- Дочь дворцовой горничной, рождённая в один год с принцессой и названная в её честь. Отца не знала, возможно, он был аристократом или просто бессовестным человеком. Хотя одно другому не мешает, правда? В общем, мама всегда была невысокого мнения в частности о нём и о мужчинах в принципе. Замуж она так и не вышла, воспитывать меня старалась в строгости, получилось, как видишь, не очень...
Она остановилась на полуслове, глядя на него так, будто загадала загадку. Оскорбительно простую. Ответ на поверхности. Почему же ты его не видишь?!..
Он мысленно перебирал её слова: что здесь не так? Если вычеркнуть из памяти сегодняшнее утро, звучит вполне достоверно. И даже если нет, для всего можно найти объяснение. Придумать. Да. Со словами всё в порядке. Просто дело не в словах. В том, как она говорит об этом. Скучное изложение никому не интересных подробностей. И ведь не поспорить: для других это именно так. А вот для неё самой всё должно выглядеть иначе...
- В это кто-то верит?
Она неопределённо дёрнула плечом.
- А на самом деле?
Она молчала, разглядывая собственные руки. Не скажет, понял он. Он угадает, или всё останется как есть. Но ненадолго. До следующего повода для драки. Он угадает.
Узкие ладони. Красивые пальцы, ухоженные. Но она и не служанка, чтобы щеголять мозолями и поломанными ногтями. На правой руке серебряное кольцо, вроде печатка, но что на ней - не разобрать, на левой... Вот оно! Он обернулся, чтобы убедиться. Далеко позади, над самым высоким зданием рыночной площади развевался флаг пронзительно-синего цвета с тем же символом, что на её золотом перстне. И это могло значить лишь одно. Нет, конечно, перстень можно было подделать, украсть или получить в подарок за какие-то особые услуги, оказанные королевской семье. Просто он увидел её другими глазами: то, как она вела себя, как двигалась, как смотрела... Дочкой прислуги, пусть даже дворцовой, её могла счесть только очень невзыскательная аудитория. С другой стороны, символы своей принадлежности к королевской семье она им тоже, наверное, не показывала. И едва ли позволяла целовать себя в переулке за рыночной площадью... Нет, об этом сейчас думать не стоит.
- Но ты воруешь?..
Она искоса взглянула на него и опустила ресницы. Вот так. Принцесса крови ворует кошельки у зазевавшихся прохожих - и никаких объяснений.
- Что с тобой случилось?
Она улыбнулась, неожиданно ехидно и зло, взглянула - и будто обожгла этим взглядом.
- Что случилось?.. Серьёзно? Ты не позволил мне умереть, вот что случилось!
- Ты хотела?..
- Я хочу.
Он закрыл глаза. Сердце билось так, как если бы он снова бежал. За ней, от неё... неважно. Зачем он во всё это ввязался? Кто его просил? Хотя, кто просил, понятно. Непонятно, почему он согласился.
- И у этого решения, конечно, есть стоящая причина? - Зачем он это говорит? Какой в этом смысл? Дать ей возможность передумать? Или самому впутаться в то, что не имеет к нему ни малейшего отношения? Что-то подсказывало ему, что на этот вопрос не может быть единственного ответа.
- Я потеряла тех, кого люблю, и хочу быть с ними.
Ну конечно.
- Ты и ему рассказывала эту историю про дочку горничной? Тому, кого ты...
Её губы дрогнули в какой-то совсем уж горькой усмешке, заставив его остановиться.
- Он всё равно не поверил, как оказалось. Мы ссорились, я пригрозила стражей, он сказал: служанки стражниками не распоряжаются.
Она замолчала, глядя в пыль под своими ногами, а он вдруг понял, что эта тишина страшнее любых слов, которые она только может сказать.
- И что дальше?
- А ничего. Той ночью моя угроза сбылась без малейших усилий с моей стороны. Я пыталась спасти его, но что у меня было? Ни плана дворца с потайными коридорами, ни несчастной отмычки... И я сделала единственное, что могла - и самое глупое, что только можно было сделать - пошла к королю. Он обещал мне уникальную возможность поприсутствовать на казни, я обещала убить его самого. С особой жестокостью. С тех пор он не рискует оставаться со мной наедине. Вот и всё. Это ты хотел услышать?
- Если честно, нет.
- Конечно, нет. Все предпочитают смотреть на "самую красивую девушку королевства", а не слушать о том, почему она совершает пятнадцатую попытку самоубийства.
- Правда?..
- Про пятнадцатый раз? Нет. После него я перестала считать.
- Не слишком ли сложный способ ты для этого выбрала?
- А что остаётся? Яды и заклинания не действуют. Верёвка рвётся или развязывается в самый ответственный момент. Раны заживают, стоит потерять сознание, а просыпаться в луже застывшей крови не очень-то приятно, знаешь ли.
Об этом она говорила легко и непринуждённо. Как девочка, выбирающая наряды для куклы. Может быть, белый? Может быть, красный?..
Может быть, на этом стоило остановиться, но...
- Прыгнуть с большой высоты?
- Падаю в обморок на самом краю.
- Утопиться?
- К моему глубочайшему сожалению, я с детства боюсь воды.
Он вздохнул, она тоже.
- А ты разбираешься. Пытался?
- Обдумывал.
- Возьмёшься оказать мне эту услугу?
- Нет!
- А за деньги?
- Тем более.
- Не так-то ты прост, случайный прохожий.
Он молчал. Ну что можно на это ответить?
- Завтра попробуешь снова?
- Думаю, ещё сегодня. Осталась всего неделя.
- До свадьбы, да? Не хочешь замуж за нашего принца?
- А ты хочешь, чтобы другие выбирали, с кем тебе идти в спальню?
- Нет, спасибо.

Бессонница в итоге снова выгнала её на воздух, но сквозь облачную дымку, сплошь затянувшую небо, едва виднелось размытое пятно заходящей луны, а звёзды и вовсе растворились в ней без следа. Взгляд, вопреки здравому смыслу, скользнул по крыше дома Верховного министра. Ожидаемо пустой. Разочарование накрыло её одновременно с облегчением: наверняка за проклятой крышей наблюдает целый отряд стражи.
Она стояла тут и прошлой ночью, точно зная, что его нет, просто не может быть в городе. А сейчас? Удалось ли им выбраться из леса? Или хотя бы выжить? Есть ли в этом ожидании хоть какой-нибудь смысл?
Она неторопливо оглядела близлежащие дома, но не увидела ничего интересного: где-то темно, где-то светло, но неизменно за наглухо задёрнутыми шторами. Приближённые короля помнили, кому обязаны своим положением, но ничуть ему не доверяли, а в основном ещё и боялись до потери пульса. Эти люди ей не помогут. А те, которые могли бы попытаться, даже не догадываются о том, что она нуждается в помощи, но и они не станут рисковать ради неё, если рассказать им правду. И едва ли их можно за это винить. Она вздохнула.
Сейчас лишь двое в целом городе знают, кто она, но блудный сын Верховного министра, сделавший выбор в пользу жизни ночного грабителя, не очень-то подходит на роль героя-самоубийцы. А Дэльмира... Она вообще не была уверена, как волшебница теперь к ней относится. Если не потребовала от своего сына немедленно прекратить смертельно опасные отношения, возможно, не так уж и плохо? Или всё же успела ему что-нибудь сказать? Другой вопрос, что он всё равно не стал бы слушать.
Луна наконец зашла, но набежавшие за это время облака окончательно похоронили надежду увидеть звёзды, и она сдалась. Кинула прощальный взгляд на пустую крышу, и тут её внимание привлёк свет в окне напротив. Чуть ниже этой самой крыши. Огонёк стоящей на столе свечи вёл себя как минимум странно: дрожал, выдавая серию коротких вспышек, почти гас, но раз за разом вспыхивал снова. Она смотрела и не могла отвести взгляд, не в силах понять, почему это важно. И важно ли в принципе.
На её глазах свет стал ровным, резко, как по волшебству, а вслед за этим в оконном проёме возник силуэт, и, хоть Верховного министра едва ли можно было назвать её хорошим знакомым, она узнала его с первого взгляда. Высокий, аскетически худой, с вечно поникшими, будто в ожидании удара, плечами, он всегда казался ей лишь тенью человека, которым, возможно, когда-то был. Стоило бы, пожалуй, убраться с глаз долой, пока высокопоставленный сосед не донёс её отцу, что принцесса опять высматривает кого-то с балкона, но уходить почему-то расхотелось. С минуту он, казалось, смотрел прямо на неё и вдруг неожиданно театральным жестом вскинул руки, заставив её затаить дыхание. Язык знаков явно давался ему с трудом. Едва ли нечаянный вестник в самом деле понимал, какое именно сообщение ей передаёт, больше было похоже на то, что он дублирует движения другого человека, находящегося в глубине комнаты. Она впилась взглядом в освещённый прямоугольник окна. Нет, будь в этой комнате тот, кого она ждёт, он показался бы ей лично. А если нет, то ради кого сам министр будет заниматься подобной ерундой, кого предпочтёт скрыть от взглядов, рискуя собственной безопасностью? Ответ напрашивается сам собой. Значит, блудный сын вернулся домой. И что-то задумал?
Министр тем временем закончил свою "речь" и замер, снова глядя на неё, будто бы вопросительно. Всё ли она поняла? Не надо ли повторить? Она поспешно показала в ответ, что да, не помешает. Бросив короткий взгляд куда-то за спину, необычный посланник кивнул и, неумело пользуясь языком знаков, повторил сначала. На этот раз она не отвлекалась.
*Я рядом. Есть план. Жди.*
И ещё какое-то слово, интуитивно понятное, но неоднозначное.
Ждать? Легко говорить. Чего ждать, если уже завтра вечером... Он рядом? Но это и так было понятно. Зачем тогда?.. И то, последнее слово, смысл которого всё ускользал от неё... Плохой? Отвратительный? Страшный?
Ужасная.
Она стремительно обернулась, но оконный проём был уже пуст. О странной встрече напоминала лишь догорающая свеча на столе. И одинокая белая роза в тонкой хрустальной вазе.
Рядом... Она прижала обе ладони к груди, будто опасаясь, что кто-нибудь услышит бешеный стук её сердца, и неожиданно для себя самой рассмеялась. И смеялась, пока не потекли слёзы.
Этой ночью впервые за долгое время она спала спокойным сном без сновидений.

Темнота сомкнулась вокруг неё. Первые несколько шагов она едва ли понимала, куда идёт, потом под ногами начались ступеньки. Это она помнила: если некуда идти вверх, значит, вниз. Сто двадцать пять ступеней - и улица. Вариантов стало в четыре раза больше, она остановилась в темноте дверного проёма, не решаясь сделать шаг, и, наверное, это спасло её. Переулок слева наполнился голосами, раздражёнными и оправдывающимися, шороха шагов того, кто подошёл сзади, она не слышала, поэтому ему удалось прижать её к стене почти без сопротивления. Нет, она попыталась укусить прикоснувшиеся к губам пальцы, но их тут же сменила гораздо более устойчивая к укусам ладонь. Вторая рука легла на её левое бедро, куда и она сначала потянулась, на мгновение забыв, что кинжала там больше нет. По улице за окном прошли несколько человек, вроде бы они несли что-то тяжёлое, она не поняла, что именно. Когда шаги и голоса затихли вдалеке, тот, кто держал её, разом опустил обе руки, а потом неожиданно прижал её к себе, как будто испугался сильнее, чем она сама.
- Пошли отсюда, - прошептал он, касаясь губами её виска.
- Нет.
- Нет?
Она прислушалась к себе: внутри было холодно и пусто, но впервые за много дней установилось некое подобие равновесия, и оно было необходимо ей сейчас.
- Я не могу пойти с тобой.
- Не можешь? - Его руки ещё держали её, но она уже знала: отпустит. - Или не хочешь?
Чего она действительно не хотела, так это продолжать бессмысленный разговор...
- Какая разница? Не могу!
- Но хочешь? - настаивал он.
Она промолчала и, наконец выскользнув из его рук, отступила на пару шагов вдоль стены. Он не порывался прикоснуться к ней снова, только вздохнул.
- Куда тебя проводить?
- Я никуда с тобой не пойду.
- С чего бы это?
- Хочу побыть одна.
- А завтра?
- И завтра.
- И послезавтра, видимо, тоже? - Она не ответила, он пожал плечами. - Это твоё право.
- Я ухожу, и если увижу, что ты за мной идёшь...
- Не увидишь, обещаю. Только... на случай, если ты передумаешь... - Он быстро шагнул к ней, поймал широкую шёлковую ленту, заменяющую ей пояс, и завязал узел на её конце, а потом будто растворился в темноте.
Она постояла ещё с минуту, мысленно ориентируясь в пространстве, завернулась в плащ, накинула капюшон и вышла в ночь. Глаза успели привыкнуть к темноте ещё в помещении, а заблудиться она не боялась уже давно, и остановить поток лезущих в голову мыслей было уже невозможно. Ей предстоял серьёзный разговор с братом, и ждать дольше, чем до утра, нельзя. Если всё пройдёт хорошо - а она на это рассчитывала - они вместе займутся подготовкой его коронации. Потом будут мирные переговоры с обиженными соседями, а значит, посольства, балы... обычная жизнь принцессы без страха, что каждый заговоривший с тобой будет отправлен в ссылку или казнён. А что дальше? Вероятно, брат попытается найти ей нового жениха. Учитывая, где и кого именно он будет искать, это могло бы сработать. Года два назад. Теперь ей это уже не нужно, и, чтобы избежать бесконечных споров, придётся подготовить пути отступления. А путь, если мыслить здраво, у неё всего один: единственный в королевстве магический университет. Лучший вариант как можно дольше не попадаться на глаза под благовидным предлогом. Когда-то - когда она ещё мечтала там учиться - подобная мысль показалась бы ей кощунственной, теперь эта однозначность выбора почему-то больше всего напоминает тупик.
Но если не всё это, то что остаётся?.. Она задумчиво коснулась пояса, отдёрнула руку, потянулась снова... Узел оказался не то двойным, не то тройным. И когда только успел?.. Внутри что-то было. Она попыталась определить содержимое на ощупь, но потерпела сокрушительное поражение: узелки были ещё хитрее, чем показалось сначала.
Если развязать узел, будет ли это означать, что она передумала? С другой стороны, как ей иначе узнать, есть ли повод передумать? Или она просто этот самый повод ищет? И есть ещё один очень хороший вопрос... Как, собственно, он узнает о том, что она передумала? На этом с равновесием было покончено. Мгновение назад она почти не помнила, каким сильным, всеобъемлющим, обжигающим может быть гнев. И ровно за это мгновение вышла из себя настолько, что самой неожиданно стало смешно.
- Эй, так нечестно! Ты обещал!
- Ты же меня не видела, - спокойно возразила темнота. И совсем не с этой стороны, откуда она ожидала.
- А сейчас хочу! - немедленно потребовала она, вызвав у "темноты" отчётливый смешок двусмысленностью собственных слов.
- Ты передумала?
- Нет! Не знаю...
- Думай.
- Ну пожалуйста!
- Нет.
- Нет? Издеваешься?!
Именно. Издевается, дразнит, выводит из себя... Только почему после всего этого сама мысль о той нормальной жизни, которой у неё никогда не было, кажется такой невыносимо тоскливой?.. Она опустилась прямо на песок и демонстративно начала распутывать узлы. Это заняло позорно много времени: если бы он связал этим поясом её, без посторонней помощи она бы не выпуталась. Зато не пришлось бы больше ничего решать...
Когда последний узел был развязан, на её ладони осталось именно то, чего и следовало ожидать. Она провела кончиком пальца по тонкому серебристому ободку. Да? Нет? Губы беззвучно шевельнулись вслед за её мыслями - и дрогнули. Она не хотела знать, чего ей будет стоить второй вариант. Потому что уже знала. А первый... Кольцо, слишком свободно скользнувшее на палец, было не для неё. Для неё было то, второе, отразившее лунный свет, когда он подбросил и поймал его одной рукой, наконец появившись из темноты.

Из всех нежеланных побуждений это было хуже всех.
Она чувствовала себя бабочкой, в полёте неосторожно коснувшейся поверхности воды: крылья отяжелели, самой ей уже не взлететь, но и утонуть, когда весишь не намного больше пушинки, не так-то просто. И приходится плыть по течению с единственной надеждой, что тебя прибьёт к берегу, не искалечив хрупкие крылья.
Сон держал её на грани пробуждения, в любое мгновение грозя утянуть на глубину, и она была согласна тонуть, растворяться, исчезать, но дальше этой грани дело не шло. Она застряла в состоянии мучительной неопределённости, когда вроде бы и осознаёшь себя во сне, но даже малейшее усилие воли кажется непомерным, и тонкая ниточка боли, протянувшаяся откуда-то извне, показалась ей спасительной.
Разомкнуть ресницы оказалось не легче, чем заставить себя это сделать. Головокружение, тошнота и слабость нахлынули одновременно, мир расплывался, таял, рассыпался на части... А потом они встретились глазами - и всё встало на свои места. Ну... или почти всё. В том, прежнем мире им не приходилось прятаться, сидя плечом к плечу среди развалин. Там не было боли, глухой, нехорошей, затаившейся глубоко внутри, лишь временами выстреливающей вспышками в добрый десяток наскоро перевязанных, но непрестанно сочащихся кровью ран. И предрассветно светлеющее небо не означало смерть.
Что за развалины, от кого и почему они прячутся и ещё с десяток вопросов, ответы на которые имели смысл в том, прежнем мире, сейчас её не интересуют. Так же, как и собственная боль, не такая уж сильная, если разобраться: не хуже ясновидящей она откуда-то знает, что ни одна из её ран сама по себе не смертельна, разве что все вместе, капля за каплей... Гораздо сильнее её беспокоит мертвенная бледность, разливающаяся по его лицу. И то, как судорожно сжаты пальцы его левой руки, наискосок прикрывающей живот...
- Хотя бы себе помочь сможешь?
Она улыбается, чуть качнув головой: резерв исчерпан, она пуста, и выбирать ей не придётся.
- Даже тебе не смогу. А хотелось бы...
Он вздыхает - и она уже точно знает, что он скажет об этом её самоубийственном желании спасать его жизнь ценой своей... сказал бы, если бы каждое из оставшихся у них слов не было на вес золота, нет, куда дороже... Её накрывает осознание - и благодарность. За его молчание. За то, что так и не показал ей собственную, наверняка смертельную рану. И - особенно - за то, что может улыбаться. Даже здесь и сейчас.
- Ничего... - Он на ощупь находит её руку, переплетает скользкие от их перемешанной крови пальцы. - Я люблю тебя.
Она хочет ответить - хочет больше всего на свете - но может лишь сжать его руку в ответ, чтобы уже не отпускать.

Она не знает, сколько времени сидит на кровати, обхватив колени руками. Кажется, ей холодно: предрассветный ветерок, перебирающий её волосы, всерьёз решил напомнить, что на календаре зима.
Она может думать лишь об одном. Рядом, с головой укутавшись одеялом, лежит тот, кто прогонит все её кошмары. Достаточно коснуться его руки, лежащей на её подушке. Тонкие пальцы, переплетение платины и серебра на безымянном... Ей хочется этого так сильно, что немеют ладони. Чередой ярких вспышек проносятся ещё не сбывшиеся воспоминания о близком - и таком возможном - будущем: поцелуи, стоны, свежие царапины на его спине...
Почему нет? Разве она виновата, что их "навсегда" не может продлиться вечно? Что бы ни случилось, это будет ещё не сегодня и не завтра. Возможно, у них есть ещё несколько недель или месяцев до того, как...
Она держит раскрытую ладонь над его рукой, так близко, что чувствует тепло, но в последний момент сжимает пальцы в кулак и идёт одеваться.

Она опустилась на колени, коснулась его плеча и почувствовала, что падает. Только очень уж странным было это падение. Воздух тёк сквозь её тело медленно-медленно - так мог бы падать лоскуток тончайшего шёлка. Зарождающийся крик так и не прозвучал, и, когда она почти поверила, что этот волшебный полёт будет продолжаться бесконечно, пришла боль. Но и боль была не такой, как при ударе о землю: ни намёка на тошнотворную встряску, от которой темнеет в глазах и раскалывается голова, и будто раскалённые угольки разбегаются по всему телу… Нет, боль будто собралась в самом сердце, силясь разорвать его в клочья. Но уже угасала, как тепло дотлевающих углей, ратворялась в холодном утреннем воздухе…
Она легко оттолкнулась от земли и вновь поплыла в восходящих потоках, стараясь смотреть только вверх, потому что внизу… Нет-нет, это слишком страшно. А тут… тут она почти свободна. Почти… И до неба так близко… достаточно просто протянуть руку… Что она и сделала. Сразу стало легче, страх отпустил, она могла бы даже оглянуться, но зачем? Всё самое страшное осталось за спиной. В прошлом. А небо… небо становилось всё ближе и ближе… До того самого момента, когда чьи-то руки рывком подняли с земли её умирающее далеко внизу тело, заставив её вернуться. Упасть с немыслимой высоты во мрак. В море боли, которая накатывала волнами, как вода на берег. Когда боль отступала, она снова могла лететь. И видеть. Разрушенный город. Дым пожаров. Слишком много мёртвых, которым уже ничем нельзя помочь. И единственного живого, который ещё надеялся помочь ей. Волшебник – кем ещё он мог быть с ослепительно-белой прядью в тёмных волосах? – нёс её на руках, без особых усилий преодолевая препятствия из обломков дерева, камня и металла. Изо всех сил стараясь не задерживаться перед препятствиями иного рода. Смотреть только вперёд.
Кровь почти не текла из страшной раны на её груди. Он что-то сделал с ней. Или с её телом? Она никак не могла определиться. Иногда боль возвращалась, и тогда она вновь начинала дышать и чувствовать. Тепло, бешеный стук его сердца, лишённое всякого ритма дыхание… И это было даже хорошо, только страшно. И очень больно. Но грань постепенно стиралась и почти уже не имело никакого значения, что там, в руках волшебника, уносящего её прочь от страшного места, она ещё жива, а здесь, чуть выше его плеча, уже нет.
За городские ворота он вышел медленно, пошатываясь, и наконец стало ясно, до какой степени измотало его это путешествие в царство мёртвых. Дорога была пустынна, и он не потратил даже лишнего шага, чтобы сойти с неё хотя бы на обочину. Просто опустился на колени прямо в дорожную пыль, бережно придерживая свою ношу. На несколько мгновений он замер с закрытыми глазами, прижимая её к себе, и только его шёпот нарушал тишину. Нет, это не были слова заклинания. Он просил её подождать ещё чуть-чуть, потерпеть совсем немного, дать ему собраться с силами - и тогда... Она слышала - и не слышала, но там, наверху до неё всё равно доносились отзвуки его чувств, его надежда, его страх.
И ему было, чего бояться. Он мог залечить её раны, даже ту самую, смертельную, мог заставить её сердце биться и даже заново научить её дышать, но для этого она сначала должна вернуться в своё израненное тело. Или хотя бы захотеть вернуться. А она не хотела, не могла заставить себя захотеть. Чего ради? Она не помнила его, едва помнила себя, с трудом представляла себе свою прошлую жизнь, но одно знала точно: там была боль, такая, которую ей уже не удалось пережить...
Он пытался привязать её к себе. Он пытался замкнуть её на крови и залил всё вокруг собственной, живой кровью. Он пытался поменяться с ней местами. Но жизнь, которой было в нём столь много, не желала покидать его тело ради бесполезной попытки спасти её. Вспышки боли становились всё реже, слабее, сменились лёгким покалыванием, потом наступила блаженная пустота. И только тогда он сдался. Нет, он так и не выпустил её из рук, но на большее просто не осталось сил, и первые капли крови из сквозной раны под её левой лопаткой упали на дорогу.
Она не знала, сколько времени прошло - об этом можно было судить разве что по неумолимо расползающемуся тёмному ареолу в пыли вокруг них - но дорога уже не была пуста. И тот, кто шёл по ней, был гораздо страшнее всего, что случилось. Причины этого страха крылись гораздо глубже оставшихся ей проблесков сознания, но именно сейчас она охотно вернулась бы в собственное тело - лишь бы убраться подальше отсюда. Вот только боли, той путеводной нити, что связывала её с миром живых, уже не было. Темно, холодно, пусто - и всё. Она застряла на пороге между двумя мирами, но не могла переступить этот самый порог. Никак, пока тот, кто до безумия хочет, чтобы она осталась, по собственной воле не отпустит её. А для него, кажется, потеряло смысл всё остальное, даже то, что сама смерть приближается со скоростью неторопливого шага очень высокого человека. Только это не человек.
Он останавливается на границе багрово темнеющего круга в пыли и молчит. Ветер перебирает молочно-белые волосы, бросает в лицо длинные пряди, оставляя его неразличимым светлым пятном даже вблизи. То предложение, с которым он пришёл, так и не звучит вслух, но слова безмолвно повисают в воздухе между ними, не оставляя места для сомнений. И их нет: залитая её кровью рука замирает раскрытой ладонью вверх. В этот миг она перестаёт понимать, где находится: незримо у него за спиной или всё же снова там, в его объятиях. А вместо этого начинает чувствовать - и помнить. Чётко, в мельчайших подробностях. И уже невозможно понять, какая боль сильнее: та, что причиняют раны, или другая, причина которой совесть. Она забыла его, так просто, забыла всё, что должна была помнить каждую секунду, испугавшись одной только боли. Он не испугался ничего, и теперь... А что, собственно, теперь? Что бы это ни было, оно ей заранее не нравится. Предчувствие не ошибается. Он предельно осторожно опускает на дорогу её тело... хотя нет, не тело. Уже её саму. А это может означать лишь одно.
Не уходи, не отпускай...
Сознание возвращается к ней слишком медленно, и, когда это наконец происходит, боли уже нет. И никого нет рядом. Она стоит на коленях в луже крови. Дорога пуста.

Она стояла на вершине холма, глядя вниз, на раскинувшуюся под ним долину. Место - центральная городская площадь - было хорошо знакомо ей. Раньше. Теперь она едва его узнавала. Хотя бы потому что здесь не должно быть никакого холма и вообще ничего, кроме храма, главного собора страны, где последние триста лет проходили все официальные церемонии королевской семьи. А потом она осознала, из чего этот "холм" состоит...
Развалины храма были почти прекрасны: мозаика осколков чёрного и белого мрамора с вкраплениями серебра и позолоты, разлившаяся прихотливо изгибающейся рекой. Страха не было. Этот злосчастный храм был частью её жизни, но далеко не лучшей её частью: здесь венчались её родители, здесь сама она могла навсегда лишиться свободы, только ей повезло. Повезло ускользнуть от почти свершившейся судьбы, повезло не быть здесь, когда... Она не выдержала, оглянулась. Да, этого стоило ожидать: неподалёку, сразу за разрушенными церковными службами позади храма дымились руины королевского дворца. И вот теперь весь ужас произошедшего накрыл её с головой. Храм был пуст и встретил свой конец в одиночестве, дворец - нет. Закономерный результат поражал своим размахом. Тела… Горы тел, ни одного живого человека в пределах видимости. Все оставшиеся жители далеко не маленького города, павшие в последнем бою за то, что уже невозможно было спасти...
Она невольно сделала шаг в сторону дымящихся развалин - и остановилась. Ну зачем ей всё это видеть? Никому она там не поможет, никого не спасёт. Поздно. Все мертвы, ведь так? Или?.. Этот звук пробился к ней сквозь тишину: торопливый стук капель, которые не были, не могли быть водой. Она закружилась на месте, пытаясь определить источик. Он оказался совсем рядом, у границы прежней дворцовой территории. На шесте, некогда бывшем осью, медленно крутилось колесо от огромной телеги, вроде тех, на которых крестьяне ближайших селений привозили в город продукты. А на колесе висел человек: раскинутые руки, не то привязанные, не то прибитые к ободу, сломанное древко копья, торчащее из левого плеча и просто неимоверное количество крови, сбегающей вниз по оси, непрерывно капающей со спиц... В голове только и успело промелькнуть, что у мёртвого кровь бы уже застыла. А потом она бросилась к проклятому колесу, оскальзываясь и раня ноги мраморным крошевом.
Труднее всего оказалось не смотреть по сторонам. Даже случайно брошенный взгляд ранил вернее стрел. Она бежала, глядя только под ноги, лишь бы на глаза не попались те, кого она знала. И это почти не помогало: что не видели глаза, дорисовывало воображение. Они были здесь, все, кого она только могла вспомнить, будто просто уснувшие или израненные почти до неузнаваемости, с лицами безмятежными, искажёнными болью или страхом. А ей оставалось только проноситься мимо, мысленно давая им невыполнимые обещания вернуться, чтобы попрощаться с каждым.
Только позвольте мне спасти последнего выжившего в этом мёртвом городе...
Будто одна спасённая жизнь может всё изменить.
До колеса оставалось ровно три шага, когда очертания разрушенного города стали размытыми и начали таять. Попасть под кровавую капель она ещё успела, а больше - ничего.

Золотой город горел. Ненасытное пламя жадно пожирало дворцы и храмы, лавки и дома. Центр города выгорел практически дотла и продолжал гореть. Клубы чёрного дыма милосердно скрывали от взгляда и смутные очертания развалин, и залитые кровью улицы, и ясное утреннее небо, безразлично взирающее на картину побоища. Однако ей с высоты всё было прекрасно видно и так же безразлично. Бой уже закончился: город завален трупами, все мертвы… и она тоже. Её тело лежало среди других на невысоком холме. Ран почти не было, лишь из груди торчало тонкое древко чёрной стрелы. Это было едва ли не смешно: боль, страх, отчаяние - всё осталось там, внизу. А здесь… здесь не было ничего, лишь ветер, который унесёт и золу, и прах, и песок, лишь покой…
Но вот покой нарушен. Их двое, они идут, без труда выбирая дорогу среди тел, разговаривая как ни в чём не бывало. Один из них невероятно высок и окутан тёмным плащом, капюшон откинут, но за дымом лица его не разобрать, а второй… второй… Её сердце могло бы забиться быстрее, если бы не остановилось навечно, пронзённое чёрной стрелой. Дым, дым, всё черно от дыма, но солнце продолжает светить, его лучи находят путь сквозь дымное облако, отражаются от золотых волос…
Он остановился рядом с ней, с её безжизненным телом, медленно опустился на колени. На его губах улыбка, спокойная, равнодушная. Он неторопливым движением снимает что-то со своей руки, медленно опускает ей на грудь. Это перстень, золотой символ королевской семьи, которой больше нет… Он так же спокойно поднимается и уходит в сопровождении своего спутника, ни разу не обернувшись.

С кровати она практически скатилась. Изначальное желание бежать и не оглядываться удалось побороть относительно легко: забившись между ножками туалетного столика. Почему-то ощущение холодной неровности стены за спиной всегда казалось ей успокаивающим.
На улице едва начинало светлеть, значит, проспать удалось не больше трёх-четырёх часов. О том же говорила боль в не успевших толком расслабиться мышцах. Самое правильное, что она могла бы сделать сейчас, - вернуться в постель и попытаться снова уснуть, но до этого было ещё далеко. Пока её хватало лишь на то, чтобы сидеть под туалетным столиком, обхватив колени лихорадочно дрожащими руками. Никуда не бежать. Да и можно ли убежать от чересчур реальных картинок в собственной голове? И никого не звать на помощь. Ведь, если разобраться, звать ей некого.
Она почти забыла как это: бояться. И почти не помнила, как победить страх. Поэтому начала с дыхания, медленно, с каждым вдохом возвращая себе ясность мысли, с каждым выдохом расслабляя будто окаменевшие от напряжения мышцы. Во рту застыл привкус крови и - совсем немного - дыма, голова раскалывалась. Примерно так же она себя чувствовала в утро единственного в её жизни похмелья - очевидный итог их первой встречи с Лаэри, когда он целенаправленно напоил её ромом до потери сознания. Правда, в тот раз боль прошла после чашки чая, состав которого так и остался для неё тайной, и едва не началась снова, когда Лаэри взялся читать ей лекцию на тему пьянства в компании незнакомцев. Но, вопреки всему, ей было уютно, почти хорошо.
Сейчас ей бы тоже не помешала чашка-другая его чудодейственного чая, да и сам Лаэри. Его присутствие странным образом успокаивало её, всегда, с самого первого дня. Но после вчерашнего страшно даже подумать, что ждёт её при встрече. Тоскливая мысль, что, если бы всё шло, как было запланировано, сегодня ей бы уже не пришлось иметь дела с последствиями, кошмарными снами и головной болью, мелькнула и ушла. Какой смысл сожалеть о том, чего не случилось? Пока что у неё достаточно других проблем, начиная хотя бы с самочувствия.
Тут она попыталась воспользоваться привычным способом: случайный выбор повторяемых слов и маленькая доза волшебства. Не заклинание, но что-то вроде. Конечно, исцелить рану или вылечить настоящую болезнь так нельзя, но от головной боли помогало. Раньше, но не сегодня. Почему? Например, потому что вчера она элементарно перетрудилась - обычное дело при использовании различных видов магии. Или просто не успела по-настоящему восстановиться. Да и обычных причин хватает: усталость, недостаток сна, и она не помнит, когда ела в последний раз.
А ещё - она это знала - такой могла быть реакция медиума на пророческое видение. Совершенно не обязательно, и ей не хотелось в это верить, и раньше с ней этого никогда не случалось, но чем больше усилий она прикладывала к самоубеждению, тем чётче проступали детали, которых просто не было у неё во сне.
Она видела своего брата на залитых кровью ступенях королевского дворца, видела Лаэри в гуще неравного боя, который он, несомненно, проиграет, Дэльмиру среди догорающих руин рыночной площади, всех, кого так или иначе знала в этом городе. Городе, который должен исчезнуть.
Нет. Она заставила себя остановиться. Ей приснился плохой сон - и только. Значит он что-то или нет - всё ещё спорный вопрос, ответ на который только предстоит найти. И как минимум это означает, что ей придётся выбраться из-под столика, одеться и пойти к тому, кто способен увидеть разницу между ночным кошмаром и чем-то большим.

Город ещё спал, и она беспрепятственно пронеслась по безлюдным улицам, гоня от себя мысль, что спящий город удивительно просто принять за вымерший. В середине рыночной площади пришлось перейти на шаг. Лавки тут были одинаково невзрачные, без вывесок и каких-либо указаний на то, что в них можно купить. На деле обычно оказывалось, что продают там либо краденое, либо что-то запрещённое, впрочем, одно другого тоже не исключало. А ещё прямо здесь, в задних помещениях лавок жили разорившиеся торговцы, потерявшие дело, дома и какую-либо надежду изменить ситуацию законным путём.
Она остановилась у неприметной двери с полустёршимся изображением кувшина. Раньше здесь работал и продавал свои изделия медник, а теперь происходило такое, чего он себе не мог бы даже представить. Ей было известно наверняка, что эта дверь открывается не каждому, но сегодня она не сомневалась.

Она шла по коридору и ловила образы. Грезила с открытыми глазами. Темнота рисовала картины, которых она не видела, просто не могла видеть прежде.
Волны цвета металла, не серебра, скорее ртути, едва разбавленные прозрачной, почти невидимой на белом песке пеной.
Маяк на вершине утёса, приземистый, тёмно-серый, теряющийся среди низко нависших облаков.
Сосны, высокие, выше любого другого дерева, но всё же недостаточно, чтобы скрыть другую башню, тонкую, снежно-белую, под стать песку.
Маяк - для кораблей, башня - для волшебников... Всё выше и дальше, леса, поля, река с десятками извилистых притоков, облачная дымка, бескрайнее море...
Она поняла, что уже пару минут стоит в темноте у задней двери, и осторожно её приоткрыла. Песня хлынула на неё волной новых образов, заставив замереть на верхней ступеньке крыльца. Голос волшебницы, звучал неожиданно низко, ниже, чем когда она просто разговаривала. А песня... Она не понимала слов, но образы в её голове продолжали сменять друг друга, заставляя испытывать какую-то невероятную смесь восхищения и тоски.
Когда стало тихо, сквозь дымку видений проступил маленький дворик, обнесённый высоким забором. Сам забор терялся в зарослях буйной растительности, из-за чего дворик казался гораздо больше, чем был на самом деле. Она медленно вдохнула прохладный утренний воздух с ароматом пряных трав, которые росли здесь же, на грядке, и обессиленно опустилась на ступеньки. Видения странным образом вымотали её, но это было даже хорошо. Она успокоилась и наконец могла мыслить ясно. Если бы ещё голова перестала болеть...
- Доброе утро! - поприветствовала её Дэльмира, на миг оторвавшись от той самой грядки. - Не рановато для ночного народа?
Она хотела ответить, но вместо этого у неё вырвались совсем другие слова.
- Где этот остров? Так красиво...
Волшебница улыбнулась, в последний раз провела ладонями над землёй и отряхнула будто бы испачканные руки.
- Там, куда мне уже не вернуться.
- Ты тоскуешь по этому месту?
Улыбка стала мягче. Теплее.
- Вспоминаю. Всё же я получила кое-что взамен.
А что взамен? Муж, которого она похоронила. Сын, которого тоже больше нет. И ещё Лаэри, вечность влюблённый в неё и почти так же давно смирившийся с ролью друга семьи. Даже сейчас, когда от этой семьи ничего не осталось...
Нет, это не её дело. Она тряхнула волосами и поморщилась.
- Голова болит? - Дэльмира скользнула ей навстречу, будто и вовсе не касаясь земли.
Среди грабителей ходили разные слухи о природе её удивительной походки, но самой популярной оставалась версия, что она бывшая танцовщица. От Лаэри, который взял с неё клятву молчать, она знала, что это не так. Но, даже если бы она решилась нарушить слово, кто бы ей поверил? Слишком уж невероятной была правда.
Когда прохладные пальцы легли ей на виски, она не смогла сдержать вздох облегчения: оказывается, боль, к которой она вроде бы притерпелась, была очень сильной.

- Я кое-что забыл.
- Но не всё? – Она никак не могла оторвать взгляд от светлого следа исцелённой раны, который всё ещё был виден у него на виске
- Многое. Имена, голоса, лица. Людей. И себя. Зато я помнил город. В мельчайших подробностях, как никогда до этого. Каждую улицу, каждый поворот, чуть ли не следы на песке… Он мне снился.
- И ты вернулся?
- Вернулся. – Он неопределённо повёл плечом. – Думал, это поможет мне вспомнить… остальное.
- Не помогло?
- Практически, нет. Иногда случались проблески, но любая попытка вспомнить что-нибудь кончалась такой головной болью, что очень скоро я это бросил.
- И что делал?
- То же, что и всегда. Память ушла, а навыки остались: раз вышел прогуляться по базару, а из толпы вышел с двумя кошельками в руках. Я даже не понял, как это получилось, зато перестал изводить себя мыслями о том, что меня, возможно, кто-то где-то ждёт или ищет и не может найти. Просто решил для себя, что преступника может искать только стража, а родственникам от него одно беспокойство.

Она проснулась задолго до рассвета, и в этой первозданной темноте к ней наконец-то пришла окончательная ясность. Это случится сегодня. Долгие месяцы ожидания. Город, который она наконец-то узнала и научилась любить. Люди, успевшие стать по-настоящему близкими… Всё это кончится сегодня.

Опустившись рядом с ним на колени, она несколько мгновений прислушивалась к его дыханию и с облегчением отметила, что лёгкие у него в порядке. Она подобралась поближе и запустила руки под его плащ, с удивлением обнаружив, как сильно дрожат её пальцы.
- Что ты делаешь, позволь узнать? - не проявляя никаких признаков недовольства, поинтересовался он.
- Тебе лучше молчать, - тщательно скрывая беспокойство, прошептала она.
Её руки осторожно скользнули по его бокам в поисках сломанных рёбер. Не обнаружив никаких повреждений, она слегка коснулась его живота и услышала резкий вздох.
- Больно, да? Подожди, я сейчас...
- Больно? – Кажется, он неподдельно удивился. В первый момент. А в следующий они уже целовались, лёжа на полу под крошечным окошком. Ей искренне хотелось верить, что это он поцеловал её первым, а не наоборот. Но как раз этот момент стёрся из её памяти начисто, а практика показывала, что тормозов нет у них обоих. И если каким-то чудом они собрали с пола камеры смертников не всю пыль, то лишь по счастливой случайности. Что до недополученных от стражи синяков, этот пробел успешно восполнил неровный каменный пол, причём она готова была спорить, что пару-тройку раз досталось и ей. Они периодически слизывали друг с друга капающую из чьей-то прокушенной губы кровь и, похоже, вообще были неспособны оторваться друг от друга.
Где-то вдалеке стукнул колокол. Один раз. Четверть часа? Или половина? Неважно. Она потянулась за очередным – неизвестно каким по счёту – поцелуем и замерла.
Темнота. Перед глазами. Сверху и снизу – свет. Но она смотрит только вперёд. За крепостную стену и немного дальше. На крышу трёхэтажного особняка. В пустоту. От которой её отделяет лишь шаг...
Это не должно повториться.
Тёплая рука утянула её в темноту. Они снова оказались в том углу, с которого начинали. Попытка увернуться от пробирающихся под одежду пальцев. Нет, сначала попытка не думать о том, как это приятно. Не очень успешная, но всё же…

Ещё во мраке потайного хода стальной петлёй гарроты его захлестнуло предчувствие. Опаздываешь… непростительно опаздываешь… почти уже опоздал… Дышать стало почти невозможно, накатило головокружение, панический страх. Не темноты даже, а замкнутого пространства, каменного мешка без права когда-либо снова увидеть небо… Даже хуже, чем внизу, в камере. Последние несколько шагов дались с трудом. Стены слишком близко. И совершенно нет воздуха. Потайная дверь никак не желала поддаваться…
С первым ударом часов он буквально влетел в комнату. Два. Надрывный кашель. Три. Слёзы застилают глаза. Четыре. Минута промедления, которая вполне могла уже стать фатальной. Пять. Мгновенный взгляд из угла в угол. Шесть. В комнате пусто, ни шороха, ни движения. Семь. Только ветер треплет тонкий, почти прозрачный шёлк на окне. Восемь. Остаётся только балкон… Девять. Десять. Одиннадцать. Он добежал до открытого проёма, откинул занавеску, взглянул… и побежал в три раза быстрее.
Лунный свет сверкнул на острие поднятого вверх меча – и угас. Клинок выскользнул из её уже опущенной руки, металл зазвенел по мраморному полу. Она отвернулась и шагнула через бортик балкона. Он лишь чудом успел поймать её уже за краем.
Заклинание, которое будто бы берегло её от смерти в пределах королевского дворца, на этот раз не сработало. Или, возможно, сегодня в этом не было необходимости?.. Ведь он был рядом.
Она не сопротивлялась – наоборот: изо всех сил впилась пальцами в удерживающие её руки и сама сделала спасительный шаг назад. Ещё с минуту он не решался отпустить её, прислушиваясь к сумасшедшему стуку её сердца, но стоило разжать руки – и она обессиленно опустилась на пол у его ног. Пришлось отнести её в комнату самому: позволить ей даже лишний миг оставаться там, где едва не случилось самое страшное, он не мог. Она не шелохнулась, пока была у него на руках, но, оказавшись в относительно безопасной темноте спальни, набросилась на него. Он не решился бы назвать это иначе. Поцелуи – укусы. Прикосновения – хлёсткие удары плетей. Обжигающие точно так же. Тонкие горячие пальцы в его волосах. Боль внутри и снаружи. Невозможно дышать. Снова боль, теперь уже в лёгких…
Он не сразу смог собраться с мыслями, найти нужные слова, но, когда вкус поцелуев перемешался со слезами, не задумываясь, отстранил её. Прислушался к сбивчивому дыханию, перемешанному с почти беззвучным плачем, и искренне пожалел лишь об одном: что не заметил этого раньше.
- Что случилось?
Она вздрогнула и закрыла глаза. Тонкие пальцы сжались в кулак, выдавая всю глубину её напряжения. Бьющая её дрожь становилась всё заметнее.
- Не могу… не хочу… об этом… думать.
Читать её эмоции было в миллион раз легче, чем размытые, будто затуманенные наркотическим дымом мысли. Он бы в жизни не разгадал, что могло довести её до такого состояния, если бы не видел этого прежде…
Вторая попытка оказалась для него такой же неожиданностью, как и первая. Не то чтобы девушки ни разу в жизни не прижимали его к кровати, случалось, конечно, но ни одна из них не оставляла синяков на его запястьях, которые, как он явственно ощущал, к утру проступят точно. Горячие губы коснулись его где-то за ухом, дыхание обожгло шею, правая рука, оторвавшись от запястья, проскользнула под одежду и продолжила свой путь вверх по животу. Но на этот раз он был сильнее. Потому что знал правду: мысли, что не в силах был прочитать он, с лёгкостью в её теперешнем состоянии читала она. И сейчас она готова на всё, лишь он перестал об этом думать.
- Кэйти…
- Что? – Резкий выдох, кажется, к гремучей смеси эмоций примешался ещё и гнев. – Не любишь меня больше?
- Люблю. – Вырваться он не пытался: неосторожное вмешательство и так стоило ему укуса в шею и двух царапин на боку.
- Так люби, - обжигающий шёпот в самое ухо. – Теперь я вся твоя. Кто тебе мешает?
Он дёрнулся, едва не захлебнувшись её болью, и, высвободив вторую руку, притянул её ещё ближе.
- Время, Кэйти, время.
- А что с ним?
- Оно уходит. Одиннадцать часов.
- Двенадцать. Я считала.
- Одиннадцать. Я тоже считал.
Перемена в ней была мгновенна и столь же разительна. Не было необходимости смотреть ей в глаза, тело сказало всё за неё. Её руки больше не удерживали его и не пытались причинить боль. Просто обнимали.
- Уверен? – В голосе по-прежнему было напряжение, но другое, другое…
- Да. – Поцелуй. Лёгкий. Просто в губы. Улыбка.
Он любил её именно такой. Ради такой неё он готов был пожертвовать и временем, и жизнью, только самой ей было уже не до этого.
Она выскользнула из его рук легко и непринуждённо. Так сквозь пальцы убегает вода. Или мелкий белый песок с побережья… Он вздохнул и сел на край кровати, наблюдая за спорадическими действиями принцессы. Для начала она устроила хаос на столе, вытряхнув на него содержимое трёх шкатулок разом. В груде лент, колец, ожерелий и загадочных пузырьков выделялось несколько предметов, подозрительно напоминающих инструменты грабителя, которые, впрочем, при случае вполне успешно можно было выдать за шпильки для волос. Порывшись в ящике стола, она зажгла свечу, и спустя несколько минут он наконец увидел то, что она искала. Золотой перстень. Такой же, как тот, который надела ему на палец несколько дней назад. Сердце чуть кольнуло, почему-то стало холодно.
- И много ты их раздарила? – Голос дрогнул, будто бы от того же холода, но она ничего не заметила, продолжая раскопки.
- Десяток-другой, я не считала, - рассеянно отозвалась она, но быстрый взгляд через плечо и едва различимая улыбка сказали ему совершенно другое. - Кстати, как тебе удалось выбраться?
- Заклинания ослабли… - он улыбнулся в ответ, - ещё сильнее с прошлого раза. И камера другая была, между прочим. С удобствами… в виде деревянной скамейки.
Она лишь усмехнулась, возвращаясь к своему занятию. Выбрав пару пузырьков и какую-то мелочь, она, не глядя, смахнула всё остальное в ящик стола и повернулась к нему. Её спокойствие было показным, тут сомневаться не приходилось. Он видел закушенную губу, пальцы, непроизвольно сжавшие край стола… Её мысли путались, зато теперь он мог их читать. И почти жалел об этом.
- Она была моя. – Слова вырвались сами собой, отразившись мгновенным непониманием в её глазах. – Прядь волос в твоей руке.
Она вздохнула. Медленно и глубоко. Как если бы до этой секунды не дышала вовсе. Мягко оттолкнулась от стола, разом преодолев несколько разделяющих их шагов, порывисто обняла, коснулась губами его щеки и, шепнув что-то про забытый меч, метнулась к потайному ходу. Всё произошло за считанные мгновения, будто перед этим она просто тянула время, боясь окончательно поверить, что ничего непоправимого не случилось. А он улыбался, глядя ей вслед. Наверное, на свете нет ничего более странного, чем их отношения.
Он задул свечу и вышёл на балкон. Ветер стих, небо затянули облака. Свет со сторожевых башен едва достигал земли, безоговорочно сдав позиции темноте. Меч лежал недалеко от того места, где выпал из её руки, в паре шагов от края.
Возвращаясь в комнату, он по закону подлости услышал щелчок замка и шорох открывающейся двери.

- Я тебя просто ненавижу!
- А я люблю тебя. - Он вздохнул. - Но это совсем не просто.
- Так уходи. - Слова дались так легко, что на миг ей стало страшно. - Я не держу.
- Держишь, - мягко возразил он, - держишь. И потом я не имею привычки так часто менять свои решения.
В отличие от тебя. Вслух он этого не сказал, но была ли разница?..
- Я убью тебя!
- Попытаешься, - не оборачиваясь, уточнил он.
Ещё пару минут они шли в тишине.
- Ты сказала, что ненавидишь меня. А за что, собственно?
- Ты дал ему понять, что я твоя любовница!
- Он всё равно не поверил. Но это только повод, не причина.
- Ну и в чём же по-твоему причина?!
- Ревность.
Меч сам собой оказался в её руке, но, скорее, по привычке. Нападать первой она в общем-то и не собиралась, разве что вызвать ответную реакцию. Ну да, подраться и, как обычно, выяснить, что не годишься ему даже в подмётки. Она поудобнее перехватила рукоять и отступила на шаг.
А он лишь вздрогнул, будто ждал удара. Ждал и не обернулся, не попытался уклониться или как-нибудь предотвратить предполагаемый удар. При мысли о возможных последствиях её охватил ужас. Она с трудом отступила на шаг и закрыла лицо руками, чувствуя себя настоящим чудовищем. У неё и в мыслях не было причинить ему вред, по крайней мере, на этот раз, но он-то подумал иначе. И, если разобраться, причины у него были: ведь всего несколько минут назад она обещала убить его. Гнев захлестнул её с сумасшедшей силой, а теперь, когда основная его волна сошла на нет, осталось лишь чувство стыда, замешанное на страхе.
Он подошёл к ней совершенно бесшумно, обнял за плечи и, игнорируя попытки вывернуться из его рук, потянул её вниз, вынуждая опуститься в ворох прошлогодней листвы. листья насквозь пропитались водой, но она этого почти не ощутила: она успела вымокнуть до нитки. Он притянул её ближе, так, что её голова оказалась у него на груди, и начал гладить по волосам. С каждым прикосновением страх уходил, постепенно сменяясь недоумением: почему он её утешает, когда должен, если не убежать, то хотя бы испугаться?
Когда ощущения начали возвращаться, она обнаружила, что обвивающие её руки бьёт мелкая дрожь. Посмотреть ему в глаза она так и не решилась, просто покрепче прижалась и полувопросительно прошептала:
- Ты дрожишь…
Он тихонько усмехнулся.
- Ты тоже, между прочим.
- Дождь идёт, - неуверенно попыталась оправдаться она.
- Кончился.
Других оправданий не находилось.
- Я испугалась.
- И я.
- Не знаю, как просить прощения…
- Не надо.
Она помолчала. Тонкие пальцы продолжали перебирать её волосы. «И что теперь?» - спросила она себя. Он не собирается ссориться с ней по этому поводу, а ей этого тем более не хотелось, но что, если в другой раз ему не повезёт? Рисковать его жизнью хотелось ещё меньше.
- Зачем ты повернулся ко мне спиной, если ждал удара?
Он вздрогнул, заставив вздрогнуть и её. Его рука на миг замерла в воздухе - она невольно затаила дыхание - и вновь коснулась её волос. Он вздохнул и рассмеялся совершенно искренне, изумив её до глубины души.
- Не знаю, котёнок. Но это была бы не самая худшая смерть для меня.
В его голосе было нечто такое, что она тут же попыталась высвободиться, но он не позволил, крепче прижав её к себе.
- Я хочу посмотреть тебе в глаза.
- Не сейчас, - мягко возразил он, коснувшись губами её волос. - Если ты выберешь меня, то сама, без моей помощи.

- Что тебе нужно?
- Ты. Мне нужен ты.
- Хорошо, - легко согласился он, протягивая ей руку. - Пойдём.
- Куда?
- Хочешь меня - идёшь со мной.
- Я хочу, чтобы ты остался.
- Так не пойдёт, и ты сама об этом знаешь.
- А если... если мне нужна твоя помощь?
- Как сегодня утром? Не трогай меня, пожалуйста.
- Это не ты!
- Верно. Я остался где-то там, пойду поищу.

Скорости хватило ровно на три поворота, потом она могла лишь, прихрамывая, брести по коридору. Он оказался прав: бегать ей действительно не стоило. Наконец, окончательно потеряв направление, она заставила себя остановиться, наполовину пересиливая желание бежать, не разбирая дороги, на другую - уже посмеиваясь над собой.
Он ударил её чистой, не оформленной в заклинание силой. Гневом, который, вероятно, испытывал в тот момент сам, и настоящим, глубинным ужасом, имеющим мало общего со страхом разоблачения, на мгновение мелькнувшим в его глазах чуть раньше. Надо же, она ни на секунду не заподозрила, что он может оказаться волшебником, даже после провальной попытки прочитать его мысли. А ведь на такой фокус способен далеко не каждый. Тут нужен великий мастер - или полный дилетант. Только для первого его лет никак не достаточно, да и знала бы она об этом хотя бы от Лаэри, а второе, учитывая таланты его матери, вообще маловероятно. Не может такого быть, чтобы Дэльмира ничему не научила собственное дитя.
Понемногу она успокоилась. И задумалась. Что ей делать? Вернуться назад? Она не считала поворотов, но дело было и не в них. Её там однозначно не ждут, и не хотелось бы снова сломя голову нестись по тёмным коридорам. Идти дальше? В какую сторону? Она уже успела убедиться, что абсолютной темноты в этих пещерах нет, и это не зависело от времени дня: светились сами стены. При желании можно было попробовать. Но она осталась на месте, даже села на пол, подкрепив решение действием.
Тот, кто теперь внушал ей вполне справедливые опасения, появился из темноты через несколько минут, и она снова чувствовала его приближение ещё до того, как в глубине коридора показался дрожащий огонёк факела. Удивительно, но даже после короткого пребывания в мерцающем полумраке пещер привычный источник света неожиданно показался ей чрезмерно ярким и как будто излишним.
Он пристроил факел в неприметной выемке на противоположной стене, не спеша подошёл к ней, но остался стоять. Она ждала, не глядя на него.
- Ты в порядке?
В порядке ли? Кто вообще может быть в порядке после панического бегства с риском переломать ноги?! И это в лучшем случае. Ей хотелось устроить скандал, внутри всё буквально закипало, но она уже знала, что ругаться с ним бессмысленно, а то и опасно.
- Видимо, я должен извиниться.
Видимо? Серьёзно?! Она медленно и глубоко вздохнула, мысленно обещая держать себя в руках, и только тогда взглянула на него.
- Зачем ты усыпил меня?
- Слишком высокая температура, слишком частый пульс... Боялся, что не выдержит сердце. - Похоже, иных извинений, кроме признания, что она их заслуживает, ждать уже не стоит. - Возможно, я ошибся.
- Возможно?!.. - Нет, она больше не позволит взять над собой верх ни гневу, ни этому горе-волшебнику. - А сейчас? Что это было?
- Ну... - Кажется, он смутился. - Случайность.
- Разве ты не этого хотел? Когда магия делает именно то, чего ты хочешь, ничего случайного в этом нет. Это значит, что ты...
- Нет!
По каменным коридорам прокатилось жутковатое эхо, от неожиданности он вздрогнул, она тоже, но тут же усмехнулась. Волшебник, который не желает быть волшебником, любопытно...
Он на мгновение замер и одним стремительным движением опустился на пол. Его взгляд не отрывался от неё ни на секунду - смеяться разом расхотелось.
- Кто ты? - едва слышно произнёс он.
Слова она угадала скорее по движению губ и вдруг осознала, куда именно он смотрит. Почему-то на этот раз ей даже не пришло в голову взяться за оружие, она беспомощно прижалась к стене, рука непроизвольно легла в вырез рубашки и наткнулась на согретый теплом её тела металл.
А потом... Догадка? Предчувствие? Она так и не поняла, а невесть почему дрогнувшие пальцы уже вытаскивали на свет причудливые звенья золотой цепочки. Священный ужас в его широко раскрытых глазах сам по себе был ответом на вопрос, не ошиблась ли она. Он потянулся к ней всем телом, но коснулся лишь кончиками пальцев.
- Оставь всё как есть, прошу тебя. - Если бы она могла себе представить, что его тихий и ровный голос изломается такими нотками...
Жар от его ладони волной разбежался по груди, сбивая с мысли, практически уничтожая саму возможность думать, но остановиться она уже не могла и, ещё не до конца осознавая то единственное, что всё это может означать, дёрнула цепочку вверх. Оставшиеся звенья скользнули сквозь его пальцы, он отшатнулся, глядя теперь только на маленький золотой цветок. А потом, когда огонёк отражённого золотом пламени зажёгся в его глазах, понимание всё-таки пришло к ней. Её окатило волной холода, тут же стало жарко - и снова холодно. Он опять оказался близко - слишком близко, чтобы мыслить ясно. Внутри что-то таяло, ломалось, разбивалось вдребезги, а она, кажется, снова могла дышать.
- Тогда... зачем ты это сделала?
Он бесконечно долго вглядывался в её глаза в поисках ответа, а она никак не могла понять, о чём он.
- Сделала - что?
Его губы дрогнули в безотчётной улыбке, и у неё снова закончился воздух. Она не узнала его самого, а вот то, как он улыбается...
- А ты и не делала, правда? Почему я подумал...
- Ты сказал, мы больше не можем видеться. Я обещала сдать тебя страже, но я бы никогда...
Он улыбнулся - уже по-настоящему - и поднёс палец к её губам, но не коснулся. Её мысли окончательно потеряли направление, а внутри снова разливалось тепло: верит.
- И... что теперь?
- А чего ты сама хочешь?
Она всерьёз задумалась и вдруг осознала, что у неё нет ответа на этот вопрос. Хотя бы потому он никогда ни для кого не представлял интереса. И вот теперь, когда она перестала задавать его самой себе... У неё вырвался почти истерический смешок.
- Кажется, об этом меня ещё не спрашивали.
- Я буду, - серьёзно пообещал он, склонившись к её уху.
Его голос стал бархатным и проникновенным, именно таким, каким она его помнила. Вверх по спине волной побежали мурашки, а в голове само собой всплыло то первое, что о нём говорили: все девчонки - его. Все, кроме одной, но и она не устоит, если и дальше так пойдёт.

Всё началось в темноте. Торопливые шаги босых ног по горячему песку. Золотистый отблеск светящихся даже при полном отсутствии света глаз. Скороговорка слов на древнем языке, понятная в лучшем случае на треть. Но это как раз было меньшей из проблем, а самой большой стало то слово, которое он знал, будто проступившее сквозь неожиданно утратившие смысл остальные. Водопад.

Кажется, она проснулась уже после того, как села, рывком подтянув колени к груди. Сердце колотилось так, будто снилось что-то отчаянно страшное, но самого кошмара она не помнила. Да и был ли он?.. Последнее воспоминание было ярким и совершенно реальным. Река, жёсткая прошлогодняя трава над обрывом, пальцы, сжавшие запястье, отчаянный рывок, бессмысленный прыжок в никуда, боль, холод, тьма, водопад...
Водопад! Захлебнувшись воздухом, она обхватила себя руками, торопливо прощупывая плечи, ключицы, рёбра... На вопрос, почему всё цело и не болит, ответа пока не находилось, зато понятно, откуда это ощущение усталости в каждой клеточке тела. Слишком памятно ещё то облегчение, когда его отпускает сильная, почти не оставляющая шансов пережить её боль. Тогда она едва могла пошевелиться. Сейчас было чуть легче, но руки всё равно дрожали, по правой ноге пару раз пробежала судорога, левая будто онемела.
Она глубоко вздохнула, успокаивая дыхание. Не больно, что ещё? Тепло, хотя судя по ледяным, не успевшим отогреться ступням совсем недавно было очень холодно. А ещё - она облизнула пересохшие губы, чтобы убедиться - лёгкая горечь с металлическим привкусом - странный и печально знакомый вкус из детства. Чем-то очень похожим поил её наставник, не слишком сведущий в искусстве снятия боли и исцеления ран. Пить "невыносимую гадость" пришлось довольно долго, кто бы там ни говорил, что у пятилетних детей переломы срастаются быстро.
И темно. Почему-то до этого момента темнота её совершенно не беспокоила: ночь, и ночь. А теперь стремительно поднимающаяся волна паники настойчиво подбрасывала мысль, что даже в самую глухую полночь абсолютной тьмы не бывает. Если это не подземелье и не могила, есть ещё один очень неприятный вариант... Непослушные пальцы дрогнули, наткнувшись на повязку, но узел поддался на удивление легко, да и выбора особого не было.
А вот подземелье всё-таки было. Вернее пещера, освещённая парой факелов. На полу мелкий белый песок, потолок теряется в тенях. И никакого намёка на то, как она сюда попала. Хотя понятно, что не сама устроила себе постель из пары шерстяных одеял и укуталась третьим. Которое поспешила сбросить: его мягкое тепло грозило убаюкать её обратно, а сначала хотелось оценить нанесённый ущерб не только на ощупь.
Сильнее поразило почему-то не отсутствие большей части одежды, а прихотливый рисунок синяков от щиколоток до верха бёдер. Она пробежалась кончиками пальцев по одному особенно затейливому завитку. Как всё это должно болеть без стимуляторов, страшно даже представить. На левом колене белела аккуратная повязка, но заглянуть под неё уже не оставалось ни сил, ни присутствия духа. Рукам досталось тоже, но там были в основном царапины, а кровоподтёки на запястьях она предпочла не разглядывать.
Оставшаяся одежда лежала рядом, уже сухая. Оружие неведомый спаситель тоже не забрал, и, хотя это вполне могло означать, что возможность сопротивления с её стороны всерьёз не рассматривается, она наконец успокоилась. Оделась, минут десять потратила, распутывая прядь волос, в несколько слоёв обернувшуюся вокруг цепочки у неё на шее. Освобождённый медальон сам собой скользнул под одежду, оказавшись неожиданно холодным и запустив по груди волну мурашек.
Распутать остальное казалось пока непосильной задачей. Она откинула волосы на спину и попыталась встать. Со второй попытки, держась за стену, удалось. Левая нога слушалась неважно, но не болела и вес держала. С высоты роста она наконец смогла разглядеть то, чего не заметила раньше: в дальнем углу пещеры было темно, но не пусто.
Он спал, свернувшись в клубок под плащом. Откуда-то она знала, что это именно "он", хотя и длинная прядь тёмных волос, выскользнувшая из-под капюшона, и узкая босая ступня - всё, что позволял увидеть плащ - вполне могли принадлежать и девушке. Она обошла спящего и осторожно опустилась на песок между ним и стеной, приготовившись ждать: разбудить его немедленно отчего-то показалось ей донельзя неправильным.
У стены тьма сменялась дрожащим полусветом, но и этого было достаточно, чтобы различить странный отблеск внизу, у самого пола. Полускрытую складками плаща руку, она почти не видела, скорее угадывая очертания тонких пальцев, а вот браслет... Одно из самых странных украшений на её памяти: несомненно драгоценные камни без всякого намёка на огранку, вместо этого безумный ювелир прибег к резцу по камню, будто работал с каким-нибудь мрамором или агатом. Бессмысленная трата слишком дорогих для подобной расточительности материалов, но она смотрела и не могла отвести взгляд. Изумрудная зелень листьев, лилии из жёлтого топаза, рубиновые розы, сапфировые ирисы, какие-то совсем уж невероятные цветы из густо-фиолетового камня...
Позже она не могла найти в памяти тот момент, когда её потянуло в сон, а проснулась от пульсирующей боли в висках, с привкусом горького дыма и крови во рту. Ничего не изменилось. Прошла неделя, а сон остался прежним. Двое идут по мёртвому городу, и один из них... Она сжала пальцы, мысленно запирая страх внутри. Выбраться отсюда и спасти его или... Хотя про варианты она предпочла бы не думать.
При первой же попытке двинуться с места сон был забыт. Боль остро хлестнула по ногам и стремительно пошла выше, стискивая рёбра, будто слишком жёсткий корсет, изгоняя само воспоминание о том, что можно дышать нормально. Она вновь захлебнулась воздухом, в котором не было уже ни горечи, ни дыма, но вдохнуть его всё равно оказалось невыносимо трудно, а выдох вырвался со стоном.
На этот раз её пробуждение незамеченным не осталось. Сквозь пелену боли она скорее угадала, чем увидела смазанное движение, таким быстрым оно ей показалось. Тонкие пальцы прижали жилку у неё на шее, привычно ловя её биение. Ладонь, коснувшаяся лба, показалась упоительно прохладной.
- Подожди, сейчас.
Встать он не успел. Вопреки туману в голове руки слушались её совсем неплохо.
- Мне нужно выбраться отсюда. Как можно скорее.
Он молчал, внимательно разглядывая сжавшие его ладонь пальцы. И под давлением этого взгляда - будто пытаешься украсть что-то на глазах у владельца - она вынуждена была отпустить.
Он вернулся очень быстро, помог ей выпрямиться, придержал тяжёлую металлическую чашу, пока она пила. Боль ушла почти сразу, но сознание почему-то проясняться не спешило. Наоборот, её со страшной силой потянуло в сон, и только мысль о том, что она едва успела проснуться, ещё как-то помогала удержаться среди неспящих. После несколько расплывчатых размышлений она пришла к единственно возможному выводу, что причина навалившейся на неё слабости вот она, в её руках. Полной уверенности, конечно, нет, но что ей теперь терять? И она сделала ещё один, очень маленький глоток. Так оно и было: к металлическому привкусу подмешалось что-то ещё, дурманяще-сладкое. Почему она не дала себе труда хотя бы понюхать это прежде, чем пить?! Хотя уже неважно, ответ на любой заданный вопрос заранее лишён всякого смысла. Даже на этот:
- Что там было?
- Сладких снов.
Чаша выскользнула из слабеющих пальцев, но на песок так и не упала, подхваченная другой, куда более ловкой рукой. Впрочем, этого она уже не видела.

Она проснулась. Разом. Её будто подбросило на месте. Она снова лежала на одеяле, а тот, кто устроил ей незапланированный "отдых" и, несомненно, перенёс её сюда, сидел у стены напротив, опустив на глаза капюшон плаща. Оружие у неё он так и не забрал. Будто нарывался именно на такой способ выяснения отношений. И она его не разочарует. Никто, кроме неё самой, не будет решать, что лучше для неё. И больше никто не лишит её свободы.
- Лучше не делай этого, - тихо сказал он, когда между ними оставалось не более трёх шагов.
- А ты заставь меня остановиться!
Она поменяла направление и встала у стены слева от него. Он вздохнул, неуловимым плавным движением поднимаясь с пола. Оружие появилось в его руке точно из воздуха, а потом он напал первым, не потрудившись даже избавиться от капюшона.
Натиск был настолько ошеломляющим, что с минуту она только отбивалась да так, словно оружие впервые попало к ней в руки. Потом первый же её удар прошёл в опасной близости от его плеча, без труда преодолев безукоризненную, казалось бы, защиту, и он отступил, мгновенно слившись с тенями в неосвещённой части пещеры.
Его возвращение через несколько секунд - уже без плаща - не было таким впечатляющим, он больше не спешил. Она успела его разглядеть: худой, темноволосый, чуть выше неё ростом, немного шире в плечах и едва ли намного тяжелее.
На этот раз столь явного преимущества у него не было, но её неприятно поразила нечеловеческая скорость его реакции. Именно, нечеловеческая. Лаэри объяснял ей разницу, даже устроил показательный поединок с единственным имеющимся в наличии полуэльфом. Тот возражал, значительно пополнив её запас площадных ругательств, но быстро втянулся и доказал, что с ним действительно лучше не связываться.
Лаэри всё же победил после получаса бега по стенам, прыжков через голову и совсем уже трудноуловимых для глаз и ума приёмов в исполнении противника и лишь потому, что объект изучения начал откровенно играть на единственную, но такую благодарную зрительницу.
Зато теперь она знала наверняка: есть вещи, которых обычному человеку не сделать никак. Рост и цвет волос ничего не значат, неизвестно, чего там намешано.
Боль снова скрутила её неожиданно. Кажется, теперь источником была повреждённая нога, одновременно кольнуло под рёбрами справа. Она потеряла равновесие и заскользила по стене. Противник прокомментировал падение парой нецензурных слов, но в последний момент успел подхватить её и довольно бережно, учитывая обстоятельства, усадил на пол.
Всё повторилось: пальцы на шее, мягкое прикосновение ладони, на этот раз тёплой. Нахлынувшее головокружение помешало отреагировать быстрее, но она всё равно попыталась отстраниться первой.
- Не трогай меня!
Он безнадёжно покачал головой, поднимаясь на ноги.
- Теперь-то какая разница? Всё равно уже трогал. Вынужденно, заметь.
- По-твоему, теперь я должна этому радоваться?
- Ты должна... - он окинул её неожиданно жёстким, оценивающим взглядом, - перестать вести себя как капризная девочка для начала.
Она почувствовала, как вспыхивает лицо, но не от стыда. От гнева. Он едва сказал ей пару слов, а в ответ на просьбу о помощи напоил сонным зельем! И это она капризничает?!
- Какая манера поведения тебя бы устроила? Послушная пленница?
- Ненасытная наложница... - мечтательно вздохнул он и тут же сам себя одёрнул, кажется, и вовсе не заметив появившийся в её руке кинжал. - Всё, молчу. Ты не пленница.
Ну да, конечно. На его месте любой сказал бы так же.
- Есть какая-то особая причина для того, чтобы я в это поверила? - не спеша расставаться с оружием, уточнила она.
Он неопределённо повёл плечом, по-прежнему игнорируя угрозу.
- Может быть, только та, что стоит больше верить в людей.
Она невольно рассмеялась. Надо же, сонное зелье и вера в людей!
- Довериться тому, кто накачал меня снотворным?!
- Доверься тому, кто спас твою жизнь. Совершенно бескорыстно, между прочим.
- И, видимо, чтобы при случае напоминать об этом.
Она вздохнула, возвращая кинжал за пояс. Дальнейшие споры не имели смысла. Она могла принять его помощь или самостоятельно бороться с подступающей болью, а потом в одиночку искать дорогу в темноте. Ни то, ни другое не было ей по силам, и он тоже это понимал.
- Ответишь на пару вопросов?
- Зависит от вопросов. - Она прикрыла глаза, стараясь дышать как можно ровнее, и всё равно каждый обжигающий вдох отдавался тупой болью под рёбрами, на выдохе боль становилась острой.
- Голова не болит?
Глаза открылись сами собой.
- Издеваешься?! Всё болит.
- Это снаружи. А изнутри? Или, может быть, где-нибудь здесь? - Его ладонь скользнула по её животу, на миг задержавшись справа под рёбрами.
Похоже, трогать её везде, где захочется, успело войти у него в привычку. Но размахивать оружием не было сил, а чересчур назойливую руку она просто оттолкнула.
- Нет.
- Хорошо.
Остальное, видимо, его не интересовало. Она дотянулась до забытого на песке меча, из последних сил втолкнула его в ножны и наконец закрыла глаза. Боль накатывала волнами, то отбрасывая её на грань реальности и сна, то вырывая из полусонного состояния, мгновенно усиливаясь при малейшем движении.
В какой-то момент она осталась одна. Она точно это знала, даже не открывая глаз. Не то чтобы его присутствие поблизости ощущалось как-то по-особенному, но отсутствие она почувствовала сразу. Как и возвращение. Это было похоже на восход солнца со стремительным переходом от холода к теплу. Когда стало почти жарко, она снова открыла глаза. Он сидел напротив неё, держа в руках печально знакомую чашу.
- Что в ней?
- То, что снимет боль.
Определённо, его уверенность заставляет её сомневаться в каждом слове...
- И всё?
- Ну понюхай.
Не самый приятный запах на свете: горько-солёный, заставляющий вспомнить о высохшей на солнце ржавчине. Зато ничего лишнего в нём на этот раз, похоже, не было: боль покорно пошла на спад уже после пары глотков, в голове прояснилось.
Пока она допивала, он молча склонился над её коленом. Запоздалая мысль, что он снова не спросил её согласия, мелькнула и затерялась на фоне другой: по крайней мере он не заставил её раздеваться.
Она прислушивалась к уверенным прикосновениям пальцев сквозь тонкую замшу штанины. Боли не было, просто странное ощущение. Что-то вроде частичной потери контроля над собственным телом.
И только ли над телом?.. В какой момент она начала его разглядывать? Едва ли до того, как её отпустила боль. Или всё же?.. Мысли путались, расплывались, а взгляд продолжал беспорядочно выхватывать будто и вовсе не связанные друг с другом детали.
Высокие скулы. Красивые очертания губ. Глаза почти идеальной миндалевидной формы. Маленькое тёмное пятнышко на правой щеке. Длинные тени от ресниц, причудливо перечёркивающие друг друга. Будто он состоял из бесконечного числа ярких, привлекающих взгляд картинок...
А целостного впечатления так и не было. Чего-то не хватало. Но чего? Она поняла это, едва его пальцы отпустили её колено: за всё время их вынужденного общения он ни разу не улыбнулся.
Он выпрямился, взглянул на неё, быстрым, привычным движением отбрасывая волосы назад. Взгляд, в противовес спокойному, расслабленному жесту, был такой, будто он видит её насквозь, и это зрелище ему, мягко выражаясь, неприятно.
- Видела повязку? - Она послушно кивнула, на самом деле занятая единственным вопросом: показалось или нет? - Без хорошего целителя танцевать уже не будешь. В окна лазить, кстати, тоже.
Голос был всё тот же: тихий, будто усталый - в итоге смысл его слов дошёл до неё не сразу.
- В окна?..
Он неожиданно подался к ней и коснулся перстня на её правой руке, коротко, будто обжёгся. А вот это был сюрприз: о пустых кольцах особенно не распространялись, тем более, что такие случалось носить и бастардам.
- Я...
- Да знаю я, кто ты, - устало отмахнулся он. - Но совершенно не осуждаю: кто-то же должен согревать постель бывшим пиратам.
Она не успела даже осознать, что делают её руки. Кинжал вошёл в противоположную стену по самую рукоять. И какой бы ни была скорость его реакции, на этот раз она промахнулась лишь потому, что не целилась.
- Рискни повторить!
Он замер, глядя на неё с каким-то странным выражением на лице. Нет, не страх. Не изумление даже. Вроде бы облегчение, но ей ни за что не понять его причин.
Он отошёл к противоположной стене, с усилием вытащил кинжал и, вернувшись обратно, протянул ей.
- Не рискну.
Потянувшись к нему, она обнаружила, что рука, считанные мгновения назад метнувшая кинжал, непозволительно сильно дрожит. Он предпочёл не заметить её состояния, просто отвёл взгляд и отошёл от неё.
- Бегать, как ты понимаешь, тебе тоже пока не стоит, - донеслось уже из темноты, и она снова осталась в одиночестве.

Сердце, в момент броска сорвавшееся на бешеный стук, понемногу успокоилось, но руки продолжали дрожать. Будто, проверяя её на прочность, он надломил что-то жизненно важное у неё внутри.
Разговоры о том, что Лаэри "осквернил воровское братство присутствием любовницы", не утихали даже после того, как он "признал" её дочерью. Минимум раз в месяц они стихийно вспыхивали с новой силой, и к этому невозможно было привыкнуть. В целом базарная болтовня мало её волновала, но сейчас, очутившись неизвестно где в компании не пожелавшего представиться незнакомца, она оказалась к этому не готова. А как он бросил ей это в лицо! Будто имел полное право обвинять...
Руки задрожали сильнее, мучительно захотелось кого-нибудь придушить. Хоть бы и вредного обитателя подземелья. Но вот как раз этого она себе позволить не могла. Пусть он и не обещал показать ей дорогу, других вариантов всё равно не предвиделось. А руки... руки придётся чем-нибудь занять.

Первые же попытки распутать волосы убедили её в том, что вслепую искать выход из этих пещер было бы не в пример легче. Процесс грозил затянуться навечно, но и спешить ей было пока некуда. Медленно, очень медленно ложились на плечо освобождённые от узелков пряди. Над одним особенно затейливым хитросплетением она просидела добрых пятнадцать минут и, уже примерившись воспользоваться кинжалом, буквально почувствовала на себе взгляд, слишком внимательный для случайного.
- Стой.
Она вздрогнула. Замерла, вопросительно взглянув на него. И вздрогнула снова. Потому что он был уже рядом.
- Позволь мне.
Ехидный вопрос, что мешало ему поинтересоваться её согласием в прошлые несколько раз, застыл на языке. Она вдруг поняла, что не сможет выговорить ни слова. Даже разрешить ему сделать то, что он хочет.
Для него молчания было достаточно: в следующую секунду он оказался у неё за спиной, и остановить перебирающие её волосы пальцы она уже не могла. Оставалось только дожидаться, пока он закончит. И ещё одно...
Она прислушивалась к его дыханию, пыталась поймать ритм движения рук, предположить, с какой скоростью бьётся его сердце, и только тогда осторожно коснулась. Ничего общего с прежним опытом не только чтения, но и попыток чтения мыслей. Даже сквозь идеальную защиту магистра что-нибудь да просачивается: разрозненные образы, эмоции, настроение. Но сейчас её окружала та непроглядная тьма, какой не бывает и в самую беззвёздную ночь, которая возможна разве что глубоко под землёй. И это подводило её к вопросам, от ответов на которые веяло откровенной жутью. Разве так бывает у живых людей? И кто тогда у неё за спиной?..
Он уже заплетал распутанные волосы в косу, а она всё пыталась продраться сквозь темноту - и собственный страх. Ничего. Будто у него не было и не могло быть мыслей в том виде, в каком она могла бы их воспринять.
Понимая, что время подходит к концу, она вынуждена была удвоить натиск и больше не старалась остаться незамеченной, одержимая единственным желанием: знать. Без эффекта. Разве что рука, опустившая заплетённую косу ей на плечо, в последний миг ощутимо дрогнула. И всё.
Она замерла, не решаясь обернуться, но, когда всё-таки справилась с собой, обнаружила, что на песке очевидным доказательством эффективности её усилий темнеют частые капли крови, а жертва этих самых усилий стоит у противоположной стены, запрокинув голову, чтобы остановить впечатляющее кровотечение из носа.
Вот как. Реакция на магию. Редкость. И совершенно ни о чём не говорит. И совершенно не объясняет, почему ей не удалось прочитать его. Если только... Подозрение, внезапное, как удар, заставило её забыть об осторожности. Он примерно её возраста, знает об их отличительных знаках, знает, кем был Лаэри в своей прошлой жизни, о которой тот сам иной раз пускал самые разные слухи. А ещё разбирается в травах и зельях, и она знает, кто мог его этому научить и от кого он мог бы унаследовать эту свою невосприимчивость к чтению мыслей.
Она встала и двинулась к нему, на ходу добавляя детали к почти сложившемуся образу.
Рассыпавшиеся по плечам волосы, длинные, наверное, до лопаток. Абсолютно прямые и абсолютно чёрные. Как у многих. И как у той, о которой она подумала...
Красивые длинные пальцы. Тонкие запястья. Руки типичного аристократа или...
Кольца нет, а полоска чуть более светлой кожи на пальце осталась. Только почему-то на левой руке. Все, кого она знала, носили на правой. Хотя это имеет смысл, если рассматривать кольцо не только как символ принадлежности к банде, но и как родовой знак. И забыть о том, что единственный, кто мог носить его по праву рождения, должен быть мёртв.
Должен... Дрожащий свет факела падал точно ему на лицо, и она наконец разглядела, какого цвета его глаза. Тёмно-синие. Просто лишнее подтверждение. Она уже и так поняла, кто перед ней. Так вот он какой, личный призрак Лаэри. Тот, чью смерть он никак не может себе простить. Живой. И бессовестный, напомнила она себе. Если и была в ней до этого мгновения хоть капля раскаяния в последствиях неосторожного волшебства, теперь это прошло. Какая-то часть неё уже решила, что случившееся - лишь малая плата за то, как он поступает со своими - и её - друзьями.
Она задумалась. Что она знает о нём? Не так уж много для того, кто занял его место. О нём не говорили - о нём горевали, и она не решалась задавать вопросы. Единственное, что было очевидно: его любили. А не принимали как неизбежное зло. Так было с ней.
Похоже, он наконец заметил её интерес, стёр оставшуюся кровь тыльной стороной ладони и взглянул ей прямо в глаза. Вот теперь она ясно видела то, что почему-то ускользало от неё прежде: как невозможно он похож на свою мать. И точно так же притягивает взгляд. Такие нравятся девушкам. И ей самой, как оказалось, хотя она никогда не придавала внешности первостепенного значения.
- Что ты здесь делаешь? - с трудом выговорила она, почувствовав, что начинает терять мысль. - Твоя мать...
Он покачал головой, прерывая её на полуслове. На какой-то короткий миг в его глазах промелькнуло нечто новое. Страх? Наверное, всё же нет, но было совершенно очевидно: то, что она его узнала, стало для него неприятной неожиданностью.
- Она знает.
Она перевела отчего-то сбившееся дыхание. Знает, что он жив, но продолжает делать вид, что его нет? Странно, конечно, но это не её дело. Не более странно, чем притворяться мёртвым, но и это её не касается. А вот то, как Лаэри изводит себя, пытаясь понять, где допустил ту самую, фатальную ошибку, касается. И ещё как!
- Есть много других людей, твоих друзей, между прочим, которые считают тебя мёртвым. По-твоему, они этого заслуживают?
Он молчал, но и не думал отводить взгляд, видимо, не чувствуя за собой вины.
- Жизнь несправедлива. Мы не всегда получаем то, что заслужили.
Голос его звучал ровно, и никакого намёка на раскаяние в нём тоже не было.
- Особенно ты, да? - Она отдавала себе отчёт в том, что откровенно нарывается на неприятности, но не могла, просто не находила в себе сил остановиться.
- Предположим. Что до этого тебе?
- Лаэри считает себя виновником твоей смерти.
И тут он всё-таки улыбнулся, зло, нехорошо, заставив её отступить на шаг.
- Кто сказал тебе, что это не так?
Она задохнулась от возмущения.
- Ты жив! А он...
- Он не нуждается в твоей защите. Все наши проблемы мы решим между собой.
- И когда это будет?
Он как-то совсем уж неубедительно пожал плечами.
- Когда-нибудь, возможно.
- Когда у тебя хватит смелости, да?! - Что это было лишним, она поняла ещё до того, как её окутала гнетущая, будто предгрозовая тишина.
- Смелости, говоришь...
Она видела, как сузились и потемнели его глаза, как дрогнули губы, а потом погас свет. Вернее, несколько секунд начисто выпали из её памяти, вытесненные волной всепоглощающего ужаса.
В себя она пришла уже в настоящей темноте. Ноги несли её по извилистому коридору будто и вовсе без участия головы, подальше от света и единственной надежды выбраться из проклятого подземелья. Но даже понимание происходящего её не остановило. Она просто не могла остановиться.

В колонках играет - Случайное
Настроение сейчас - Весна

Снег почти растаял, а солнце печёт так, будто хочет всех нас сжечь. В автобусах-троллейбусах народ дружно пересаживается в тень. Я сажусь на солнечную сторону. Слишком холодно было утром, и плевать мне на все коварные планы.

Город потенциально опасен. Резкий. Угловатый. Утренний. Опасны улицы и дома в той его части, где мне не место. Где "чужая территория". Опасны будто бы знакомые лица в толпе. Я не боюсь их, но не хочу случайных встреч. Всё в прошлом. Опасны воспоминания. О будто бы знакомых людях, ага... И что-то подсказывает мне, что выбор не велик: я могу прижиться в другом месте или умереть здесь. Или так только кажется.

И я ныряю в музыку. В каждую песню - как на дно океана. Мне страшно, но я отпускаю руки - и лечу. Мне страшно, но я ухожу - как под лёд - в непрозрачную глубину их ощущений и мыслей. А что там - кто знает? Как не знает никто, удастся ли вернуться назад тем, что был.

Но страх уходит, без сомнений. Меня не узнают и едва ли сумеют окликнуть. Ведь кто я? Я - никто. И зовут меня никак. А ещё я - Вилле, Дэйв, Мия, Саймон, Эрик, Мари или просто "тот шведский парень с обалденным голосом"... Может быть, поэтому иной раз так здорово быть мной. И кем-то ещё. Если вы понимание, о чём я.

В колонках играет - Charon - Rain
Настроение сейчас - ...

Цените своё одиночество. Оно прекрасно. Можно думать, можно мечтать, можно читать книги. Ходить туда, куда хочется именно тебе. Смотреть и слушать что угодно, не оглядываясь на мнение другого. В одиночестве мы познаём себя, становимся сильнее, начинаем понимать ценность собственной личности. Оно даёт шанс встретить именно того, кто лучше всех сумеет понять и полюбить именно тебя, а не то, что можно из тебя «сделать».

Люди, лишённые способности ценить одиночество, больше других рискуют «застрять» в случайных отношениях, которые изначально не стоят усилий. Не начинайте в 20 лет думать о том, кто подаст вам в старости воды. До старости, как это ни грустно, доживут не все. Зато каждый может прожить жизнь не с тем человеком из страха остаться одному. И едва ли хоть кто-то из вас станет по-настоящему счастливым.

Думайте не только о себе, думайте о том, кто рядом. Может быть, своим страхом вы тянете его вниз, не позволяя взлететь. Может быть, и ему страшно. Что будет с вашими отношениями без этого страха? Останетесь ли вы вместе, сказав друг другу правду? Не проверяйте, всё очевидно. И не сомневайтесь, вы заслуживаете большего, чем «как у людей». Вы достойны лучшего, чем «хоть какое-то». Надо просто верить. И прежде всего - в себя. Учитесь быть счастливыми в одиночестве. Это единственный способ стать счастливым с кем-нибудь вместе.

В колонках играет - Jack The Ripper
Настроение сейчас - Somewhere...

Я не знаю, где я была. Что делала. Я закрывала глаза – и становилось темно. Я засыпала и просыпалась, но мало что могу вспомнить из того, что происходило в наступившей темноте. А теперь мне снова снятся сны. Яркие, болезненные. Но это именно то, чего я хочу. Что мне нужно.

Мать, поджидающая меня в коридоре у моей двери. Пьяная. Улыбается. Зачем пришла? Тебя нет. Уходи обратно! Она молчит и продолжает улыбаться. Я молчу и прохожу мимо. Оставайся, если тебе так хочется. Но я не останусь рядом с тобой. Она бросается за мной, обнимает мои ноги… А я… ну что я могу сделать? Я продолжаю идти. У меня не осталось слов для неё. Отстань. Уйди. Оставь меня в покое. И всё. Страха нет. Есть раздражение из-за вынужденной задержки. Всё. Я не прощу тебя. Исчезни.
Некоторые говорят, что я чересчур жестока. Но у каждого своя трагедия. Будем считать, что эта – моя.
Я просыпаюсь. Неудивительно, что во сне досталось именно ногам. В реальности они торчат из-под одеяла и до невозможности замёрзли.

Набережная. Люди. Парень. Девушка. Кажется, она его сестра. Он улыбается, она смеётся. Невозможно представить, чтобы всё кончилось именно так, но тут у неё звонит телефон… Вернее, так думает она. Но это не телефон. И ни одно из новомодных чудес электроники, которые она одно за другим вынимает из карманов и сумки. Звук становится всё пронзительнее. А потом он находит это в нагрудном кармане её куртки. С виду похоже на банальную видеоигру, но это мой сон и кому как не мне знать, что здесь не так…
Не трогай. Брось в воду. Ещё есть надежда. Шанс. Кто-то подсказывает, что нужно крикнуть, но я не могу выговорить ни слова. Только бежать, бежать… Когда происходит взрыв, я уже далеко. Кажется, взрывная волна бросает меня на землю. Это уже не имеет значения, я в безопасности. Но что там осталось за моей спиной?.. Провал, провал…
Я как призрак брожу в толпе. Вокруг крики, шум, суета. Я как будто ничего не вижу. Ничего не чувствую. А слышу только себя, свой дрожащий голос, эхом отдающийся в ушах. Стихи, которых я, возможно, никогда не напишу. Но в силу своей чудовищной простоты так идеально отражающие неизбывную тоску по секундам, которых никак не вернуть… Слова звучат, но проходят мимо. Будто кто-то пишет их на тонкой бумаге огненными буквами, и всё сгорает. Обращается в пепел, прежде чем я успеваю запомнить хоть что-то. Ничего не остаётся, лишь обрывок. Я потеряюсь – и не найдусь…
Кто-то ищет меня в толпе, и не так уж важно, кто это. Пусть всё прекратится. Я протягиваю руки, и их сводит судорогой.
Я просыпаюсь. Пальцы не слушаются. Холодно. Мне катастрофически не хватает одеяла. В этом всё дело. А совсем не в том, чего я боюсь. Хотя боюсь, конечно.

Концерт. Бог его знает, кто там на сцене. Переполненный зал. Толпа пьяных рокеров. Посреди всего этого безумия… Дэйв целует Мартина. Ни фига себе фокус! Объяснимый в принципе. Ведь Мартин пьян до того, что почти не стоит на ногах… Мартин, но не я. И никакими словами не описать этот сумасшедший взрыв эмоций. Это невозможно. Но это происходит.
Секунда – и картинка меняется. Дэйв целует Питера. И это самое естественное из всего, что только может быть. Для меня. Вот оно, доказательство, - проскальзывает в голове. Эпизод, сто тысяч раз прокрученный в моём воображении. Наяву. Мне слишком хочется так думать, чтобы вспомнить о том, что это сон. Я даже готова согласиться с тем, что это видеозапись. Лишь бы не просыпаться…

Я есть и нет меня. Я могу быть любым. Всеми. Никем. И я не знаю, насколько я особенная, насколько обыкновенная. Я это я. Мне снятся странные сны, и я им рада.

В колонках играет - Sina ja Mina
Настроение сейчас - The same...

Никто и никогда не сможет объяснить, как, каким невозможным образом что-то бесконечно важное, важнее крови, бегущей по венам, и, кажется, даже самого воздуха, уходит в прошлое. Что нужно сделать, чтобы тебя разлюбили вот так, окончательно и бесповоротно? И мгновенно. Хочу ли я это знать?..
Любовь приходит будто ниоткуда... А куда уходит? Есть ли где-то в огромной Вселенной место, где она ждёт своего часа? Вечность, если надо. Даже если для кого-то эта вечность длится всего несколько часов... И их много для того, кого любовь до конца не отпускала никогда.
А потом она возвращается снова... Под другим именем, с иным лицом. Со своим собственным, совершенно особенным светом. За который можно убить. И умереть. И едва ли, кроме меня самой, найдётся кто-нибудь, кто поможет мне понять, почему всё именно так. Да и возможно ли это? Надо ли?.. Я не знаю. Я люблю.

В колонках играет - Kissin' Dynamite – Ready Steady Thunder
Настроение сейчас - ...

В колонках играет - Warrant - The Bitter Pill (acoustic)
Настроение сейчас - Autumn...

Мы что-то предполагаем. Что-то планируем. Куда-то спешим. Что будет завтра? А через неделю? А в следующем году? Или следующий год уже не наступит? Конец света и всё такое... Я вам скажу, что будет. Ничего нового. Всё с такой же катастрофической скоростью будут лететь дни и минуты, до неузнаваемости меняя места и лица, а в неизбежном финале и вовсе стирая их. Но это естественный ход времени и с ним не поспоришь. Меня смущает другое.
До недавнего времени мне почему-то думалось, что я всё же повзрослею. В голове появятся какие-то взрослые идеи, и мир я буду видеть совершенно по-другому. Ну да, как же... Жизнь полна обломов, и вот я как тот червяк, который считал себя гусеницей и думал, что однажды превратится в бабочку. А он червяк. Был червяком и червяком останется.
Ничего нового. Всё те же острые осколки мыслей, те же запахи, звуки, ощущения. Сны. Мир для меня не меняется. Ни в чём. Вот только я меняюсь для мира, и в этом состоит главный парадокс. И главная печаль.

В колонках играет - Crashdiet – Hot All Through The Night
Настроение сейчас - Waiting...

Думаю, для некоторых не секрет, что на этой неделе я гуляю. Ну гуляю и гуляю, делаю фотографии, нюхаю цветочки и всё такое. Вроде бы и не собиралась писать об этом, но, чёрт возьми…
Сразу оговорю два момента: я не гуляю там, где гуляют все, и хожу одна. Почему? А вы попробуйте выдержать мой ритм! «Пошли туда, а теперь сюда, а теперь снова туда. А тут постоим, а здесь просто необходимо сесть. То есть как домой?! Видишь во-о-он тот симпатичный домик на горизонте? Сходим, поглядим, а?» В лучшем случае. Кроме того, замечу любопытный факт. Когда я хожу со своей скоростью и нет никого, кто спрашивает, какого чёрта я бегу или еле тащусь, я могу пройти гораздо больше и гораздо меньше при этом устать. А теперь к главным «новостям».
Во-первых – и это сразу бросается в глаза – Москва сегодня представляет собой одну большую стройку-ремонт. И это вовсе не жалобы, а лишь констатация того, что всякого рода прогулки осложнены в частности раздолбанным асфальтом.
Вторая проблема – люди, половина из которых с ходу реагирует на тебя так, будто ты посреди ночи влез в окно их кухни в чём мать родила и теперь наворачиваешь вчерашний борщ прямо из кастрюли. А вообще одно появление в поле зрения среднего обывателя человека с фотоаппаратом означает всё что угодно: от сноса не совсем законно установленного гаража или (не дай Бог!) родной пятиэтажки до начала Армагеддона. Надо признать печальную истину: наши люди живут в страхе. И боятся они, прежде всего, перемен. Потому что перемен к лучшему здесь ещё никто не видел.
Отдельная категория пугающихся – женщины/старушки, выгуливающие во дворе детей/собачек. У этих пунктик на маньяков, которые только и ждут подходящего момента, чтобы уволочь выгуливаемого куда-нибудь в кусты и не будем уточнять что с ним там сделать. Спешу успокоить всех страдающих на эту тему. Я не люблю ни детей, ни их мам, ни собак. Потому что не очень-то доверяю и тем, и другим, и третьим.
А наша главная проблема – глобальный, не побоюсь этого слова, катастрофический недотрах. И не спорьте со мной, если вы не блондинка ростом немногим более полутора метров. Что это, интересно, за новая мода: заступать девушке дорогу? У парней это, между прочим, считается поводом для драки, так что полегче. На меня смотрят, мне сигналят из машины, ко мне тянут непрошеные лапы… Но с какого, простите, хрена?! Из-за цвета волос? Ну и что с того? Я блондинка, да, но не дура, которой тупо хватило денег на краску. У меня свои причины выглядеть именно так, и перекрашиваться я не собираюсь, хоть убейтесь. А что до «общения» со мной… идите-ка вы Битцевским лесопарком. Мне есть, с кем общаться, и в новых, с позволения сказать, собеседниках я не нуждаюсь. Особенно в таких. Не знаю, смотритесь ли вы в зеркало, но если вдруг заглянете, то едва ли увидите в нём того, кто мог бы мне понравиться. Лучший рецепт: отрастить волосы хотя бы до плеч и молиться. Да, обязательно молиться.
Особый привет всякого рода охранникам и прочим держимордам! Я оценила ваши усилия, знайте. Есть сорт людей, в которых тяга к холуизму переходит все пределы. Вы готовы охранять имущество, на которое никто и не думал покушаться, чтобы выслужиться перед тем, кто этого в жизни не оценит. Вы – псы, лижущие пятки хозяину, который на вас даже плюнуть побрезгует. Хотя я, наверно, оскорбляю собак. И только Дэйв знает, как я ненавижу заборы…
Однако несмотря на все минусы я ни за что на свете не откажусь от возможности ходить по этим улицам. Это такое непередаваемое ощущение… Есть места, где ноги будто не касаются земли, а дорога ведёт тебя сама. Есть места, где мир плывёт перед глазами, а внутри будто всё немеет, как от мощного обезболивающего. Это не один город, это много разных городов, построенных в разное время разными людьми, приехавшими из разных мест. Иногда будто слышишь их мысли, и тебя уносит так далеко… Это очень странно, странно даже для меня. Но это настоящее волшебство. А потому возьму на себя смелость дать совет всем тем, кому здесь не нравится. Уезжайте. Как угодно, куда угодно: хоть в Балашиху, хоть в Санкт-Петербург, хоть в Париж. Не представляю, что это за пытка: быть здесь, когда тебе это не в радость. Вы только зря мучаетесь, а этот город достоин любви, поверьте мне.
Кому-то наверняка придёт в голову вопрос, какой смысл в том, чтобы таскаться непонятно где, стирая подошвы на кроссовках. Смысл есть. Это не просто рекорд на дальность пройденного расстояния. Это своего рода путешествие, возвращение к себе, если хотите. Только моё время, чтобы всё обдумать, найти все ответы на все вопросы. Снова вернуть себя себе.
Жди меня. Я уже иду.

В колонках играет - ...
Настроение сейчас - Сan't save, can't change... still try

Страшно представить, как долго я тут не появляюсь… Ну зато теперь я здесь. И это абсолютно точно я, без тени сомнения. Не могу сказать, что за это время мне удалось так уж продвинуться в исследовании окружающей действительности, но кое-что всё же есть. И это «кое-что» мне досталось буквально из первых рук…
Люди боятся привязанности, это неоспоримый факт. Боятся, что кто-то станет нужнее, чем воздух. А потом уйдёт. Люди патологически ненадёжны. И больше всего на свете боятся патологической ненадёжности окружающих. Иной раз они способны на всё, лишь бы избежать настоящего чувства. Потому что это может быть больно, это требует усилий, и не каждый решится на такое столкновение с реальностью. И, конечно, проще отсидеться в безопасности, делая вид, что ничего не понимаешь, когда тебе «угрожают» реальные отношения с другим человеком.
Вот так обстоят дела. А для себя я точно знаю, что не перестану нуждаться в привязанности. В этом состоит моя несомненная слабость, но это я, без обмана. И собираюсь остаться такой. Просто буду почаще напоминать себе о некоторых правилах выживания. Самый требовательный к тебе человек уйдёт от тебя первым. Ревнивый сам даст повод для ревности. Но кто бы ни отвернулся от тебя, это не сделает тебя хуже. Ни в чём.

1 слушали 0 копий [+ в свой плеер]

Озарения не происходят просто так. Беспричинно. Кто-то должен дёрнуть за верёвочку, чтобы в тёмном чулане вспыхнул свет… Вот и ко мне пришло наконец понимание. Необязательно расставаться с кем-то со скандалом, чтобы написать такую песню. Достаточно, чтобы расставание было нежеланным. Чтобы ты отпускал кого-то, не желая отпускать и не в силах удержать рядом. Зачем писать такие песни? Чтобы крикнуть вслед что-нибудь обидное, когда все слова уже сказаны. Беги к своей мамочке. И оставь нас в покое. Не заставляй надеяться зря, это не нужно ни мне, ни тебе. И никогда не возвращайся. Чтобы снова не было так мучительно больно терять тебя.

В колонках играет - Blondie - Maria
Настроение сейчас - Думаю, в четыре утра здесь никто не оказывается случайно.

Знаешь, ни с кем до тебя не было так... Это с самого начала было полнейшим безумием, но это было прекрасно. Ты был прекрасен. Во всём... Слишком хорошо для правды. И для того, что в принципе могло закончиться хэппи-эндом.
Думаю, ты украл у меня никак не меньше пяти лет жизни, но о них я ничуть не жалею, поверь. Я никогда не забуду тебя. Я буду продолжать надеяться несмотря ни на что, каким бы глупым это сейчас ни казалось. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь поверить тебе снова и любить тебя так же безоглядно, как раньше. В конечном итоге, думаю, в этой жизни всё возможно. Если очень сильно захотеть.
Но сейчас я прощаюсь с тобой. Не в первый раз уже и вроде бы даже не во второй. Но ты не представляешь, как я хочу, чтобы этот раз не был последним...

Я хороню любовь свою
Там, где вода ласкает берег.
Волне и ветру отдаю
Всё то, чему уже не верю.

Я хороню тебя сейчас
Без отпущения грехов,
Всё то, что связывало нас.
И каждый взгляд, и каждый вздох.

Я хороню тебя во тьме,
Где тишина и звёздный свет,
И повторяю, как во сне:
Прости, назад дороги нет.

И ухожу, смиряя боль -
Как ветер в паутине крон -
На память унося с собой
Лишь эхо этих похорон.

11.01.2012

В колонках играет - Можно догадаться)
Настроение сейчас - Сменное)

Всё расплывается перед глазами. Даже с расстояния в пятнадцать метров невозможно различить в сумраке номер подъезжающего к остановке автобуса. Особенно когда на глазах застыли слёзы…
Отчего так? Всё происходит мгновенно, когда Now the world плавно перетекает в This time imperfect, переворачивая само представление о реальности. Всё ужасно. Мир несовершенен. Дэйви в отчаянии, кажется, он вот-вот заплачет. И я вместе с ним. Всё зря. Я потеряна. Мне некуда идти. Но и стоять на продуваемой всеми ветрами площадке у метро просто невозможно…
Это продолжается около четырёх минут. За это время успевает прийти нужный автобус и даже проехать пару остановок. Песня в плеере меняется – и это уж точно полнейшая неожиданность. Оставшиеся две остановки Кристус вопит о том, что он потерялся в Америке (в которой, вероянее всего, не был ни разу в жизни). Успешно заменяя оригинал и вполне натурально изображая дьявольский хохот. Я смеюсь вместе с ним, вспоминая, как он пьяный в падающем на глаза цилиндре пытается спеть её на сцене. И это всего через несколько минут после безоговорочного признания окончательного и бесповоротного несовершенства мирового устройства…
Ну что тут скажешь? Значит ли это, что у меня маниакальная депрессия? Возможно. Значит ли это, что я музыкальный маньяк без всякой надежды на излечение? Да, определённо. В моём плеере 983 песни, а это означает такое же число эмоциональных состояний. Смена которых происходит примерно раз в пять минут, а какое из них будет следующим, знает лишь случайная выборка розового плеера. Вот так.

P.S.: Этот пост для тех, кто ЛЮБИТ музыку.