Как говорил покойный Лесин - мы в новом мире, господа,

но этот мир ужасно тесен: нельзя туда, нельзя сюда

Россия словно под арестом — настолько вырос наш престиж.

Мир стал таким опасным местом, что никуда не полетишь.

Я не пишу, молчу, пощуся, не вижу снов, не пью вина:

чего ни выскажешь – кощунство, куда ни сунешься – война.

Повсюду умысел злодейский, конец уютным временам,

сплошной театр военных действий – призыв, цензура, трибунал…

Стратег диванный откровенный пыхтит от имени отцов,

что Русский мир есть мир военный, и хватит жить, в конце концов!

Что ни скажи – начальство всыпет: лобзнул не так, лизнул не то…

Уже не вылетишь в Египет и в Крым не съездишь на авто.

Порядок смят. Явился хаос.

Проеден, кажется, стабфонд.

Где отдыхать? Наотдыхались!

Бери шинель, пошли на фронт.

Как говорил покойный Лесин – мы в новом мире, господа,

но этот мир ужасно тесен: нельзя туда, нельзя сюда…

Он полон драк и зуботычин, он вызывает дрожь и смех,

и страшно, страшно ограничен: в котором смысле?Да во всех.

Нельзя светиться над Синаем. Нельзя в Одессу – там враги.

Восток закрыт – мы там стреляем. Про Запад – думать не моги.

Законы времени жестоки, везде запретная черта:

порвет фанатик на востоке, а запад отберет счета.

Везде, везде от нас устали, везде запреты – от и до:

Париж не отдал нам мистрали, плюс там живет "Шарли Эбдо";

а посетитель англосакса – Британских дерзостных свинят –

подавно должен опасаться, что в госизмене обвинят…

На что нейтральны Берн и Цюрих, но Скрынник там уличена,

и как-то видно по лицу их, что не последняя она…

Само собой, поездки в Штаты, в альтернативный край земли,

буквально гибелью чреваты: пришел, увидел, унесли.

Средь этих заговоров черных у возбужденных русских масс

два только города опорных: один – Донецк, другой – Дамаск

В пространстве вражеском, холодном на что надеется Москва?

От нас ушли Париж и Лондон, но не изменят эти два.

Две новоизбранных столицы, два главных символа страны –

другие могут отвадиться, но эти будут ей верны:

среди бушующего хора, где слился с новым старый свет,

мы их последняя опора: у них альтернативы нет.

В России кто-то их не ценит, но мы усвоим жребий свой:

они со временем заменят все, что утрачено Москвой.

Японец, скажем, любит нэцке, француз – сторонник бурных ласк,

а мы найдем себя в Донецке, нам станет Меккою Дамаск!

Зачем учиться по-немецки, мол, по-английски утомясь?

Учиться будете в Донецке, лечиться съездите в Дамаск…

Мы оторвемся не по-детски, и нашей драки бурный хряск

оценят граждане в Донецке и седина твоя, Дамаск!

Мы отдадим Париж, Ривьеру, и Калифорнию, к примеру,

портвейн, самбуку и мадеру, – все, что Европа нам дала, –

за суверенность, честь и веру, и несменяемость орла.

Я допускаю, между прочим, что года, скажем, через два

"Довольно, больше мы не хочем!" – воскликнут Питер и Москва.

И Русский мир, как в доброй сказке, увидит сказочные дни:

в Донецке – дума.

Власть – в Дамаске.

А мы – на Родине. Одни.