Серый мир с бледно-желтым светом из-под шестиметрового потолка, склепная мраморность стен, бесконечность балюстрад и переходов, подземное царство мрачного Аида, тебе, тебе песнь моя. Льющаяся из нелепо больших наушников прямо в мозг, врастающая в станционный гул, в сосредоточенно-молчаливый людской поток, наполняет она огромные залы, крепко забитые снизу и величаво-пустые поверху.
Метро как огромный завод по штампованию человеческих душ, высасывающий радостные соки, а взамен насаждающий равнодушие и дурные мысли. Поднимаясь ли наверх, спускаясь ли вниз по эскалатору, разглядывали ли вы остальных, тех, что стоят на одном с вами конвейере? Вглядывались ли вы в лица, всего-то шесть лиц, шесть людей на сиденье напротив, как шесть образцов продукции вино-водочной фабрики? Замечали ли, что старые лица интереснее молодых; жизнь и подземка успели преподать им урок и зафиксировать пройденное в опущенных уголках губ, в морщинках у глаз, расходящихся, будто лучики неведомого солнца, в разные стороны? В дряблых щеках, в кончике носа, похожем на клюв больной птицы, в изгибе бровей - везде на лице сколько-нибудь зрелого человека читается история. Подумать только, вот стоят они – толпа индивидуумов, и волосы у них одинаково выбиваются из прически, развеваются, словно стараясь утащить голову вперед, в черную дыру туннеля, - а у каждого есть своя, неподземная, жизнь. И ни за что не догадаться, что вон тот – врач, а тот – писатель-самоучка, а та старая женщина до сих пор работает нянечкой в тридцать третьей больнице.
В подземке все фальшь и искусство – и мрачная каменность стен, и белесый свет из-под потолка, похожий на холодное небо в пасмурную погоду, и наклеенные улыбки тетенек на плакатах, и отблеск фар поезда от кафельной стены псевдосолнечного света. И словно напитавшись этой искусственностью, прилеплены по бокам переходов фигуры калек и старух, которым уже давно не подают копеечку даже Христа ради. Какой там Христос, если мы в Аидовом храме; если мы – не крупинки песка, рассыпающиеся поштучно, но единая жидкость, кровь в жилах огромного организма, единое целое, имя которому – толпа.