http://file-rf.ru/analitics/122


20 мая 10:05

Андрей Чугунов
собственный корреспондент (г. Нижний Новгород)

Эксперименты с активным воздействием на ионосферу начались в нашей стране в 60-х годах. По многим направлениям этих исследований российские радиофизики продвинулись дальше других. Создать климатическую аномалию несложно, но дорого, говорят учёные.
На американском комплексе ХААРП, используемом для изучения ионосферы, а также в военных целях, побывали сотрудники нижегородского Научно-исследовательского радиофизического института. «Это признание нашего первенства», – объяснил приглашение россиян на закрытый объект директор НИРФИ доктор физико-математических наук Сергей Снегирёв. Предупредил, что устал от вопросов о «климатическом оружии». Тем не менее, с него мы и начали беседу.
– Сергей Донатович, климатическое оружие существует? Или это досужий вымысел?
– Я, кроме как в СМИ, ничего такого не видел. Не знаю о таких разработках. Наш институт этим точно не занимаемся. Поймите, климат – очень долгоиграющая пластинка. Это не просто погода сегодня. Если происходит изменение климата, то не над каким-то конкретным местом, а в той или иной степени затрагивает всю планету.
– И всё-таки, если искать определение климатического оружия, – это глобальное изменение климата? Или инициирование каких-то аномалий в определённых местах земного шара?
– Видимо, можно рассматривать оба варианта. Доказано, что человеческая деятельность и так влияет на климат. Но чтобы создать какую-то заметную аномалию, влияние должно быть чрезвычайно мощным. Если, не дай Бог, взорвать много ядерных бомб вверху или на земле, то, вполне возможно, климат изменится. Но этого делать никто не собирается, потому что такое можно сравнить разве что с подбрасыванием помоев над собственной головой. Только последствия гораздо страшнее будут.
– Ваш институт, как я понимаю, исследует механизмы распространения радиоволн в различных средах. Результаты могут быть использованы для создания климатического оружия?
– Все наши исследования направлены на понимание сущности природы. У нас нет работ, которые были бы направлены на разрушение. Наши учёные занимаются фундаментальными исследованиями, физикой атмосферы. Конечно, мы стремимся найти практическое применение для результатов. И, надо сказать, находим.
Наши работы на полигоне «Сура» зачастую выдают в прессе за разработку климатического оружия. Мы же там изучаем ионосферу и влияние солнечного излучения, например, на качество связи. При помощи нашего стенда мы создаём в ионосфере аналог солнечных вспышек, но в гораздо меньших масштабах; исследуем, как себя будут вести радиоволны, как изменятся каналы связи. Нужно это, чтобы минимизировать влияние солнечного излучения на качество связи.
– А что из себя представляет полигон «Сура»?
– Это одна большая излучающая антенна и комплекс диагностической аппаратуры. Сигнал направляется в атмосферу, там что-то происходит, а мы это фиксируем. В некотором смысле мы моделируем возбуждённые состояния от, допустим, вспышки на Солнце. Как известно, существуют два вида исследований: наблюдение и эксперимент. Мы же не можем попросить Солнце давать в нужное нам время вспышки с определёнными параметрами. Поэтому сами их моделируем. Но в гораздо меньших масштабах. Оборудование позволяет нам это делать – например, производить нагрев ионосферы, фиксировать её отклик и сравнивать с нашими теоретическими моделями.
– Вы сказали, «нагреваем»? До какой температуры?
– Незначительно, поскольку происходит нагрев электронной компоненты.
– А чтобы значительно нагреть, мощности хватит?
– Такие мощности, близкие, например, к эффекту от атомного взрыва или очень сильной солнечной вспышки, мы создать не можем. Теоретически, конечно, можно, но для этого надо одновременно подключить несколько гидроэлектростанций. Мы же оказываем точечные воздействия, поскольку антенна сфокусирована.
– Исследования давно ведутся?
– Полигону «Сура» в этом году исполняется 30 лет, но все исследования активного влияния на ионосферу начались не в Васильсурске, а неподалеку от Нижнего (тогда ещё Горького), в Зименках, ещё в 60-х годах. А потом уже построили более современный по тем временам полигон «Сура».
– Изменилось за эти 30 лет оборудование в Васильсурске?
– Практически нет. Диагностическое оборудование, конечно, подкупаем, но антенное хозяйство всё то же самое. Стенд в Васильсурске входит в число уникальных для России, да и всего мира установок. И наши результаты тоже признаны мировым научным сообществом.
Недавно наших сотрудников приглашали на аналогичную, но более мощную американскую установку ХААРП, расположенную на Аляске. Туда, насколько я знаю, иностранцев вообще нечасто допускают. Но то, что наши ученые были первыми россиянами, побывавшими в этом научном центре, – совершенно точно. Я расцениваю это приглашение как признание нашего первенства в определённых направлениях работы. Конечно, ХААРП – установка более мощная, к тому же она расположена в приполярной зоне. Там ионосфера более подвижная, в ней больше эффектов. Но и шума, помех больше. Наш полигон расположен в средних широтах, где ионосфера спокойнее и тише, но есть возможность почувствовать более тонкие эффекты. Американцы заинтересованы в сотрудничестве. Считаю, что совместная работа будет на пользу всем. Хотя нам, конечно, хочется, чтобы и у России был в приполярной шапке стенд. Но пока это мечты.
– Не хватает денег? Как с финансированием фундаментальных исследований? Оно достаточно?
– У нас, кроме обычного финансирования, есть и хоздоговорные работы, которые мы ведём в интересах конкретного сектора экономики. Их размер превышает бюджетные вливания. Правда, ненамного.
– Вы сказали, «в интересах конкретного сектора экономики». Можете сказать, какого?
– Многих. Это и геофизика, и Росатом, и Академия наук, и Роскосмос. Примерно восемь федеральных структур.
– А Минобороны?
– Напрямую с Минобороны мы не работаем. Через других заказчиков – может быть, а напрямую – нет. Надо сказать, что раньше военные гораздо больше интересовались классическими фундаментальными исследованиями, перспективными разработками.
– Можете привести примеры внедрения ваших разработок, базирующихся на фундаментальных исследованиях?
– Конечно. У нас много прикладных разработок. Например, радиометр, который инвазивным, то есть дистанционным методом измеряет толщину нефтяных разливов на воде в тундре. Это очень актуально, потому что не всегда есть возможность подступиться к пятну, сделать замеры. Есть акустические методы обогащения руды, которые позволяют увеличить добычу в несколько раз. Есть методы обнаружения залежей нефти, но это ещё не пошло в промышленную разработку. Сделано всё это в содружестве с другими институтами и предприятиями.
Естественно, есть разработки и по ионосфере, например, станция наклонного зондирования. Раньше весь Север страны был «нашпигован» станциями наблюдения, которые измеряли параметры ионосферы. Их надо знать для того, чтобы в любой момент можно было связаться по радио с самолётами и кораблями. Спутниковая связь проблемы не решает хотя бы потому, что спутников, летающих по орбитам, пересекающим полюс, – нет, а высокоорбитальных – мало.
Станция наклонного зондирования позволяет решить проблему. По нашим расчётам, таких станций потребуется не более десятка, причем устанавливать их можно не на самом Крайнем Севере, а гораздо ближе к обитаемой территории. Нужные данные будут получаться в реальном времени, что позволит поддерживать качественную связь, например, за счёт оперативной автоматической смены частот.
– И всё же, возможно ли ваши исследования использовать для создания климатического оружия?
– У нас очень широкий спектр исследований: звезды, Солнце, приземные слои атмосферы, ионосфера, океаны. Нам работы – интересной работы – хватает.
Наше досье
ХААРП (HAARP, High Frequency Active Auroral Research Program) – институт по изучению ионосферы. Подразделение Исследовательской лаборатории Военно-воздушных сил США. Основной научный интерес – использование ионосферы для совершенствования работы систем наблюдения и связи.