1 октября 2014 г., Информационное агентство "Росбалт"\

Андрей Кончаловский совершил символичный жест, отозвав свой фильм "Белые ночи Алексея Тряпицына" с выдвижения на премию "Оскар". "В последние годы я достаточно резко критиковал голливудизацию российского рынка и пагубное влияние коммерческого американского кино на формирование вкусов и пристрастий наших зрителей. В связи с этим бороться за обладание премией Голливуда мне кажется просто нелепым...", — объяснил он коллегам по цеху.

Этот поступок Кончаловского продиктован всей его жизненной и творческой позицией. В интервью "Росбалту" режиссер поделился своими соображениями о том, что происходит с Россией во времена нового противостояния с Западом и какой путь следует выбрать стране в будущем.

Андрей Сергеевич, ваше мнение: как западные санкции отразятся на российской культуре?

Мне тяжело принять всю эту волну негодования, которую обрушил мир на Меланию Трамп. Причем часто это делают женщины, которые до этого мне казались феминистками и вообще никак не были замечены в мизогинии. Мелании вменяют в вину модельное прошлое и фотографии без одежды, «отсутствие интеллекта» и «брак по расчету», применение ботокса и отсутствие вкуса и еще миллион всевозможных преступлений перед приличным обществом. «Трофейная жена» – это самое мягкое, что я слышала о ней.

Когда мы защищаем какую-нибудь идею, иногда в своей страсти выплескиваем младенца вместе с водой. Например, когда мы боремся за прекрасную феминистскую идею, что каждая женщина сама может решать, как ей выглядеть и как не выглядеть, что ей делать и чего ей не делать со своим телом и внешностью, то почему-то забываем, что женщина может выбрать тот самый ботокс, каблуки, узкие юбки и полную эпиляцию всего. Когда мы говорим, что важно разглядеть личность в женщине, то мы не делаем исключения для тех, чьи обнаженные фотографии мы могли где-либо увидеть.

В конце концов, все, имеющие интернет, видели обнаженную грудь герцогини Кэтрин Кембриджской и эротические фотографии бывшей первой леди Франции. Проводить связь между скромностью и душевными качествами свойственно скорее для христианской морали. Иудаизм тоже, конечно, прославляет женскую скромность. Но скромность специфическую – скорее, скромную гордость еврейской царицы, которая знает, что никакое обнажение и игнорирование формальных норм поведения не превратит ее в женщину менее достойную. Та же царица Эстер не только вышла замуж по расчёту, но и нарушила все нормы поведения еврейской женщины. И это не делает её менее праведной или менее царицей.

Адриана Имж

Год назад я поступила на учебу в один практический лондонский вуз. Среди прочих заданий нам необходимо было прочесть книгу одной из создательниц курса — обычная практическая книжка. Необычным в ней было только одно: все герои «по умолчанию» были в женском роде. Например: «И ваши клиенты могут быть разными. Одна из них, например, спросит вас о...» или «Та, кто придет к вам на супервизию, может не совпасть с вами в сфере этических представлений. Обязательно уточните у нее, что она думает по этому поводу».

Первые несколько раз каждое местоимение she (она) вместо привычного he (он) сбивало: мы говорим о какой-то конкретной женщине? Может, я пропустила начало кейса? Потом я привыкла. Нет. Не о конкретной.

Эта книга использует «она» по умолчанию. Да и будем честны, психолог чаще всего она. Психологиня? Психологесса? Психоложка?

Нам часто говорят, что мужской род в литературе — гендерно-нейтральный. Но это ложь. Каждый раз, когда мы читаем указания в духе «Клиенты женской консультации приглашаются с 8 до 13» (нет, это не беременные мужчины) или «Партнер премьер-министра задумался о карьере на телевидении» (нет, речь не идет о паре геев), становится понятно, что нет, это не нейтрально. Просто нас с детства приучают откликаться на «он» в тех случаях, когда в группе есть хотя бы один мужчина. А порой даже тогда, когда его в этой группе нет. Весь мир, в котором мы живем, описан в концепции, где человек по умолчанию — мужчина.