правительство может решить, что протекционизм в России — совсем не то, что протекционизм в США.
 

http://www.vedomosti.ru/newspaper/article/2010/01/21/223390

 

Билыч Геннадий Юрьевич, сентябрь 2009 г. 

Безусловно, в условиях сложной и многофакторной модели развития современной экономики, вычленить одну конкретную (и простую для понимания) причину сбоя системы, приведшей к глобальному кризису, объективно невозможно. Между тем многие экономисты, финансовые аналитики и специалисты межотраслевых наук не оставляют попыток определить главенствующую первопричину того коллапса, который мы наблюдали в конце 2008 – начале 2009 годов, и, возможно, в несколько трансформированном образе наблюдаем до сих пор. Так, среди истоков кризиса называются структурные перекосы в мировой экономике, перепроизводство (в форме избыточных мощностей и физически ограниченного спроса). Кто-то предпочитает ссылаться на более узкие обстоятельства, указывая, в частности, на бесконтрольную эмиссию финансовых продуктов в последнее десятилетие, алчность и безответственность банковского сектора и др.

Мы же хотим посмотреть на эту причину с другой стороны и проанализировать фактор, который, по сути, объединяет вышеуказанные «корни» мирового кризиса, и имя данному фактору – Монополии. При этом как отдельно взятый хозяйствующий субъект, действующих в условиях отсутствия значимых конкурентов, монополия представляет собой лишь «полбеды», не менее значимой проблемой являются провалы антимонопольных служб в большинстве ключевых стран мира в последние десятилетия.
Именно, бесконтрольная деятельность транснациональных корпораций является одной из ключевых причин перекосов в глобальной экономике. Крупнейшие компании мира – это очаги системных рисков, в чем мы могли убедиться прошлой осенью на примере американских банков и страховых компаний. Уже давно доказано, что монополии снижают эффективность экономики, так как не обладают достаточной мобильностью и гибкостью. Подобные «гиганты» менее мотивированы в разработки новых технологий и предпочитают неограниченное развитие, через скупку перспективных компаний на их ранней стадии жизненного цикла (т.н. стартапы). В целом, по мнению многих специалистов, в итоге монополистический (олигополистический) рынок приводит к огромным потерям благосостояния общества и уязвимости экономической системы.

Олигополистическое положение компаний, например в банковском секторе, фактически позволяет крупнейшим финансовым холдингам прямо влиять на государственную денежно-кредитную политику в той или иной стране. Для сравнения: на долю пяти крупнейших кредитных организаций США приходится почти половина всех активов национальной банковской системы. В подобных условиях, ФРС вынуждена учитывать текущую деятельность этих структур, и в экстренных случаях подстраивать свою политику под них, ведь они «слишком большие, чтобы потерпеть крах» (too-big-to-fail).
 

Аналогичная ситуация наблюдается и в финансово-инвестиционной сфере, где все те же холдинги (плюс Goldman Sachs Group и Morgan Stanley) фактически формируют ценообразование на мировых финансовых рынках (в т.ч. на товарно-сырьевых площадках). И каких-либо значимых санкций к подобным организациям (за исключением фактов явного мошенничества) американские регуляторы никогда не применяли. Не лучшим образом с монополизмом обстоят дела и в таких отраслях как фармацевтика, автомобилестроение, энергетика, товары народного потребления… Какой сегмент современной экономики не возьми – везде легко обнаружить доминирующие компании.

Кто же тогда попадает под пресс регуляторов?

За последние два года в наибольшую немилость к антимонопольным органам США попали лишь авиаперевозчики и … производители LCD-мониторов! Комментарии излишни.
 

Немного лучше дела обстоят в ЕЭС. Хотя, анализируя ситуацию в европейском регионе, стоит отметить, что в «лидерах» по объемам штрафных взысканий не видно традиционно монополизированных отраслей (производители ПО, фармацевтика, финансовый сектор, авиастроительные компании).

Единственное, что предпринимают антимонопольные власти США и Евросоюза в борьбе с недобросовестными рыночными субъектами - это увеличение размеров штрафов, но вряд ли здесь приемлем диалектический закон о «переходе количества в качество». Ведь проблема доминирования той или иной ТНК остается не решенной! Корпорации просто закладывают расходы на будущие штрафы в бюджет и продолжают нарушать законы о честной конкуренции. Пожалуй, единственный по-настоящему эффективный метод борьбы (который, кстати, давно не применялся) – принудительное дробление компании. Либо запрет на деятельность в той сфере, где были допущены нарушения.

Почему же обладая эффективными способами борьбы и даже применяя их в отдельных отраслях, в других, наиболее важных и ключевых сегментах экономики антимонопольные органы «предпочитают» не замечать порой откровенно нерыночных методов ведения бизнеса?

Ответ кроется в такой экономико-политической категории как «лоббизм». При большинстве монополий (олигополий) существуют службы (Government Relations), деятельность которых заключается в работе с законодателями и правительственными чиновниками с целью добиться недопущения (усиления) некоторых нормативно-правовых актов или определенного регулирования. Часто функции лоббиста выполняют специализированные агентства, работающие в интересах отраслевых ассоциаций или торговых палат. При этом большинство крупных американских компаний имеют свои GR-подразделения в Вашингтоне. Затраты на лоббизм в США исчисляются миллиардами и растут из года в год.
 

Надо особенно отметить, что в разрезе отраслей наибольшие расходы по статьям Government Relations зафиксированы в самых монополизированных (с наибольшей концентрацией ТНК) сегментах американской экономики. Так, в 2008 году на отстаивании своих интересов в Конгрессе и других ведомствах фармацевтические компании и сопряженные со здравоохранением организации потратили почти 500 млн. долларов! Ежегодно свыше 100 млн. долларов на подобные цели выделяют субъекты энергетического, страхового, инвестиционно-банковского, нефтегазового секторов, и это только официальные цифры…

Таким образом, государственные органы не предпринимают должных мер по контролю за деятельностью олигополистических «гигантов», напротив последние сами «заказывают музыку», подстраивая законодательство и регулирующие нормы под свой бизнес. В итоге, на сегодняшний день, перефразировав В.И. Ленина, можно сказать, что мы столкнулись с корпоративным империализмом как высшей стадией современного капитализма. И в этой связи, многочисленные популистские разговоры о ребалансировке мировой экономики на различных саммитах и встречах глав государства выглядят несколько бессмысленными. Так как побороть корпоративные империи, прямо и косвенно влияющие на государственную политику, правительства большинства развитых стран не могут. А те немногочисленные «показные» меры (ограничение бонусов и др.), предпринимаемые на сегодняшний день, лишь еще раз доказывают бессилие властей, которые вероятно, действительно смирились с тем, что «мафия бессмертна»…
 

 

http://www.finansy.ru/publ/mirec/007kalit.htm

Статьи - Инвестиции
12.06.2008 23:19

Д. Куприянов

Многие отечественные экономисты указывают на прямые иностранные инвестиции (ПИИ) как один из важнейших источников модернизации российской экономики. Между тем практика многих зарубежных стран показывает, что даже масштабный приток иностранных капиталов не гарантирует стабильных и высоких темпов экономического роста. Наглядным подтверждением этого является опыт таких крупных развивающихся стран, как Бразилия, Мексика и Аргентина.

На протяжении последних десятилетий они были одними из основных получателей прямых иностранных инвестиций в развивающемся мире (см. таблицу). Однако несмотря на привлечение значительных объемов зарубежного капитала, их экономическое развитие на протяжении последних 25 лет остается крайне дестабильным. После экономического подъема каждый раз наблюдается новое падение объемов ВВП или снижение темпов его роста до минимального уровня. За период с 1980 по 2004 г. объем ВВП Мексики и Бразилии сокращался по 5 раз, а у Аргентины - 9 раз.
Иностранные инвестиции в развитии государств Латинской Америки исторически играли особую роль. С момента обретения ими политической самостоятельности зарубежные капиталы оказывали влияние на формирование структуры их экономики и общественно-политического климата. Во многом под воздействием иностранных капиталов складывался экстенсивный тип развития, основанный на экспорте ресурсов(2). Поэтому, несмотря на богатую сырьевую базу, уровень экономического развития большинства государств региона оставался невысоким.

В 1980-1990-е гг. влияние иностранного капитала в латиноамериканской экономике значительно усилилось. После недостаточно успешных попыток создания собственной конкурентоспособной перерабатывающей промышленности многие страны региона пережили долговые кризисы, в результате чего ими был взят курс на либеральные реформы. Под давлением кредиторов был расширен доступ иностранных капиталов в национальную экономику и проведены масштабные приватизации с активным участием зарубежных инвесторов. В итоге значительная часть экономики многих латиноамериканских стран оказалась под контролем зарубежных корпораций, которые оказывают серьезное влияние на ситуацию в их экономике и политической сфере. Снижение управляемости национальной экономикой, высокая зависимость от неконтролируемых потоков иностранного капитала и интересов транснациональных компаний стали одними из важнейших причин происходящих здесь периодических кризисов. Особенно тяжелая ситуация складывается, в Аргентине, где в 1990-е гг. был реализован, пожалуй, один из наиболее радикальных сценариев неолиберальных реформ.

В конце 1980-х гг. после валютных кризисов, гиперинфляции и банкротства долговой политики в стране было введено жесткое прикрепление курса национальной валюты - песо - к американскому доллару, что фактически лишило ее возможности проведения независимой денежно-кредитной политики и регулирования валютного курса. Правительство сократило государственные расходы, и были привлечены кредиты МВФ. Принятые меры помогли остановить гиперинфляцию и даже вызвали некоторый экономический рост. Однако уже в конце 1990-х гг. экономика страны впала в новую рецессию, и в декабре 2001 г. Аргентина объявила дефолт. Для удержания экономики от развала и предотвращения социальных взрывов правительство вынуждено было вновь просить МВФ о предоставлении финансовой помощи, взамен которой оно пошло на беспрецедентное открытие экономики, не останавливаясь перед потерей национального контроля над ней. Результатом реформ стали обеднение значительной части населения и фактическая утрата экономического суверенитета страны. Сегодня даже для решения проблем в жилищно-коммунальном секторе президенту Аргентины приходится летать во Францию, чтобы просить уступки у французских инвесторов(4).

Еще одним полюсом крупного притока прямых иностранных инвестиций в 1970-1990-е гг. стали страны Восточной и Юго-Восточной Азии. Однако в отличие от Латинской Америки азиатский экономический рост был стабильнее и выше.
За последние 25 лет экономики стран этого региона испытывали падение лишь 1-2 раза (см. рис. 2). Если за период с 1980 по 2004 г. экономика Аргентины выросла на 36%, Бразилии - на 79, Мексики - на 96%, то экономика Малайзии за этот же период выросла в 4,5 раза, Южной Кореи - 4,8, Китая - 9,5 раза.

В отличие от неолиберального сценария, реализованного в Латинской Америке, в Азии государство не устранилось из экономики, а взяло на себя основную роль в проведении реформ. Экономические преобразования и привлечение инвестиций осуществлялись в соответствии с национальными планами экономического развития. Так, правительство Китая широко использовало централизованную промышленную политику в рамках пятилетних планов, осуществляемых согласно так называемой долгосрочной программы четырех модернизаций. Каждый план определял секторы, которые необходимо модернизировать в первую очередь. Начальные планы были ориентированы на реформирование сельского хозяйства, модернизацию пищевой промышленности и сектора потребительских товаров. Позже были разработаны планы диверсификации и модернизации ключевых отраслей промышленности, таких как машиностроение, промышленность строительных материалов, химический и автомобильный сектора. Затем было начато стимулирование высокотехнологичных секторов: производство микросхем, компьютеров и периферии, телекоммуникационных компонентов и разработка новых материалов. В 1997 г. правительство страны утвердило официальный Отраслевой каталог для иностранных инвесторов, разделяющий объекты для иностранного инвестирования на четыре категории: поощряемые; разрешаемые; ограничиваемые; запрещенные.

На модель централизованного стратегического планирования, основывающуюся на пятилетних планах развития, опирается также Малайзия. На протяжении последних 30 лет ее правительством были успешно осуществлены новая экономическая стратегия (1971-1990 гг.) и национальная политика развития (1991-2000 гг.), превратившие сельскохозяйственную и горнодобывающую страну в современное индустриальное государство с динамично развивающейся экономикой. Преобразования в Малайзии базируются на разработанном в середине 1990-х гг. стратегическом плане развития "Видение-2020", в соответствии с которым к 2020 г. основой экономики страны должны стать знания и информационно-коммуникационные технологии.

Важная особенность азиатской модели - жесткие политические режимы, обеспечившие проведение последовательных экономических реформ по модернизации экономики. В числе лидеров таких режимов, инициировавших и ставших гарантами реформ, были ПакЧжон Хи в Южной Корее (1961-1979 гг.), Чан Кайши и Цзян Цзинго в Тайване (1949-1988 гг.); Сухарто в Индонезии (1967-1998 гг.), Дэн Сяопин в Китае (1979-1997 гг.), Махатхир Мохамад в Малайзии (с 1981 г.) и Ли Куан Ю в Сингапуре (1960-1991 гг.).

Исходя из опыта зарубежных стран можно сделать вывод, что приток иностранных инвестиций будет оказывать наиболее положительное влияние на развитие страны в том случае, если ее власти имеют собственную сильную экономическую политику и привлекают зарубежные инвестиции в соответствии с ее приоритетами. Там, где государство отстраняется от управления своим экономическим развитием, уступая его транснациональным корпорациям, поступление иностранных инвестиций не обеспечивает высокий и стабильный рост и часто приводит к снижению национального суверенитета.
 

Хроники 1999-2009: Праздник общей беды В России новый президент, цены на нефть и акции обновляют исторические максимумы, бизнес полон надежд на лучшее. А через три месяца российскую экономику накрывает финансовое цунами из разряда таких, что случаются раз в столетие. Год спустя одни утверждают, что экономика уже достигла дна, а другие готовятся ко второй волне кризиса. Но на быстрое восстановление в отличие от осени 2008 г. не надеется уже никто Инаугурация Дмитрия Медведева стала настоящим катализатором для российских бирж«, «Ралли на российском фондовом рынке продолжается», «Индекс РТС установил очередной рекорд» — с таких фраз начинались первополосные статьи в «Ведомостях» в мае 2008 г. Читать целиком