Пражский крысарик

Когда Гагарин полетел в космос...

- С заработков отдавать будешь!
 Если бы Ника долго думала, она бы ни за что не согласилась на такое безумное предложение. Как, бросить детей-школьников на не совсем еще окрепшего после больницы мужа, уехать в чужую страну, не будучи уверенной, что там будет работа, не зная ни языка, ни обычаев. Но отчаяние женщины было так велико, что  было ей тогда не до размышлений, надо было хоть что-то делать, а больше делать было нечего. И она решилась, как в омут нырнула.
  Таких как она, отчаявшихся, набрался целый автобус. Жанна стояла напротив пыльного Икаруса, за мутными окнами которого маячили испуганно возбужденные   будущие горничные и сиделки, искала  среди них, потерянное, какое-то окаменевшее лицо подруги, вяло махала ей рукой, а в голове крутились невеселые мысли. Она считала, что поездка Ники - чистой воды авантюра. Что, хоть возраст у подруги далеко не юный, но вдруг ее везут не прислугой работать, а продадут в рабство в какой-нибудь бордель? А что, были случаи, и пятидесятилетних в секс-рабыни определяли, есть там извращенцы, а Никуша очень даже моложаво выглядит. А еще было очень тоскливо от того, что из шестерых подруг, во Львове осталась она одна. Потому, что Соломийка, Мика, как они называли ее с детства, уже год, как жила в Израиле.


……………………………………………………………………………………………………………………………..


 "Все, вот теперь, - думала женщина, - некому больше меня Жакой называть. Отныне буду я для всех только Жанной, даже не Жанной, а Жанной Сергеевной."
  То, что Соломийка, Мика, вдруг стала израильтянкой, было из разряда чего-то невероятного. Насколько знала Жанна, никаких семитов ни у нее в семье, ни у ее мужа не водилось. И вдруг, как гром среди ясного неба "Уезжаем!"
 - А как? Там же только для евреев?
 - Ну, - мямлила Мика, не глядя в глаза подругам, - оказалось, что у мужниной мамы  бабушку в девичестве звали Леа  Корех, а значит ее дочка, мама Виктора,  вполне может считаться галахической еврейкой. А то, что закон она не забывала, соблюдала кашрут, молилась каждое утро и по пятницам зажигала свечи, так это в суде под присягой подтвердили три свидетеля. И, хотя по мужской линии у них все украинцы, ее сын, Виктор Тарасович Пидгайный, тоже сто процентный еврей,  имеющий право на репатриацию.
 Потом призналась втихаря, что и ее хотели в правоверные записать, чтобы дети там байстрюками не считались, да денег не хватило.
  Когда уезжала, звала  подружек в гости приезжать, мол, теперь это просто стало, да какие уж тут поездки заграницу с их доходами, тут и по стране ездить и то не по карману!
  Так тогда думалось. Но жизнь продолжалось, и через несколько лет, когда Жанна съехалась с детьми, все как-то выровнялось, и доходы, и цены на билеты заграницу, и представления о зарубежных поездках. В Израиль, правда, билеты по-прежнему были недешевы, но зато путевка в Египет  на неделю стала вполне доступной. А там из Шарм-эль-Шейха до израильской границы уже рукой подать.
 Подружка в машине  ждала ее прямо на КПП, они с мужем там недалеко, в курортном городе Эйлат, на берегу Красного моря поселились. Встреча поначалу вышла немного не такой, как ожидала Жанна. Солоамийка все-таки очень сильно изменилась, хоть и осталась  милой да приветливой, но стала какой-то сдержанной, лихо водила машину (раньше за руль сесть боялась), пересыпала речь непонятными словами. Непривычной была и ее одежда, какой-то блеклый бесформенный балахон до пола с длинными, несмотря на жару, рукавами, и темный тюрбан на голове, полностью скрывавший волосы, и обилие бижутерии на шее и на руках. Входя в квартиру, она мазнула пальцами правой руки по небольшой продолговатой коробочке, прибитой к косяку, приложила пальцы к губам.
 - Это мезуза, там внутри кусочек свитка с текстом священного писания, - пояснила Соломийка, в ответ на недоуменный взгляд Жанны, - нам, верующим, положено, но тебе этого делать не надо.
 Просторная квартира друзей Жанну тоже удивила: белые стены, белый каменный пол, белые пластиковые жалюзи на огромных, во всю стену, окнах, расположенные почему-то горизонтально, белые кожаные диваны не у стены, а посередине комнаты. Ни занавесочек с оборочками, ни пестрых подушечек, из украшений лишь плоский черный экран на стене. Про такие телевизоры Жанна тогда, в начале века, только слыхала, а видеть не видела. И мобильные телефоны во Львове тогда только у богачей были. Надо же, как мало времени понадобилось, чтоб все эти вещи перестали быть диковинкой, и теперь уже израильтянка, приезжая во Львов, удивлялась, как дорого и стильно  одеты люди на улицах города, какие благоустроенные квартиры у ее друзей.
 А тогда Жанне было страшно ступать по блестящему, белому, похожему на лед, полу, поражало обилие бытовой техники на кухне, всяких там блендеров, микроволновок, тостеров-ростеров и тому, как подруга лихо с ними управлялась.
 Еще ее очень удивило, что, даже зайдя в квартиру, Мика не сняла свой тюрбан, а продолжала в нем ходить по кухне.
  - Соломиечка, а чего шарфик не снимешь, жарко ведь?!  - спросила Жанна, когда они уселись за стол.
 - Ну, во-первых, не так уж и жарко, не выше двадцати пяти градусов, не лето, апрель на дворе. Во-вторых, я теперь не Соломийка, а Шломит, но можно по-преднему Мика. И муж уже не Виктор, а Авигдор. Ты его вообще не узнаешь,  таким религиозным стал, что называется, вернулся истокам. Ну, и мне гиюр принять пришлось, а что делать?! Ой, как непросто это было, молочное от мясного отдели, все брахот и молитвы выучи, телевизор в шаббат не смотри. Из синагоги проверками замучили, в любое время могли прийти, посмотреть, все ли у нас кошерно, все ли по закону. Голову обнажить нельзя, первый этаж, глянет кто из соседей в окно, а я вдруг простоволосая, нехорошо! Ничего, прошли мы и это, Господь никогда не посылает  нам непосильных испытаний.
 Жанна осторожно спросила:
 - А твой Виктор, вернее Авигдор, он что, действительно так сильно уверовал? Во Львове он атеистом был, научный коммунизм в техникуме преподавал.
 - Да, приехали мы, как и большинство, гоями, никаких законов не признавали. Но знаешь, тут воздух такой, земля такая, намоленная, многие "хазар ле чува", возвращение к ответам , совершают. Нам по приезде хорошие люди попались, муж с ними спорил сначала, потом интересоваться начал, потом проникся. Все по закону, все по правилам, еврей, даже если он в галуте об этом забыл, всегда остается евреем.
 И пробормотав слова молитвы, она пододвинула Жанне угощение. Кошерная еда оказалась очень вкусной.






На следующий день стали прибывать гостьи, и к вечеру на просторном подворье, у ограды, уже стояла новенькая Тойота Каси, а рядом - видавший виды фольксваген Сони, взятый ей напрокат. Увесистый чемодан Шломит-Мики, набитый косметикой Мертвого моря,  втащил в дом один из ее многочисленных родственников, а легкую сумку приехавшей из райцентра Ники, выгрузил из машины немолодой таксист.
 Марийка(Мака), приехала с вокзала на рейсовом автобусе. Хотя выглядела и она вполне благополучно: плащик по моде, современная стрижка, макияж. И не поправилась, надо же, еще стройнее, чем в молодости стала! Сама Жанна вот уже много лет вела со своим телом ожесточенную борьбу за каждый лишний грамм, поэтому всегда ревностно примечала телесные изменения у ровесниц.
 Она с искренней радостью приветствовала каждую из прибывших, обнимала, обцеловывала, вела в гостевой домик, где для них были приготовлены комнаты, усаживала за стол перекусить с дороги, но серьезное застолье ждала их вечером.
 И вот торжественные, нарядные, с тщательно уложенными головками и вечерним макияжем на лицах, они сидят за старым, но таким крепким и надежным круглым (Мика отдала, когда уезжала) столом, накрытым вышитой скатертью, подаренной Касей еще в семидесятые, держат в руках бокалы из штампованного хрусталя местной фирмы Радуга, которые Соня оставила перед отъездом,и Ника, как самая голосистая из них, запевает по обычаю :" Многая лИта, лИта, многая литА…." Все тянуться бокалами, наполненными до краев, к Жанне, желают ей счастья, долгих лет жизни, а Мика, как привыкла, добавляет "До ста двадцати!" Кася озорно спрашивает:" А почему до ста двадцати, больше нельзя?"
 - Больше можно, меньше - нет! До ста двадцати потому, что это средний библейский возраст, наши праотцы столько жили, и нам не помешало бы. - Соломийка произносит эту фразу, одновременно стягивая с головы замысловато наверченный шарф. В комнате одни женщины, да и жарковато, зять Жанны не поленился, протопил хату. Ее пышные, от природы вьющиеся мелкими кольцами, волосы, хоть и стали цвета соли с перцем,  по-прежнему поражают густотой. Может и правда среди далеких пра... у нее были таки семиты?
  Жанна начинает усиленно потчевать гостей, и хотя едят все не чинясь и с аппетитом, видно, что Соня отдает предпочтение  свежим овощам, Кася налегает на разнообразные салаты, а Соломийка не притронулась к мясной нарезке. Свинина, не кошерно!!! Зато худощавые Ника с Марийкой метут все и только нахваливают. Как же Жанна приятно на всех них смотреть, каждый бы день собирала!
 После цветистых поздравлений и пожеланий разговор пошел о детях, о внуках, о том , что, несмотря на серьезный возраст, каждая из них живет интересной и полноценной жизнью. Соня в своей Америке таки стала бизнес-вуменшей, фабрику, таки доставшуюся в наследство от бездетного дяди, они давно продали, деньги вложили в одну процветающую компанию, где она -  одна из директоров. Сын работает вместе с ней, женился на мулатке, троих внучек ей подарили, все красавицы! И она показывает фото в телефоне. Правда, красивые девушки, высокие, стройные, с оливковой кожей и зелеными, Сонькиными, глазами.
 В разговор вступает Кася. Она тоже еще работает, в школе девочкам рукоделие преподает. Помните, как она еще в школе крестиком вышивала, какие кофточки из ниток Ирис вязала? В Польше ручную работу очень ценят, вот она, закончив педагогические курсы, в школе и устроилась. Марик, он теперь профсоюзный босс, а вот дети, закончив учебу, разъехались, один в Англию, другой - в Латинскую Америку. Неплохо живут, жаль навещают редко.
 - И мои глаз не кажут - подхватила Соломийка, -  Вроде и не далеко живем друг от друга, всего-то каких-то три-четыре часа езды, а по пол года не видимся, только скайп. В будни не приедешь, работа у всех, а в шаббат муж им не разрешает приезжать, нельзя за руль садится. А я по внукам скучаю, старшенький у нас в этом году в армию пошел.
 - Девочки, а я ведь уже прабабка! - со смехом произнесла Марийка.
 - Как прабабка?! - ужаснулась женщины.
 - Ну да, уже почти два года. У нас в семье все из молодых, да ранние, я сама в девятнадцать выскочила, дочка тоже, а внучка и вовсе в семнадцать родила.
 Она тоже вытащила из сумочки фотографии и пустила по рукам. На них смугловатый, узкоглазый юноша держал на коленях такого же узкоглазого младенца, другой рукой обнимал за плечи русоволосую девушку, точную копию Марийки в молодости.
 - Японец, что ли? - удивились подруги.
 - Туркмен, - со вздохом произнесла счастливая прабабушка, - у нас, в Подмосковье,  какому-то олигарху дачу строили, вот и захороводились.
 - И давно поженились?
 - Так вовсе не расписывались, ему вера запрещает! Да и сама она в эту Туркмению ни за что, бедность там страшная,  и третьей женой быть не хочется.
 - Как третьей, он же такой молодой?!
 - Ну второй, какая разница, наверняка ему дома родители уже невесту приготовили, там это обычное дело.
  - Надо же, словно не в двадцать первом веке живем, - женщины не могли прийти в себя. - А вы как в Подмосковье оказались, вроде в Казахстане служили, потом мы вам в Поволжье писали?
  - А вот, как муж демобилизовался, так там и осели. Домик у нас, сад хороший, я огород насадила, - она  произносила это с гордостью, - цветы кругом, приезжайте!
  - Ну, цветы и у меня есть, вон какой палисад,  - запальчиво отпарировала Жанна, - и что еще я там, у вас, не видала?
 - Да знаю я, чего ты ко мне ехать не хочешь, не любите вы нас!
 - А за что вас любить, за то, что Крым оттяпали да на Донбассе  сепаратистов поддерживаете? - привычно пошла в атаку, видно, Марийкины слова задели ее за живое, - Из-за вас украинцы  который год кровь проливают.
 - Крым наш! А на Донбассе российских военных нет! - так же привычно парировала Мака.
 - Конечно, войск нет, только те, кто в отпуске , - Соня иронично скривила губы, -  и почему-то, как только вы  гуманитарные конвои мирным жителям отправляете, так потом эти "мирные жители"начинают обстрелы.
 - Они такие-же мирные, как наши палестинцы! - поддержала подругу Мика. - И тем, и тем, эта война - мать родная, потому, что создавать они ничего не умеют, только воевать.
 - Да вы просто этим бедным палестинцам житья не даете, загнали всех за бетонный забор! - это уже Касина реплика.
 - Ага, за забор загнали, кормим-поим, деньги даем, а они нам, в качестве благодарности, ракеты Касам шлют!
 - Американские денежки, - Кася могла быть очень ехидной,- между прочим, своих у вас нет!
 - Ну, не знаю, что там палестинцы, а, если бы мы Крым не взяли, Америка бы там свои ракеты разместила, и Россия бы постоянно под угрозой завоевания была! - держала оборону россиянка.
 - Ой, я вас умоляю, кому надо вас завоевывать, если бы  вы кому-то нужны были, в начале девяностых всю страну, до самого Сахалина. без единого выстрела, голыми руками взять можно было бы. А Курилы японцы бы забрали, как вы, в наглую, Крым. И врете постоянно, голландский боинг сбили и не признаетесь!
 - И наш самолет с президентом, тоже у вас разбился! 
 - В вашем самолете пилот пьяным был, боинг Украина сбила, а ты, Мика, Соне поддакиваешь потому, что Америка вам деньги дает!
 - Давать-то она конечно, дает, но и требует за это не мало. Если бы не Америка, да  давление "европейского сообщества" - Мика кивнула в сторону Каси, - мы бы давно эту Газу одним ударом уничтожили.
 - Вот -вот, только и знаете, что уничтожать, понапридумывали оружия, продаете его тому же Арабскому миру, а  сами от него своим Железным куполом прикрылись.
 - На который, кстати, деньги вам именно Штаты дают - торжествовала Соня.- А вы, - обратилась она к Марусе, - японцам так Курилы так и не отдали!!!
 - Да что там Курилы, мы, поляки, до сих пор Львов назад получить не можем, который вы Украине в тридцать девятом подарили!
 - "Ей, я си тащщу" ( ой, я тащусь), на Львов они губу раскатали, - пришла очередь возмущаться Жанне. - а морда не луснет?!
 И тут она осеклась, увидав, как по все еще гладкому, почти без морщин лицу Ники,ручьями текут горькие слезы. Мгновенно забыв про спор, вспомнив о своей роли гостеприимной хозяйки, она кинулась к подруге.
 - Никуша, что такое, у тебя что-то случилось?
 - У меня родня в Макеевке, от них уже давно никаких известий. Я им, как могу,  помогаю, посылки отправляю, деньги тоже, только их не всегда хватает, чтоб на телефонную карточку положить, вот связи и нет. Пять лет не виделись, а они немолодые уже, свидимся ли? И в семье у них разлад, один сын за Украину воюет, другой  в ополчение пошел, что с ним будет, когда Донбасс вернут. Да и уцелеют ли оба? Вон, у нас в области, месяца не проходит, чтоб не хоронили погибших а АТО.
  Неожиданно и  Мика разрыдалась, да громко так, во весь в голос. Совсем недавно, при обстрелах, в числе погибших был и ее  близкий знакомый. Тогда четыре дня войны унесли жизни шести человек. Не слишком ли высокая цена за чьи-то амбиции?
 Начали хлюпать носами и все остальные. Они кинулись  обнимать друг дружку, говорили слова утешения, стараясь подбирать самые теплые.
 - Я почему завелась, - говорила сквозь слезы Марийка, прижимаясь к мягкому, теплому плечу Жанны, - на самом деле плевать мне на всю эту политику. И Крым мне не нужен, чего мне в нем, все-равно денег нет туда ездить. Но уж очень нас Украина обидела, можно сказать, просто от нас отреклась. Когда Союз разваливаться начал, казахи о независимости заговорили, нас, конечно, оттуда с контингентом  вывезли и запроторили в Поволжскую степь. У мужа ни лапы мохнатой, ни привычки зады лизать, вот и попали мы опять в глухомань, То еще местечко было! Там до пенсии пару лет и досидели, а когда муж, по возрасту, демобилизовался и поехали мы на родину, в Киев. Только там нас совсем не ждали.  Сказали, мол,  никакие вы теперь не украинцы, прописка у вас все эти двадцать лет  Российская была,  значит и гражданство теперь надо заново получать. И на пенсии не рассчитывайте, пусть вам их та страна платит, которой вы служили все эти годы. А кому мы служили? Сначала казахам, потом татарам, только все это, и Украина тоже, тогда одна страна была, Советский союз. И где он теперь, ау, ку-ку! Пенсии, конечно, ужас, как жаль было, но в сорок пять лет ее еще раз заработать можно, да только где? На хорошую работу-то не берут, старые мы для них. Пришлось опять в Россию ехать. Там пенсию платить не отказывались, но только в том случае, если жить там останемся. А если  Украину выберете, говорят, то пусть она вас и кормит. Вот так и вышло, что продали мы родительские квартиры во Львове, трехкомнатную "сталинку" в нашем с вами дворе и хрущевку мужа, еле-еле хватило на избушку за МКАДом. Муж военруком в школе пристроился, я - по хозяйству, детям, внукам помочь надо было, теперь вот правнука нянчу. Так-то вроде , все ничего, но вот с медициной  проблемы У меня с ногами беда, операцию делать надо, а с квотой все тянут.  У мужа сердце, не дай Бог прихватит, так скорую не дождешься в нашем медвежьем углу. То ли дело у вас, в Израиле, - кивнула она на Мику.
  - Ой, я вас умоляю, только не надо преувеличивать! Да, серьезные болячки лечить у нас умеют, с того света достанут, но со обычным гриппом или давлением мы никому не интересны. Приходишь к врачу,  он тебя даже не слушает, сразу направление на анализы. И, если они ничего не показывают, иди, гуляй, ты здоров. А  если у меня голова кружиться, если я падаю через день, так это мои проблемы, не их!
 - Вот-вот,, везде свои проблемы,  -  Марийка невесело покачала головой, вздохнула тяжело. - Вы на меня не обижайтесь, знаете, как нам телевидение мозги промывает, нет-нет, да и запоешь с чужого голоса.
    И тут Соня, опустив глаза, сказала как бы невпопад:
 - Девочки, а от меня Борис ушел, - ее пышная, не потерявшая с возрастом упругости (или это пуш-ап такой?) грудь высоко поднялась и опустилась.- Представляете, сказал, что устал жить с боссом, нашел себе тощую шиксу на Брайтоне, теперь шьет ей брючные костюмы с утра до вечера. Мне так за всю жизнь ничего не сшил, у меня, видите ли, фигура сложная!
 Она развернула плечи, изогнула гитарное бедро, которое с годами стало еще круче, прошлась пальцами по бокам, как по клавишам баяна.
 - Видали фраера, всех моя фигура устраивает, а для него она, подумать только,  сложная!
 - Так ты теперь одна?
 - Ну почему одна, - Соня вздохнула невесело. - Даже предложения делают, только я,  - всхлипнула она напоследок, - Борьку люблю.
 - И меня муж бросил. И еще мне, кажется, жить негде, - Ника распечатала новую пачку бумажных носовых платков.
 - Как?????  - подруги произнесли это хором.
 - А вот так! Легко! Я, когда из Италии в отпуск приезжала, дома, вроде все нормально было. Старший к тому времени с семьей отдельно жил, я ему первому квартиру купила, с мужем только младший. Видно было, что дом без женской руки, но вещи мужа, на удивление были в порядке, не то, что у сына. Я еще ругалась. смотри, говорю, у отца и пуговицы все на месте, и воротнички не застиранные, а ты, как беспризорник ходишь! А мальчик лишь глаза отводит, я думала, стыдно ему. Так вот, приеду я, всем подарки привезу, технику в дом, деньги, приберу все, наготовлю, и назад, за итальяшками судна выносить. А лет через семь случилась у меня оказия неожиданная, моя очередная синьора к родне в Черновцы поехала погостить, меня с собой взяла. Я и отпросилась на пару дней домой. Приезжаю вечером в наш городок, бегом бегу по улице домой, а навстречу мой благоверный с соседкой нашей, ну чисто два голубка.  Она - такая крутобедрая, яркая, на Соньку нашу похожа, а он ей что-то на ушко мур-мур-мур. Потом-то сын мне рассказал, что папашка , года не прошло, как к этой профуре ушел, только на время моего приезда возвращался, чтоб все шито-крыто было. На деньги мои, с таким трудом заработанные, жил, не брезговал.
 - А он всегда на пышнотелых западал, - неожиданно  вклинилась Соня, - еще когда вы поженились, ко мне клеиться начал, только я дурой прикинулась и к тебе приезжать перестала.
   - Точно, а я все думала, чего ты глаз не кажешь, обиделась, что-ли. - Ника плеснула себе  в бокал вина, выпила его залпом и продолжила:
  - Ладно, пережила.  Даже замену ему нашла, там, в Италии. Очень даже приличный синьор, не совсем старый еще, и не жадный. В будни я у бабки живу, а выходные вместе проводим. Замуж, сразу сказал, что  не позовет, семья против, но, если работу брошу, предлагает жить вместе. У меня теперь там вид на жительство есть, и пенсию, хоть и небольшую, но  за пятнадцать лет заработала. Ведь тут мне жить вроде как и негде, квартиры, которые на мои деньги куплены и обставлены, теперь сыновьями и их женами да детьми заняты, мне у там места нет. Зовут только погостить, и то не долго.
 Она опять налила и, никому не предлагая составить компанию, выпила.
В комнате повисла тяжелая тишина. Жанна, как хозяйка, лихорадочно думала, как исправить ситуацию. И, не придумав ничего лучшего, спросила:
 - Ник, а там, в твоей Италии, еще одного такого одинокого и не жадного синьора нет? Я бы к тебе в гости прокатилась!
 Подружки с облегчением выдохнули, повисшая в воздухе, тяжесть от Никиного рассказа рассеялась.
 -Да на кой ляд тебе эти макаронники, -  Маруся разлила остатки вина по бокалам, - не поздновато о женихах задумалась?  Девочки, представляете, а меня, у нас в поселке,  все баба Муся зовут!!!!
 - Ха-ха-ха, насмешила, баба Муся!  - женщины окончательно развеселились. - И, наверное, еще Паллна, да?
 - Точно! Я еще на пенсию не вышла, а уже так начали звать.
 - Это потому, что у вас пенсию рано дают. - загомонили все хором, - Везде после шестидесяти, даже почти в семьдесят,  а в России, как при Совке, в пятьдесят пять.
 - Ну вот, наконец-то Россию похвалили, - и опять хохот. Ника подняла бокал:" Ну что, за нас, нестарых и красивых!"
 - До ста двадцати!
 - Пошануемось!
 - Абись мо жили!
 - Во здравие, во спасение!
 Подружки выпили, основательно закусили, недавно пережитая стычка не лишила их аппетита. Жанна всегда очень вкусно готовила, мясные паштеты , рыба под маринадом, разнообразные домашние консервации.
 - А я, - сказала Мика, хрустя маринованным огурчиком, - уже давно ничего сама не делаю, и по буднями, и  в шаббат только готовая еда  из супермаркета. Из суперкошерного, конечно. Муж на этом кашруте совсем свихнулся, простого ему мало, двойной требует. А там цены, ой-ой-ей, как кусаются. Дети с внуками из-за его строгостей к нам редко приходят, они абсолютно светские.
  - И я, - подхватила Кася, кладя на тарелку еще один кусочек заливного судака, - тоже все из магазина, жаль времени на то, что никто не оценит. Марек, по-моему, вообще не замечает, что ест, его, кроме профсоюзной борьбы, в жизни мало что  интересует. И с сыновьями у него тоже не все слава Богу, мальчики оба средней руки предприниматели, так при встрече сплошные классовые разногласия!
 И опять общий хохот.
 - Ой, бабоньки, хорошо сидим! "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!"
  - Нет, нет, лучше нашу: "Давайте восклицать, друг другом восхищаться, Высокопарных слов не надо опасаться."  Девчонки, а помните, как мы все вместе на Грушинский фестиваль рванули? В семидесятом, что-ли? Или в семьдесят первом?
  Кася достала со шкафа гитару, провела рукой по струнам
 - Совсем рассохлась. - подтянула колки, - ну, ничего, еще разок послужит.
 - В семидесятом, - Соня всегда все лучше всех помнила. - В семидесятом мы на Грушинку попали. Это когда на Волгу в стройотряд завербовались, помните, деньги на джинсы заработать решили. Мы же хипповали тогда, а какой хиппи без джинсов! Тогда нас местные с собой и позвали. Это молодежь тогда так американцам носы утирала, мол, у вас Вудсток, у нас Грушинский фестиваль. Весело было!
 - Ага, - подхватила  Мика, - тогда еще помните, мы домой вернулись, тетя Ядзя Касю спрашивает:" Там что, людей много было?" А та ей:" Людей вообще не было, одни барды!"
  И женщины нестройным  хором затянули: "Давайте жить, во всем другу потакая, Тем более, что жизнь короткая такая."

…………………………………………………………………………………………………………………………….

 - О, уже поют! - мужчина оторвался от экрана компьютера, повернулся к жене и кивнул в сторону гостевого домика.
 - Похоже, у них там весело. Это что же, бабульки, может, еще и танцевать станут?
 - Непременно! Всегда раньше и пели, и танцевали, когда вместе собирались. Я хоть и маленькая была, а помню, как весело было. Нам, детям отдельно стол накрывали, в другой комнате, но мы все-равно за ними подсматривали. Как мама и тетя Соня рок-энд-ролл отплясывали, тетя  Ника бардовские песни пела, а тетя Кася ей на гитаре подыгрывала. Еще Мика и Маруся обожали шарады загадывать. Ты знаешь, что такое шарады? Вот и я приблизительно. А они это делали очень здорово, даже нам, малышне, нравилось. Потом мои друзья с семьями стали  уезжать и наша  дружба быстро закончилась. А они вот, - женщина тоже  кивнула туда, откуда слышна была нестройная песня, - до сих пор дружат. Ты вот со своими школьными друзьями часто встречаешься?
 - Да нет как-то, если только в городе увидимся, перекинемся парой слов и все.  А ты?
 - Та же история. Даже годовщину выпускного пропустили. - женщина вздохнула, - Видно, такая дружба - это привилегия дам прошлого века!
 Холон, Израиль, 2019г

Из года в год друзей редеет круг,
                И с каждою утратой сердце рвется


               





Моим подругам посвящается.   
От автора: Все герои в моей повестушечке - всего лишь плоды моей фантазии, что бы кому ни показалось. И их мнения далеко не всегда совпадают с мнением автора!!!


               
 
 - Надо сегодня пригласить Зоряну прибраться в гостевом домике. Мама позвала на юбилей своих подружек, и, представляешь, они все согласились приехать!
- А что тебя так удивляет, они же, наверняка, не один год  дружат, общие воспоминания, и все такое, может решат переночевать вместе. Опять же, какие развлечения в их возрасте, а тут такое шоу, семьдесят лет!
Муж осуждал свекровь за излишнюю, как ему казалось, для такого возраста активность. Ее, хоть и не частые, поездки в ближайшее и дальнее зарубежье, регулярные походы на бесплатные концерты и лекции, пешие экскурсии по родному городу,все это казалось мужчине  нелепой суетностью. Вон, вокруг дома земли сколько даром простаивает, насадила бы там огородик, выращивала бы какую-никакую зеленушку, огурки-помидорки, картошечку. И время веселее идет, и семье прибыток. Его мама, когда жива была, так даже курочек держала. И козочку! А теща, как молодуха,  все никак не угомонится.
- Так приедут не те, с кем она сейчас дружит. Это ее подружки еще тому двору, где она с родителями жила. Сто лет их не видала, а тут вспомнила и  всех позвала, представляешь? И они, что самое удивительное,  абсолютно все согласились приехать. "Три чверти до смерти", а туда же. Так что, без домика нам никак не обойтись.
- Ладно, я, по дороге на работу, зайду к соседке, договорюсь насчет уборки. И все-таки, не пойму, чего тебя так их приезд напрягает?
- А ты хоть знаешь, откуда они к нам пожалуют? Там такая география: Россия, Польша, Италия, Израиль, Штаты! Представляешь, "все флаги в гости будут к нам". Так что, железяки свои во дворе тоже по прибирай, а то перед заграницей неудобно.
- Да уж, "...и запируем на просторе". - мужчина озадачено почесал затылок. - Ладно, приберу, но не потому, что стыдно. Не дай Бог, этот "нафталин" споткнется, еще ноги переломает.
  У Жанны и в мыслях не было подслушивать разговор дочери с мужем. Просто она сидела на лавочке под едва прикрытым окном, пила кофе и любовалась восходом солнца над чудом уцелевшим островком леса недалеко от их дома. В первые дни осени этот вид  был особенно красивым, многих деревьев увядание еще не коснулось, зелень листвы была сочной, насыщенной. А вот у иных листва  уже тронулась желтизной различных оттенков, от густо-лимонного до цвета старого золота, переходящего в густо-винный багрянец
"Надо же, "нафталин", - с невеселой усмешкой подумала она, - а сам-то ты кто? Вот-вот полтинник стукнет, макушка вся лысая, пивной животик, тебе уже место в автобусе уступают, а туда же."
Ворчала она по инерции, понимая, что, вообще-то, зять прав, для следующих поколений и она, и ее ровесники, все они реально "нафталин", как-бы не хорохорились, не надевали кроссовки и джинсы, не стриглись почти под "ноль", и даже татушка на щиколотке правой ноги ничего существенно не меняет. Дамы прошлого века!                ………………………………………………….

  Гостевым домиком уже несколько лет, с тех пор, как ушли в мир иной родители зятя, называли старую постройку.  Дочь вышла замуж за парня из предместья, и, как принято было в Советские времена, молодые сразу решили строиться рядом с домом родителей, благо места во дворе было достаточно. Имея жилье в городе, особенно не спешили, появятся деньги - строят, нет - работа стоит. В конце восьмидесятых, когда такие надежные, такие стабильные советские рубли стремительно стали обесцениваться, засуетились, каждую лишнюю копейку вкладывали в стройматериалы, у родителей в долг просили. Жанна какие-то копейки дала, но у нее на сберкнижке ничего существенного не было, не приучена она была запасы делать. Вот у сватов денежка водилась, но они категорически пошли в отказ : "Вам что, жить негде? В городе с тещей живете, у нас в хате комната для вас всегда приготовлена, зачем вам сейчас эта летняя кухня? Когда достроите, тогда достроите!" Все увещевания, что, если , не дай Бог, грянет денежная реформа(а об этом все чаще поговаривали), все пропадет, разбивались об аргумент:"Когда в сорок девятом году реформа денег была,у нас те деньги, что на книжке лежали, так все до копеечки сохранились!"
 Видно, в сорок девятом году у правительства хоть какая-то совесть была. Последние советские "слуги народа", без всяких "с позволения сказать" залезли не только в чулки и банки с крупой, надежные сейфы граждан СССР, но и почистили практически подчистую все сберкнижки. А то, что удалось как-то сохранить, с милой улыбкой, отобрали всякие МММ.
 Дети были мудрее родителей, все вкладывали в дом. И, если поначалу задумывался небольшой домик, называемый на селе "летняя кухня", то, в процессе, решено было строить серьезный двухэтажный дом. Строили долго, не год, не два, лет пять наверное, а то и больше. До сегодняшнего дня в жизни много чего произошло, республика стала независимой страной, хотя совсем недавно слегка уменьшилась, город - наоборот, сильно вырос. Так сильно, что  деревенские родители мужа неожиданно стали горожанами. И дочка с мужем  стали обладателями прекрасного особняка в городской черте. Правда, чтоб сделать из типового сельского домишки удобное жилье, пришлось продать городскую квартиру и снова жить вместе с тещей.
  Конечно, Жанне пойти на такой вариант пойти было не просто. Она провела не одну бессонную ночь в размышлениях, стоит ли ей продавать, пусть и небольшую, но такую уютную, почти в центре города, квартирку и переезжать  в особняк дочери, практически на окраину. Шли дни, недели, месяцы, а она все тянула, не давая ответа.
 Девяностые все решили за нее.  Не стало постоянной работы, пенсия крошечная, не о чем говорить, на коммуналку и кефир с трудом хватает. Еще разговоры пошли, что то и дело одинокие пенсионеры стали в массовом порядке стали умирать, а квартирки их, ни с того, ни с сего,  по завещанию, не семьи, а чужие люди получают. И все, вроде, законно, не придраться, по волеизъявлению усопших.  Вот это как-то подстегнуло: " И дочери доброе дело сделаю, и свою жизнь облегчу. А что, если надо, помогу по хозяйству, за внуками пригляжу, авось не подеремся. Жили же мы вместе. Вот и сейчас, опять язык на привязь, глазки в пол. Обойдется!"
 Не сразу, не вдруг, но как-то все устаканилось. Тем более, что ее помощь очень скоро понадобилась. Сваты прихварывать стали, они и годами постарше были, и с твердыми социалистическими принципами, потому перемены в стране им очень тяжело давались. Как же так, вроде и своя власть, а жизнь все сложнее и сложнее. Фабрика, где они оба работали, закрылась. начальство сказало, никому ваши трусы и майки не нужны. Да как не нужны, когда в магазинах шаром покати?! А на стадионе , где теперь и по будням, и по воскресеньям шумит-гудит вещевой рынок,  китайские носки, которые после первой же стирки в тряпку превращаются, по бешеной цене с руками отрывают. В гастрономе тоже пусто, а в палатках мясная нарезка - сто грамм по цене целой курицы. Дети как-то раз взяли к празднику, из чего только ее делают, никакого вкуса, один запах. Карманники в открытую сумки режут, а милиция их ловить не дает: " Ошибочка у вас вышла, этот рядом с Вами не стоял, Вас другой кто-то порезал!" Очень, очень  бедно люди жить стали, но рестораны - на каждом шагу, и вечерами все битком набиты.  В них, по большинству, молодежь гуляет, бритоголовая, в кожаных куртках и турецких свитерах . Сват как-то такой свитер в комиссионке увидел, обомлел - годовая пенсия! Как тут не загрустить.
 После того, как в какой-то мутной фирме, обещавшей своим вкладчикам золотые горы, пропали и те крохи, которые от государства удалось сохранить,  сваты вовсе поникли.  Ведь говорила же им Жанна, предупреждала, уж если есть копейка на черный день, купите что-ли доллары, если детям отдавать опасаетесь, это вернее как-то. Нет,  не послушали: "Мы ведь внукам помочь хотим, тут такие проценты дают!" Проценты, и правда, платили огромные, месяца три наверное.  Потом директор фирмы, молодой парень, повесился, и, вроде, уже никто никому уже ничего не должен, жалуйтесь хоть Господу Богу. Времена такие были. Молодежь - кто в рэкет, кто на базар, а кто послабее, те пить начинали. Ровесники Жанны крутились колбасой, там полы помоют, там за детьми, за стариками ухаживают,за смешные копейки, а то и в палатку, по двенадцать часов на жаре да на морозе торговать. Старшее поколение просто  тихо уходило. 
 Не прошло и трех лет, как домик опустел и его стали называть "гостевым".
  Сама Жанна это смутное время пережила не так тяжело. Деньги она не потеряла, нельзя же потерять то, чего у тебя нет! Но жить , конечно, туговато было: гречневая каша, как праздничное блюдо, рагу из кабачков, в изобилии вызревавших у сватов, отбивные из грибов-зонтиков, росших в лесопарке на окраине города. Как с детьми съехались, тогда, конечно, полегче стало, коммуналку-то платить не надо,  теперь пенсии ей вполне хватало на скромные нужды. Еще и подрабатывать удавалось,  торты она знатные пекла, всем друзьям нравились. Вот, нет-нет, да придет заказ на маково-ореховый, "наполеон" или "пьяную вишню",  к дню рождения, на Новый год, а то и на свадьбу. Еще торт  "Дрова на снегу" хорошо шел, с фруктами.  Появилась денежка и на подарки родным, и на обновки, и на кофе с подружками сбегать.







  В подружках у нее никогда недостатка не было. А как иначе, она же в этом городе с рождения живет. Садик, школа, институт, работу несколько раз меняла, везде люди хорошие встречались. Такие, которых терять жаль. Поэтому дни рождения по целой неделе отмечала, никакого стола не хватит чтоб усадить сразу всех подруг. Да еще и с мужьями!
 Позже, когда муж завербовался  на БАМ, на заработки, да  и не вернулся, подруг она стала уже без мужей звать. Вроде как, им в бабском коллективе скучно будет. На самом деле, хоть и не стремилась она к статусу мужней жены,  но чужая семейная стабильность немного ранила, подбешивали счастливые семейные пары, даже если точно знала, что счастливыми они и не были.
 Никто из знакомых на присутствии мужчин и не настаивал, к ситуации Жанны относились с пониманием. Многие знали историю ее замужества: влюбилась в веселого красавца, за которым пол института девчонок увивалось, проявила такую недюжинную активность, окружила парня такой заботой и любовью, что ему и деться было некуда. Любое желание в пять секунд, любой каприз, и при этом, ни упреков, ни претензий, кому не понравится?! Опять же, городская, с пропиской, у родителей какая-никакая, а квартирка имеется, связи, хоть и не в торговле, но полезные.
 Короче, как Жанна забеременела, так они и расписались. И, надо сказать, неплохо поначалу жили. Если бы не патологическая страсть к вранью, если бы не полное равнодушие к книгам и театру, если бы не развеселая компания у мужа на работе, могли бы и серебряную свадьбу справить, а то, глядишь, и золотую. Не случилось. То, что раньше казалось достоинством, со временем начало Жанну раздражать. Особенно доставали друзья - любители выпить, которым отказать муж, ну, никак не мог. Как отказать, они же его уважать перестанут! Другому, может и ничего, погулял, покуролесил бы, да и присмирел, а этот слаб оказался, затянула его злодейка с наклейкой. Через несколько лет после женитьбы, со этой же компанией, завербовался на БАМ, да там у погиб. Не трагически, как рассказывала Жанна дочери, а просто глупо замерз по пьяному делу где-то в лесу. А может и не замерз, убили, мало ли там шпаны тогда крутилось. Его  нашли-то не сразу, а через года полтора, до этого без вести пропавшим считали, Жанне даже пенсию по потере кормильца платить отказывались.
 Узнав, что мужа уже больше нет, нельзя сказать, чтоб женщина очень убивалась. Страстная любовь к нему еще на первых годах замужества куда-то испарилась, а за эти два года она уже привыкла быть самостоятельной. Тут и удивляться было нечему, полюбила она броского, остроумного парня, заводилу в любой компании, острослова и дамского угодника. А жить пришлось с ленивым и безруким бабником. Шутки его быстро приелись, остроты давно не казались  смешными, а усиленное внимание к женскому полу так просто возмущало. Деньги супруг зарабатывал неплохие, но тратил их так бездумно, что порой молодая пара перед зарплатой еле концы с концами сводила, ни отложить, ни купить что-то серьезное никак не получалось.
  Оставшись одна с дочерью, Жанна вдруг обнаружила, что прекрасно со всем справляется   Если в доме что-то ломалось, звала мастера, мебель передвинуть сосед помогал, а проблему, где провести отпуск она и раньше сама решала. Несмотря на то, что одной зарплатой стало меньше, шкатулочка, куда она деньги складывала, теперь никогда не пустовала. И, что не мало важно,  всегда находятся желающие развлечь молодую вдову без претензий. Претензий у Жанны не было, о замужестве у нее сохранились не самые приятные воспоминания.
 Поначалу знакомые пытались ее с кем-то сосватать, с братьями, с одноклассниками, с дальними родственниками, бывало и с папашами знакомили. Кто по доброте душевной, а кто и не без интереса, чтоб себе метры освободить. Но тут Жанна ухо востро держала, она себя уважала, и другим не давала забывать об этом.
  Вот так и вышло, что свой семидесятилетний юбилей она будет встречать в сугубо дамской компании. Внуки далеко живут, раньше следующего лета не появятся, а зять в расчет не шел, он на любом застолье уже после первой рюмки, под предлогом занятости, уходил к себе в кабинет, у него от бабских, как он говорит, разговоров мигрень начинается. Ага, а как под водочку с приятелями армейские истории вспоминать, так никакой мигрени? Тридцать лет, как отслужили, каждый раз одно и то же вспоминают, а ржут, словно первый раз слышат !
  Праздновать юбилей Жанна, как всегда, решила в несколько этапов. Сначала, в скромной столовой рядом с домом, с бывшими сослуживицами. Там будут торжественные речи, цветистые тосты, непременно витиеватый адрес в тисненой папке из бордового дерматина, все, как положено по протоколу. На столе оливье, селедка под шубой, салат из крабовых палочек, роскошные торты, все самой Жанной приготовленное и выпеченное. На следующий день с институтскими подружками пойдет, как говориться, " на каву и до кавы"(пить кофе и не только). Там они уж, конечно, вволю повеселятся, вспоминая молодость, подтрунивая друг над другом, беззлобно перемывая косточки общим знакомым. Будут еще встречи по двое, по трое, , но это так, по мелочи, без серьезных посиделок. А вот завтра, завтра произойдет самое волнительное, самое интригующее, от чего сердце сначала замирает, а потом начинает биться часто-часто, и в голову приливает кровь. Завтра за одним столом соберутся ее самые давние, самые задушевные подруги, с которыми, так уж вышло, они вместе не садились за один стол уже очень, очень давно
Порознь, конечно, общались, даже в гости друг к дружке, хоть и редко, но приезжали. А чтоб вот так, все вместе, да на несколько дней, такого давно не было. В том, что так случилось, ничьей вины не было, просто раскидала их жизнь, да не по городам и весям, а по разным странам, и даже не всегда дружественным.




 Когда-то, страшно подумать в каком году, в одном городе, на одной улице, в одном дворе жили-были шесть девочек. Дом во дворе был не один,  целых четыре, стояли они друг против друга , как стороны прямоугольника, а посередине был зеленый скверик с лавочками и  детской площадкой. Дома эти предназначались для семей военных, которые служили неподалеку. Поэтому и  порядок во дворе тоже поддерживался строгий, как в военной части. Мамочки из женсовета выпускали дворовую стенгазету, с непременной передовицей о предстоящем государственном событии, написанной красными чернилами, и заметкой "они позорят наш двор", написанной чернилами уже черными, ревностно следили за чистотой в подъездах, регулярно собирали жильцов на субботники по благоустройству двора. В одном из домов была небольшая библиотека, в другом - "Красный уголок", где можно было играть в дождливую погоду в пинг-понг, в шахматы-шашки, читать подшивки газет. А еще во дворе постоянно организовывали веселые праздники для детей.
 (Недавно Жанна заходила в туда, навестить старенькую подругу мамы. Вроде, все, как раньше, те же дома, тот же двор, из открытого окна пахнет гороховым супом, и на площадке дети, как раньше,  резвятся. Но скверик что-то сильно поредел, лавочек не стало, как пояснила знакомая: "Чтобы всякие наркоманы не собирались!", цветов в палисадниках под окнами мало. Может, просто потому, что осень?)
  На одном из детских праздников и познакомились Мака, Мика, Жака, Сока и Ника. Такие они себе прозвища придумали, от имен Маруся, Соломийка, Соня, Жанна и Вероника. Шестая, Катюша, осталась Касей, как звали ее дома. Потому, что все понимали, "Кака" называть девочку не очень красиво.
 Познакомились они и как-то сразу подружились. Да не на день, не на месяц, на долгие годы. Вместе и в садик ведомственный, ходили, и школе в одном классе все десять лет отучились, и в институты в один год поступили, правда, в разные. Ведь что интересно, такие разные девочки, с несхожими взглядами и пристрастиями, а за столько лет ни разу всерьез не поссорились, никто никому не завидовал, никто ни у кого кавалера не увел, никакой мелкой пакости не подстроил. Скажете не бывает? А вот и бывает!
 По мелочи-то они конечно могли повздорить. Например до хрипоты спорить кто лучше, фигурист Эммерих Данцер или его соперник Вольфганг Шварц ( Боже, кто теперь помнит эти имена?!!!) Или еще, стоит ли прорабатывать на комсомольском собрании одноклассников, жестоко подравшихся прямо возле кабинета директора школы. "Поступок хулиганский" - говорила одна. Другая не уступала: "Дрались-то они по идейным соображениям!" Какие-такие идейные разногласия могли быть в шестидесятые у двух подростков, Жанна уже и не помнила. Идея у них тогда у всех была одна, полная победа коммунизма во всем мире. Анекдоты про правительство в шестидесятые  еще открыто никто не рассказывал, только про мужа, вернувшегося из командировки. Хотя Хрущева уже  не любили за "кукурузное дело", но над Брежневым пока не смеялись в открытую.
  Обиды, конечно,  между подружками были,  и, как казалось,  не шуточные:" Вы в кино пошли, а меня не позвали!" "Так ты же сказала, что про войну не любишь." "Ну и что, да, я бы отказалась, но вы-то не позвали!" Или:" Ты опять первой дала Каське списать, а она такая копуха, я еле успела после нее. В следующий раз я первая в очереди." "Так Кася тогда не успеет!" "Ты кому больше подруга, мне или этой копухе Касе?!"
 Но, в итоге, как-то все налаживалось, успокаивалось, дружбу не ничто портило.
  Первой потерей в их компании была Катерина, Кася, как звали ее родные и друзья. То, что в семье у девочки есть польские родственники, было известно всегда. Во-первых, Касину маму звали  очень красиво - пани Ядвига. Правда, дворничку из соседнего двора тоже звали пани Ядвига, но какая там она "пани", у нее не было ни таких красивых заграничных платьев, ни туфель, какие присылала родня Касиной маме.  И подружкам на дни рождения Кася не сбрасывалась по рублю вместе со всеми, а дарила от себя то модную заколку для волос, то дефицитный "цветочек" теней фирмы Поллена, привезенные родней. Во -вторых, эта самая родня все-таки иногда приезжала в гости, и даже вела странные разговоры о том, что, безусловно, во Львове все очень красиво, но "За Польщи" все-таки было лучше. И еще будет! 
 Так вот, когда Кася отучилась три курса в институте, родня позвала ее в гости,  в Краков, благо времена тогда наступили довольно лояльные. Такие, что Польша у местного населения даже и зарубежьем-то не считалась. В городе каждый пятый имел родню по ту сторону границы, молодежь щеголяла в огромных круглых очках с нежно-голубыми или розовыми стеклами, привезенных "из-за бугра"  и твердила, что "курица не птица, Польша - не заграница." Девушка родню в Кракове навестила, очень ей там все понравилось, но главное, там понравилась она. Не всем одинаково, но одному молодому человеку, пятиюродному племяннику сестры двоюродной бабушки ее мамы так очень даже! И вскоре он приехал к ней в гости. Потом она к нему. Потом опять он к ней. Потом они поженились,  и, когда Кася закончила учебу, она перебралась к мужу.
  Сказать, что подружки огорчились, не сказать ничего. Кем-то даже была произнесена подслушанная у взрослых фраза "по-хорошему похоронили". На сказавшую зашикали: "Совсем сдурела, да до Польши рукой подать, туда запросто съездить можно, даже если там родственников нет. Просто надо собрать кучу документов, получить разрешение в горкоме комсомола, накопить денег да и поехать. Я слышала, одна девушка, секретарь комсомольской организации на каком-то заводе,  так ездила пару лет назад. А письма писать, так вообще хоть через день, пусть не каждое, но одно из десяти точно дойдет!" Поначалу Кася и правда им писала, передавала с оказией всякие девичьи радости, тени, пудру, тональник. Потом родила, и письма стали редкими. А потом случилась "Солидарность" и поляки стали врагами СССР на долгие годы.
  Возобновилось общение уже в конце восьмидесятых. Жанне как-раз  очень повезло, ей , по случаю, досталась горящая  путевка в Закопане, а там до Кракова два часа на автобусе. По старому адресу без труда разыскала подругу, очень уж она не любила терять друзей.
 Сказать, что встреча была радостной, не сказать ничего. Женщины, тоненько повизгивая, то и дело бросались обнимать друг дружку, тискать, щипать, вытирали намокшие ресницы и болтали, болтали без умолку. Им было что рассказать, столько событий за эти годы произошло, и с ними лично, и в их странах.
 Жанна,  максимально иронизируя и подшучивая над собой,  чтобы не испортить мажорного настроения, поведала историю своего неудачного замужества.  Хорошо зная подругу и прекрасно поняв, что кроется за легковесными фразами, Кася не стала кривить бровки домиком, просто ободряюще приобняла ее и чмокнула в щеку.
  Одновременно, не прерывая беседу, она накрывала на стол. Вытащила из шкафа невиданную Жанной роскошь: баночки с крошечными огурчиками, круглыми, как пуговицы, грибочками, консервированной кукурузой, из холодильника - уже нарезанную колбаску, ветчину, сыр. Но на тарелочки положила всего по пару штучек, никаких тазиков с салатами и блюд с нарезкой. Немного хлеба, початая бутылочка вермута, крохотные чашечки дивно пахнувшего заварного кофе. Да, видно небогато живет в этой загранице!
  Рассказывая о себе,  Кася тоже старалась не сильно драматизировать. Но у нее это плохо получалось, чувствовалась накопленная за годы усталость. Нет, в семейной жизни все как-раз ладилось. Они с мужем по-прежнему любят друг друга, дети, слава Богу, в порядке, и учатся хорошо, и послушные. Тут другое, что называется, пришла беда откуда не ждали.
 - Представляешь, мой тихий , мой покладистый Марек оказался бунтарем по натуре, да еще и борцом за справедливость!  Он, еще учась в институте , постоянно попадал в различные "халепы" (неприятности) вместе с другими членами студенческих организаций. Из-за этого, конечно же, потом начались проблемы с работой. Хорошо, хоть не посадили. С большим трудом,  устроился ассистентом в университет, и я облегченно вздохнула -  такое хорошее место. Но он и  там не успокоился, стал сначала участником Студенческого комитета солидарности, потом присоединился к самой "Солидарности". И, естественно, опять остался без работы. Про то, что у нас творилось в восьмидесятые, ты наверняка слышала?
 - Ну да, - Жанна смутилась. Слышать-то слышала, но совсем не одобряла. Тогда они на работе все вместе осуждали этих зажравшихся, с их точки зрения, поляков. Ведь даже по сравнению с Западной Украиной, в который жилось намного сытней и свободнее, чем в большинстве регионов Советского Союза, поляки жили намного лучше! Их легкая промышленность шагала в ногу со временем, государство, вроде, не сильно давило на село, да и частное предпринимательство не гнобили так, как в Союзе. Чего этим "пшекам" еще надо было?! Так нет, против коммунистов, законной власти, пошли.
  (Буквально через несколько лет, когда пресса, не скрывая и не приукрашивая, стала освещать события тех лет,  Жанна реально ужаснулась своей наивности и  глубоко раскаялась во всех  своих заблуждения. Но тогда, в 1989 она абсолютно искренне считала себя в праве осуждать тех, кто недоволен таким правильным, таким справедливым строем, как социализм.)
 - Так то, что вы знали - это цветочки, - продолжала подруга, - когда начались все эти  демонстрации и забастовки, по улицам страшно стало ходить. Мы с маленькими Влодеком и Сташеком сидели дома и в страхе ждали, вернется ли наш татусь домой невредимым, или опять, в стычке с полицией, ему что-то расквасят. А иногда накатывал ужас, а вернется ли вообще? Магазины стояли тогда пустые, все по карточкам, и хлеб, и масло, и молоко, да еще и очереди километровые, не один час за пачкой крупы стоять надо. Если бы не мои родители, которым с военной оказией удавалось передавать нам продукты, не знаю, как бы выжили. Все очень боялись, что к нам, как в Чехословакию в шестьесят восьмом, введут ваши войска. Тогда бы точно резня началась,  русских в Польше никогда не любили. Почти так же, как и украинцев, которые отобрали у нас наш самый красивый город, - добавила она с виноватой улыбкой.
 Это была чистая правда. Оставшиеся в городе после депортации немногочисленные поляки, милые, приветливые, очень воспитанные и доброжелательные люди, искренне считали, что то, что город стал украинским - это досадное и  временное недоразумение, и, рано или поздно, но передачи по радио и телевидению  будет начинать Марш Домбровского.
  Для справедливости, надо отметить, что неприязнь была взаимной, и  зачастую и украинцы, характеризуя своего знакомого, к примеру, Янека, говорили так: "Хороший человек, хотя и поляк". Они крепко помнили обиды "пшедвоенного" времени.
 - У нас и сейчас неспокойно, то одна забастовка, то другая, страну качает  как лайнер в океане. Ну, ничего, мы, поляки, живучие, выдержим! - закончила женщина оптимистично и подлила еще вермута в бокалы.
 "Мы поляки? Да в ней польской крови кот наплакал, с чего бы такая патетика! Потом, все эти ужасы, забастовки, карточки, очереди за хлебом, оно им надо было? Жили себе при коммунистах, не тужили, всего вдоволь, даже жвачка была. И  Железный занавес, наверняка, почти не ощущали. Так нет, свободы им захотелось. Ну и хлебайте теперь, не подавитесь! Хотя, Каську и ее семью, конечно, жалко. Может ей назад, в Союз вернуться? Надо с ней об этом поговорить."
 Тогда, в апреле 1989 года, несмотря на то, что в СССР уже начиналось какое-то невнятное брожение, как  писала пресса "Повеяло свежим ветром.", а из магазинов исчезли сахар и носки, еще невозможно было представить, что забастовки, карточки и безработица всерьез и надолго станут реальной жизнью бывших советских, а ныне свободных граждан свободных стран. А Жанна, в крови которой нет ни капли украинской крови, будет на чистом русском языке объяснять непонятливым чужеземцам, что Украина - независимая страна, и "старший брат" ей не указ.


………………………………………………………………………………………


  Вернувшись домой, Жанна во всех подробностях рассказала о этой встрече подругам. Тогда их во Львове осталось  четверо. Марийка, на пятом курсе выскочившая замуж за выпускника военного училища,   уже несколько лет куковала с ним в далекой Казахской степи. Изредка приезжала с детьми в гости к родителям, и, встречаясь с подружками, угощала их твердыми, как камешки, шариками овечьего сыра, вяленым мясом, дарила теплые, из козьей шерсти, носки домашней вязки. Почти такие же, как когда-то привозила в подарок Кася.
  Но и вчетвером им быть оставалось недолго. Рассказывать о поездке в Польшу Жанне пришлось во время упаковки в огромный контейнер вещей Сони, которой наконец дали разрешение на выезд в Израиль (читай, в Америку)
  Разрешение Сонька получила на удивление быстро, заводишко, на котором она работала, ничего серьезного не производил, никаких "допусков" она никогда не оформляла. Ее муж, которого очень разумно в свое время подобрала для нее семья, хоть и был весьма начитанным человеком, да и руки имел золотые,  но работал простым закройщиком в ателье второго разряда, и тоже никому, кроме благодарных клиентов, не был интересен. Ну да, каких-то полтора-два года им пришлось посидеть на чемоданах в тревожном ожидании, без работы, без уверенности в завтрашнем дне и даже почти без общения. Ибо в те времена многие "лучшие друзья" резко сокращали визиты к "отъезжающим товарищам". А то и вовсе сводили их на "нет". Лишь иногда, встретив случайно на улице, как-бы невзначай, интересовались, не хотят ли те что-то продать: "Ведь с собой все не увезете!"
 И Соня с мужем продавали, не торгуясь, за сколько предложат, потому, что торговаться сроду никто из них не умел. На эти деньги и жили. А еще на те, что платили мужу действительно верные друзья, заказывая у него то брюки, то жилетку, а то и просто ткань на простыни подрубить. Постельного белья к тому времени в магазинах тоже уже не стало. Так и жили в ожидании, выпустят, не выпустят. А тут еще то и дело до них доходили слухи, что где-то опять взломали квартиру тех, кто собирался уехать. Были даже случаи и вовсе трагические. Ходил тогда слушок, что все, кто уезжает, жутко богатые, и все деньги, еще до подачи документов, они вложили в золото и драгоценные камни. Даже те, кто вроде жил бедновато, наверняка прикопили на черный день пару-тройку брюликов и чуть-чуть золота в виде обручальных колец и зубных коронок.  И почему это все должно уплыть "на запад"? Хватит буржуям и того, что они наши "мозги" получат, на "мозги" мы не претендуем!
  Уж не знаю, то ли Сонина семья абсолютно не тянула на  владельцев несметных сокровищ, то ли их еврейский Господь был к ним так милостив, но налета на них не было, а разрешения на выезд они, наоборот, в конце концов получили. И вот теперь подруги сидели и, невесело перешучиваясь,  с грустными лицами, заворачивали  в Сонькины кофточки и Фимины рубашки бокалы из бордового хрусталя баккара, старинную менору литого серебра и нежные фарфоровые фигурки, купленные Сониным отцом еще во время  службы в Германии. Соня еще все книги хотела увезти ( дети будут читать. Какое заблуждение!), но их было так много, пришлось подружкам большую часть себе забирать
 Жанна рассказывала про Касю, все жалели ее, предпочевшую баламутного поляка хорошему и стабильному советскому парню. Какому? Да любому, все не этот антисоветчик! Забыв, как когда-то завидовали Касиным польским туфелькам и сумочкам, как радовались привезенным ею зонтикам "Три слона", недоумевали, как можно было променять свою великую Родину на какую-то дыру, коей является эта самая Польша. Что там делать, ведь даже в Америку едут только диссиденты и дураки, полы мыть и улицы подметать и в Союзе можно. Потом, спохватывались, виновато глядя на Соню, соглашаясь, что Америка (хотя по официальной версии, Соня выезжала таки  в Израиль) тоже великая страна, вот в последние годы и отношения с ней ощутимо потеплели. Опять же, ведь все знают, что тяжело там только неграм и латиносам, а белому человеку всегда найдется приличная работа, хоть кассиршей в магазине, хоть бассейны чистить за восемь долларов в час. Восемь долларов в час, это же почти пять рублей, очень хорошие деньги! Правда, съемные квартиры у них там, ой-ей-ей сколько обходятся, но зато видеомагнитофоны дешевые. От этих слов Соня грустнела еще больше, она совершенно точно знала, что, в ее случае, ни о каких бассейнах речи быть не может, они с мужем едут к очень пожилому, бездетному двоюродному брату бабушки ее мужа, чтоб помогать ему в бизнесе, а в перспективе, возможно,  получат в наследство его небольшую фабричку по изготовлению галантереи. Девочкам до поры-до времени об этом нюансе она не сообщала, потом, в письме напишет.
 Писем она написала им действительно  много, особенно, пока семья сидела в Вене и ждала разрешение теперь уже от американцев. Не так долго, как в Союзе, но понервничать тоже пришлось, разрешение давали не всем, кое-кому таки пришлось отправиться на историческую родину.
  В письмах она рассказывала об улочках Вены, так похожих на знакомые с детства улицы Львова, о  небольших, уютных кафе, почти точных копиях тех, где они вместе пили кофе, лакомились нежными сметанниками и песочными корзиночками, украшенными  башенками пышного, вовсе не приторного крема. Красочно  описывала милые, обсаженные цветами и деревьями небольшие особнячки, "совсем, как у нас", и подруги понимали - скучает! И это было нормально, ностальгия  по Родине у тех, кто, как тогда считалось, ее предал - это логично и даже предсказуемо. Немного коробило описание продуктовых и промтоварных магазинов, в Союзе к тому времени исчезли с прилавков не только сахар и белье, но и яйца, молоко, обувь. А мясо и колготки уже лет пять, как были дефицитом.
 Правда, зарплаты вдруг стали расти, как на дрожжах, люди ходили по многочисленным вещевым рынкам с пачками денег и никак не могли понять, почему они не могут ничего купить. Как обычная футболка, но с накатанной надписью "BOY" может стоить столько, сколько диван в мебельном магазине, а стеклянный небьющийся сервиз продаваться по стоимости подержанного Запорожца.
 И тем не менее, тогда эмигрантов все еще жалели.
  По приезде в Нью-Йорк Соня стала писать реже, очень много времени занимала учеба на курсах языка,  работа на фабрике. А к ней еще и доехать надо было, по львовским меркам, как в другой город. Потом еще реже,  она поступила в колледж, учиться бизнесу. Надо же, Сока - бизнес-леди, умора, да и только,  она никогда деньги-то в магазине толком посчитать не могла!
  В середине 90х один раз приехала, чтоб бабушку с собой забрать. Пока дед жив был, старики ни в какую уезжать не соглашались, своя квартирка, дача.  Пенсии и того, что дети из Америки передавали, им на жизнь хватало. А как деда не стало, тут уж выбирать не пришлось.
 Подруга приехала вся такая новая, непривычная. Сразу кинулась зубы лечить, сказала, у них там на зубах разориться можно. Сроду брюки не носила, вечно комплексовала, что, мол, со спины, как  гитара. На сытных американских гамбургерах она отнюдь не отощала, а поди ж  ты, джинсы-бананы по моде, цветная курточка кожзам с плечами косая сажень, кеды белые на ногах. А раньше каблучки любила, юбочки-клеш под поясок. Но все- равно, это была их, родная и любимая Сонька, с которой можно болтать, о чем угодно,  и она, как и раньше, все понимает.
 Как позже выяснилось, тоже уже не все. Ну, то, что подарков навезла немерено, так это понятно, порадовать хотела, не подумала, чем отдаривать будут. И то, что, пригласив в гости, к вину на стол одни овощи и ягоды ранние поставила, так откуда ей знать, что в середине девяностых все они полуголодные ходили, бутерброд с жареной картошкой - праздничное блюдо. Или вот еще, возьмет да и скажет:
  - Идемте, девочки, "на каву" в "Ностальгию", мне рассказывали, там пирожные очень вкусные.
 Ага, наверное, вкусные, только в этой "Ностальгии" одно пирожное - недельная зарплата Жанны, и кофе не меньше стоит. А Ника, та и вовсе второй год без работы сидит, то уборками, то нянькой подрабатывает, по доллару в день. У них, небось, там, в Америке, за доллар никто "здрасьте" не скажет. Но это так, мелочи, не стоит и вспоминать.



……………………………………………………………………………………………………………………………….




  Нике как-то вообще по жизни не везло. Даже не то, чтоб не везло, тускло ее жизнь складывалась, как Жанне казалось. Хорошенькая неяркой, но милой красотой, она в молодости никаких бурных, как другие девчонки, романов не имела, кавалеров пачками не считала. Влюбилась еще школьницей в одноклассника,  за него и  замуж вышла, двоих пацанов родила. После института, по распределению, они в райцентр переехали, там квартиру  от завода получили, крохотную двушку. Зато в новом доме. Кухонный гарнитур, пластик под мрамор - мечта детства, в гостиной пианино для мальчишек, а за стеклом сервиз Мадонна, как у Софьи.  Короче, не хуже, чем у людей! Работа? Работа обычная, он - технолог, она - технолог, прогрессивка капает, тринадцатая зарплата. И так спокойно, так размеренно, все вместе, все сообща. Зимой в лес на лыжах, песни у костра под гитару. Летом дача, урожай такой - жигуленок (пятая модель, отцовский подарок на рождения второго сына) под завязку набивали. Ника была уверена, хорошо живут!
  В начале девяностых завод закрыли, не только трусы-носки, велосипеды тоже  никому не нужны стали.  Потом-то оказалось, что приглянулось это местечко какому-то оборотистому товарищу из бывших комсомольских работников, он на этом месте решил пансионат с кортами и бассейнами  построить. Место удобное, тут и лес,  и озеро, и трасса прямая до города. А заводишко - тьфу, там и рабочих-то  человек триста было, да инженеров пару десятков, ничего, не пропадут! Вот хоть бы и к нему, в пансионат, уборщиками да сторожами пойдут.  Не сложилось, убили его, видно сильно кто-то из уволенных  помолился. А вырытый на месте завода котлован еще долгое время у горожан бельмом в глазу торчал, пока кто-то из олигархов его к рукам не прибрал и на этом месте элитных коттеджей не понастроил.
 Ника с мужем и до закрытия завода небогато жили, а тут для них начались настоящие  мытарства. Муж сторожем ночным на стоянку устроился, Ника где могла подрабатывала, то полы помоет, то с детьми посидит, или овощи на даче соберет и под базаром продаст по дешевке. На базар не идет, там налог, больше чем ее выручка. Вроде, как-то еще удавалось концы с концами свести, но тут грянуло: со стоянки, где муж дежурил,  машину угнали, а его самого, когда помешать  попытался, по голове стукнули, как только жив остался. Вот когда беда навалилась, дети школу заканчивают, муж в больнице, ему питание, лекарства, массаж нужны. И еще, хоть машину потом и нашли, но в покореженном виде,  хозяин стоянки долг на охранника повесил. Незаконно, да что ему закон?! Девяностые на дворе, каждый сам себе законы пишет.
 Уже подумывали квартиру продавать, к родителям в другой город переехать, да соседка надоумила Нику поехать со ней в Италию, на заработки. Одной, говорит,  страшновато. И денег одолжить обещала, под маленький процент.
 

 

Я очень люблю весну. Раннюю, когда вокруг еще лежит снег, но воздух уже начинает пахнуть талой водой, мокрой корой и клейкими набухающими почками. Нравится , что в центре города то тут, то там стоят старушки с маленькими, но тугими, как "корзинки" цветной капусты, букетиками подснежников, которые они доставали их потрепанных черных кошелок. Нравится перепрыгивать через веселые ручейки, подмывающие снежные горы у обочин. И полянки фиалок, не бледных, лесных, а густо-чернильных , одуряюще пахнущих. Такие, почему-то, росли только в парке, разбитом на месте старинного кладбища. Нравились цветущие мелким, деликатным цветом вишни и алыча в апреле и густо облепленные бело-розовой пеной яблони в мае, когда окраину города обволакивал тонкий, сладкий, тягучий аромат, который вскоре исчезал, растворяясь в агрессивном, напористом запахе сирени. И бабушки в центе города, по-прежнему воровато прячущие в свои объемные потертые кошелки теперь уже не кочанные, а деликатные букетики ландышей. Осень тоже люблю. Ковры цветной мелкой хризантемы на клумбах, красные гроздья рябины и калины, пламенеющие среди еще зеленой листвы. Нравится, когда желтые и багряные листья прилипают к мокрому, почти зеркальному тротуару, а воздух настолько наполнен влагой и дымком от лиственных осенних костров, что кажется ты не дышишь им, а пьешь его, как душистый эль, настоянный на травах. Впрочем, эль - это кажется просто пиво?! Зато какое красивое слово "эль". Не компот какой-нибудь, не бражка, не настойка, элллль! Зима нравится, когда, как у поэта: "Мороз и солнце, день чудесный...". Нравится, когда дорожки в парке утоптаны до твердости асфальта, а по бокам пуховые сугробы "вам по пояс будет". А снег искрится, слепит глаза, воздух свежий-свежий, от него легкие расправляются, можно вдохнуть глубоко-глубоко, и блаженно, медленно-медленно выдыхать, наслаждаясь ощущением здоровья и молодости. Лето не люблю. Потому, что все через-чур. Не просто тепло, а жарко, даже томительно жарко. Зелени столько, что глазам больно. Воздух густой, плотный, не продохнешь. Фруктов, конечно, много, но когда чего-то много, разве это ценишь? Как говорила моя бабушка, умнейшая, между прочим, женщина:" Изобилие притупляет ощущения". Поэтому, рано или поздно, но неизменно, мои ощущения впадают в спячку. А я в депрессию. Так сложилось, что вот уже много лет я живу в стране, где восемь месяцев в году лето, и еще четыре в очень ранняя осень, без листопада, без костров и затяжного, нудного моросящего дождика. Хризантемы, правда, есть, и на клумбах, и в магазинах, но они там круглый год, привычные и неинтересные. О снеге только помечтать. Поэтому периодически, когда до нервной почесухи хочется чего-то необыкновенного, я беру билет на самолет и лечу в Город моего детства, как я говорю, "нюхать сирень". Или снег. Или опавшие листья. Или ванильно-шоколадный запах местного сырника. Да, конечно, сырник можно испечь где угодно, но вот где купить тот жирный-прежирный творог, который слоится, когда его режут, а не распадается на комочки, сметану, такую густую, что ложка в ней торчит, а не падает, душистый шоколад-сырец и "убойный" ванилин, украденный на местной кондитерской фабрике? Я хожу по знакомых улочкам, рассматриваю с детства знакомые здания, любуюсь атлантами, кариатидами и барельефами, наслаждаюсь запахами, встречаюсь с близкими и любимыми, с удовольствием вступаю в разговоры со случайными прохожими на языке, хорошо знакомом мне с детства. Я наслаждаюсь погружением в этот мир. Ибо искренне считаю, что нет в мире другого, такого красивого города, таких доброжелательных людей, такой вкусной еды. А через недельку другую уезжаю домой, наполненная под завязку позитивом, увозя самые приятные воспоминания и о природе, и о погоде, какой бы она ни была, лишь бы не жара, и о встречах с теми, кого люблю. Уезжаю потому, что начинаю жутко скучать и по жаре, и по ярко-синему, необыкновенно высокому небу без единого облачка, по густой пыльной зелени и пышным ярким цветам без малейшего намека на аромат, по тем кого люблю и не могу представить себе свою жизнь без них. Но не проходит и полугода, и меня опять тянет "нюхать сирень". Ибо, как говорила моя бабушка, умнейшая, скажу я вам, женщина, изобилие притупляет ощущения.

Уже несколько дней подряд Татьяне снился один и тот же сон: она плывет на огромном белоснежном лайнере по реке. Река была глубокой, полноводной, но настолько неширокой, что, при желании, можно было хорошо разглядеть не только залитые ярким солнцем берега со стройными зелеными березками, пламенеющими всеми красками осени кленами и мохнатыми веерными пальмами, но и людей, которые стояли на берегу реки. Татьяна могла бы разглядеть даже их лица, но ей это было не интересно, гораздо больше беспокоило не обгорит ли под палящим солнцем ее нежная кожа, не помнется ли нарядное платье, не отекут ли ноги в узких лодочках на высоких каблуках. Утром сон мгновенно улетучивался, практически без следа. А вот сегодня что-то изменилось. В группе людей, стоящих на берегу и машущих ей руками, то ли приветствуя, то ли прощаясь, вдруг мелькнул знакомый с детства розовый узорчатый кремпленовый костюм. Точно такой, какой когда-то, много лет назад, был у Таниной мамы. Женщина пригляделась, да это же и есть мама! А рядом с ней отец, бабушки, дед, а вокруг дяди, тети, еще мужчины, женщины, имен которых она не помнила, но лица были ей знакомы по семейным фотографиям. А дальше, как это она раньше не замечала, вдоль берега приветливо махали руками друзья детства, юности, сослуживцы. Все они ласково улыбались, махали руками, и было непонятно, то ли зовут ее, то ли прощаются. Татьяна тоже хотела улыбнуться и помахать рукой, но лицо и тело было, как каменное, мышцы отказывались слушаться. Только в голове вертелось, как заезженная пластинка :"Они же все уже умерли!!!". Странное дело, ни страха, ни ужаса не было, даже хватало любопытства разглядывать тех, кто стоял с ней рядом на палубе. Одна женщина, миловидная пышечка, по виду ровесница, показалась Татьяне очень знакомой, но лицо, как в тумане, где и когда они пересекались вспомнить не удавалось. Мгновенье, и женщина уже не на палубе, а стоит на берегу, под высокой пальмой, машет Тане рукой. А лайнер все плывет и плывет, и вот уже миловидная знакомая незнакомка, как и все остальные, осталась далеко позади. На этот раз сон помнился долго и оставил после себя какой-то очень неприятный осадок. Вроде и не произошло ничего, а настроение испорчено. Объяснение нашлось очень быстро: приближался день рождения. Дни рождения Татьяна Горская не любила с детства. Ее богатый жизненный опыт подсказывал, что она не единственная, кто не любит эту веху в своей жизни. Многие ее знакомые, чей возраст деликатно называют расплывчатым словом "зрелость", предпочитают в этот день либо отключать телефоны, либо игнорировать телефонные звонки. Нет, ну правда, что такого радостного или приятного можно ожидать в этот день? Пропетой с хихиканием песенки "Хэппи бездэй"? А "каравай" чем не угодил?! Пожеланий здоровья? Это, конечно, не помешало бы, но надо быть реалистом, таким, как в 20ть лет, оно уже никогда не будет. Любви? То есть, мне, в мои "восемнадцать миновало", всерьез желают, чтоб я нежно и трепетно полюбила какого-нибудь брутального, атлетически сложенного мачо, лет на 20 моложе меня? А может имеют ввиду, что ко мне воспылает страстью благообразный пенсионер со вставными зубами, постоянно скачущим давлением и простатитом, не про вас будь сказано? Но, главное - пожелание денег! И как доброхоты это себе представляют? Заработать честно кругленькую сумму уже вряд ли получится, так что остаются два варианта : либо наследство, либо лотерея. Наследство, как вариант, Таня отметала сразу, у нее не было родственников, которым она желала бы смерти, дай Бог им всем до ста двадцати. А лотерейные билеты, как в анекдоте, надо еще купить, чего она никогда не делала, потому, что никогда ничего не выигрывала. Или наоборот? Еще хуже визиты гостей в этот день. Даже если все за месяц были предупреждены , что в ЭТОМ году день рождения НЕ ПРАЗДНУЕТСЯ, кто-нибудь непременно возникнет на пороге. За чистую монету этот постулат принимали только дети, в день рождения звонили по телефону, в ближайший выходной заезжали вечерком попить кофе и вручить матери увесистые конвертики. Вечно занятые работой, они никогда не наносили визитов в конкретный день. Но несмотря на твердую решимость не устраивать никаких застолий, Таня все равно шла и тратила кучу денег на продукты, на тот случай, если кто-то все-таки нагрянет. Потом пол дня носилась между плитой и холодильником, стараясь приготовить что-то повкуснее, а хоть бы и для себя. "Для себя" никогда не получалось, вечером непременно раздавался звонок в дверь. Забежавшие "на минутку, только поздравить" гости, с порога заявляли, что "абсолютно не голодные", что именно вчера сели на диету, и из всего приготовленного могут взять в рот, ну разве что , веточку петрушки. Все остальное выглядит весьма аппетитно, но сыры - это слишком жирно, торт - слишком сладко, мясо и рыба - сплошной холестерин, а пирожки - чистый глютен, на него даже смотреть нельзя! Потом гости все же присаживались к столу и через час благополучно уничтожали и сыры, и мясо, и тортик, не брезгуя и пирожками. С аппетитом жуя приготовленное, не забывали приговаривать, что нарушили диету исключительно из уважения к стараниям хозяйки. А наевшись, начинали требовать восторгов по поводу принесенных подарков, подробно рассказывая, что думали подарить, почему отказались от покупки набора постельного белья в пользу большой декоративной тарелки со стразиками. А Татьяна в это время сидела и думала, что белье как-раз никогда не помешает, а вот что делать с этой чудовищной блестящей блямбой, совершенно непонятно, не на стену же ее вешать! И не повесить нельзя, при следующем визите непременно поинтересуются, не забыла ли хозяйка, от кого приплыла к ней такая "щикарная вэщь". Конечно, идеальным вариантом было бы залезть сегодня под одеяло и вылезти из-под него через недельку, лучше через две, когда уже никому не придет в голову доставать тебя фразой "Ага, зажала днюху!", но Таня понимала, что это из области фантастики. Из реальных вариантов, можно было бы поехать в турпоездку, как-раз вчера звала задушевная подруга детства, но, во-первых, на это требовалась потратить немалую сумму денег, что абсолютно не входило в планы рачительной хозяйки, ведь она уже целых полгода откладывала денежки на покупку простенькой, но умопомрачительно дорогой сумочки Louis Vuitton. Во-вторых Татьяна была страшной домоседкой, для нее даже вылазка в лес на машине была событием, а тут не один час в автобусе, пешком ходить по пол дня, бррр!!! Нет ей это решительно не подходит. Может сказаться больной, залечь в постель, обложиться лекарствами, говорить слабым голосом? А что, у женщины пенсионного возраста скачки давления - обычное дело. Но наговаривать на себя страшновато, вдруг накаркаешь! Вот такие размышления накануне своего 60тилетия. И, как следствие, за два дня до юбилея, юбилярша просто оповестила всех знакомых, которым могло прийти в голову явиться к ней домой, что дети купили ей в подарок трехдневную путевку в пансионат и застолье в этом году отменяется. И, специально для любителей поздравлять по телефону, добавила, что сотовая связь в этом районе практически отсутствует. Потом собрала увесистую сумочку с разнообразными закусками, запихнула в нее полутора литровую бутылью любимого вина и отправилась ... в соседний город, в квартиру той самой задушевной подруги Зиночки, которая еще на прошлой неделе звала ее прокатиться в ближнее зарубежье, а не получив согласия, укатила туда сама. Зинка, в отличие от Тани, вообще не могла оставаться одна, хотя и была, как говорили когда-то, старой девой. Она, ни разу не побывавшая в ЗАГСе, так уж вышло, не имеющая ни детей, ни родных братьев-сестер, абсолютно не переносила одиночества. В ее небольшой квартирке постоянно гостили какие-то знакомые, знакомые знакомых, сослуживцы, ушедшие от жен, жены, сбежавшие от мужей. Всех их Зиночка вкусно кормила, поила травяными чаями, нежно утешала, укладывала спать, при этом чувствуя себя абсолютно комфортно. Ее не раздражало ни чужое неряшество, ни долгие и нудные жалобы на бессовестных партнеров, ни постоянно сохнущее в ванной чужое белье. А если вдруг в этот день никто не звонил в ее дверь, она передвигалась по квартире, не выпуская из рук мобильника ни в кухне, ни в ванной, ни, пардон, в туалете. Отправившись с группой таких же как она активных пенсионеров в пятидневную автобусную поездку в одну из соседних стран, ключи от своей квартиры Зина, как обычно , "на всякий случай". оставила задушевной подруге. - Будем считать, - решила Таня, - что мой случай именно тот, "всякий". Она открыла хлипкую, фанерную, но почему-то с двумя замками, дверь, зашла в узкий коридор и присела на сундучок для обуви. Подруга эту квартиру не покупала, она досталась ей в наследство от умершей престарелой тетушки. Было это лет 15ть назад, Зинаида только-только перебралась в Израиль на ПМЖ, а тут такая удача! Нет, тетю, безусловно, жаль, но ей было далеко за восемьдесят, и умерла она, как истинная праведница. Пришла со своей нянькой с прогулки, основательно подкрепилась, даже съела порцию мороженого, которое очень любила, но редко себе позволяла, фигуру берегла. Так вот, полакомилась она своим любимым мокко-шоколад, и захотела прилечь отдохнуть. Да и не проснулась, не про нас будь сказано, хотя, на самом деле, дай Бог каждому, Говорят же, так уходят только праведники. Племянница, которую тетя у себя приютила ( а как же, родня ведь!), уже начала себе жилье подыскивать, а тут адвокат, теткин старинный друг. Никуда - говорит - съезжать не надо, ты тут теперь законная наследница, тетя давно уже все свое имущество на тебя переписала. Вот такая была мудрая женщина, да будет благословенна ее память! Таня с Зиной тогда долго это событие обсуждали, им, рожденным в СССР, подобная предусмотрительность была непривычной . Тогда Зинаида еще пошутила, давай, мол, я тоже завещание на пишу, квартирку тебе оставлю. - А я что тебе завещаю? - смеясь спросила Таня. - А ты мне ту красивенькую коробочку из-под чая, с золотым слоником, которая мне давно приглянулась, а ты жадничаешь! - так же смеясь ответила Зина. На том и порешили. Татьяна сидела на сундучке, крепко обхватив двумя руками кулек с провизией, как-будто кто на него посягал. Абсолютно лишняя предосторожность, в квартире, кроме нее, никого не было, даже мух. В комнатах стояла пугающая тишина, не шумела вода в трубах, не урчал холодильник. Даже часы на стене не тикали, и шума проезжающих под окнами машин тоже не было слышно потому, что часы хозяйка признавала только электронные, и перед отъездом, наглухо закрыла звуконепроницаемые окна, да еще и шторами завесила. Татьяна все сидела на своем сундучке и, отчего-то, вдруг представила себя героиней фильмов Хичкока, одинокой и абсолютно беззащитной. А тут еще, абсолютно ни к месту, вспомнился давешний сон и ей стало совсем уж не по себе. Трудно сказать, сколько времени просидела она так, может минуту, а может и час, казалось, в этой квартире само время стоит на месте. "Хватит! - громко, вслух сказала женщина сама себе, - это просто квартира моей подруги, я прекрасно проведу здесь свой отпуск, и никаких Хичкоков!" И тут же, как бы в подтверждение ее мыслей, совсем рядом раздался звук поворачиваемого в дверном замке ключа. После оглушительной тишины, царящей в квартире, это скрежетание показалось особенно громким. входная дверь широко распахнулась и стройная девица лет 25ти вкатила в квартиру небольшой, пестрый чемодан, больше похожий на мыльницу Гулливера. Увидев притаившуюся под вешалкой , в обнимку с продуктовыми пакетами, Татьяну, девица замерла в недоумении. - Ты кто? - спросила она нерешительно. - Я?! - с вызовом произнесла женщина, приподняв левую бровь и окидывая взглядом вошедшую с головы до ног, - Я?! - повторила еще раз, давая понять, насколько неуместен этот вопрос, - Это ВЫ кто такая, милочка? - Я не Милочка, я - Илана, из Нагарии, - залепетала девица, основательно грассируя. Так обычно говорят дети "русских" родителей, родившиеся в Израиле, - дочка Клары, Семиной сестры. Очевидно, предполагалось, что Сему уж точно все должны знать. Но Таня не знала ни Сему, ни Клару, как не знала она добрую половину, а то и больше, знакомых своей общительной подруги. Не потому, что была равнодушна к ее жизни, а потому, что их, этих друзей, было так много, география их проживания была так обширна, что порой казалось, встречая на пороге очередного визитера, Зинка и сама не помнила, где, когда и при каких обстоятельствах она с ним познакомилась, и, боясь ошибиться, звала всех либо "душа моя", либо "свет моих очей". Кое-кто об этом догадывался, но, глядя на приветливое лицо хозяйки, тут-же прощал ей такую забывчивость. Оставив без внимания родословную девушки, Татьяна, на правах первой вошедшей в квартиру, продолжала атаковать. - А ключи, ключи у Вас откуда? - Так Зиночка же.., она всегда мне ключи у соседки, в восьмой квартире оставляет! Там бабушка живет, она из дома почти не выходит, очень удобно, - продолжала оправдываться незнакомка. - Я на три дня на семинар приехала, всегда у Зиночки останавливаюсь, вот она, перед тем, как уехать ключи для меня и оставила. Таня тяжело вздохнула, ее надежда провести день рождения в гордом одиночестве развеялась, как дымок от пионерского костра. - Ну, раз так, проходите, - милостиво разрешила она и , тяжело поднявшись, поволокла пакеты с продуктами в кухонный отсек. Перекладывая принесенную еду в огромный холодильник, она краем глаза наблюдала за девушкой. Та, очевидно полностью придя в себя, привычным жестом мазнула пальцами по висевшей на косяке мезузе, приложила их к губам, и уверенно войдя в салон, первым делом подошла к огромному, во всю стену, окну, рывком раздернула тяжелые шторы , до упора раздвинула стеклянный рамы, а заодно и жалюзи. Комнату залил яркий солнечный свет, она наполнилась звонким щебетанием птиц, криками зеленых, с яркими румяными щеками, попугаев, сидящих на деревьях у дома, криками детей, играющих на школьной площадке неподалеку, шуршанием проезжающих по дороге машин, запахами раскаленной от солнца улицы, свежеполитой земли в палисаднике и овощного рагу с чесноком, готовившегося у кого-то на кухне. Комната ожила, уже не было ничего мистического ни в старых часах с бесшумно двигающейся по кругу стрелкой, ни в пожелтевших от времени фотографиях, развешенных по стенам, ни в древней, не старинной, а именно древней мебели, которую так бережно хранила хозяйка. Покончив с окнами, Илана, дочка Клары, направилась в комнатку, которую Зоя громко называла кабинетом и селила там гостей. А Татьяна - менее пафосно, кладовкой. А как бы вы назвали помещение забитое стеллажами, полки которых просто ломились от коробок, коробочек, ящиков, шкатулок и баночек? И это не считая папок, стопок, связок Бог знает каких вырезок, документов, подшивок. Где-то там, на этих полках, нашли место Танины альбомы со старыми фотографиями. Собираясь менять страну проживания, она безжалостной рукой избавлялась от всего, что, по ее мнению, не могло пригодится в новой жизни. Посуда, скатерти, занавески, фарфоровые и стеклянные фигурки, эстампы, чеканки и расписные доски, приобретенные в обмен на макулатуру книги, все, что годами накапливалось в квартире, распродавалось друзьям, соседям. За копейки, конечно, по мнению Тани, а все-таки доход. А вот старые письма, которые мама хранила в коробке из-под итальянских сапог вместе с детскими рисунками дочери, массивные, обтянутые потертым плюшем и выцветшим репсом, альбомы со старыми фотографиями, потрепанные детские книжки, неглядя сваливала в угол, чтоб потом отнести на помойку. Дело было даже не в том, что она не была сентиментальна, а в тех пресловутых 50ти килограммах на человека, разрешенных к провозу. Можно было, конечно, как потом сделала Зинка, заказать себе контейнер, куда помещались не только столь милые сердцу пустячки, но и мебель, пылесос, холодильник, однако Таня считала, что новую жизнь надо начинать с чистого листа, бабушкиным коврикам и маминым табуреткам в ней места не было. А уж фотографиям тем более, что в них толку? Часть людей, запечатленных на пожелтевших от времени картонках, она никогда не знала, многих уже забыла, а даже если и помнила, что за радость глядеть на то, какими они были красивыми и молодыми, если сейчас это потрепанные жизнью дядьки и тетки. Зато Зина, считая действия подруги преступлением, то и дело выхватывала из кучи то школьную виньетку, то детсадовский выпускной альбом, то групповые фото с чьих-то юбилеев и бережно утаскивала весь этот хлам к себе домой. В ее контейнере, прибывшим вслед с ней на в Землю Обетованную, место нашлось и старому торшеру, и электронным часам, кукарекающим каждый час, и чужим фотографиям. Потом, когда все обжились, обзавелись квартирами, она пару раз предлагала Тане забрать архив к себе, но та, под различными предлогами, отказывалась, очень ей нужны были эти пылесборники! А Зинке отчего-то были нужны. Вот что было странно, они дружили с института, но всегда были абсолютно несхожими, находились как-бы на разных полюсах. То, что одной казалось закономерным и естественным, вызывало у другой бурную реакцию, то, в чем Татьяна видела трагедию, подружка даже за неприятность не считала. Был давным-давно такой случай, собрались девушки на вечеринку, которую организовали ребята с другого факультета. Очень тщательно готовились, у них-то в группе парней раз-два, и обчелся, а у соседей девчонок по пальцам сосчитать. Танюшка решила себе по такому случаю модную прическу "бабушка" соорудить. Волос у нее богатый был, долго пришлось шпильками укреплять, лаком брызгать, чтоб сооружение держалось, по улице шла, головой пошевелить боялась, чтоб под платком красота не разлетелась. Вошла в фойе клуба , и первое что увидела, это подружку с точно такой прической. Так и онемела в на пороге, что они теперь, как инкубаторские будут? Зинаида тоже ее увидела, и прическу, и ужас с отчаянием в глазах. Расхохоталась звонко, ловкими движениями шпильки из головы выдернула, легкие негустые волосики по плечам рассыпались, отчего вид у девушки стал абсолютно будничным, да еще и ручками так в стороны сделала, мол, вуаля! И что бы вы думали, весь вечер проплясала, и с парнями, и в кругу, и с девчонками не брезговала кружок вальса пройтись, парни-то не умели!. А Танюша больше на лавочке просидела, разглядывая танцующих, а потом сама домой добиралась. Зиночка, правда, ее не забывала, то одного кавалера подведет, то другого, но те, протанцевав один танец, исчезали без следа. "Я для них слишком умна и красива - утешалась девушка, разглядывая себя дома в высоким трюмо, - Слишком стильно одета, тщательно причесана, а они кто- простые сельские парни, им ко мне подойти страшно. Вот Зойка в своей старомодной водолазке, она своя, простая и понятная." Песню про то, что "девушкам из высшего общества трудно избежать одиночества" тогда еще не придумали, но Танечка и сама это знала и была готова терпеливо ждать того, кто ее оценит. На следующий день, встретив подругу, вскользь упомянула, что больше такую прическу делать не будет, очень уж кожа на голове от шпилек устает, как бы давая понять, что теперь та может причесываться, как ей нравится. Но, то ли мода на "бабушку" быстро прошла, то ли Зине лень было со шпильками возится, но и она так волосы больше не укладывала, а вскоре просто подстриглась. И из страны они тоже уезжали по-разному. Когда, в конце 70х, начался массовый исход из СССР в Штаты и в Израиль, возмущению Татьяны не было предела. Куда, зачем, что их там ждет, этих предателей родины? Зачем все эти безумцы бросают квартиры, работу, нередко даже близких, родные могилы в конце концов, и едут туда, где они никому не нужны, подметать улицы чужих городов, мыть полы и задницы у чужих людей. Зина ее не поддерживала:" Ну что такого, люди хотят жить иначе, за что их осуждать? Они же никому ничего плохого не делают, ничего чужого с собой не увозят, только свое". Таня возмущалась ее беспринципностью, уж она-то не стеснялась в примерах и выражениях, отчитывая беглецов. "Ну почему обязательно задницы?" - говорили отъезжающие, раздавая книги, чашки, шторы и подшивки толстых журналов, - вот Рабиновичи почти по специальности устроились, он - химик в какой-то лаборатории, она - санитаркой, почти медсестрой в больнице. А Гельманы, те вообще живут припеваючи, детсад открыли, молодежь у них в калледже учится. " Слыша слово "калледж", Таня презрительно кривила губы, мол , какое образование можно получит в каком-то калледже, то ли дело наши университеты! И вообще, знаем мы эти капиталистические сказки, диссидентские завлекалочки. Через 10 лет, когда все привычное и устойчивое стало рушиться, когда в книжных магазинах стали продавать ботинки, а в продуктовых - стеклянные обеденные сервизы по цене подержанного автомобиля, когда зарплаты не выплачивались месяцами, а чтоб устроиться посудомойкой в кафе, надо было пройти серьезный кастинг, про родные могилы уже не было и речи. Распродав, очень удачно, по причине тотального дефицита , все, что годами копили бабушка с дедушкой и папа с мамой, поручив уход за родными могилами все той же Зинке, Таня, без единой слезинки, покинула "страну исхода", и очень скоро уже вила гнездо на тихой, тенистой улочке, в самом центре Тель-Авива. Она не пошла мыть подъезды, как большинство вновь прибывших, не ухаживала за милыми, но такими капризными стариками и старушками, нет. Перебиваясь с хлеба на воду, а точнее, с питы на нескафэ, полностью исключив для себя такую роскошь, как автобус и пиццерия, она учила язык. Учила с утра до вечера, и, имея в активе 10-15 слов, приставала с разговорами к продавцам в овощной лавке, к подросткам на автобусной остановке, к старичкам, гуляющим в парке. Ей нужно было общение с носителями языка. Когда перестали выплачивать подъемные, но начали платить, как инженеру, пособие по безработице, все-таки устроилась частным образом нянькой к вполне еще бодрой бабульке, не знавшей ни слова по-русски, зато обожавшей задушевные разговоры на иврите. Такое усердие не пропало даром, через год, когда Таня стала работать служащей в банке, ее иврит был настолько хорош, что разговаривая с ней, клиенты принимали ее то за бывшую турчанку ( страна исхода подопечной бабушки), то за "марроканку" ( тогда ее соседями были "марроканцы"), но никогда не подозревали в ней "русскую". Зато "русские", узнав, что она их соотечественница, стремились попасть на прием только к ней. Естественно, у начальства такая сотрудница было на особом счету. С Зиночкой они встретились в конце 90х, на показательном шаббате, который в ресторане устраивал Сохнут. Таня как-раз захотела навестить родной город, и знакомая уговорила ее выступить перед теми, кто наконец-то решился на отъезд. Сказать, что женщины обрадовались, не сказать ничего, весь вечер не отходили друг от друга, все про себя рассказывали. Подружка хоть и собиралась сменить место жительства, но и сейчас на жизнь не жаловалась. Работала она лоточницей и денег, по ее словам, на жизнь вполне хватало. - А что, - говорила Зиночка, с аппетитом уминая жестковатые пирожки, в которых мясная начинка присутствовала чисто символически, - я два дня работаю, два дня выходная. Первые пол дня, конечно, отдыхаю, все-таки два дня в утра до вечера на ногах. Лежу себе на диване, яблоки грызу, в этом году яблоки дешевые, книжки читаю, телек смотрю. А там придет кто-нибудь, или я к кому схожу. То приятельнице ребенка не с кем оставить, то соседку в больницу положили, надо бульончику ей отвезти. Летом в лес, по грибы, по ягоды, зимой - на санках кататься. А у вас там грибы есть? - Ты знаешь, есть! И не только в магазинах, зимой в лесах под Иерусалимом маслят столько, корзины не хватит. За ягодами, правда, ехать далековато, на север, там сады, как парки, но зато платишь 20-30 шкалей, и ешь вишню, ежевику и малину сколько влезет. - О, так ты наверное ведрами собираешь и варенье варишь? Я помню, у тебя такое классное варенье из крыжовника получалось. - Ты не поняла, есть можно сколько хочешь, а если домой если брать, так за это отдельно платить надо, и немало, дешевле на базаре купить. Я беру, когда подешевле, морожу, чтоб витамины сохранялись, так и едим. А что варенье, один сахар. - У-у-у, а я думала у вас там пески и пальмы, больше ничего нет! Да, тогда представления о Израиле были именно такие: жара, пустыня, война. Люди уезжали абсолютно не представляя, что их ждет, а приехав, ахали от восторга и первое время писали на родину восторженные письма о том, что тут в любом присутственном месте, абсолютно бесплатно, можно пить холодную воду из кулера, в автобусах работают кондиционеры, а масло в магазинах без холестерина. Потом-то, конечно, восторги стихали, начинало раздражать, что не везде понимают русский язык, дороги необходимо переходить только на зеленый свет и строго по зебре, а врача нельзя вызвать домой даже в том случае, если температура перешагнула за 39. Бесили служащие в присутственных местах, которые посреди серьезного разговора шли делать себе кофе, раздражало что высшее образование необходимо было подкреплять какими-то курсами, а медикам и вовсе приходилось переучиваться заново. Появлялось желание побить квартирную хозяйку, которая, исключительно из добрых побуждений, тащила вам в квартиру пятый журнальный столик с помойки. Но наряду с этим, сердце переполняла гордость за страну, которая пустыню превратила в цветущий оазис, не имея пахотных земель, кормила овощами и фруктами пол мира, спасала в своих клиниках антисемитов из Европы и Азии В Израиль Зиночка все-же прибыла, не от бедности, не по идеологическим соображениям, и не из любви ко всему еврейскому, скорее потому, что туда ехали ее многодетные друзья, а им в дороге требовалась Зиночкина помощь. А перебравшись, привезла подружкины альбомы с фотографиями, которые та упорно не хотела забирать. --------------------------------------------------------- Кроме нескольких стеллажей и небольшого столика, в кабинете находился удобный раскладной диванчик, на котором и устраивались такие частые в этом доме гости. По тому, как уверенно чувствовала себя девушка, сразу стало понятно: этот визит далеко не первый. Вытащив небольшой ноутбук, она сразу подключила его к сети, пристроила на полочке свою косметику, небрежно бросила на спинку стула несколько ярких маечек . Затем так же уверенно прошла в спальню и вынесла оттуда стопку постельного белья и стала застилать диванчик. Татьяна варила кофе, мазала хумусом питу, запихивала в нее овощи и зелень, но краем глаза все-таки разглядывала случайную знакомую. Ничего особенного! Чуть выше среднего роста, стройненькая, но крепко сбитая, в узеньких, нещадно порванных на коленях и выше джинсиках, и непомерно широкой, постоянно спадающей с одного плеча , майке с серо-белыми разводами. Густые темные волосы закручены высоко на голове в неопрятный "ананас", заколотый не то длинными шпильками, не то просто карандашами. Обычная израильская девица, каких много на улицах городов. Она сказала, что приехала на семинар, значит учится где-то, а может уже повышает квалификацию? Какую, врач, юрист, психолог? Кто их сейчас разберет, молодых. Вот раньше, в Союзе, во времена Таниной молодости, все было понятно. Ситцевое платье, мешком сидящее на женщине, шерстяная кофточка на пуговках - колхозница приехала в город за покупками. Банлоновый или кремпленовый костюм, "хала" на голове - работает в присутственном месте, может и паспортисткой быть, а может и в профкоме заседать. Джинсовый сарафан, золото на шее - папа либо при власти, либо сама в торговле, к гадалке не ходи. А сейчас поди-разбери, может она официанткой в кафешке подрабатывает, может у родителей солидный счет в банке, а может и офицер Армии Обороны Израиля, сменившая на досуге форменный костюмчик на что-то цивильное. К современной молодежной моде Таня относилась очень критично, сама в таком виде даже в молодости мусор не пошла бы выносить. Всегда была модницей и щеголихой. Нет, родители ее не баловали, на все хотелки сама зарабатывала. После седьмого класса, когда ее одноклассники с утра до полудня загорали на озере, а потом до поздней ночи просиживали в беседке во дворе, болтая о новинках журнала Юность, бренча на гитаре и потихоньку покуривая, три месяца на овощной базе гнилье перебирала. Никому об этом не рассказывала, ни одной живой душе, на вопрос:"Тань, ты куда?", туманно отвечала: "Спешу, спешу", и ручкой так небрежно, мол, не вашего, детсадовского, ума дело. Сверстники решили. что у нее марьяжный интерес завелся, кавалер взрослый поди, лет 18ти, а то и студент, им, малолеткам не чета. И надо было видеть лица их лица, когда однажды осенью Таня явилась в школу в модном, в пол, приталенном плаще с бронзовыми чеканными пуговицами и в умопомрачительных лаковых ( на самом деле обычная клеенка) бронзовых сапожках. Уж как девчонки со всей школы ей завидовали, как завидовали, учительница родителям выговаривала, что неприлично такие вещи девочке покупать, она же еще копейки сама не заработала. "Заработала, заработала, все сама!" - оправдывалась расстроенная мама, но классуха, одетая в мешковатый костюмчик джерси цвета немытой свеклы, с беленьким руликом на лацканах, не верила и укоризненно поджимала губы. Тане на ее гримасы было наплевать, классуху она не уважала . Свой предмет училка, конечно, знала, но о жизни у нее были весьма старомодные представления. Школьницу, которая летом обстригла свои тощие косицы и выкрасила короткий ежик в медный цвет, предлагала "проработать" на комсомольском собрании, а мальчишек упорно заставляла брить едва пробивающиеся усики. Но главное, называла вредным мусором Селинджера и Апдайка, считая достойной литературой лишь русских классиков да советских «почвенников», так называли когда-то авторов, активно окучивавших деревенскую тему. Она никогда не ходила ни в театр, ни на выставки, носила тетрадки с сочинениями в затертом до белизны портфеле и никогда не принимала никаких подношений от учеников, даже цветов. Лет через пятнадцать, в середине 80х, когда одноклассники отмечали очередную годовщину окончания школы, кто-то припомнил впроброс, что их классная долгие годы выхаживала мужа, инвалида войны, и у нее не было ни времени , ни денег на себя, но тогда эта информация отношение к классухе у Тани не изменила. Уверенность в том, что каждый живет той жизнью, которой достоин, у нее основательно пошатнулась лишь в 90х. Надо же, полысевший портфель вспомнился, а лицо только сейчас вдруг всплыло, когда питу мазала. И вдруг подумалось, а ведь она видела это лицо сегодня ночью, там, в том странном сне, который хотелось забыть, но он все-равно помнился и беспокоил. Точно - точно, классуха стояла на берегу в знакомом свекольном костюме, рядом с бабушкой и папой, и махала рукой, то ли вслед теплоходу, то ли Тане лично. А кто там еще стоял? И женщина какая-то при Тане на берег сошла... - Илана, ты кофе пить будешь? - уж в чем, а в невежливости Таню никто упрекнуть не мог. - Спасибо, сейчас иду! - и через минуту девушка выпорхнула из комнаты потряхивая на ходу коробкой бисквитов - Это нам на десерт, они злаковые, почти несладкие. - Да я этим не заморачиваюсь, слава Богу, генетика хорошая, могу и пирожком на ночь полакомиться, а вес за последние 30 лет ни на грамм не изменился. Ладно, с граммами я погорячилась, но килограммов точно больше не стало. - А у меня беда, - Илана похлопала себя по тощим ягодицам, - я от природы мясистая, что ни съем, все на пользу, каждую калорию учитывать надо. "Ну, и что это , кокетство, или глупость? - подумала Татьяна Николаевна, - Вон, у тебя все позвонки на спине выпирают, вместо живота впадина и лифчик без надобности, а поди ж ты, мясистая!" Но вслух ничего не сказала. Илана взяла в руки туго набитую питу и, прикрыв глаза и пробормотав " Барух ата Элоэйну.....", с явным наслаждением принялась ее жевать. "Надо же, видно , из религиозной семьи, хоть и одета, как светская". - подумала Таня. Сама она, хоть и считала себя верующей, обрядами не утруждалась. Да что там с обрядами, она даже не смогла бы ответить, к какой конфессии принадлежит. В ее семье все были атеистами, вера в Единого пришла к ней много позже, когда Тане стало понятно, что далеко не все в этой жизни подвластно человеку. А вот с конфессией определенность так и не наступила. Болтая о насущном, о невероятной жаре, намного сильнее, чем в прошлом году, о новой волне терроризма, дай Бог, чтоб в интифаду не переросла, об очередной постановке театра Гешер, женщины прикончили и бутерброды, и львиную долю печенья. В разговоре выяснилось, что Илана на самом деле не Илана, а Елена, Леночка. - А фамилия какая? - зачем-то спросила Таня. - Еще более редкая, чем имя, - девушка рассмеялась, - Иванова! То есть, по маме я Липкинд, а по папе Иванова. Но у папиной мамы фамилия была правильная, Зильберман, - поспешно прибавила она. Кто знает, эту тетку, может она "русских" ненавидит, всякое бывает. Но женские фамилии Татьяну не заинтересовали, а вот сочетание "Лена Иванова" с головой накрыло воспоминанием. Это было лет...., Господи, так давно,что и не верится! Детский садик, куда ходила Танюша, принадлежал к военному ведомству, большая часть воспитанников в нем была детьми лейтенантов, капитанов, попадались и "майорчики". Детки хоть и нежного возраста, но в званиях разбирались отлично, да и воспитательницы, дорожащие местом, вполне могли напомнить зарвавшемуся малышу, что не пристало лейтенантскому сыну претендовать на роль, столь желанную внуку полковника. Но с этими тремя девочками все получилось иначе. Появились они в садике в один день, рано утром, когда средняя группа уже сидела за столиками в ожидание завтрака, но любимую гречневую кашу с молоком, еще не принесли. В зал вошла заведующая, слегка подталкивая впереди себя трех девочек: темноглазую, с роскошными косами до пояса, украшенными огненно красными атласными лентами, бело-розовую кудряшку с огромным голубым капроновым бантом на светлых волосах и еще одну, то ли русую, то ли пегую, всю усыпанную крупными яркими веснушкам. Заведующая поставила девочек перед группой и сказала: - Вот, познакомьтесь, ваши новые подружки, их родители теперь живут в нашем районе и девочки будут ходить в наш детсад. А зовут их.... Ну-ка, скажи нам, как тебя зовут? - обратилась она к смуглянке. Та вздохнула как-то не по возрасту устало, и не сказала, продекламировала: - Я - Елена Иванова. Иванова - это папина фамилия, а мои бабушка и дедушка ....- и она назвала фамилии, которые в те годы знали все, от мала до велика, - Они в кино снимаются, я тоже уже два раза снималась, вырасту, как и они, знаменитой артисткой стану! Она произнесла все это с такой уверенность, что никто, ни дети, ни взрослые, не усомнились - такая станет! Второй представилась кучеряшка. Она расправила оборочки на легком платьице, потом подняла на ребят небесно-голубые глазенки и, с чудной улыбкой посмотрев на окружающих, пропела: - Я - Леночка Иванова, мы к вам из Германии приехали, там папа служил. - И разведя оборочки платья, сделала легкий книксен. Конопатая девчушка явно тяготилась затянувшейся церемонией, она сучила ногами, накручивала подол платья на кулак, шмыгала носом. Стоило заведующей посмотреть на нее, она тут-же выпалила: - Я тоже Иванова, и тоже Ленка! А чего, это у вас каша горелым молоком пахнет?! Воспитательница мысленно охнула, надо же, три Леночки и три Ивановы! И как прикажете их звать? Лена один, два три? Или Лена-беленькая, Лена -черненькая, Лена -конопатая? Но вопрос с именами решился сам собой, и очень скоро. После завтрака детишек посадили слушать сказку про трех поросят, а потом спросили, что поросята делали правильно, а что - нет. Нежная кучеряшка не увидела в поведении свинок ничего предосудительного. - А что, они же просто веселились, никого не трогали, и домики себе смастерили, если бы не Волк, жили бы и дальше веселясь и резвясь. Надо было просто потише, тихонько-тихонько, он бы и не проснулся! "Лялечка"! - с нежностью подумала воспитательница, - так и буду ее звать!" - Да какая радость жить в доме из соломы?! - хорошо поставленным голосом произнесла черноглазая - Дом должен быть крепким, красивым, чтоб гостей позвать можно было, самому хорошо жить. Надо много работать, тогда все будет! "Ну, не по годам умна и рассудительна, будет Еленой, а то можно еще Еленой Прекрасной звать, чудо, как хороша!" - А ты что молчишь? - обратилась женщина к третьей Леночке, - неужели ничего в голову не пришло? Девчушка посмотрела на воспитательницу в упор и, шмыгнув носом, с насмешкой выпалила: - Дураки они, эти поросята, убили бы волка, пока он спал, а дальше хоть дом строй, хоть пляши весь день. А что сегодня на обед будет? Я горелой кашей не наелась! " Эта просто Иванова будет, хватит с нее и фамилии, не велика цаца!" - девочка начинала вызывать в воспиталке раздражение. А вот Танюшке девочки очень понравились потому, что смелые, умные, а главное, очень красивые, все три, даже веснушчатая. Ей очень хотелось с ними подружиться, но не знала, чем заинтересовать. Ни петь, ни плясать, ни читать красиво стихи, как Лялечка с Еленой, она не умела, еще меньше у нее получалось прыгать на скакалке "девятки-десятки", бегать на перегонки, лазать по деревьям, как обожала Иванова. Однажды она все-таки решилась и попросила взять ее в игру, но Елена ей решительно отказала. - Ты, наверное думаешь, - ехидненько пропела она, кутая замерзшие ручки в чудную мутоновую муфточку, - что мы в принцесс играем? Что у нас платья бальные, короны на голове?" - Она, наверное, думает, у нас тут "дочки-матери", а мы такие хозяюшки, фартучки с оборочками, платочек на голове!" - поддержала ее Лялечка, и покрутила пальцем вокруг своего пухового капора. - Мы в строителей играем, у нас спецовки, мастерки и брезентовые рукавицы! - Иванова сунула под нос Танюше кулачок в яркой, вышитой клубничками варежке. - Уходи! Танюшка покорно отошла и села на лавочку. Она прекрасно могла бы сыграть строительницу, одетую в жесткий от холода комбинезон, с мастерком и в брезентовых рукавицах, но при этом понимала, что у нее нет и никогда не будет, ни блестящей меховой муфточки, ни похожего на одуванчик капора, ни ярких варежек с клубничками. И именно поэтому ее никогда не возьмут ни в одну игру, а вовсе не потому, что она чего-то не умеет. В эту минуту раз и навсегда поселилось в Танечкиной душе ощущение своей непохожести на других Конечно, она могла бы вместе с многими другими детьми копаться в песочнице, делать "секретики", но это было просто и доступно. А ей отчего-то непременно тянуло к тем, которые ее не хотели. Тогда девочка решила что все беды в ее жизни оттого, что в детстве ей никогда не покупали новые платья, только перешивали мамины. И ботиночки только самые дешевые, добротные, но "на вырост".! И никогда никаких бантиков, рюшечек бусиков, что за мещанство! Родители утверждали, чтоб быть интересной людям, надо лишь хорошо учиться, читать умные книги, приобщаться к классической музыке, а не сидеть в подъезде или в беседке со всякими оболтусами, не слушать гитарное бренчание, не вести бесполезные разговоры. От того-то и пошла Татьяна на каникулах перебирать гнилье на овощебазе, что очень уж ей хотелось, как Ленки, щеголять в клеенчатом плаще и сапогах, которые, месяца не прошло, начали трескаться и шелушиться. Зато Леночкам Ивановым было разрешено все, и модные одежки, и друзей полон дом, и гулять допоздна. Танюшка с ними в одной школе училась, дружбы, правда не водила, но здоровались, домой иногда вместе шли. Девочек, как с садика повелось, по-прежнему звали Елена, Лялечка и Иванова, и они своим именам вполне соответствовали. Елена так и осталась Прекрасной, отлично училась, не пренебрегала общественной работой, словом, уверенно шла на Золотую медаль. Кудряшка Лялечка знаниями не блистала, но была такой милой, такой славной, что у учителей просто рука не поднималась ставить ей тройки, а одноклассники считали за честь донести ее тяжелый портфель после школы домой. Иванова тоже сама портфель не носила, возле нее больше старшеклассники крутились, позже студенты какие-то провожать стали. Танюшка однажды с ними увязалась, да разговор какой-то больно мудреный был, ни словечком поучаствовать не удалось. Так и шла, вроде рядом, а вроде сама по себе. И не только в тот раз, потом долгие годы их пути проходили рядом, почти никогда не пересекаясь. Елена свою мечту осуществила, школу с медалью закончила, хотя зачем она ей там, в театральном нужна была?! Артисткой стала, не такой, конечно, известной, как бабушка с дедушкой, но звание, наверное, имеет, муж у нее состоятельный, особняк в престижном районе, есть где и гостей принять, и самой жить комфортно. Лялечке хороший аттестат тоже без надобности оказался , она стала, как бы это сказать поприличней, Травиаттой. Нет, она не поет, и, Бог милостив, чахоткой не страдает, но во всем остальном, как в песне:" Без ума целый свет от красавицы Жанетт..." И ведь давно уже за полтинник перевалило, а поди ж ты, желающие поддержать эту милую даму не переводятся. Так что, веселиться и развлекаться наша Лялечка не перестает. Хороший аттестат пригодился только Ивановой, с ним она таки умудрилась поступить в университет, стала журналисткой, начинала писать остро, едко, злободневно, все восторгались ее смелостью, но, видать, не всем нравилось. Потому, что вскоре ее убили. Видно, не только Иванова считала, что волков надо убивать сразу, пока они еще дел не натворили. - Когда я была молодой, иметь фамилию Иванова было все-равно, что не иметь никакой. Да и Елена была в любом коллективе, а порой и не одна. И я знавала целых твоих полных тезок. Кстати, где-то у Зины тут мои фотоальбомы должны лежать. Почему-то Татьяне вдруг стало очень важно найти эти самые альбомы. Она кинулась в комнатку-кладовку, прошлась взглядом по полка и сразу увидела внушительную коробку из-под старого пылесоса с надписью "Танюша". Вдвоем с Иланой, они стащили коробку на пол, вынесли в салон, где Таня открыла ее и начала вытаскивать содержимое. Первым на свет появился большой плюшевый медведь с печальной мордочкой и огромным чернильным пятном на затылке. Сердце женщины бешено заколотилось. Ведь совсем недавно. буквально на прошлой неделе, она вспоминала о своем старом друге! Увидала в соцсетях игрушечного мишку, сшитого знакомой и вспомнила: ей лет 5-6, в школу еще не ходит, и у нее есть мишка, просто родной брат этого. Шубка у ее мищутки из рытого бархата цвета гречишного меда, чуть потертого на швах, и очень-очень грустные глаза. Такие грустные, что она частенько обнимает игрушку и, пуская слезу, шепчет:" Ты самый хороший! Я тебя буду любить всегда!" Однажды Танюшку привели в гости в один дом, там была девочка ее лет. А у этой девочки были заграничные игрушки, сидевшие на высоком шкафу, куклы с каменными головами и настоящими волосами, в дивных платьях из модного тогда капрона, и очень милая пушистая собачка. Кукол им не дали поиграть, но спустили вниз собачку и завели ключиком. Собачка стала лаять и кувыркаться, а Таня поняла, без такой игрушки моя жизнь лишена смысла. И она стала страдать, бархатный друг был закинут в угол и забыт. Родители проявили понимание и на день рождения девочка таки получила желанную собачку в подарок, беленькую, пушистенькую, с оранжевым пятном на спинке. И вот тут всех ждало жестокое разочарование: мордочка у псинки была совершенно бессмысленной, шерстка скрипучая, синтетическая, а, вместо мягкого тельца, внутри явно прощупывался жесткий картонный цилиндр. Татьяна до сих пор помнит ту волну раскаяния, которая ее тогда просто накрыла. "Как же я могла променять моего почти живого, теплого печального друга на эту безмозглую машинку обтянутую мерзкой тряпкой?!" чуть не плакала она. Мишка был найден, обласкан, ему сшили новую жилетку, и Таня поклялась, что теперь никогда ему не изменит. Действительно, не расставалась с ним еще долгие годы. Потом, как водится, она заневестилась, мыслями завладел некий юноша, и мишутка исчез из ее жизни , на этот раз навсегда. Она его опять предала. Юношу тоже предала, но потом жалела только о медведе. - Какой славный Тедди! - Илана с восторгом крутила мишку в руках. - Это же настоящий раритет, я такие в лавке на Блошином рынке в Париже видела, огромных денег стоят. Сколько ему, лет 50т? - Больше, много больше, - Татьяна отобрала медведя и нежно прижала его к себе. - Я думала, что он пропал в суматохе переезда, а он тут меня дожидается, мой милый верный друг. Она прижалась лицом к мордочке медведя и отчетливо уловила запах маминых любимых духов "Красная Москва". Слезы градом покатились из ее глаз, Илана помчалась на кухню за водой и одноразовыми платками. Справившись со столь неожиданным для нее сентиментальным порывом, Таня продолжила распаковывать ящик. На свет появились бабушкин гобелен, на котором основательно выцветшие Беляночка и Розочка встречаются со злобным карликом, алюминиевая пепельница в виде сложенной ковшиком ладони, обрамленной кружевной манжеткой, еще одна пепельница в виде стоптанного башмака, небольшой карпатский пейзаж из соломки на черном бархате под стеклом. Наконец добрались и до альбомов. Первым Таня открыла не родительские, массивные, в тисненых переплетах, не яркий глянцевый, с фотографиями мужа и детей, а простенький, клеенчатый, в котором хранилась ее запечатленная молодость. Ну вот он, детский сад, вся ее группа сидит вокруг воспитательницы, и так три раза в год, на Седьмое Ноября, на новый год и выпускной утренник. В первых рядах те, кто красивее, умнее или у кого родители с пониманием. Остальные на задворках, у кого только половину лица видно, а от кого и вовсе одна макушка торчит. Танюшка везде в последнем ряду, шею тянет. А Ленки Ивановы вот они, рядом с воспеткой красуются, справа ровненькая, как струночка, черноокая принцесса Елена, слева, ближе к сердцу жмется пышноволосый ангел Лялечка, в ногах уселась по-турецки Иванова, светлая ей память. Ее, может, и хотели поставить в последний ряд, да разве она даст! - Вот они, твои тезки, Лены Ивановы! Илана повертела в руках фотографии, но спросила неожиданное: - Ты им чего-то не можешь простить? - С чего ты это взяла?! Даже странно как-то. Я их сто лет не видела, и еще столько не увижу, одна из них вообще давно уже мертва. Что мне с ними делить? - Не знаю...- задумчиво протянула Илана, - что-то у вас до сих пор болит, не отпускает, особенно та, которая умерла, к ней у вас больше всех претензий. - Ну ты, психолог доморощенный, - Татьяна разозлилась не на шутку, - ты человека час видишь, мы друг другу три слова сказали, а туда же, выводы делаешь. - Извините пожалуйста, а не хотела вас задеть, случайно вырвалось. Илана встала с диванчика и вышла к себе в комнатку. Таня осталась наедине с фотографиями, продолжала машинально переворачивать страницы альбома. Одноклассники, одногруппники, сотрудники, групповые фото, парные, с родней, с детьми. Вокруг Тани люди, люди, а она одна, все время одна. На некоторых фото ее и вовсе нет, например, на этой, у обгоревшего дома. Это в конце 70х, во время торфяных пожаров, у маминой сестры дом горел, а потом вся семья его восстанавливать ездила. Таня не поехала, только деньги дала, не малые, между прочим. А чего ехать, там и без нее народу хватало. Или вот юбилей какой-то, на стене цифра "50", все веселые, нарядные. Может и была там, только в кадр лезть не стала, чего опять из-за чужих спин выглядывать. Из альбома на колени выпал глянцевый рекламный проспект, Н..ский театр на гастролях. Это тот театр, в котором Елена работала. Ну да вот она, третья справа в последнем ряду. В последнем ряду.... Значит главных ролей не играла, второстепенные, а то и вовсе "Кушать подано". Красавица, сразу видно. А вот знаменитой не стала. И у Лялечки, Таня это от знакомых слыхала, в молодости кавалеры все больше не из олигархов были, а так, бизнесмены очень средней руки. Бывало, на юг в самолете ее везли, а назад уже сама автостопом добиралась. И чего было им завидовать?! Ивановой вообще можно было только посочувствовать. У нее не жизнь была, а сплошное поле боя. Причем, не важно с кем, лишь бы драка до кровавых соплей. Вот ими и умылась, когда полезла куда не надо. Что же она Тане-то сердце змеей жалила, даже смерть ее казалась не трагедией, а укором. Мол, вы тут все в болоте прозябаете, а я - мученица великая. Впрочем, это все уже Танины фантазии. Чего она к этим девчонкам прицепилась, чего через них всех людей подозревать стала, сторониться? Уверена была, мир жесток, люди - хищники. Это и есть великая правда жизни! Но тут же коварное подсознание прошептало:"А как же Зиночка?! Ведь мир вокруг нее был точно таким же, жестоким и несправедливым, но сумела же она с ним как-то договориться." "А я не хочу, так как Зинка! - парировала Таня. - Не хочу дробиться и раздавать себя налево, направо, не хочу подстраиваться, подлаживаться под кого-то, не хочу жить чужими интересами, чужими страданиями, жила и дальше хочу жить самой собой!" "Но тогда почему ты чувствуешь себя несчастной? - не унималось подсознание, - почему до сих пор в своих беда винишь трех несмышленых девчушек? После них на твоем жизненном пути встречалось немало и других людей, и не все они были жестоки к тебе, та же Зина, например." Внутренний диалог сильно утомил женщину, она торопливо сложила все вещи назад в коробку и задвинула ее в угол. На ум, как спасательный круг, пришла любимая фраза Скарлетт "Я подумаю об этом завтра". И тут в комнату ворвалась бледная, как мел Илана. - Только что в сообщили, в Эйлате на КПП теракт, террорист врезался в автобус с туристами!! Таня открыла род чтоб задать вопрос, однако слова почему-то застряли в горле. Но девушка и без слов ее поняла. "Не отвечает" - помотала она головой. Татьяна схватила телефон и нашла в быстром наборе телефон подруги. Автоматический голос сообщил, что абонент вне зоны. И тут вдруг вспомнился тот недавний странный сон, где она на пароходе, и женщина, сошедшая на берег. Только на этот раз лицо женщины было очень четким. Это была Зина. Весь следующий месяц женщина прожила как под наркозом, ожидание сведений о погибших, похороны Зиночки, семь дней "шивы", все происходило словно не с ней. Так как у подруги не было близкой родни, все заботы взяла на себя семья Горских, и первую неделю после похорон Таня жила в Зининой квартире, принимая ее друзей, пришедших почтить память погибшей и выразить соболезнования. А таких было очень-очень много. Зная обычай шивы семь дней не выходить из дома и не готовить, каждый пришедший приносил с собой какую-то еду, и скоро холодильник был переполнен коробочками с фабричными салатами, хумусом, домашним пловом и фаршированным перцем. На кухонном столе громоздились лоточки с бурекасами, бисквитами, кульки с питами, Таня смотрела на это изобилие и думала, как же была бы рада этому Зина, ведь столько людей можно было бы накормить вкусностями! Но приходившие сами почти ничего не ели, пили горький чай или кофе и, помолчав, уходили. Без хозяйки разговор как-то не клеилось даже между теми, кто хорошо знал друг друга, и квартира вдруг всем стала казалась какой-то чужой. Через неделю, предварительно раздав все продукты, Татьяна закрыла дверь знакомой до боли квартиры, как ей тогда казалось, навсегда, и вернулась к себе домой, прихватив с собой лишь коробку из-под пылесоса, в которой хранилось ее прошлое. А еще через месяц в дверь постучал знакомый адвокат, он принес документы, из которых следовало, что Татьяна Горская становится единственной законной наследницей Зинаиды Фрумкиной. Ей, после оплаты определенных налогов, теперь принадлежала трехкомнатная квартира в городе Азур и счета в банке. И еще конверт с письмом. Оставшись одна, Татьяна вскрыла конверт, записка была совсем коротенькой. "Милая моя подружка! Если ты читаешь это письмо, значит я уже очень далеко, и вряд ли вернусь назад. А значит, как мы с тобой и договаривались когда-то, теперь ты станешь владелицей моей квартиры, она отходит к тебе по наследству. А вместе с ней я завещаю тебе всех своих друзей, прошу тебя, не бросай их. Не отказывай им в проживании, если это потребуется, помогай тем, кому нужна помощь, когда словом, когда делом, чем сможешь. Список телефонов тех, с кем я дружила, лежит в коридоре, на полочке, там же написано, кто в чем может быть полезен, кому в чем надо помогать. Ты поможешь им, они поддержат тебя. Если такое наследство тебе в тягость, передай записную книжку тому из моих друзей, кто захочет ее взять. А тебе я желаю долгих лет счастливой жизни." Татьяна сложила листок пополам, потом еще, еще и еще раз, пока оно не превратилось в крохотный прямоугольник, и положила его в свое портмоне. Почему-то было важно, чтоб последнее письмо подруги всегда оставалось при ней. Как талисман, как оберег, как начало возвращения к себе настоящей.

Все началось с песенки, которая сопровождала рекламу. Песенка - просто чудо, что слова, что музыка, что голосок исполнительницы. Потом я увидела фамилии тех, кто играет в фильме: Литвинова, Кутепова, Михалкова..., вау! Опять же, не одна незатейливая житейская история, а целых семь. Значит ни квартиру, ни детей ни у кого отбирать не будут, рейдерский захват фирмы просто не успеют провести, да и от передоза, наверняка, никто не скончается. "Беру!" решила я и не пожалела. Сказала бы, что фильм выдержан в стилистике 60х, как , например, Питер ФМ, но нет, в этом чертовщинка явно в присутствии, сумасшедшинка этакая. Короче, мне понравилось. Как фруктовая карамелька вместо жирного печенья, и сладко, и вреда никакого. Польза? А разве получать удовольствие не полезно?!
Фильм Петербург. Только по любви

Год: 2016

Жанр: Русские фильмы, Комедия, Мелодрама, Новинка

Страна: Россия

Режиссер: Аксинья Гог, Наталья Назарова, Оксана Бычкова

В ролях: Рената Литвинова, Анна Михалкова, Надежда Маркина, Анна Уколова, Полина Кутепова, Светлана Камынина, Александр Паль, Михаил Боярский, Максим Виторган, Ульяна Добровская

От автора:
До приезда в Израиль, я считала, что там живут одни евреи. Их всех зовут чисто еврейскими именами Сара и Абрам, едят они исключительно фаршированную рыбу и форшмак, а по субботам обожают танцевать "семь сорок". И ещё все время воюют с бедными арабами. Но приехав, с удивлением обнаружила, что в стране немало "гоев". А иудейское население состоит не только из "русских", "марроканцев" и ашкеназов, есть еще бухарские, горские, эфиопы, "филиппинцы", таймени, и прочие, и прочие. И они между собой, как правило, мягко говоря, не дружат. Оказалось, что Сара - имя международное, а имени Абрам вообще нет, есть библейское Аврум. В Израиле мало кто знает, что такое форшмак и "семь сорок", а фаршированная рыба тут вовсе не набитая остреньким фаршем целая рыбья шкурка, а просто котлетки, иногда даже с добавлением орехов и довольно сладкие. Что касается "бедных арабов", их очень быстро начинаешь ненавидеть и, поверьте, тому есть причины. Выходцев из бывшего Советского Союза тут называют "русской улицей". Вот обо всем, об этом, я и решила написать.
Все герои и события этой повести вымышлены, и ни к автору, ни к ее знакомым никакого отношения не имеют.

I. ВОСКРЕСЕНЬЕ, день первый
1 (Надежда)
Стоило мне наклониться, чтоб поставить тарелки в посудомоечную машину, как за спиной раздалось: "Это просто безобразие, как можно было себя так распустить! Завтра прямо с утра в тренажерный зал!" Я повернула голову и, не разгибаясь, показала Александру кукиш. Потом не удержалась, скорчила говорившему рожицу с высунутым кончиком языка и продолжила расставлять грязные тарелки, накопившиеся за выходной после визита детей. Но поразмыслив, я решила, что не стоило так обижать своего любимца, ведь ведущий передачи «Модный приговор» Александр Васильев обращался вовсе не ко мне, а к дебелой двадцатипятилетней девице, пытавшейся упаковать свои телеса в тугие леггинсы. О существовании немолодой русскоязычной израильтянки из Тель-Авива он даже не догадывается. Может для меня он все-таки сделал бы скидку, учитывая возраст, тотальную занятость на подработках, и чересчур сладкие местные фрукты.
Кстати, о фруктах. Холодильник после субботы абсолютно пустой, значит, идя на работу, стоит прихватить с собой тележку. Как и большинство израильтян, я стараюсь ходить в магазин два раза в месяц, но овощи все равно приходится докупать, особенно, если на ценнике стоит благозвучное слово "мивца". Это слово можно переводить как "акция", "мероприятие", "скидка", но истинный смысл его - "по дешевке". Стоит ли задумываться при этом, что срок годности у такого товара не более двух-трех дней, что фрукты чуть перезрели, а овощи слегка лежалые, экономия в 1, 2, а то и 3 шекеля решает все. В итоге, тележка набивается доверху, о потраченных деньгах я умолчу.
Часы показывают начало восьмого, пора собираться на работу. Когда-то я окончила университет и много лет протирала локти о стол в одной проектной конторе. Тогда мой кульман казался мне галерой, себя же я сравнивала с кандальным узником, обреченным на пожизненную каторгу. В лучшем случае, я могла рассчитывать на амнистию после 55 лет. Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает, вечного в этом мире вообще ничего нет.
Девяносто первый год обрубил все цепи и многих выпустил на свободу, только всех ли это сделало счастливыми? Мои скромные инженерные способности не были нужны ни новому независимому государству, ни Израилю, куда я переехала через несколько лет. Вот и работаю теперь в "Теплом доме для родителей" социальным работником. Так на земле обетованной называются пансионаты для стариков. Но, поверьте, они не имеют ничего общего с домами престарелых, о которых я была наслышана в советские времена. Никаких мышиных туальденоровых платьев, одеял с надписью "ноги", скрипучих железных кроватей с панцирными сетками и голых тощих матрасов.
Есть пансионаты для очень богатых людей, с небольшими коттеджами и комфортабельными квартирами, где, как в роскошных гостинцах, богатенькие старички плавают в бассейнах, гуляют по парку, играют в теннис и гольф. Совсем немощные и впавшие в сумерки души находятся под круглосуточным неусыпным присмотром сиделок. Есть дома попроще, подешевле, больше похожие на малосемейные общежития с полным обслуживанием, для оплаты которых вполне хватает заработанной пенсии. Но, даже государственные, куда, как правило, попадают репатрианты, и где старики живут парами в одной комнате со всеми удобствами, самый злой язык не назовет богадельней. Ваших маму или папу там непременно каждый день вымоют, переоденут, вкусно накормят, заставят вырезать из бумаги симпатичную салфеточку, и спеть хором "эвену шалом алейхем" или "выходила на берег Катюша", не про нас будь сказано!
Мой "бейт авот" - из средних. Кроме медобслуживания, уборщицы и культурных развлечений, каждому постояльцу положена на несколько часов в день помощница для выполнения мелких поручений и душевных разговоров. Поэтому два дня в неделю я добросовестно выслушиваю жалобы одной очень милой бразильской старушки на боль в спине, бессовестных внуков и некую Талину, одолжившую пятнадцать лет назад утюг у моей подопечной, а вскоре умершую, так и не отдав этот утюг. Еще три - утираю слезы по погибшим в катастрофе родственникам вдове мэра одного небольшого городка.
Я работаю с ней уже пятый год, но поток слез все не иссякает, и, похоже, его остановит только ее кончина. Три раза в неделю мы, словно на машине времени, переносимся в город Люблин 1939 года, и заново переживаем все ужасы военного времени. Первое время, оплакав поочередно всех членов ее огромной, но полностью уничтоженной семьи, я попыталась перейти к более позднему и более счастливому для нее, послевоенному, времени.
- Шпринца! - говорила я. В израильском паспорте моя подопечная записана Авивой, что в переводе с иврита тоже обозначает "весна", но в 39-м году ее звали Шпринцей, и она просит называть ее именно так. - Шпринца, но ведь это родные твои погибли, а ты прожила долгую, и, наверное, не самую несчастную жизнь. Приехала в Израиль, вышла замуж за большого человека, родила дочь. Почему ты не хочешь рассказать об этой жизни?
- Это была уже не я, а я погибла в лагере вместе со всей своей семьей! - слезы катятся по морщинистому личику, она протягивает мне худенькую, как обезьянья лапка, ручонку с обвисшей коричневой кожей, на которой выше запястья синеет длинный лагерный номер, и я плачу вместе с ней.
Сборы на работу - минутное дело. Это когда-то, в "прошлой жизни", чтоб выйти из дома, мне требовалось не менее четверти часа на макияж, еще больше - на укладку длинных волос в затейливую прическу, выбор одежды и тогда требовал уйму времени. Теперь я хватаю первую попавшуюся под руки чистую маечку, два взмаха щетки - и волосы, вернее то, что от них осталось после стрижки под ежика, в полном порядке. Макияж вообще пропускаем, все равно при нашей жаре он через две минуты превратится в грязные разводы. Вот что требует кое-каких усилий, так это выбор бижутерии. Как и у большинства женщин в этой жаркой стране, невозможность украсить себя одеждой, я компенсирую обилием украшений в ушах, на руках и шее. А если брючки - капри, то и на ноге. В "прошлой жизни" достойным украшением немолодой, тридцатипятилетней дамы, считалась тонюсенькая золотая цепочка на шее, неброское колечко и сережки, тоже золотые. Массивное золото носят только хабалки, а интеллигентная женщина не может выглядеть как новогодняя елка! Но восток есть восток. Иной раз просто диву даешься, как местным дамам сил хватает целый день таскать на шее ожерелья из каменных россыпей размером со сливу, а под многочисленными браслетами их рук просто не видать.
Я уж совсем было собралась выходить из дома, как раздался телефонный звонок. Гортанный, с ярко выраженным восточным акцентом, голос мой начальницы произнес: "НадьЯ, шалом, как дела?" Не стоит думать, что жгучий интерес к личной жизни сотрудницы заставил Шарону так рано набрать мой номер телефона. Да и мне бы в голову не пришло рассказывать ей о своих проблемах. Фраза "Ма нишма (как дела)?"- это просто часть приветствия, и спрашивающий ничего, кроме "бэ седер (в порядке)" не ожидает услышать. Если вдруг, по незнанию или по наивности, вы скажете, что дела у вас "не в порядке", в банке большой минус, хозяин в два раза увеличил оплату за квартиру, а муж ушел к лучшей подруге, предварительно умыкнув все ваши золотые украшения, вас не будут участливо расспрашивать о подробностях, а лишь философски заметят: "Будет в порядке!"
Как-то раз я была свидетельницей того, как стоящий рядом со мной на автобусной остановке эфиопский мальчик, кричал по-русски своему русоволосому приятелю, идущему по другой стороне улицы: "Как дыла?", демонстрируя всем свое знание чужого языка и твердую уверенность в том, что и у русских полагается добавлять этот вопрос к приветствию.
Я - тертый калач, поэтому отвечаю: "В порядке, а что слышно?", так, как и полагается вежливой израильтянке. Конечно же, у Шароны тоже все "бэ седер", но для меня есть маленькая новость. Авива умерла, светлая ей память, поэтому работаю я сегодня на подмене, по адресу...
Я была ошеломлена. Конечно, возраст моей подопечной давно перевалил за восемьдесят, здоровье частенько подводило, но смерть - это всегда неожиданно. Молнией проносится подленькая мыслишка: "Слава Богу, не в мое дежурство!", но слезы уже текут по щекам, и я спрашиваю:
- Когда похороны, надо бы пойти?
- НадьЯ (непременно с ударением на букву Я), почему вы, русские, не умеете разделять свою жизнь и работу? Авива тебе никто, так ли важно идти на ее похороны? Наши клиенты постоянно умирают, ты что, будешь каждого оплакивать и провожать в последний путь? А когда же ты будешь работать?
Что ж, буду считать, что это не черствость души, а всего лишь часть ее "марроканского" менталитета.
- Шарона, а кто будет моим подопечным на сегодня? - моя начальница знает, что со стариками я не работаю. К сожалению, местные дедушки за семьдесят - большие проказники, и нас, "русских", считают потенциальными проститутками. Дамы моего возраста, особенно если они пышнотелы, слишком лакомый кусок, который престарелый кавалер 80+ не пропускает мимо, и щипком за попу ограничиваются далеко не все. Кураторы об этом прекрасно осведомлены и, во избежание конфликтов, женщин к ним не посылают, ну, разве кто сам не против.
- О, это очень милая старушка, она живет у себя дома с нянькой-филлипинкой. Сегодня у буддистов какой-то праздник, прислуга хочет выйти, ты ее подменишь на несколько часов.
Есть у нашей компании и такие клиенты. Кто-то живет дома с семьей и ему положена помощница на несколько часов в день, а кто-то получает компаньонку от фирмы, украинку, молдаванку, филиппинку. Вот этих и приходится подменять, когда у них выходной. Родня не очень рвется опекать ослабевших стариков. Что ж, подмена, так подмена.

2 (Алекс)
Спать хотелось невероятно, а тут, как назло, соседи затеяли ремонт. "Что ж этому козлу не спится!" - с раздражением подумал Алекс, пытаясь удержать зыбкое состояние дремы. Тщетно, сон улетучился, оставив лишь ощущение усталости и раздражения. С трудом разлепив глаза, мужчина посмотрел на окошечко телевизионного декодера: 10.45. Дня. Да, пожалуй, сосед взял в руки дрель весьма своевременно, через полтора часа пора выходить на работу
Когда начальство предложило вечерние дежурства, Алекс даже обрадовался. "Сова" по природе, подъем в 5 утра он воспринимал, как наказание. Зато вечером, каким бы утомительным ни был день, долго ворочался в постели, мысленно считая прыгающих баранов, вытирая рисунки на школьной доске, кидая камешки в огромное ведро. А когда "надежные" средства заканчивались, приходили воспоминания из "той" жизни. Школа, институт, работа в проектной конторе, недолговечный брак. Прошлое представало в каком-то карамельно-розовом цвете, без проблем и огорчений, без неудач и предательств. Тем более удручающим казалось настоящее.
С детства Алекс привык чувствовать себя личностью исключительной, достойной если не восхищения, то, по крайней мере, множества похвал. Не зря же мама, папа, многочисленные бабушки, дедушки и тетушки твердили с утра до вечера: "Наш Сашуля - просто чудо, как красив! А как умен, какая глубина восприятия, какой кругозор!" Мальчик подолгу смотрел на себя в зеркало и понимал: все что говорят близкие - чистая правда. Этот отрок, стоящий перед ним за гладкой зеркальной поверхностью, и правда, был очень хорош: стройненький, длинноногий, с густыми чуть волнистыми светло-русыми волосами и голубыми умными глазами. У каждого, кто на него глянет, не останется никаких сомнений - парень просто красавец, а пообщавшись, поймет, что и развит он не по годам. Ну, а уж если кто в этом усомнится, тому он, Сашенька, спуску не даст, будь то одноклассник или папин приятель. Для этого у него было припасено несколько витиеватых фраз, а также парочка весьма колких и язвительных выражений.
Это уж на совсем крайний случай. Применять их на практике приходилось очень редко. Мальчик, и правда, был смышлен. Учеба давалась легко, учителя охотно беседовали с ним, выходя далеко за рамки учебной программы, очередной раз удивляясь, как быстро теперь взрослеет молодежь. Саше, как сыну военного, не раз приходилось менять школы, но везде, где он учился, одноклассники охотно признавали в нем лидера.
Сверстницы, до поры до времени, Сашу не интересовали, казались ему, читавшему запоем Евтушенко, Вознесенского и Бунина, глупыми курицами, вечно хихикающими, обожающими индийское кино и рассказы Майи Ганиной. Мнение свое о них менять он тогда не собирался.
Когда однажды, на уроке внеклассного чтения, одна из этих дурех стала декламировать стихи любимого им Евтушенко "Смеялись люди за стеной...", воспринял это, как вторжение на свою территорию и решил поставить ее на место.
В классе у всех были прозвища. Тихую, невзрачную любительницу поэзии все отчего-то звали Королевой. Саша пришел в эту школу в восьмом классе и не знал откуда взялось такое прозвище. Спрашивать друзей считал ниже своего достоинства, но все в нем протестовало против такой несправедливости - единственным в классе королем должен был быть он. А этой соплюхе такое прозвище явно не по чину. В тот же день справедливость была восстановлена. На перемене Саша громко и презрительно при всех обозвал ее курицей. Друзья, для которых он был безоговорочным авторитетом, ничего против девочки не имели, но всегда готовые поддержать хорошую шутку, охотно заржали. Королевой несчастную больше никто не называл. В каком классе это было? В восьмом, в девятом? А надо же, он до сих пор помнит, что девочка вздрогнула, втянула голову в плечи, как под ударом палки и медленно побрела из класса. А вот лицо ее напрочь стерлось из памяти, хоть и проучились они вместе до окончания школы.
Триумфальное шествие по жизни продолжалось. В институте, куда в большинстве своем поступали дети из сел, он был не только безусловным лидером, но еще законодателем мод. Мама была большой мастерицей, с удовольствием шила сыну модные полосатые батники с пуговками "на четыре удара" по воротнику, вязала яркие полосатые жилеты-майки и длинные балахонистые свитера. Фирменные джинсы (не какая-нибудь Индия, а настоящие Супер Райфл) и болгарскую дубленку, стоившие, как подержанный Запорожец, родные, скинувшись, подарили ему за поступление в институт.
Какая у него была в институте интересная и веселая жизнь! На курсе подобралась очень славная компания, как теперь говорят "золотой молодежи". Их тогда еще называли "звездными мальчиками". Собравшись вечером у одного из друзей, под бокал легкого сухого вина, обсуждались новинки отечественной и, если повезет достать журнал "Иностранная литература", зарубежной прозы. Кое-кто сам пытался писать нечто обличительно-невнятное, полное намеков и подтекстов. Очень завидовали свободе хиппующей молодежи на западе и, как верх вольнодумства и независимости, пускали по рукам почти "слепой" экземпляр "Мастера и Маргариты". Учились тоже увлеченно, технические новинки вызывали интерес не меньший, чем новый альбом Пикассо или запиленная пластинка "The gan", за бешеные деньги купленная у фарцовщиков. Одним словом, не юноши, а отрада для преподавателей и предмет обожания всех институтских красавиц.
На одной из таких красавиц парень женился сразу после окончания института и началась другая, взрослая жизнь. Первое время друзья еще собирались по инерции, желая удержать в себе ощущение беззаботной юности. Но рутинная работа, дети, жены, превратившиеся из милых, легкомысленных, на все согласных девочек в сварливых мегер, постоянно чего-то требующих: денег, внимания, помощи, совсем не оставляли времени на богемные посиделки. Теперь встречались только по большим праздникам и в дни рождения. Характер встреч сильно изменился. Много пили, а осушив не одну бутылку водки, жаловались, на нехватку свободного времени, на то, что ни на работе, ни дома их не понимают.
И все-таки, жить было здорово! Потому, что Александр чувствовал, это было временно, ненадолго. Просто он расслабился, но, если захочет, в любой момент может собраться, и, отложив в сторону незатейливый детективчик, начать читать "Кафку, Рильку, Лорку". Непременно посмотрит все фильмы Тарковского, а вместо любимой женой "Лаванды", поставит на проигрыватель свой заветный Пинк Флойд.
Собраться не успел, жизнь совершила такой крутой вираж, что стало вовсе не до сборищ. Вернее, времени не было у других, у Александра как раз оно появилось с избытком. Его проектную контору прикрыли одной из первых. С трудом устроился вахтером в какой-то кооператив, дежурства сутки через двое, зарплата - чистые слезы, как раз на сигареты и пиво по выходным. Можно было, конечно, в свободное время еще где-то подработать физически, но он все чаще стал вслух себя сравнивать с микроскопом, которым пытаются забивать гвозди.
Жена, устав от безденежья, решила, что ее зарплаты с трудом хватает на дочек, а мужа уже не прокормить, и предложила Александру переехать к маме. Это тоже было неплохо, хотя вместо постоянно недовольной жены, его стала слегка допекать незадолго до этого овдовевшая мать. Вот когда через три года, во львовских школах упразднили русский язык, как предмет, и ее с почетом выставили на пенсию, начался настоящий прессинг. Мужчина понял, полумерами не обойтись, надо все менять кардинально. И он сменил жену, работу, а заодно, и страну. Вернее наоборот: страну, работу, жену.
Перед отъездом Саша придумал, как в старые добрые времена, собрать всех своих друзей. Они очень давно не виделись, и охотно приняли приглашение. Маму, ради такого случая, отправили навестить внучек, накупили дешевого сухого вина, наварили картошки, заправили постным маслом квашеную капусту. Из раздолбанного магнитофона Интернешнл негромко неслись до боли знакомые звуки Эбби роуд, при свете ночника в форме футбольного мяча, подаренного ему когда-то однокурсниками, лица друзей казались совсем молодыми. Было почти незаметно, что кто-то пришел в костюме от Кардена, а у кого-то через потертые рукава свитера, просвечивает дешевая рубашка. Казалось, это не прощальная вечеринка, а просто друзья собрались очередной, далеко не последний раз.
Оказалось, Алекс опять задремал. Теперь времени на сборы оставалось совсем мало, а на работу опоздать ни в коем случае нельзя. Ему крупно повезло, что удалось устроиться охранником на центральной автостанции, в пятьдесят так непросто найти хорошую работу. Пять минут в ванне, глоток растворимого кофе, как назло, лифт кто-то утащил из-под самого носа, ну… тогда бегом по лестнице!

3 (Надежда.)
Когда я выходила из лифта, меня чуть не сбил с ног какой-то мужик в форме охранника. "Все-таки, какие они некультурные, эти израильтяне!" - с негодованием подумала я. Себя я, как и многие мои соотечественники, считаю "русской", и пребываю в твердой уверенности, что именно мы являемся носителями культуры на земле обетованной. Нас, "русских", просто убивает морально замашки "марроканцев" (т.е. выходцев из восточных стран), например, кидать мусор в окно, а жвачку себе под ноги. Или писать, повернувшись спиной к людной улице, а потом сладострастно почесывать причинные места. Да мало ли за ними грехов!
А как они одеваются, это просто уму непостижимо! Напяливают на 120-ти килограммовую тушу коротенькую маечку размера "смоль", обтягивают массивный зад трикотажными штанишками до колен, красят мелко завитые химией волосы в цвет сливочного масла, а потом не удосуживаются их подкрашивать. Вытатуировать брови, губы и глаза - это для "марроканской" красавицы обычное дело. А еще, они считают, что все мы, "русские" - тупые, потому, что надеваем сандалии на носки, и что мы все жутко воняем! Каково?!
Есть, правда, в Израиле и культурные ашкеназы - выходцы из Польши, Болгарии и прочих европейских стран, но вдохновенно презирая "изеров", мы, "русские" о них на время забываем.
Дверь в квартире моей новой подопечной открыла улыбчивая "филиппинка" и на приличном иврите пригласила войти. Я оказалась в довольно большом салоне, обставленном в стиле 70-х. Посередине комнаты стояло инвалидное кресло. Определить пол сидящего в нем существа, на первый взгляд, не представлялось возможным. На довольно полном, без каких-либо вторичных половых признаков, теле красовалась трикотажная пижамка с Микки Маусом на груди. Голова почти налысо выбрита, зато подбородок украшает седая, реденька, но вполне заметная бородка. Вроде мужчина, но кисти рук изящные, маленькие ступни в беленьких носочках, узкие щиколотки. Значит, все-таки, бабушка. Мой приход не произвел на нее никакого впечатления, она, как и прежде, бессмысленно глядела на экран неработающего телевизора.
- Делать почти ничего не надо - вводила меня в курс дела "филиппинка", - только каждые полчаса давай ей по три ложки яблочного пюре, вот оно, на столе. Я приду, тогда и помою, и покормлю ее. Памперс не трогай, я его только что сменила.
- А если она...
- О, это мы делаем в среду, а сегодня только воскресенье, так что, не волнуйся!
Все это женщина говорила, нежно массируя плечи и голову старушки, потом нарочито громким голосом стала объяснять ей, что к ним в гости пришла очень милая женщина (я, стало быть), она немножко посидит с Жозефиной (очевидно, так звали бабулю). Не думаю, что хоть одно слово пробилось сквозь подернутое пеленой мрака сознание Жозефины, а я, в который раз, удивилась обходительности восточных женщин. Все в Израиле знают, что "филиппинки", не важно, из какой именно восточной страны они прибыли, - самые лучшие, терпеливые и заботливые сиделки. Мы "русские", никак не можем забыть, что в "прошлой жизни" у нас осталось высшее образование, неплохие должности, уважение сослуживцев, и воспринимаем работу по обслуживанию, как унижение. Вот в уборке квартир нам равных нет, всю злость и недовольство окружающим миром мы вымещаем на ни в чем не повинную бытовую грязь. Что делать, в 50 приличную работу так тяжело найти! Не зря в народе бытует присказка о куче дерьма, которую непременно необходимо съесть в начале репатриации.
Компаньонка ушла, а я, усевшись на диван, стала разглядывать салон. Да, видать, хозяева не бедствовали, мебель в комнате хоть и старомодная, но из цельного дерева, не ДСП какое-то. Стену, возле которой стоял удобный диван, украшал белый, с красными и серыми разводами, пушистый афганский ковер ручной работы, чисто вымытая зеркальная витрина заполнена сувенирами из разных стран. Живущие тут люди немало попутешествовали. Рядом с миниатюрной Эйфелевой башней извивалась в причудливом танце, одетая в парчу, индийская танцовщица, а строгий золоченый Оскар меланхолично глядел на стайку деревянных слонов, бредущих к парочке фарфоровых голландских крестьян, сидящих на лавочке. А, может, хозяева и не ездили никуда, а все это сувениры от родных и друзей?
Спросить, увы, не у кого, хозяйка пребывала в данный момент в каком-то своем мире. В положенное время я скормила подопечной положенные три ложки пюре, которые были проглочены с невероятной жадностью. Мне даже показалось, что она на мгновение вернулась в реальность. Но, поев, снова отключилась. От нечего делать, я стала рассматривать фотографии, которыми был увешан весь салон.
Смотреть фотографии, пусть даже совершенно незнакомых мне людей - моя страсть. Чем старше снимки, тем интереснее. Моды ушедших времен, интерьеры, мизансцены, все это будоражит мою фантазию, я пытаюсь угадать прошлое людей, застывших перед объективом, придумываю им судьбы. Самые старые фотографии на стене датировались еще концом позапрошлого века. Судя по отменному качеству снимков, за прошедший век не утративших четкости, стоили они в свое время немалых денег. Да и люди, изображенные на них, явно принадлежали к богатому сословию.
Девица в белом платье со шлейфом, затянутая корсетом "в рюмочку", с веночком на затейливо уложенной головке, стояла, изящно изогнувшись, рядом с сидящим в кресле кавалером, одетым в черную пару. Наверняка, свадьба.
Старушка в богатом кружевном чепце держит на коленях двух пухлых чернявых младенцем в юбочках.
Двое юношей-близнецов в форменных тужурках, а рядом фото, где они уже в мундирах неизвестной мне армии. Больше молодые люди вместе не фотографировались, может, одного из них убили на войне?
Снова свадьба, на этот раз у невесты фата намного длиннее юбки, а вместо затейливой прически, короткая стрижка. От фотографии к фотографии, люди старели, дети подрастали, юбки то укорачивались, то вновь опускались ниже колен, прически становились сложнее, а макияж более явным.
Вот опять свадьба. Про таких юношей, как жених, моя бабушка говорила: "Типичный идеше киндер!", то есть смуглый, кудрявый, с глазами на выкате, неуловимо похожий на ягненка. А вот его невеста - просто загляденье. Рождает же природа такую красоту! На вид ей лет 18-20, огромные лучистые глаза, окруженные пушистыми ресницами, милые ямочки на круглых, как яблочки, щеках, легкие локоны небрежно падают на лоб из-под затейливой шляпки. Наверняка она очень смешлива и даже слегка легкомысленна, изображает взрослую даму в роскошном, не по возрасту, платье, а свадьбу воспринимает, как забавную игру. Ну конечно, я угадала! Вот она же в спортивной майке с кубком в поднятой вверх руке, а вот вдвоем с мужем возле двухместного самолета, причем на ней летный шлем и, похоже, что именно она сядет на место пилота. Вот более позднее фото, пара катается на лошадях и с ними маленький мальчик на пятнистом пони. Идут годы, "ягненок" ощутимо располнел, лишится своих кудрей, а женщина остается такой же стройной, улыбчивой, все так же сияют ее большие глаза в окружении пушистых ресниц.
Я перехожу от фотографии к фотографии и у меня возникает ощущение, что за мной кто-то следит. Поворачиваю голову и вижу: сидящая в кресле бабуля пристально за мной наблюдает. Этого не может быть, до сих пор старушка была абсолютно безучастна к моему появлению. Вдруг замечаю, как из выцветшего, затянутого пленкой катаракты глаза, катится, по морщинистой щеке на покрытый жесткими волосками подбородок, одинокая слезинка. Я с ужасом понимаю, что передо мной в инвалидном кресле сидит та самая ясноглазая, смешливая женщина с фотографий. Это ее, некогда жизнерадостную, энергичную, бесстрашную, засунули в огромный памперс, обрядили в дурацкую пижаму и кормят пюре через каждые полчаса по три ложки. А она так страдает от телесной немощи, что полностью ушла в собственный мир, покинув жестокую реальность. Я прикрыла глаза на несколько секунд, а когда открыла их, передо мной опять сидело впавшее в тихий маразм существо. Может мне только показалось, что в этих, некогда смешливых, глазах еще теплиться разум?
Отработав положенное время, я отправилась домой. Проходя мимо Центральной Автостанции, мне пришло в голову, что неплохо было бы прогуляться по магазинам. Не то чтоб в этом была потребность, но почему нет, если уж я рядом? Автостанция в Тель-Авиве, Тахана мерказит (или как называем ее мы, "русские", Тахана омерзит) на самом деле лишь частично принадлежит автобусам. Большая часть этого огромного, похожего на бумеранг, здания является торговым центром. Попасть в него можно через несколько дверей, но у ближайших ко мне что-то происходило, там скопилось так много людей, что я не стала ждать, а пошла к следующему входу.

4 (Алекс)
В ответ на просьбу показать документы на ношение оружия, стоящий перед Алексом мужчина, с криками, что он важная персона и не будет ничего показывать какому-то грязному "русскому", попытался выхватить пистолет, засунутый за брючный ремень. Слава Богу, реакция у Алекса всегда была в порядке, не зря он в молодости увлекался самбо. Молниеносно перехватив руку скандалиста и заломив ее за спину, он крикнул напарнику, чтоб тот по рации вызывал старшего по смене. Через три минуты приехала полицейская машина, и крикуна забрали в отделение, недвусмысленно пообещав ему там объяснить, кто и на что имеет права в нашей взрывоопасной стране. Напарник Алекса, молодой парень всего год, как приехавший в страну, смотрел на происходящее, как на представление. Он еще никак не мог привыкнуть, что в Израиле полиция возникает неожиданно, как черт из коробочки, и это отнюдь не всегда радует. Например, когда-то такое внезапное появление стражей порядка стоило Алексу 60-ти шекелей. Именно такой штраф пришлось ему заплатить за переход на красный свет на тихой, казалось бы, безлюдной улочке. И это пустяки по сравнению с нервотрепкой, которую имела одна слишком независимая бывшая москвичка. Она, по привычке, вышла из дома без паспорта, и когда полиция остановила ее для проверки документов, стала весьма энергично, не без помощи рук и крепких выражений, доказывать абсурдность таких требований. Крепкие выражения в цель не попали по причине незнания девочкой-полицейской русского матерного, а вот попытка москвички оттолкнуть от себя надоедливую представительницу закона, была расценена, как посягательство на власть. Пожилой даме грозил месяц принудительных общественных работ, и на то, чтоб замять дело, ушло около полутора лет и около семи тысяч шекелей адвокату.
На этот раз расторопность полиции была весьма уместной, у входа уже скопилось много народу, самые нетерпеливые отправились к другим дверям. Когда пробка рассосалась, напарник обратился к Алексу:
- А что ему за это будет? - имея в виду нервного мужика.
- Да ничего особенного, штраф заплатит и все. Если и в участке скандалить будет, тогда еще и суд, но это вряд ли, у нас народ полицию побаивается.
Напарник понимающе вздохнул. Как все-таки непросто привыкать к порядкам в новой стране. У него, в Сургуте, с ментами можно было бы договориться на месте при помощи определенной суммы, в крайнем случае, накостыляли бы по шее и отпустили. Да уж, тяжело проходит абсорбция. И язык сложный, с трудом дается. До сих пор по смене передают, как анекдот, его диалог с посетителем, случившийся в первый рабочий день.
На иврите тогда он знал только слова "да", "нет", и фразу "сколько стоит?" Надо же было, чтоб именно к нему подошел в тот день с каким-то вопросом немолодой мужчина. Вопрос был длинным и абсолютно непонятным, но промолчать было неудобно. Тогда парень, преисполненный чувством собственной значимости, ответил "ло!" ("нет"), давая тем самым понять, что вступать в дальнейшую беседу не намерен. Мужчина очень удивился и задал еще один вопрос. Охранник, понимая, что фраза "сколько стоит?" вряд ли будет уместна в данном я случае, произнес "кен" (да), исчерпав таким образом полностью свой словарный запас. Мужчина удивился еще больше, покрутил пальцем у виска и отошел. Молодой человек облегченно вздохнул, и только тут увидел, что его напарник, проверяющий входящих по другую сторону широкой двери, просто лопается от сдерживаемого смеха. Отсмеявшись, объяснил, что выглядел этот диалог примерно так:
- Я гляжу, парень, у тебя нелегкая работа. Скажи, пожалуйста, сколько ты получаешь в час?
- Нет!
- Ты что, не можешь ответить? Это что, важная государственная тайна, которую я собираюсь открыть арабам?
- Да!
Как и обычно, после обеда, время как будто замерло. Людей на улице стало совсем мало. Ну, кто добровольно будет прогуливаться по улицам, если, несмотря на то, что на календаре всего лишь май, температура в тени более 30 градусов. День выдался особенно утомительным из-за начавшегося с вечера хамсина. Хамсин - это беда Ближнего востока. Когда со стороны пустыни дует горячий ветер, а воздух становится оранжевым от мельчайшего песка, половина населения страны мучается от ноющей головной боли, а першение в горле невозможно унять никакими напитками. Привыкнуть к этому тоже невозможно, проживи в стране хоть пятьдесят лет.
Мимо автостанции с шуршанием проносятся разноцветные междугородние автобусы, юркие маршрутные такси лихо выворачивают из-за угла каждую минуту. На противоположной стороне улицы, на крохотном пятачке вытоптанной земли, сидя и лежа, расположилась кучка китайцев, поджидающих очередного клиента, который позовет их на ремонтные работы. А еще дальше по улице, как вороны на заборе, сидят на бетонных столбиках черные суданские беженцы. Они бегут в Израиль даже не семьями, а целыми кланами, без надежды на гражданство и работу, довольствуясь лишь тем, что их женщинам и детям дадут койку и тарелку супа в ночлежке. Мужчины ночуют в соседнем сквере, сытно питаются на помойке у ближайшего супермаркета, и целые дни проводят сидя на придорожных столбиках - такая жизнь для них просто рай, по сравнению с жизнью на родине.
Алексу одно время было их даже жалко, но участившиеся случаи грабежей и насилия со стороны непрошенных гостей подточили его милосердие и теперь он абсолютно солидарен с теми, кто требует очистить страну от нелегалов.
То и дело к двери подходят компании желающих прогуляться в прохладном здании, гастарбайтеров - в воскресение у них выходной. Район Таханы Мерказит давно был облюбован приезжими рабочими. Квартиры в старых и весьма ветхих домах были довольно дешевы, их снимают одновременно 20-30 человек, большинство из которых пользуются ими не чаще одного раза в неделю. В этот день район начинает остро пахнуть жареной рыбой, которую готовят "филиппинцы", перцем и чесноком, так любимыми румынами и молдаванами. Именно из этих стран приезжают на заработки больше всего людей. Едут еще из Украины и Болгарии, но, в основном, женщины, они квартир не снимают, по воскресеньям ходят на море, просиживая там целый день в тайной надежде встретить у моря "сердечного друга", а, если повезет, то и мужа. Через месяц-другой их легко отличить от жителей страны по темному загару. Мы, израильтяне, солнца не любим, редко кто выходит из дома не намазавшись защитным кремом, ведь по телевизору то и дело говорят об угрозе раковых заболеваний. Чаше чем о раке, говорят только об необходимости экономить воду. Есть даже очень забавная реклама: подглядывающий за сладострастно стонущей в ванне парочкой, мальчик начинает возмущенно кричать:
"Немедленно выключите воду!"
Кроме гастарбайтеров, в развалюхах обитают еще наркоманы. Государство пытается их лечить, но работать большинство из них все равно не хочет. Получив с утра в реабилитационном центре стакан специального коктейля, они целый день бродят между машинами с пластиковыми стаканчиками, в надежде, что кто-то из проезжающих бросит туда шекель.
Ко входу подошел мужчина средних лет и, поставив на столик для проверки большую дорожную сумку, обратился по-русски:
- Слыхали, сегодня на КПП Эрец поймали арабку-террористку. Сказала, что у нее штырь металлический в ноге, думала, не будут досматривать. Но ее все-таки направили в смотровую. Тогда она себя подорвала, двое солдат ранены. Мне бы автомат, я бы им показал, всем, без разбора!
- Их тоже можно понять, - вмешался в разговор стоящий за ним старичок, говорящий по-русски с польским сильным акцентом - они тоже люди, и тоже хотят жить! Договариваться надо.
- Да что ты, дед, несешь, с кем договариваться? Эти уроды наших детей взрывают в автобусах! Ты про Дельфинариум забыл? В чем были виноваты подростки, пришедшие потанцевать? Обдолбаный псих их подорвал потому, что ему на том свете пообещали сорок девственниц! Я - советский офицер, Афган прошел, и этих чернож... ненавижу! А что ты про войну знаешь?!
- Не так много, но кое-что знаю. Во время той, первой, войны за независимость, мне было 16 лет и я не воевал. Но я возил продукты, снаряды, медикаменты в Иерусалим. Дорога там идет между двух крутых склонов гор, и сидевшие в засаде расстреливали машины почти в упор. То, что осталось от этих машин, до сих пор стоит на обочине, как память о моих погибших друзьях. Но мне повезло, я остался жив. Во время шестидневной войны я был резервистом, нас призвали, но воевать не пришлось, слава Богу, война быстро закончилась. Оба мои сына служили в армии, когда началась война Судного дня. Ни я, ни жена, мы не могли ни спать, ни есть пока мальчики не вернулись домой. Потом Ливанская война, мы тогда не выходили из дома без противогаза, а в квартире была оборудована комната защиты с запасом еды на неделю. На нервной почве у жены случился диабет, от которого она через несколько лет умерла. А я вот - ничего, только сердце барахлит.
- Прости, старик, погорячился. Но все равно, прощать им не надо!
- Прощать не надо, надо договариваться.
Алекс не знал, на чьей он стороне в этом споре. Тянущаяся уже столько лет интифада, постоянные теракты в кафе и возле торговых центров, взорванные автобусы - у кого хочешь крышу сорвет. Ходит слух, что организован спецотряд из кадровых "русских" военных, выученных еще в Союзе и прошедших все горячие точки. Они, видевшие не раз гибель и мирных жителей, и своих друзей, форменные головорезы, без жалости и сомнений. Держат их, якобы, в запасе до поры, до времени, потому, что эти будут уничтожать всех без разбору, оставляя за собой выжженную землю. Сказки, наверное, но хочется верить, что есть в стране сила, способная разговаривать с обкуренными фанатиками на их языке. А так бы хотелось договориться, не отдавая при этом, как пелось в старой песне, не пяди своей земли.

5 (Надежда)
Дома меня ждала радость, приехали младшая дочь с десятилетней внучкой из Ашдода. Дорога от них ко мне занимает чуть более получаса, только вот видимся мы не часто. В будни все работают допоздна, а в шабат дети хотят отдохнуть, развлечься где-нибудь. Я отношусь к этому с пониманием, довольствуюсь телефонными звонками.
- Что ж ты меня не предупредила, что вы приедете? - посетовала я, обцеловывая внучку. - Я бы что-то вкусненькое приготовила!
- Ой, сафта (бабушка)! Знаю я эту твою русскую еду! Опять в котлеты напихаешь сухари, да еще в молоке их вымочишь!
- А что же в котлеты надо класть? - недоумеваю я. Вообще-то, о том, что булочку для котлет вымачивают в молоке, я ей не сообщала. Дочкина семья хоть кашрут и не соблюдает, но зачем ребенку знать, что в доме ее бабушки нарушаются все правила иудаизма? Может она сама случайно подглядела?
- Как что, зелень: петрузилью, кузбару! Если мне вдруг захочется хлеба, я просто положу котлетку в питу. Вообще, мучное вредно для фигуры! - сказав это, девчушка запихнула в рот очередную порцию Бамбы - арахисовых палочек, жареных в масле, любимое лакомство израильских ребятишек, и опять уставилась в телевизор.
Я посмотрела, что же так увлеченно смотрит внучка. Это был советский фильм "Буратино". Не тот музыкальный, красочный, который вышел в середине семидесятых и который любят все, от мала до велика, а еще довоенный, черно-белый. Сказать, что меня это удивило, все равно, что не сказать ничего. Я, как любая правильная бабушка, с первых месяцев жизни внуков, пыталась брать культурное воспитание в свои руки. Пела колыбельные про кусачего серенького волчка, разучивала стихи Агнии Барто, покупала кассеты с фильмами-сказками. Стишки и песенки детки запоминали быстро и рассказывали охотно, а вот добрым сказкам с Иванами-царевичами и Марьями-искуссницами, предпочитали мультфильмы про каких-то непонятных Покемонов, злобных черепашек-ниньзя и всяких ужасных монстров. И вдруг такое внимание к ничем не примечательному фильму!
- Милая, а что ты смотришь? - спросила я.
- Это сказка про Пиноккио, - ответила внучка, - только какая-то странная. куклу зовут какой-то Буратиной, нос у нее все время большой, как-будто она все время врет, и на остров развлечений никто не попадал!
В это время на экране появился летающий корабль, куклы стали подниматься на него по веревочной лестнице, замыкал кавалькаду счастливый папа Карло. Герои запели финальную песню: "Прощайте, мы едем за море, приятен и легок наш путь, в страну, где не ведают горя, где сможем мы все отдохнуть."
- Сафта, это они в Израиль поехали? А их пустят, разве они все евреи? - с сомнением покачала кудрявой головкой внучка.
Да, все течет, все меняется. Полвека назад я была твердо убеждена, что корабль увез Буратино и его друзей в Советский Союз, ведь именно в нем, казалось мне, "прекрасны и горы и долы, а реки как степь широки, все дети там учатся в школах, и счастливы все старики". А вот для моих внуков самая прекрасная страна - это Израиль, и наша молодежь готова защищать ее всеми способами от тех, кто попробует в этом усомниться. Не даром, закончив школу и отправляясь в армию, мальчики и даже девочки рвутся попасть в боевые войска.
Чтоб скрыть невольные слезы, я пошла на кухню. Дочь сидела у стола и энергично говорила с кем-то по телефону на иврите. Увидав меня, она показала мне сложенные щепотью пальцы правой руки, что на местном языке жестов означало "минутку". Удивительно, как все-таки быстро входят в наш обиход слова и жесты-паразиты. Вот и мне, иногда, проще сказать собеседнику "рэга!", чем "подождите, пожалуйста, я сейчас освобожусь!" Пока дочь заканчивала разговор, я стала накрывать на стол. В отличие от внучки, ее родители с удовольствием ели и пирожки с капустой и борщ, и винегрет.
- Мама, я тут почту вынула, тебе пришли какие-то два письма.
- Откуда? - спросила я равнодушно, вытаскивая из холодильника кастрюлю с супом. Наш почтовый ящик вечно заполнен рекламными листками, отчетами из банка, службы нац.страхования, больничной кассы. Никаких неприятных сюрпризов из офисов я не ждала, а личные письма давно получаю только через интернет.
- Какое-то украинское землячество. Странно, что сразу два.
- Ну, так открой, посмотри, мне некогда!
- " Уважаемая госпожа Кляйн! - начала читать дочь, - Украинское землячество приглашает все бывших львовян на "Встречу друзей", которая состоится.... В случае своего согласия, Вы должны внести сумму......" Мама, это они всех бывших львовян собирают у нас в ресторане "Львов"! Помнишь, я тебе говорила, мы там день рождения одной моей подруги праздновали. Там еще внутри вид Львова на всю стену, балкончики, как в ресторане "Высокий Замок". И кормят очень неплохо. Правда, шоу примитивное, так вам оно и не к чему будет. Иди, может знакомых встретишь, развлечешься.
Встретишь знакомых! В отличие от меня, полвека воюющей со всем белым светом и твердо уверенной, что все вокруг - сволочи, у моей дочери легкий характер. Всех людей, которые встречаются на ее жизненном пути, она считает милыми и добрыми, и всегда рада, когда судьба сводит ее с ними еще раз. При этом, она никогда не стремиться быть лидером. Как-то я пришла забирать ее из детского сада. Ко мне на встречу тут же кинулась воспитательница. Сердце, как и в школьные времена, ухнуло в пятки. Так уж повелось, что от воспитателей, учителей, преподавателей в институте я всегда ожидала какой-то пакости. Я казалась самой себе уникальной, а все они непременно старались сообщить мне о том, насколько я несовершенна. В детсаду без запинки читала даже самые длинные стихи, а доброжелательная ко всем остальным детям "воспиталка" злобно шипела мне "Подтяни чулки, неряха!", и никогда не давала ролей на утренниках. Вряд ли причиной такого отношения могло быть то, что однажды, когда она хотела меня поцеловать, я сказала, что от нее воняет чесноком, ведь это была чистая правда.
Когда я училась в школе, моя мама приходила с классных собраний в состоянии, близком к обмороку. "Заставьте, наконец, ее замолчать - истерично требовала от моих родителей классная руководительница, - она все время огрызается, на каждое слово - десять в ответ. Я ей говорю "замолчи", а она все равно губами шевелит!" . Примерно такая же ситуация повторилась на первом курсе института, когда я попыталась объяснить партприкрепленному (была тогда такая должность, член партии курировал студенческую группу), что людям родившимся и выросшим в этом городе совсем не обязательно идти вместе со всеми в музей Ленина на экскурсию, потому, что за 17 лет жизни они там уже были, как минимум, раза три (при вступлении в октябрята, пионеры и комсомол). Пробиться к разуму преподавателя мне не удалось, он, упрямо и монотонно твердил: "Не хочИте учиться - забирайте докУменты." В музей идти все равно пришлось, а в отместку, он еще два семестра, за любой, несданный вовремя семинар или лабораторную, таскал меня на "комиссию" в деканат.
Как результат, я сильно поумнела и притихла на всю оставшуюся жизнь, но мнения своего об окружающих не изменила - все вокруг сволочи! Правда, иногда, я до сих пор продолжаю "дело просвещения" среди друзей и близких, что стоило мне нескольких, не очень крепких, дружеских отношений, и одного, довольно продолжительного брака.
Вот и теперь, увидев решительно настроенную воспитательницу, я, задрожав как лист на ветру, приготовилась к худшему.
- Ваша дочь не хочет быть Снегурочкой!!! - с трагическим выражением на лице проговорила немолодая воспитательница.
Я ее очень хорошо понимала. По правилам, каждая девочка просто мечтает стать Снегурочкой. Это круче, чем Красная шапочка, Мальвина и даже принцесса. Во-первых, на новогоднем утреннике в детсаду, как правило, ролей не много, два-три человека заняты в сказке, остальные - снежинки, хлопушки и прочая массовочная шелуха, обратить на себя внимание зрителей практически невозможно. А тут на девочку надевают расшитое блестками голубое платье, завивают волосы локонами и час-полтора она находится в центре всеобщего внимания. Если девочка этого не хочет - с ней явно что-то не то. Эту мысль я и попыталась донести до дочери. В ответ дочка как-то очень по-женски повела плечиком и сказала: "Не хочу!" И как мы с воспитательницей не старались выяснить, чем вызвано это "не хочу", ответа не было. Я впервые всерьез озаботилась женской судьбой и профессиональным будущим своей дочери, и как оказалось, зря. Нежелание быть на виду помогает ей и конфликтов избежать, и быть для всех милой и приятной.
Услышав предложение дочери, я задумалась. Поход в ресторан стоит немаленьких денег, опять же, одеть мне, как всегда, нечего. Мое единственное вечернее платье, сшитое на десятую годовщину свадьбы сына, безнадежно мало, а покупать новое ради одного единственного раза - это бессмысленный расход. С другой стороны, в стране так много земляков, только в моем микрорайоне я встретила человек десять. А тут такой шанс увидеть тех, кого не встречала много лет, все-таки разнообразие в моей монотонной жизни!
- А второе письмо от кого?
- Так от них же, видно просто ошиблись и продублировали.
Я взяла письма в руки. Действительно, на обоих адресатом значилась Кляйн Надежда. Но, присмотревшись внимательно, увидела, что на письме указана другая квартира. В Израиле почтальоны, почему-то, ориентируются не на номера квартир, а на таблички с фамилиями, прикрепленные к почтовым ящикам. Вот и вышло, что оба письма попали ко мне.
- Смотри, тут на втором письме указана 42 квартира, а у нас 23. Ладно, не беда, я позже зайду к ним, занесу письмо.
Но отдать письмо в руки не получилось. Хоть я и поднималась к соседям несколько раз, дверь никто не открыл. Тогда я просто положила конверт на коврик.

6 (Алекс)
Алекс, с трудом преодолев пять этажей, дотащился до квартиры, которую снимал пополам со своим сослуживцем. На полу перед дверью белел почтовый конверт. Подняв его, Алекс увидел, что это приглашение на встречу земляков для матери. Точно такое же приглашение для себя он только что вытащил внизу из почтового ящика. "Видно, письмо попало по ошибке к соседям и они принесли его сюда" - догадался Алекс. Мать давно жила отдельно, а почта продолжала приходить на этот адрес. Стащил с себя влажную от пота униформу, и уже собрался подставить разгоряченное тело под спасительный душ, как раздался телефонный звонок. Меньше всего ему в этот миг хотелось с кем-то общаться, но он ни минуты не сомневался, что звонит мама, а значит, если он не ответит, звонки будут следовать один за другим.
- Да, мама, я тебя слушаю!
- Слушает он! Не слушать надо, а самому звонить, мать вся извелась, а тебе трудно набрать номер, и поинтересоваться ее здоровьем!
За сегодняшний день здоровьем мамы Алекс интересовался раз пять, но в глазах восьмидесятипятилетней дамы это не было оправданием. Мог бы и шестой раз позвонить, невелик труд!
- Мама, я только что зашел в квартиру, очень устал, не успел даже умыться!
- Ты никогда ничего не успеваешь! А все потому, что ты безалаберный, несобранный, как твой отец. Если бы ты умел правильно организовывать свое время...
Ну, это надолго. Мама, педагог с более чем полувековым стажем, просто горела желанием кого-нибудь повоспитывать: свою компаньонку, уборщицу, моющую подъезд, пятидесятилетнего сына. Конечно, с еще большим удовольствием она бы воспитывала собственных внучек, но они в ее присутствии, почему-то, резко забывали русский язык, и на все длинные нравоучительные фразы отвечали, мило улыбаясь: "Бабушка, ты только не беспокойся!" Стрелы летели мимо цели.
- ....небось на всякие глупости у тебя время есть, а вот чтоб зайти к больной матери... Да стоит ли вообще детей рожать, если на старости лет от них внимания не дождешься. Будете гулять в свое удовольствие, а потом узнаете, что в это время мать умирала в страданиях и некому ей было стакан воды подать!
- Мама, я очень устал, у тебя что-то срочное, или этот разговор подождет до утра?
- Подождет? Конечно, подождет! Мама всегда подождет, она же вечная, а все ее нужды - это всего лишь капризы вздорной старухи! - в трубке послышались короткие гудки.
Надо ей перезвонить, извиниться, узнать в чем дело. Нет, сегодня у него нет на это сил. Полдвенадцатого ночи, сейчас в душ, потом чашку чая с бутербродом и спать. Извиниться можно и завтра с утра. Да и за что извиняться, наверняка ничего серьезного мать не собиралась сказать.
Сколько раз, невзирая на время суток, занятость на работе, отменяя встречи с друзьями, он мчался к ней, потому, что, по ее словам, она доживала последние минуты. А приехав, вынужден был выслушивать жалобы на безрукую компаньонку, шумных соседей, невкусный творог. Все, хватит, нельзя потакать старческому эгоизму. Завтра он все это выскажет матери и заставит ее считаться с ним. Говорят, с возрастом люди становятся очень эгоистичны, но мать всегда была в семье диктатором. Возможно, когда-то ее муж и пытался высказывать свое мнение, но очень быстро, поняв, что кроме скандалов, ничего не добивается, полностью ушел в себя, предоставив жене вершить судьбы домочадцев.
В детстве Алекс не задумывался, почему в воскресенье с утра надо непременно есть яйцо всмятку и отварной картофель с салатом, в шесть вечера, и ни минутой позже, всей семьей садиться ужинать, раз в месяц, непременно в субботу, всей семьей навещать бабушку с дедушкой, а раз в три месяца ходить с матерью в театр. Объяснением для всего этого было красивое слово "традиция": "У нас в семье такая традиция..." , и друзья начинают с уважением воспринимать его отказ поехать всем вместе на лыжную прогулку в лес. "У нас в семье такая традиция...", и учителя прощают мальчику опоздание на литературный кружок. Ну, скажите, во многих ли семьях сохранились эти самые традиции! До поры, до времени, это не раздражало, хотя и создавало некий легкий дискомфорт.
Первый раз Алекс попытался противостоять материнской диктатуре, когда она забраковала девушку, выбранную им себе в жены. О том, что он приведет в дом для знакомства свою возлюбленную, Саша предупредил родителей за неделю, тщательно прибрал свою комнату, упросил маму испечь любимое печенье. На удивление, мать легко на все соглашалась, и юноша в запале не почувствовал подвоха. Девушка была встречена семьей милыми улыбками, но если отец был искренним в своих чувствах, у матери явно просматривался хищный оскал. С первой же минуты она, полностью игнорируя незатейливое имя девушки, стала называть ее "милочкой". Фильм "Покровские ворота" еще не был снят и фразы Маргариты Палны еще не вошли в народный лексикон, но мама прекрасно знала, как указать девице на ее место.
- Милочка, рада с Вами познакомится, Сашенька часто приводит в дом своих подружек!
- Присаживайтесь, милочка, на стул, кресло низкое, а у Вас такая короткая юбочка, Вам будет неловко!
- Ах я глупая, не приготовила ничего диетического! Вам, милочка, с Вашей фигурой, наверняка нельзя есть это жирное печенье.
Сын был так взволнован, так суетился, что сразу и не понял, отчего девушка через пятнадцать минут, внезапно вспомнив про неотложные дела, пулей выскочила из квартиры, прижимая к глазам платок.
- Мама, я люблю ее!
- Ну и люби себе на здоровье, в дом зачем гойку приводить? Неужели ты не видишь, она не наша, эта Маша! Наверняка у нее родители антисемиты, будут всю жизнь тебе в глаза тыкать, что ты еврей. Придет время, встретишь порядочную девочку из хорошей семьи, тогда и будем говорить. Не можешь сам, папа сходит на "биржу", поговорит с кем надо.
"Биржей" во Львове называли небольшой пятачок перед Дворцом Пионеров в центре города. С утра до вечера там толпились мужчины, решая свои важные проблемы, обсуждая футбольные матчи, заводя нужные знакомства и даже сватая детей:
- У Вас кто, мальчик? А у нас девочка, даже три девочки, как три розочки. Согласитесь, Вам будет из чего выбирать!
Слава Богу, до "биржи", дело не дошло, "порядочная девочка из хорошей семьи" нашлась у него в институте, именно такая, какую хотела мама: покладистая, работящая, а главное - "своя". Она была хороша собой, умела готовить шесть блюд из курицы, не признавала цветных простыней. Но и у нее в семье были "традиции", и это сильно осложняло их с мамой взаимоотношения. Когда, в начале 90-х, сын, как бы временно, переехал жить к маме, она обрадовавшись, сказала: "Я так и знала, ты с ней долго не выдержишь", и при этом, совсем невпопад, добавила:" Но учти, в еврейских семьях разводов не бывает!"
С годами, особенно после смерти мужа, претензий к Саше становилось все больше и больше. А одряхлев телесно, мать и вовсе решила, что в ее обязанности входит контролировать каждый шаг сына, во что он одет, куда идет, во сколько приходит и когда ложится спать. Жить вдвоем становилось совсем невыносимо, разъехаться невозможно. Как это часто бывает в жизни, не было бы счастья, да несчастье помогло. Хотя, после случившегося инсульта, мать оправилась почти полностью, она получила государственное жилье - очень уютную двухкомнатную квартирку, где и жила сейчас с компаньонкой. Теперь она руководила сыном по телефону.
И все-таки, надо было дослушать ее до конца, - думал Алекс вертясь с боку на бок на влажной от пота постели. Теперь расстроится, давление, наверняка, поднялось, а у компаньонки такой нечуткий сон. Не дай Бог, у матери сердце прихватит, ее же не добудишься.
К утру уверенность в том, что он поступил правильно улетучилась полностью, Зато чувство вины и беспокойство поглотило целиком. Едва дождавшись семи утра, он набрал мамин номер. Долгие, долгие гудки, телефон не отвечал. Может, спит еще или не слышит? Он набрал номер еще раз, еще, гоня от себя дурные мысли. Наконец в трубке раздался хрипловатый со сна женский голос.
- Ну?
- Мама, ты почему трубку не берешь?!
- Я тебя, сынок, наверное удивлю, но в шесть утра я обычно еще сплю!!! - хрипотца исчезла, уступив место едкой иронии, - Какого черта ты трезвонишь ни свет ни заря?
- Мама, но ты вечером говорила, что тебе плохо!
- Да, мне плохо! А как мне может быть хорошо, когда ты ко мне уже неделю не заходишь, а все фильмы, которые ты мне записал, я уже посмотрела!
- Хорошо, мама, я завтра с утра приду.
- Приходи к обеду, у меня с утра маникюрша.
- Кстати, тут тебе приглашение пришло, намечается встреча львовян.
- Кто хочет меня видеть, пусть приходит ко мне, а то звонка не дождешься, а приглашения шлют! И вообще...
И что стоило, выслушать ее с вечера!

Продолжение можно про честь тут http://www.proza.ru/2012/12/13/758

"Вот книжный магазин , за ним вход во двор, дверь с тремя ступеньками,
Боже, что я делаю, зачем иду?!"
Но рука уже сама по себе уже открыла дверь и Ольга оказалась в
небольшой комнатке, наполовину кухне, наполовину прихожей. С левой
стороны, возле плиты стояла невысокая, худенькая женщина,
деревенского вида, в длинном байковом халате, подпоясанном кухонным
фартуком, и мерно что-то помешивала в кастрюльке. Вот уж этого Ольга
совсем не ожидала. В ее представлении, гадалка - это загадочная
жгучая брюнетка в массивных ожерельях и браслетах, мрачные
драпировки, свисающие с потолка, магический шар на столе. Но сказала,
как учили :
- Уж не знаю, сюда ли я попала?
В ответ услышала ожидаемое:
- Ну раз пришла, то проходи! - хозяйка жестом показала куда
пройти, - Посиди немного, я сейчас приду.
Ольга прошла в комнату, очевидно служащую жильцам гостиной и
присела к столу. Хозяйка квартиры явно увлекалась рукоделием, Яркое
осеннее солнце запуталось в самодельной кружевной занавеске, стол,
старенький, черно-белый телевизор, полки на стенах украшали
расшитые низинкой и крестиком салфетки , диванные подушки цвели
ядовитыми, вышитыми крестом, розами, больше похожими на кочаны
капусты.
Икона в углу тоже была покрыта вышитым полотенцем. Рядом с ней
висело несколько фотографий - немолодая пара в свадебных нарядах
напряженно смотрела в объектив, круглощекая девочка с огромными
бантами счастливо улыбалась на пороге школы.
Остальные фотографии Ольга рассмотреть не успела, в комнату вошла
хозяйка. Фартук она оставила на кухне, и теперь было видно, что ее
байковый халат сильно побледнел от многочисленных стирок. Взяла с
полки колоду карт, присела к столу. Ольга в который раз подумала, что
зря затеяла этот поход.
А все подруга:" Сходи, сходи, она тебе всю правду скажет, будешь
знать, что делать. Вход во двор за книжным магазином, три ступеньки,
скажешь: а сюда ли я пришла...." И вот она сидит в комнате, больше
похожей на деревенскую хату, и абсолютно не верит, что немолодая ,
бедно одетая тетка может хоть что-то про нее знать.
" Сейчас начнется, будет у тебя муж, богатый да красивый... - подумалось
с раздражением - Ненавижу себя за податливость! "
Гадалка тем временем , ничего не спрашивая, разложила карты.
Повздыхала, покачала головой.
- Болеешь ты, давно уже, болезнь твоя ниже пояса. Но не переживай,
болела долго, да вылечишься быстро. Судебные дела тоже завершаться
благополучно, А вот мужчине ничего не поможет, умрет он.
"Какой еще мужчина?" - подумала Ольга, но вслух не произнесла, а
лишь посмотрела на гадалку. Та как будто прочитала ее мысли.
- Мужчина не родня, но близкий, не старый совсем. Дальше говорить?
Ольга вдруг очень испугалась. Ее действительно давно мучили режущие
боли в животе, и она на самом деле занималась переоформлением
квартиры. Но вот мужчина? В ее жизни было немало мужчин, и
поклонники и друзья. Некоторых она считала очень близкими. Кто? И
отчего гадалка спросила, говорить ли ей?
- Про смерть?!
Хозяйка усмехнулась и мелко-мелко закивала головой :
- Знаю, знаю, замуж хочешь! Что ж, поглядим. На блондина кинем?
- Да нет же, как раз на брюнета! - среди кавалеров Ольги никогда не
было никаких блондинов, не манили они ее.
- Я бы на блондина смотрела. Впрочем, как знаешь. Ну вот, так я и
думала, ничего у тебя с ним не выйдет, пустые хлопоты. Ты сама от него
откажешься, только он тебя так просто не отпустит. Жених тебя ждет,
однако, если встретить его хочешь, надо за границу съездить
Иностранец? Такого варианта Ольга никогда не рассматривала. Ей
действительно очень хотелось замуж. Желание это пришло
относительно недавно, года три-четыре назад. До этого она откровенно
посмеивалась над своими замужними подругами, успевшими к 35ти
годам выйти замуж, нарожать детей. Кое-кто успел даже развестись и
выйти замуж еще раз. Ей то что спешить, если в зеркале каждое утро
Оленька видит длинноногую стройную красавицу, заработка вполне
хватает на безбедную жизнь, и, достаточно ее взгляда из-под изогнутой
брови (это взгляд она переняла у героини одного немого фильма,
пришлось несколько дней потренироваться), как мужчины начинают
бледнеть и лепетать всякую чушь.
Но ближе к сорока годам взгляд Ольги все чаще останавливался уже
не на мужчинах, а на чужих детях, и они уже не казались ей грязными
невоспитанными обезьянками, а напротив, представлялись милыми и
симпатичными. И ежедневное приготовление еды партнеру, а так же
стирка его рубашек и белья не пугала, как раньше. Наконец Ольга
призналась себе, ей очень хочется замуж. Оглядевшись вокруг, она
вдруг поняла, что будущего супруга на горизонте явно нет. Один
скуповат, другой наоборот, слишком расточителен, третий совсем не
плох, но вряд ли когда-то разведется с женой. А четвертый -
замечательный любовник, но что с ним делать все остальное время?
И нет ни одного, с которым хотелось бы стариться. Вот тогда и
появилась участливая подруга со своей гадалкой. "Деньги за гадание
подашь в бумажке,-предупредила она -только "спасибо" ей не говори,
за это не благодарят."
- А далеко ехать? - обреченно спросила Ольга.
- Ну этого я тебе сказать не могу, по картам этого не видно. Только
вижу, предстоит тебе дорога дальняя, а в конце ее бубновый король.
Еще что-то узнать хочешь?
- Да нет, пожалуй, с меня на сегодня хватит.
Расплатившись, но не поблагодарив, как велела подруга, Ольга вышла
на улицу.
С болезнь вроде ясно, завтра же запишусь на прием к врачу, вопрос с
квартирой пусть решается своим чередом. Мужчина при смерти? Ну и
как его искать? Не будешь же подходить к каждому знакомому, и
спрашивать,не болит ли у него что.Может речь вообще шла не о болезни,
а об аварии, например? Тут уж точно ничего не исправишь. - подумала
она.Зато поездка за рубеж - это вполне реально, например, в Египет.
Или в Турцию.Хотя, вероятность встретить там хорошего жениха не так
уж велика. Как, впрочем, и в Испании или Греции.Знаем мы эти
курортные романы ! Надо бы посоветоваться подругой, которая
отправила ее к гадалке. Уж коль заварила эту кашу, пусть помогает до
конца. Подруга сразу предложила вариант, немного необычный, но
вполне реальный.
- Подай заявление в брачное агентство, они разместят твои
фотографии в своем каталоге, а дальше будешь в женихах, как в сору
рыться!
Фотографироваться Ольга любила, у нее была целая коробка недавно
сделанных снимков, и портреты, и в купальнике возле бассейна, и в
одежде в полный рост. Именно такие снимки требовало предоставить
брачное агентство, сулившее, если верить рекламе, иностранных
женихов.
Но, вопреки ожиданиям, сразу ничего не предложили. Оператор,
невзрачная серая мышка, однако с золотым ободочком на правой руке,
покачав головой сказала:
- Выглядите Вы , конечно, превосходно, но ... Клиенты, интересующего
Вас возраста, как правило, дают заявку на дам не старше 25ти лет. Я
внесу ваши данные в картотеку, а дальше надо ждать. Уверена, шанс
есть, ведь к нам часто обращаются мужчины и после 60ти!
"Мерзавка, мой любовник на 10 лет моложе меня!" - мысленно
возмутилась Ольга, но благоразумно промолчала, 27ми летний
любовник - это не плохо, но в качестве мужа она его себе совсем не
представляла. А хотелось именно мужа, серьезного, не бедного. "Что
ж, муж старше на 20ть лет - это совсем даже не плохо, ценить будет,
что я ему свою молодость отдала, баловать. Опять же, изменять не
станет! "- успокаивала она себя.
Ответ на пришел на удивление быстро.
- Вот видите, я же Вам говорила , - лебезила перед ней мышь, - Очень
хороший вариант, бельгиец, 62 года, вдовец. Зовет Вас в гости,
согласен оплатить проезд. Да Вы просто счастливица!"
Мужчина на фотографии выглядел очень прилично, немолод, конечно,
но стройный, без живота, джинсы и спортивная куртка делали его
длинноногую фигуру очень моложавой. Лицо было видно не очень
хорошо, мешала надвинутая на глаза бейсболка. Но это было не так
важно, как говорится, с лица не воду пить. На фотографии за спиной у
мужичка виднелся славный двухэтажный домик, и стоящий рядом
джип тоже имел внушительный вид.
"Надо брать", - решила Ольга, и стала оформлять документы. Сделать
Шенгенскую визу оказалось совсем не просто, но тут на помощь
пришел Виталик .Много лет назад, подходя к дому, Ольга увидела
молодого человека, ласково предлагавшего, стоящему перед ним
дереву, полакомится колбаской. Приглядевшись, она сообразила, что
беседует парень вовсе не с деревом, а с котенком, сидящим на ветке.
Слезать котенок боялся, его била такая сильная дрожь, что тонкие
ветви дерева ходили ходуном. Объединив усилия, Ольга и Виталик, а
это был он, спасли незадачливого верхолаза, а заодно и подружились.
Правда, первое время девушка пыталась кокетничать, но быстро
сообразив, что все выстрелы мимо цели, смирилась. Виталик стал для
нее не просто другом, он был палочкой-выручалочкой на все случаи
жизни.Во-первых, у него были золотые руки, не было такой поломки,
которую он не смог бы исправить. Во-вторых,ему можно было
поплакаться в случае житейских неудач, а в ответ выслушать слова
утешения, причем без всяких нравоучений. Но главное, благодаря
своему веселому и легкому характеру, он имел много полезных
друзей, в том числе и в ОВИРЕ. Не прошло и месяца, как все нужные
бумаги были собраны,билеты куплены, наряды, чтоб поразить
потенциального жениха, сшиты. Виталик помог дотащить Ольге
чемоданы до таможни, на прощанье чмокнул в щечку.
- Виталик, а у тебя ничего не болит? - с опаской спросила Ольга,
понимая, как глупо звучит ее вопрос.
В ответ друг скорчил уморительную рожу.
- Я здоров, как бык, недавно на работе диспансеризация была, сказали,
что могу лететь в космос!
- Ну тогда осторожнее переходи улицу, и еще не ходи под балконами,
не плавай в бассейне, не ...
- Оленька, ты что, сдурела? Может мне запереться дома и не выходить,
пока ты не вернешься? А если ты вообще не вернешься?
Об этом она как-то и не подумала. Вдруг и правда, у них с бельгийцем
все сложиться, и она останется там жить? "Нет, - решила Ольга, - об
этом я сейчас думать не буду, я, как Скарлетт, подумаю об этом потом."


***

Едва самолет поднялся в воздух, Ольгу охватила ужас. Вся идея с
зарубежным замужеством стала казаться сплошной авантюрой, ей не
только расхотелось встречаться с пожилым иностранцем, сама мысль о
замужестве казалась чудовищной. Как можно было довериться словам
доморощенной Кассандры! Ну ладно, с гастритом она, угадала, неделя
на таблетках и щадящая диета сделали свое дело, боли исчезли. И с
квартирой все решилось без проблем. Но, слава Богу, все знакомые
мужчины были живы, а таинственный брюнет вовсе еще не объявился.
Почему же она так поверила в то, что поездка за границу принесет ей
счастье? Если б была возможность сойти, она бы непременно этим
воспользовалась. Но самолет не автобус, и он неумолимо нес ее на
встречу с потенциальным женихом.
Народу в аэропорту было немного и Ольга сразу же узнала незнакомца
с фотографии, которую ей показывали в агентстве. На нем были та же
куртка, джинсы и бейсболка, он так же широко улыбался, идя к ней на
встречу. По дороге снял бейсболку, солнечные блики заиграли на
лысой голове, с редкими кустиками седых волос за ушами.
Еще в самолете, Ольга мучительно обдумывала первую фразу на
английском языке, с которой она обратиться к бельгийцу, Но говорить
ничего не пришлось. Мужчина сгреб ее в охапку,крепко поцеловал в
губы и произнес тоже по английски :
-Любовь моя, я столько лет ждал тебя!
Дальше все было, как в дамском романе, сверкающий джип,
двухэтажная вилла, ужин при свечах со всеми вытекающими
последствиями. Да, Брюс (так звали бельгийца) был далеко не
молод, но держался молодцом. Рассказал, что в прошлом много лет
жил в Канаде, играл в НХЛ, привычка вести здоровый образ жизни
осталась на долгие годы и помогает ему держать себя в форме. Ольга
в первый же вечер узнала о его давно умершей жене, которую Брюс
очень любил, долго не мог смириться с ее уходом, и, только увидев
Ольгину фотографию, понял, что любовь вернулась к нему вновь. При
этом из глаз бельгийца ручьем текли слезы, и он нежно целовал пальцы
своей невесты. Нельзя сказать, чтоб Ольге это не нравилось, было
немного не по себе. Ни один из ее многочисленных поклонников, никогда
не плакал при ней, слезливость считалась исключительно женской
чертой. Может это национальная примета или возрастные явления?
Будем надеяться, что рыдать он станет не очень часто, а в остальном
все очень мило - решила она. Идея с поездкой уже не казалась ей
авантюрой, а напротив - очень правильным решением.
Следующая неделя лишь укрепила ее в этой мысли. День следовал за
днем, принося все новые и новые приятные сюрпризы. Поездки в
столицу, во Францию, в Нормандию, за неделю она посмотрела больше,
чем могла мечтать. Но даже, если они никуда не ехали, скучно не было.
Городок, в котором жил Брюс был небольшим, из увеселительных
заведений лишь чудный парк, небольшой ресторанчик, несколько
пабов и клубы по интересам . Брюс посещал клуб любителей игры в
бридж, и однажды он повел туда невесту. Едва они переступили порог
клуба, к ним подошла дама весьма почтенного возраста, живое
воплощение мисс Марпл, и представилась:"Людмила Ладыгина,
но Вы, милая, можете называть меня просто Люси." Знакомство
обрадовало обоих, Люси, не только предавалась воспоминаниям на
русском языке, которым владела очень неплохо, но и
провела с Ольгой своеобразный ликбез по поводу жизни в Бельгии.
Брюс все это время был неизменно мил и обходителен, хотя некоторые
его требования казались Ольге просто нелепыми. Например, он ни на
секунду не оставлял ее одну. Даже когда она купалась в душе
требовал, чтоб дверь была открыта. "Дорогая, я хочу каждую секунду
быть с тобой!" - говорил он. Пытался оставить открытой и дверь туалета,
но тут уж Ольга воспротивилась всерьез. Странным казалось Ольге и то,
что он не подпускал ее к кухне, ей так хотелось блеснуть своими
кулинарными способностями! "Нет, нет, - говорил жених, - кухонная
работа может испортить твои мягкие ручки." Через две недели Ольга
завела разговор о том, что неплохо было бы ей начать учить
французский, конечно ее и на английском почти все понимают, но ...
Закончить фразу ей не удалось. Глаза Брюса налились кровью,
стиснутые кулаки побелели.
- Сука! - закричал он, - грязная мерзкая сученка! Только и думаешь,
как заарканить себе хахаля помоложе, а меня отравить! Для этого и
язык выучить захотела, чтоб свободней себя чувствовать!
Ольга обомлела. Это было так не похоже на того нежного, любящего
Брюса, которого она знала до сих пор. Тут жених видно и сам
опомнился, упал перед ней на колени, стал умолять простить его,
нежно целовал ей пальцы, поливая их обильными слезами.
Последовало бурное примирение, после которого невеста решила,
что немотивированная вспышка - это следствие магнитных бурь и
перепада давления. О языковых курсах больше не заговаривала.
Однако приступ ярости был лишь первым звоночком, за ним
последовал еще один, и еще и еще. Поводом могло быть все, что
угодно, недопитый сок за завтраком(ты думаешь, я хочу тебя
отравить?), желание одной сходить прогуляться в парке(у тебя
свидание?), даже открытое окно в машине( ты подмигиваешь кретину
в машине напротив?). Во всем усматривался скрытый умысел и
желание отправить будущего мужа на тот свет. И за каждой такой
вспышкой следовало жестокое покаяние, все объяснялось
необыкновенной любовью, боязнью потерять любимую, при этом
обильно поливалось слезами. Перспектива выйти замуж для Ольги
становилась все туманнее и туманнее.
Однажды в их дом постучалась Люси, та самая дама из карточного
клуба, которая имела русские корни.
- Господин Янсен, я собираюсь ехать в торговый центр за покупками,
и хочу взять с собой Вашу милую подружку!
Брюс попытался найти предлог, чтобы отказать старой даме, но та
была неумолима:
- Знаю я вас, мужчин, вы все большие собственники и ревнивцы!
Нельзя же держать эту птичку все время при себе, дайте ей хоть
немного полетать на свободе! Я уж Вам обещаю, что глаз с нее не
спущу. Кстати, молоденьких девушек надо баловать, Вам не мешало
бы раскошелиться на новый наряд для будущей жены." Брюсу
пришлось уступить, очень уж не хотелось ему выглядеть в глазах
знакомых ревнивцем и скрягой. Ольга провела в обществе Люси
прекрасный день. Сначала они делали продовольственные покупки
для старой дамы на первом этаже, потом, отправив купленное с
посыльным домой, долго бродили по верхним этажам торгового центра,
нюхая духи, примеряя шляпки и платья. Люси уговорила Ольгу купить
очаровательный летний костюм цвета экрю, и даже подарила к нему
очень изящный, бирюзово-голубой шелковый шарф: "Дитя мое,увидев
вас в этом костюме, Ваш бойфренд совсем сойдет с ума!" Старая дама
даже не предполагала, насколько она близка к истине.
Нагулявшись вдоволь, дамы решили присесть и выпить по чашечке
кофе, Не успели они сделать заказ, как за спиной у Ольги раздался
возглас:"Люси, я не видела Вас столько лет, куда же Вы пропали?"
- Хильда?! Боже, вот это встреча, я так рада Вас видеть!
Присаживайтесь к нам! - приятельницы в восторге пожимали друг
другу руки. - Ольга, познакомьтесь, это моя давняя знакомая Хильда.
Хильда, это моя русская приятельница, Ольга.
- Русская? О, как интересно! И что же Вас привело в наши края?
- Оленька - невеста моего соседа и карточного партнера. Она здесь
недавно, и если Бог даст, станет его женой! Они очень милая пара,
Оленька, та фотография, что мы сделали в клубе, у вас с собой?
Видите, Хильда, как нежно он обнимает девочку!
- А как зовут Вашего жениха, детка? - В голосе Хильды звучали
странные интонации. - Не Брюс Янсен? Высокий брюнет с шрамом на
переносице?
- Да, да именно Брюс, но не брюнет. Он почти лысый, а немногие
сохранившиеся волосы абсолютно седые. Вот шрам действительно есть,
он его получил во время хоккейного матча, лет 20ть назад. Вы с ним
знакомы?.
- Да уж, доводилось! - Хильда поджала губы, - Даже не знаю,
поздравлять ли Вас с таким выбором. Правда прошло уже много лет, все
могло измениться... А что он рассказывал о себе?
- Не много, что лет 10 прожил в Канаде, был хоккеистом, играл за НХЛ.
Очень любил свою жену, и когда она умерла, сильно страдал. Детей у
них не было.
- Дети были, мальчик и девочка.Только после того, как он убил их мать,
они его знать не хотят. И ему запрещено подходить к ним ближе, чем на
500м. То, что он любил свою жену- это может и правда. Во всяком
случае, ревновал ее к каждому столбу. При этом бил нещадно за
несуществующие провины. Столько она натерпелась! Уж мы, соседи, ее
уговаривали бросить ревнивца, но ему каждый раз
удавалось вымолить у нее прощение. Каялся он виртуозно, стоя на
коленях, обливаясь слезами, целуя ей пальцы, клятвенно обещал, что
такое больше не повториться. И несчастная верила, хотя через
несколько дней все повторялось вновь.
Однажды она попыталась сопротивляться, схватила со стола вазочку
и рассекла ею переносицу негодяю. Он впал в такую ярость, что,
приехавшие по звонку соседей, полиция и амбуланс уже не смогли ничем
помочь бедняжке. Его посадили на 10ть лет, а по освобождению
запретили общаться с детьми. Я его больше не видела.
- Хильда, а ты уверена, что речь идет об одном и том же человеке? Мы
все знаем господина Янсена, как очень воспитанного и
уравновешенного человека. Правда, у него никогда не было романов с
местными дамами, хотя желающие пококетничать находились. Лишь
несколько раз он брал в дом служанок-филиппинок, а потом они как-то
быстро и незаметно исчезали из городка. Оленька, боюсь вы на самом
деле попали в скверную историю.
Люси разволновалась не на шутку. Ольге тоже было не по себе.
Вспомнились налитые кровью глаза Брюса, гримаса немотивированной
ярости на его лице. Вспомнились слова гадалки про брюнета:"ничего у
тебя с ним не выйдет, пустые хлопоты. Ты сама от него откажешься,
только он тебя так просто не отпустит." Ольга жениха увидела седым
да лысым, а на деле то он брюнет! И она решила:
"Сейчас приду домой, соберу потихоньку сумку и, при случае, сбегу.
Хорошо, что билет взяла в оба конца, так было дешевле. До вылета
остается еще несколько дней, как-нибудь перетерплю."
Может все так бы и сложилось, но буквально на следующий день,
собираясь в клуб, Брюс потребовал от Ольги показать ему обновку.
Нарядившись в костюмчик, накинув на шею подаренный Люси
шарфик, приняв соблазнительную позу, Ольга крикнула:" Came in!".
Но, как только дверь отворилась, поняла, что сделала большую ошибку.
Таким разъяренным она Брюса еще не видела.Лицо жениха потеряло
человеческое подобие, он наотмашь ударил девушку по лицу, а когда
она упала, стал душить, схватив за концы шарфика, приговаривая:
- Тварь, ты мне изменяешь, я не допущу , чтоб меня обманывали!"
Люси была права, бойфренд совсем сошел с ума! Хотя Брюс был в
неплохой форме, а ярость придавала ему сил, молодость и желание
жить взяли свое. Ольга вывернулась, точным ударом в пах (не зря же
она ходила на курсы самообороны!) ей удалось на несколько минут
нейтрализовать обидчика.
Пока он катался по полу, прижимая руки к низу живота, она, схватив
собранную накануне сумку с вещами, выскочила на улицу. Туфли на
высоком каблуке мешали бежать, она скинула их и помчалась вперед,
подгоняемая криками и топотом за спиной. То ли бежать долго
пожилому мужчине было не под силу, то ли его остановил стыд перед
соседями, но Ольге удалось благополучно добраться до дома, в котором
жила Люси.
- Боже мой, бедный ребенок, мы сейчас же отправимся в полицию, этот
мерзавец должен ответить за свое поведение, - запричитала старая
дама, - кто бы мог подумать, мы все так в нем ошибались!
Полная решимости, она потащила Ольгу к машине. И все же, как она
не спешила, первый, кто встретился им в участке, был господин Брюс
Янсен собственной персоной. Зная, что Ольга не понимает
французского, он обратился к Люси именно на этом языке.
- Госпожа Ладыгинн, Вы зря оказываете участие этой низкой особе, - с
видом оскорбленной невинности произнес он, - я поймал ее на краже
денег в собственном доме. Я давно подозревал, что она нечиста на руку,
но сегодня, поймав на горячем, решил ее наказать. В ответ эта мерзавка
избила меня и скрылась. Я просто вынужден обратиться за помощью в
полицию!
- Ах, ах, бедный, бедный господин Янсен! - слаще меда пропела Люси,
- А какую сумму украла у Вас Ваша жена, ведь ее вы тоже наказали?
А в какое разорение ввели Вас четверо филиппинок, в разное время
работавшие у Вас служанками? Вы же знаете, городок у нас
небольшой, тихий. Я думаю, всех позабавит рассказ о хоккеисте ,
который десять лет играл в НХЛ, сидя при этом в бельгийской тюрьме.
- Старая ведьма! - Брюс прямо позеленел от бессилия, - Что ты от меня
хочешь?
- Я? Абсолютно ничего! Ну разве что, больше никогда Вас не видеть.
Вам все равно придется уехать, я постараюсь, чтоб история Вашей
жизни стала известна всем в нашем городке. Вот Ольге Вы кое-что
задолжали, я думаю, именно ту сумму, в краже которой хотели ее
обвинить.
Когда в аэропорту старая дама сунула в руки несостоявшейся
невесты конверт с деньгами, Ольга несказанно удивилась.
- Ну должны же Вы, как говорят у нас, возместить моральный ущерб!
Вы почти месяц терпели выходки этого чудовища, я считаю, эта сумма -
лишь малое утешение за испорченный отпуск.
Замечание старушки показалось Ольге вполне убедительным. Они
сердечно расцеловались на прощанье, прекрасно понимая, что
встретиться еще раз вряд ли придется.
Уже в самолете Оля подумала, что зря не перезвонила Виталику, и не
попросила его приехать в аэропорт. "Ничего, позвоню , когда прилечу".
Трубку долго не снимали, наконец к телефону подошла сестра Виталика:
- А, это ты, - голос был невнятным, слова давались женщине через силу,
- брата уже неделю, как похоронили. Мы тебе не сообщали, не хотели
мешать твоему счастью. Да нет, ничем он не болел, его дома убили.
Забрался ночью в квартиру какой-то вор,наркоман. Виталик на шум
вышел, а тот его ножом. И сразу насмерть."
Ольга хотела опереться на стенку, но та , вдруг, уехала в сторону, все
перед глазами завертелось, в висок стучал настырный дятел "Нет, нет,
нет,..." Чьи-то руки подхватили ее и усадили на кресло.
- Вам плохо, может воды или валидол?
Светло голубые глаза незнакомца, слегка прикрытые упавшей на них
челкой пшеничного цвета, находились как раз на уровне Олиных глаз
и были полны участием.
... Через год после замужества , уже будучи беременной, Оленька
решила показать мужу дом, где жила гадалка..
Вот тот самый книжный магазин, вот вход во двор... Но дальше их
ждала полная неожиданность. Внутри двора все строения были
разрушены, судя по плакату, стоящему с края, здесь собирались
строить комфортабельную гостиницу.
- А куда жильцы делись? - спросила Оля у одного из рабочих.
- Так расселили всех, кого куда, вы в домоуправлении поспрашивайте!
Ну, не станешь же спрашивать у паспортистки, куда переселили
немолодую женщину, к двери которой вели три ступеньки.

Cубботний день Надежда Краюхина полностью посвящала домашним делам.
Рано утром , пока муж и дочь спали, она бежала на базар, чтоб закупить
овощи и фрукты на неделю. Мужа с собой не брала, хотя он и порывался идти
помогать. Конечно, приятно когда тяжелую сумку несет сильный мужчина. Но
если при этом он с мученическим видом плетется сзади, не дает
поторговаться, и готов купить первый попавший на глаза товар, лишь бы
побыстрее вернуться домой, то отказаться от его помощи можно не
задумываясь. Тем более, что неудобную сумку давно сменила легкая и
удобная тележка на колесиках.
Субботний поход на базар был не просто обязанностью, скорее своеобразным
ритуалом. Мясо и молоко Надя покупала только в магазине, у торговок брать брезговала,
и на базаре сразу шла в овощные ряды. Ранним летним утром, когда торговля только
начиналась, и торговки потекшими куриными окорочками, лежалыми бананами
и несвежей селедкой еще не успели выложить свой "благоухающий" товар,
в воздухе изумительно пахло свежесрезанной зеленью, полевыми цветами,
ранними, с огорода, а не парниковыми, овощами. Помидоры, яблоки,
баклажаны, натертые торговками до зеркального блеска, сверкали на солнышке глянцевыми
боками, белоснежные корзинки цветной капусты казались диковинными
цветами, и переливались капельками воды, застрявшей между соцветий.Лесные и садовые ягоды источали такой тягучий, сладкий аромат, что от него кружилась голова, и рука сама тянулась купить кружечку-другую.
Сначала Надежда просто обходила прилавки, присматриваясь к тому, что
сегодня привезли, спрашивала торговок, откуда товар. Прикинув, что именно
ей надо, начинала прицениваться. Даже если понимала, что товар дешев,
никогда не брала его, не обойдя весь остальной ряд. И только с третьего
захода начинала последовательно наполнять свою тележку. Вниз
отправлялись овощи потверже, картошка, свекла, морковка. Следующий
слой - то,что по нежнее, синенькие, кабачки, капуста, сверху аккуратно
укладывались огурчики, помидоры, грибы, прикрытые пучками укропа,
петрушки, лука. Теперь наступала очередь фруктов, их она несла в
специальной корзинке. Яблоки на дно, потом сливы и груши , между ними
ставила разноцветные баночки с сезонной ягодой, чтоб не дай Бог не
растряслась, не подавилась по дороге. Сверху вся эта красота тоже
прикрывалась, но не зеленью, а огромным букетом полевых цветов,
купленным на выходе за копейки. Раньше, когда Надюша была помоложе, а
тележки для продуктов назывались "тачанками" и с ними ходили только
старенькие бабушки, возвращаться домой с покупками было тяжеловато.
Но даже тогда женщина помнила, что "своя ноша не тянет" , поэтому поход
на базар ее не обременял. Теперь же, когда сумка на колесиках
катится почти сама, а изящная корзиночка не врезается в руку так, как
пластиковый мешок, это и вовсе стало просто развлечением. Особенно Наде
нравилось легкой походкой, с прямой спиной, проходить мимо сидящих
на лавочке у дома соседок. Непременно кто-то из них говорил ей :"Ах,
какая чудная у Вас корзиночка! И сами выглядите прекрасно, Вас годы не
берут!"
А минуту спустя услышать за спиной: "А с чего ей стареть! Вон сколько
набрала, сразу видно, в достатке живут!"
Жили Краюхины и правда не бедно, в семье бездельников не было. Надя с
мужем много лет проработали на одном заводе, дочке сразу после института
нашлось место переводчика в приличной фирме. Старший сын тоже твердо
стоял на ногах, уже несколько лет жил с семьей отдельно от родителей.
Иногда тетя Варя баловала, задушевная подруга покойной мамы. Пока мама
была жива, отношения между ними были сложными. Тетя Варя все время
подружку в чем-то упрекала. Мол, и родня Светлану любила, баловала,
все новое покупали, а Вареньке от сестер одни обноски перепадали. Одной
квартира родительская в центре досталась, а другая, как попала в дыру
по распределению, так и мается в захолустье. Вот и парня у нее почти
увели, Надин то отец ведь поначалу на обоих заглядывался!
У мамы характер был легкий, терпеливый. Подружке она не перечила,
искренне ей сочувствуя, старалась свою
несуществующую вину загладить, а Вареньку чем-нибудь порадовать.
"Бедная ты моя, платьев у тебя новых не было,я вот тут сатинчик прикупила по случаю, хочешь, тебе наряд сошьем?"
"В райцентре не жизнь? Так к нам переезжай, в тесноте да не в обиде. Ну
что поделать, не мог же Георгий на обеих жениться, мы тебе другого
жениха найдем".
Варвара такие разговоры принимала за издевку, злилась еще больше,
месяцами не приезжала, не звонила, общаться не хотела, пока к ней с
повинной не являлись. Наверное, в тот проклятый день мать очередной
раз ехала утешать обидчивую подружку. Ехала, да не доехала. Какие-то
отморозки напали на нее недалеко от больницы, в которой работала Варя,
и проломили голову. Видно, ограбить хотели, а не найдя больших денег,
сорвали с шеи золотую цепочку, серьги из ушей выдернули. Она еще жива
была, кое-как до больничного крыльца доползла и умерла прямо на руках
у Вари, которая в тот день дежурила. У отца, когда об этом узнал,
случился инфаркт, он маму лишь на сутки пережил. Их в один день хоронили, но дочь
на похоронах не была, она в это время в больнице лежала, на сохранении.
Когда из роддома вышла, встречали ее муж и женщина, лишь внешне
похожая на эгоистичную и капризную тетю Варю. Она стала внимательной,
участливой, как-будто мама и не умерла вовсе, а переселилась за это
время в тело подруги. Тетя Варя стала членом Надиной семьи, все
заботилась о ней, как о родной. Какое-то
время она продолжала жить в своем райцентре, но, спустя лет десять,
неожиданно получила в наследство от дальнего родственника какие-то
акции.
Продать эти акции почему-то было нельзя, но ежемесячно они приносили
небольшой доход.Пенсионерка стала регулярно получать денежные
переводы, сначала мизерные, но с годами существенно выросшие.
Благодаря этим деньгам тете удалось купить славную квартирку в центре
города, жить, ни в чем себе не отказывать, да и даже изредка баловать
Надежду и ее детей.

2

Последним тетиным подарком был небольшой плазменный телевизор,
которому Надя никак не могла нарадоваться. Вчера его установили, и
женщина все утро представляла себе, как вечером, прибрав квартиру,
приготовив обед на два дня и перегладив все белье, сядет в свое любимое
кресло и будет смотреть какой-нибудь фильм, или даже незамысловатый
сериал. Нельзя сказать, чтоб она была большой любительницей
телевизионного "мыла". В молодости, посмеиваясь над тетушками, не
пропускавшими ни одной серии "Рабыни Изауры" или "Просто Марии".
Мчалась через весь город в какой-нибудь дальний клуб, где только один
день и на одном сеансе показывали "Сталкера", "Кабаре" или "Дневную
красавицу". Решительно отвергая Даниэлу Стил и ей подобных,
зачитывалась Картасаром и Маркессом. Передвижникам предпочитала
Кандинского и Дали. Но прошли годы, бунтовать уже не тянуло, а
хотелось стабильности, мира и покоя и в душе, и вокруг себя.
Передвижников она так и не полюбила, но с удовольствием ходила на
выставки импрессионистов, позабыв о Маркесе, зачитывалась Викторией
Токаревой. И, самое смешное, полюбила сериалы. Не все, конечно,
латиноамериканское "мыло" по-прежнему навевало на нее скуку.
Масштабным произведениям в 200 и больше серий сразу говорилось "нет".
А вот российские жизненные истории, серий на 10-15ть, в которых
сначала все плохо, а потом непременно все хорошо, притягивали к себе ,
как магнит. Ведь переживая за судьбы героев, так хотелось быть
уверенной, что в итоге все образуется, зло будет наказано, а все сестры
получат по серьгам.
Закончить домашние дела удалось лишь часам к
шести. Как назло ни одного фильма в это время еще не показывали.
Везде шли чрезвычайные происшествия, независимые расследования,
обзор событий, сводки новостей. Надя переключала каналы один за
другим, но ничего, достойного внимания не находила. Глянув на часы, она
решила, что неплохо было бы приготовить себе и мужу по чашечке чая, и
не выключая телевизор, пошла на кухню. Когда вернулась с подносом в
комнату, то увидала, что муж, обычно вечерами безвылазно сидевший за
компьютером, внимательно следит за происходящим на экране
телевизора. И то, что он смотрел, абсолютно не было похоже на его
любимые спортивные новости.
- Чем это ты так увлекся?
- Да тут фильм идет, то ли бразильский, то ли венесуэльский. До чего же
все-таки у них в Южной Америке все запущено, постоянно то детей
меняют, то родителей путают! Как говорил один мужик, туда ехали -
стреляли, назад едут - стреляют... Какая интересная у людей жизнь!
- Да выдумки все это, для развлечения публики. Латиноамериканцы -
народ горячий, эмоциональный, их европейскими тонкостями не
проймешь, страсти подавай, да позаковырестей. Во все мире людей
потерявших память, наверное, единицы, а, судя по фильмам, все они
в Южной Америке живут. И детей обычно не каждый день теряют,
и миллионеры в бедных сироток редко влюбляются.
- Не скажи, - присоединилась к разговору вышедшая из ванны дочка, -
вон у Малахова в передаче тот же компот, то кого-то в роддоме
перепутали, то родня через двадцать лет объявляется, а то мамаши,
детей бросившие, каяться приходят. И все живые люди, не
придуманные.
- Еще одна, наивная! Ну верьте, верьте...

.

3

Следующий день прямо с утра не заладился. Надюше все время было
как-то неуютно на душе. Вроде причин никаких для для беспокойства
нет, и дома все в порядке, и на работе стабильность. Однако какой-то
червячек грыз, не давал ей спокойно заниматься делами в это
воскресное утро. Ранний телефонный звонок сразу показался каким-то
тревожным. Незнакомый женский голос произнес:
- Госпожа Надежда Воронова?
Надюша сразу поняла, что все утро беспокоилась не зря. Уже больше
тридцати лет она была Краюхиной, и девичьей фамилией Воронова ее
давно никто не называл, тем более "госпожой".
- Меня зовут Мирав, работаю волонтером в больнице Ихилов, Тель-Авив.
Звоню вам по просьбе госпожи Оры Ландес, котороя в данный находится
здесь, в больнице. Госпожа Ландес сейчас в очень тяжелом состоянии, но
она хочет Вам сказать несколько слов.
Надюша недоумевала все больше.
- Но у меня нет знакомых в Израиле. Кто такая эта Ора Ландес?
- Вы не знаете?! Она говорит, что она Ваша мать.
В телефоне послышалась какая-то возня и слабый женский голос
прошелестел:
- Наденька, доченька моя, приезжай, молю тебя, мне недолго осталось,
хоть бы обнять тебя напоследок...
И опять голос волонтерши:
-Госпожа Ора очень слаба, ее самое большое желание - увидеть вас. Если
Вы согласитесь приехать к ней,
позвоните по этому номеру, билеты заказаны, в аэропорту Бен-Гурион Вас
встретят. Все расходы за счет госпожи Ландес.
И не дав Надежде опомнится, Мирав продиктовала номер и положила трубку.
- Это какой-то розыгрыш! - возмущенно сказала Наденька замолчавшему
телефону. Моя мама, Светлана Михайловна Воронова,умерла почти тридцать
лет назад, и похоронена на городском кладбище рядом со своим мужем,
моим отцом. Месяц назад, в мамин день рождения, я сама ездила на
кладбище прибирать могилы! Миш, а, Миш! Тут ерунда какая-то! - муж, как
всегда, сидел за компьютером, - Похоже наш вчерашний спор
материализовался, и у меня объявилась еще одна мама.
Муж на удивление быстро отреагировал на ее слова. Обычно, когда он был
увлечен игрой, жене приходилось по нескольку раз повторять свое
обращение.
- Надюш, ты чего так с утра расшумелась? - ласково обнял ее за плечи.
- Только что мне сообщили, что моя мать, Ора Ландес живет в
Тель-Авиве! И ждет меня в гости!!! Нет, это наверняка чья-то глупая
шутка, вопрос, кто на такое способен!
Перебрав в уме всех друзей и недругов, супруги не нашли никого
подходящего на роль злодея. "Телефон! - вспомнились слова волонтерши,
- надо позвонить и все станет ясно".
Номер был местный, на звонок ответили сразу: " Филиал турагентства
Медина-Турс к Вашим услугам!" Запинаясь и путаясь в словах, Надежда
попыталась объяснить служащей ситуацию. На удивление, ее поняли
очень быстро.
- Да, да, мы в курсе, на Ваше имя заказаны два билета до Тель-Авива, на
Вас и Краюхину Светлану Михайловну, очевидно это Ваша дочь? Билеты
с открытой датой, в аэропорту Бен-Гурион Вас встретят.
- А кто меня там ждет?
- К сожалению, такой информацией мы не владеем. Единственное, что
могу сказать, билет заказан в оба конца. Вы можете сейчас уточнить
дату вылета?
Какая дата, она никуда не собирается лететь! Конечно, Израиль - не
Турция, да и она не двадцатилетняя девушка, вряд-ли кто-то стал бы
таким хитроумным и дорогостоящим способом заманивать ее в бордель. А
что тогда? И при чем тут покойная мама? Может все дело в дочери? Тогда
почему слабый, прерывающийся голос в телефонной трубке называл ее
"доченькой"? "Ми секунда мадре", моя вторая мама, - вспомнилось вдруг
Наде, название старого сериала. - Господи, когда все проясниться, я
никогда больше не буду смеяться на любительницами "мыла". Или буду?!
- Что-то ты слишком впечатлительной с возрастом становишься! Может ты
чего-то не поняла, недослышала, перепутала. Или кто-то телефоном
ошибся. - пробовал успокоить муж.
- Ну да, телефоном, именем, отчеством и фамилией. А заодно именем,
отчеством и фамилией нашей дочери. Сам то веришь, тому что говоришь?
- Да не паникуй ты раньше времени! Слушай, а позвони-ка Варваре,
вдруг она что подскажет. Может это кто-то из родни на старости лет в
маразм впал!
- Тогда почему Израиль?!

4

Телефон тети Вари не отвечал. Не зная, чем себя занять, в какое русло
направить мысли, Надежда достала с верхней полки стеллажей
старый потертый альбом и стала разглядывать семейные фотографии.
Это был мамин альбом, очень старый, в коричневом тисненом кожаном
переплете, с белесыми залысинами по краям, и тусклыми
металлическими уголками. Первые фотографии относились еще к концу
девятнадцатого века. Дамы в затейливых шляпках, перетянутые
корсетами будто песочные часы, их спутники с лихо закрученными усами,
пра-пра.., имена который уже никто никогда не вспомнит. Вот бабушка и
дедушка, которых Наденька никогда не видела, потому, что они умерли
еще до ее рождения. Вот смешливая, коротко, почти налысо, стриженная
девчушка в белой маечке, с пионерским галстуком на загорелой шее. И
надпись на обороте - "1945й год, Светочке девять лет ". Мама была
большой аккуратисткой и фотографии вклеивала строго по годам.
Выпускной вечер в школе, парни в черных пиджаках, девушки в
мешковатых светлых платьицах, в косичках - шелковые бантики
розочками. И только у мамы короткие вьющиеся волосы перехвачены
ленточкой. Первокурсница в белой блузочке на ступеньках института.
Несколько фотографий со студенческих времен, мама везде веселая,
кокетливо одетая, всегда в окружении друзей. На более поздних
снимках, рядом с улыбчивой Светочкой молодой красавец с длинными,
зачесанными назад волосами. Отец. Свадебная фотография, молодые
стараются быть серьезными, но им это плохо удается.Опять молодежные
компании, мама по-прежнему улыбается, но глаза уже выглядят усталыми,
наверное из-за беременности. Маленькая Надюшка весело хохочет, сидя
в коляске, а рядом в обнимку стоят мама с папой.
В этот раз женщина, рассматривая снимки, особенно внимательно
вглядывалась в лица родителей. Как это она раньше не замечала, с
годами улыбка на мамином лице появлялась все реже, глаза
становились все грустнее. И в более поздние годы,
уже ни одного снимка, где родители рядом.
Жаль, они так здорово смотрелись вместе!
С детства Надюша была папиной дочкой, хотя видела отца нечасто. Маму
она тоже очень любила, но мама была для нее привычной, будничной.
Готовила борщи и котлеты, в субботу пекла Надины любимые пирожки.
Ездила с девочкой гулять в лесопарк на окраине города и терпеливо
ждала в фойе Дворца Пионеров, пока Надюша веселилась на детских
утренниках. Шила, как могла, новые наряды для дочки из своих платьев,
потому, что денег всегда не хватало. Она была рядом всегда, и о ней
можно было не думать, как не думаем мы о большом пальце на левой
ноге, при условии, что он не болит.
Совсем другое дело отец. Веселый, шумный, балагур и насмешник, с ним
в дом приходил праздник. Девочка могла неделями видеть отца только
по утрам, когда он еще спал. Она тихонько, на цыпочках, подходила к
родительской кровати и долго-долго любовалась спящим в ней
красавцем, повторяя про себя с гордостью:"Это мой папа". Вечером он
приходил так поздно, что дочь уже спала. Или не приходил вовсе,
тогда мама говорила:"Папа на задании". Когда Наде было пять лет, в
детсаду попросили, составить рассказ о том, кем работают родители. С
мамой все было понятно, девочка не раз приходила в больницу, где
мама "фотографировала людям кости", а проще, была врачом-
рентгенологом. А вот с папиной профессией разобраться было сложнее,
он дочери никогда о своей работе ничего не рассказывал. В итоге, мама
назвала его милиционером. После этого, много лет подряд дочь
поздравляла отца с днем милиции, искренне считая, что смеется он при
этом от радости. И лишь узнав о существовании такой организации, как
КГБ, поняла, что к милиции он вряд ли имеет отношение. Однако
поздравлять не перестала, это была ее тайна. Отец так никогда не узнал,
что дочь раскрыла его секрет.
Но выпадали редкие недели, а то и месяцы, когда папа приходил не
поздно, выходные дни проводил дома, никуда не спешил. Тогда он играл
с дочерью, рассказывал ей невероятные фантастические истории, так не
похожие на мамины сказки про лисичек и зайчиков. Когда дочка подросла,
ходил с ней гулять, но не в поля, в луга, а в Центральный парк, где так
весело было кататься на аттракционах, есть мороженое, сладкую вату, и
запивать все это не сомнительной водичкой из автоматов, а настоящим
лимонадом из бутылки. Папа, а не мама, подарил первую косметику,
серебряную цепочку, блестящие чулочки с широкими ажурными
резинками. Их не надо было пристегивать к поясу, сами держались на
ноге, и цена у них была заоблачной.
Папа мог найти выход из любой ситуации, когда мама лишь сокрушенно
вздыхала и разводила руками. Однажды, в пятом классе, Надя взяла
почитать у подруги очень редкую в то время книгу, "Всадник без головы"
Майн Рида. Книга так увлекла девочку, что она взяла ее в школу,
почитать на переменах. И надо же случится беде, именно в этот день,
дешевая ученическая авторучка потекла в портфеле и обложка оказалась
безнадежно испорчена. Ситуация казалась безвыходной, купить книгу
негде, деньгами отдать нельзя, не возьмут. Горе девочки было так велико,
что впору было наложить на себя руки. Мама утешала девочку, что еще
она могла сделать? А папа смог! Он ушел куда-то ненадолго, а вернулся
с точно такой же книгой, только не такой зачитанной! Подружка не
заметила подмены, а испорченная книга досталась Наде. Правда, когда,
спустя несколько месяцев, Надя решила ее перечитать, книгу она так и не
нашла. И деньги у папы всегда были, он не считал каждую копейку, как
мама, а тратил их легко и весело. О взаимоотношениях между родителями
Надежда прежде никогда не задумывалась, но была уверенна, у них была
большая любовь. Да, они редко выходили куда-то вместе, не часто вели
беседы, и если мама хвалила какую-то книгу, папа точно никогда не брал
ее в руки. Но мамину смерть его сердце не смогло перенести, оно просто
разорвалось.
Отложив со вздохом альбом, Надя перевела взгляд на сидящего за
компьютером мужа. Интересно, а как бы он реагировал, если бы с женой
что-то случилось? Тоже бы умер на месте? Ну это вряд ли! Остался бы
неутешным вдовцом на всю оставшуюся жизнь? Тоже сомнительно, уж
больно не любил возню по хозяйству. Ах, лучше не думать!
Надя до сих пор считала своего мужа очень красивым, умным,
мужественным. Ей, еще при первом знакомстве, показалось знаковым,
что парня звали так же, как дедушку, Михаилом. Когда дочку, в честь
мамы, Светланой назвали, она стала полной маминой тезкой, Светланой
Михайловной. На вопросы подруг о супружеской жизни, Надя всегда
отвечала:"Я - счастливица!" А как могло быть иначе, когда, просыпаясь
по утрам, она видела рядом своего единственного, а, засыпая, слышала
"Сладких снов, любимая!" С годами, правда, восторг слегка поутих.
Стала замечать, что муж, как бы сказать помягче, не идеален, мусор не
выносит, по магазинам ходит неохотно, категорически отказывается есть
овсянку по утрам и овощное рагу вечером.
. Водились за ним и более серьезные грехи, например, в театр Наде
по-прежнему приходилось ходить с подругами. А эта ужасная "пуля" раз
в месяц! Надя с детства ненавидела карты, и играющий с друзьями "по
маленькой" в преферанс муж, доводил ее до белого каления. В ответ на
ее жалобы, подруги только смеялись:" Да ты планку то чуть пониже
опусти! Чего тебе еще надо, мужик золотой! Не пьет, не гуляет, все
деньги в дом приносит. С детьми английским занимается!!!"
Английский был давним увлечением мужа. Он начал его учить еще
подростком, хотелось вечерами друзьям в подъезде петь песни Битлз под гитару.
Увлечение переросло в серьезный интерес, и, через несколько лет
упорного труда, прочесть Агату Кристи в оригинале стало для парня
удовольствием. На завод в то время часто приезжали зарубежные
делегации по обмену опытом. Свободно болтающего по английски
инженера, англичане принимали, из-за акцента, за этнического немца,
немцы - за приехавшего на стажировку югослава. Обоих своих детей
Надя и Миша отдали в английскую спецшколу, стоит ли говорить, как
это потом помогло в поиске работы.
Ближе к сорока годам , когда смириться с преферансом и оставленными
во всех углах чашками с недопитым кофе (муж хлебал его без перерыва)
стало совсем просто, супругов ждало действительно серьезное испытание.
В лихие 90е работа на заводе еле теплилась, а денег за нее не платили
вовсе. Миша хватался за любую возможность подработать. Не всегда эти
способы были законными, и однажды в дверь Надиной квартиры
постучала милиция. За продажу гниющих на заводской свалке
электромоторов, мужу грозил срок, как за "расхищение государственного
имущества". Почерневшая от горя Надя поддерживала, подбадривала
сидящего за решеткой мужа. Продав все ценное в доме, она носилась с
деньгами по адвокатам. И это имело результат, мужа, присудив посильный
штраф отпустили. Им тогда очень помогла тетя Варя, невесть где
раздобывшая и большую сумму денег. Дала в долг без всяких процентов, и
с возвратом не торопила, ждала когда отдадут по частям.


5


Надя опять набрала номер тети Вари. На этот раз женщина откликнулась
почти разу, будто ждала звонка.
- Наденька, деточка, ну наконец-то, я уж и думать не знала что, куда
пропали, что случилось!
Надя на эту фразу внимания не обратила, ведь нельзя же всерьез считать
длительным отсутствием, трехдневное молчание. Но даже если бы
предыдущий разговор состоялся накануне вечером, тетя и тогда бы
попеняла ей что, мол, звонит редко. Видно, при одинокой старости, время
течет с другой скоростью.
Задавая привычные вопросы о самочувствии, Надежда все думала, как
бы половчее перейти к рассказу об утреннем звонке. Нельзя же
семидесятилетней старушке в лоб говорить о внезапно воскресшей
подруге.
То ли в силу характера, то ли еще по какой причине, но Варвара всегда
выглядела дамой преклонных лет. И обращались к ней, соответственно
возрасту, всегда на "Вы". В отличие от мамы, любившей наряжаться в
яркие, легкомысленные одежки и поэтому выглядевшей моложаво, тетя
раз и навсегда выбрала для себя стиль "интеллигентная женщина
скромного достатка". В ее гардеробе отсутствовали стильная одежда и
обувь, так быстро выходящая из моды, только мешковатые серые юбочки
неопределенной длинны, блузочки, пузырем лежащие на талии,
демократичные туфельки на устойчивом каблуке. Стрижка - попроще,
покороче, чтоб пореже ходить в парикмахерскую. Этакий клон мадам
Калугиной до ее чудесного преображения. Не удивительно, что тетя не
была избалована мужским вниманием, Новосельцев ей так и не
встретился, замуж никто не позвал. Но она оставалась верна любимому
стилю до сих пор. Ну разве что вещи стали подороже и подобротнее
из-за свалившегося на нее наследства. Даму такого вида иначе как
старушкой и не назовешь.
Наконец Надя решилась и пересказала тете содержание утреннего
диалога. Еще на середине рассказа тетя вдруг стала жаловаться на
плохую слышимость, громко кричала "Алло, алло!", и голос у нее при этом
звучал как-то странно. А под конец она и вовсе, не дослушав, бросила
трубку.
Это было очень странно,последние годы телефонная связь работала
отменно. Надя набрала тетин номер еще раз, но ответом были лишь
длинные гудки. Сердце сжалось от нехорошего предчувствия, которое,
увы, оправдалось. Когда через полчаса племянница с мужем взломали
дверь в тетину квартиру, они обнаружили Варвару лежащей поперек
кухни без сознания. Рядом валялся разбитый стакан и пузырек
валерьянки. Других лекарств в доме не держала за ненадобностью.
Скорая приехала довольно быстро, диагноз поставили сразу - инсульт.
- Да Вы не переживайте, бывает, все потом восстанавливается, и речь, и
движение. Даже умственные способности! Уход, конечно, нужен, и деньги
немалые, но она ведь не бедно жила? - с намеком спросил врач.
Надя, корившая себя за разговор с тетей, намек поняла правильно,
сунула ему в карман не очень свежего халата сложенную купюру.
Вечером устроили дома семейный совет. По случаю серьезности
решаемого вопроса, пришли сын с женой, дочь позвала своего друга,
почти жениха. Вот он то подсказал разумное решение.
- Ехать вам надо непременно, здесь вы и себя измучаете догадками, и
близких изведете. А потом всю жизнь будете жалеть, что не поехали. Но
в аэропорту вас встретит не только чужой дядя, а еще и мой друг,
который уже семь лет живет в Израиле. Он сам повезет вас в эту
больницу, и все время будет рядом с вами. При такой охране с вами
ничего не случится, а в случае чего, он и с жильем поможет и домой
отправит.
- А он согласится?
- Я же сказал, это мой друг, мы с ним с первого класса, как братья. Так
что и моя будущая теща смело может считать его своей родней.
От его слов у Нади в душе все как-то устаканилось. А и правда, чего
гадать, надо поехать и все выяснить! Тете сейчас все равно она ничем
не поможет, к ней не пускают, но врачи сказали:"Состояние
стабилизировалось". В конце концов, муж остается, сын с невесткой. Да
и не на год она уезжает, быстренько все узнает и домой. Даже на
Мертвое море не поедет!


6

Следующие несколько дней, пока готовились к отъезду, Надя провела,
как во сне. По-настоящему, очнулась только тогда, когда, получив
багаж, они с дочкой направились к выходу из аэропорта Бен-Гурион.
Стеклянные двери раздвинулись, и женщины вышли в огромный светлый
зал с уходящим далеко ввысь потолком, под которым, плавно
покачиваясь, висело огромное количество разноцветных,
разнокалиберных воздушных шаров. Впереди, за полукруглым
заграждением из невысоких фонтанов, толпились встречающие, у многих
в руках тоже были шарики. Иные держали в руках таблички, с
написанными на английском и русском языках фамилиями. С левой
стороны от входа, Надя увидала, подпрыгивающего от нетерпения,
молодого русоволосого парня, держащего высоко над головой бумажную
полосу. На ней довольно коряво по-русски было написано:" Я встречаю
Свету Краюхину". Недалеко от него, замерев в ожидании, стояла очень
немолодая, стриженная под ежик, дама, сжимавшая, в увешенной
серебром руке, отпечатанную в типографии табличку "MADAM KRAUHINA-
VORONOVA".
Светочка кинулась обниматься с парнем, Надя подошла к ожидавшей ее
даме.
- Мы с Вами уже знакомы, - несмотря на экзотичный вид, дама говорила
без малейшего акцента, - я - Мирав, волонтер больницы Ихилов. Спешу
Вас обрадовать, госпоже Ландес успешно сделали операцию, теперь ее
жизни ничего не угрожает. Сейчас мы поедем в больницу, и, возможно,
Вам удастся сказать ей пару слов. Но в любом случае, Вы сможете ее
увидеть. Ваша мама так ждет эту встречу!
- Но это какая-то ошибка, - заикаясь от волнения, Надя начала
рассказывать свою историю. Мирав лишь недоуменно качала головой.
- То, что Вы говорите, просто невероятно! Вполне возможно, что
произошла какая-то ошибка. Но поверьте мне, даже если бы Вы ко мне не
подошли, я бы Все равно поняла, кого встречаю.
Ваша дочь - копия бабушки!
Поехали двумя машинами, Света с мамой, на всякий случай, сели в
машину к Марику (так звали парня), который хорошо знал дорогу, Мирав
помчалась вперед. " Надо же, судя по имени и внешнему виду, дама явно
не из наших, откуда же такой прекрасный русский? Лет ей, наверняка,
не меньше, чем тете Варе, но даже недоброжелатель не назвал бы ее
старушкой. Работает еще, только почему волонтером?" - роились в голове
у Нади глупые, совсем не подходящие моменту мысли.
Пейзаж за окном машины был довольно тосклив, выжженные солнцем
поля, чахлые, полузасохшие кустики.
Редкие пыльные деревца и пальмы сменились дряхлыми, запущенными
строениями. Не верилось, что в них могут жить люди, еще меньше это
было похоже на главный город страны. Надя прикрыла глаза и стала
думать о больной, как там она, выздоровеет ли? Когда вновь глянула в
окно, не могла поверить глазам. Один поворот трассы, и жалкие лачуги
сменились аккуратными пятиэтажками на столбах, окруженными
веселыми лужайками, пыльные поля превратились в тенистые, зеленые
скверики, а разделительная полоса на дороге оказалась густо усаженной
яркими цветами. Свое недоумение такой резкой переменой Надя
высказала вслух.
- Все очень просто , - объяснил Марик, - все строения - частная
собственность, видно, у владельцев этих домов нет денег на ремонт. Да
многие и не живут в них, сдают гастарбайтерам или наркоманам, а тем
красота не нужна, лишь бы подешевле.
То тут, то там, сверкая на солнце многочисленными окнами, стали
появляться свечки небоскребов, высокие и так себе. К группе таких
высоток, минуя шлагбаум, и подъехал Марик. На площадке перед
самораздвигающейся стеклянной дверью уже стояла Мирав в компании
невысокого лысоватого мужчины. Несмотря на солидный возраст, одет
он был в трикотажные шорты до колен, пивной животик обтягивала
сильно открытая майка с эмблемой какого-то клуба. Надин муж тоже
любил так ходить по дому в выходные дни, но , когда приходили дочкины
подружки, непременно бежал переодеваться.
- Познакомьтесь, это муж госпожи Оры, Барух Ландес, - представила
Мирав.
- Можно просто Борис, - с приятной улыбкой произнес мужчина, крепко
пожимая всем руки. - А жену мою на самом деле зовут Светлана, когда-то
Светлана Воронова. Ора - так звучит ее имя на иврите. У нас часто
русские меняют свои имена на похожие местные, вроде бы как начинают
жизнь с чистого листа.
- Меня тоже до 35ти лет звали Мариной. - поддержала его волонтерша. -
Ну все, я свою миссию выполнила, благополучно вам во всем разобраться.
Бай!
Она легкой, совсем не старушечьей походкой, позвякивая на ходу
многочисленными ожерельями и браслетами, направилась на стоянку.
- Ну что, идемте, - сказал Борис, - мама ждет!
- Подождите, Борис, возможно это какое-то недоразумение, - и Надя опять
повторила то, что уже рассказывала Мирав.
- Идемте, идемте, скоро все прояснится.


7

Они вошли в огромный зал, больше похожий на холл дорогой гостиницы,
с магазинами и кафетериями, чем на медицинское учреждение.
Зеркальный лифт привез их на нужный этаж. Борис тихонько приоткрыл
дверь в палату и Надя увидела маму.
Конечно, женщина, спящая сейчас на кровати, была намного старше,
волосы совсем седые, прическа незнакомая, но это несомненно была
мама. У Нади закружилась голова и она опустилась на стоящий возле
кровати стул. Сердце отчаянно колотилось, мысли путались, она
повернулась к дочери, как-бы ища помощи, но та смотрела круглыми от
ужаса глазами только на больную.
- Это мама, - голос плохо слушался Надежду. - Кого же мы похоронили?!
И папа из-за этого умер...
В это время больная открыла глаза, еле слышно прошептала "Доченька,
любимая, ты все-таки меня простила!" и заплакала. Вслед за ней
зарыдала Надя, за ее спиной хлюпала носом Светочка, Борис усердно
вытирал лицо большой бумажной салфеткой, Марик увлеченно
рассматривал больничный потолок.
Минут через десять вошла молоденькая медсестра и по-русски объяснила
присутствующим, что волновать больную не стоит, для первого
послеоперационного дня ей достаточно эмоций. Пообещав прийти завтра,
гости вышли из палаты.
- Ну что, поехали к нам? - предложил мамин муж. - Вы ведь, наверное,
устали с дороги? Кстати, дома вас ждет неожиданный сюрприз от мамы, я
думаю, он даст ответ на многие Ваши вопросы.
Ландесы жили в маленьком городке с мелодичным названием Азур, в
нескольких минутах езды от Тель-Авива, в добротном доме на седьмом
этаже. Этаж был последним, а в квартире, рядом с входной дверью,
находилась лестница, ведущая на крышу. Туда и пригласил Борис гостей,
перекусить на свежем воздухе. Надя уже привыкла к тому, что дома
здесь просто утопают в зелени, особняки окружены живыми изгородями
цветущей разным цветом бугенвилии, аккуратно подстриженная трава
сочного зеленого, а не бурого цвета. Но то, что на крыше ее ждет то же
самое, она предположить не могла. По периметру крыши тесно стояли
ящики с довольно высокими деревцами похожими на кипарисы, в широких
кадках цвели экзотические цветы, успокаивающе журчал небольшой
фонтанчик.
Натянутый над всей площадкой тент, делал отдых на крыше особенно
приятным. В самолете мама с дочкой отлично пообедали, поэтому решили
ограничиться лишь кофе и слоеными пирожками с солоноватым сыром,
которые Борис и Марик называли "бурекасами". Пирожки оказались
свежеиспеченными, дамы удивилась, когда это хозяин успел их купить,
но оказалось, что это всего лишь подогретый в печке полуфабрикат.
Застолье прошло очень мило, по умолчанию, никто не касался причины
приезда гостей в Израиль. Разговор шел нейтральный, о жизни в России,
о местных достопримечательностях.
Надежда решилась спросить, что заставляет такую немолодую и,
очевидно, не нуждающуюся даму, как Мирав, работать в больнице
волонтером.
- Ну, это как раз не диво, у нас многие обеспеченные пенсионерки
работают в присутственных местах "бэ итнадвуд"(добровольно). Подумай
сама, дети-внуки выросли, разлетелись, на нормальную работу уже нет
сил, а им так хочется быть кому-то полезными. У Мирав причин еще
больше, сын, боевой офицер, погиб во время Первой ливанской войны.
Муж серьезно пострадал при взрыве автобуса, и через несколько лет
умер. Только, ты сама видела, она не унывает, почти каждый день в
больнице. Помогает больным, медсестрам, переводит с иврита тем, кто
языка не знает. Тут и общение, и новые впечатления. Даю зуб, наша
Мирав уже сидит где-нибудь в кафе и, попивая кафэ-афуг(латте) с
сукразитом (заменитель сахара), удивляет подружек вашей историей.
После застолья Марик предложил Светлане покататься по городу,
полюбоваться старым Яффо, искупаться в море. Девушка с радостью
согласилась. А Надя с нетерпением ждала от хозяина обещанный подарок.
Им оказались несколько тетрадок, исписанных крупным и разборчивым
маминым почерком. Борис отправился в спальню отдохнуть, а Надя
устроилась в салоне под кондиционером, и стала читать мамин дневник.



8


Дневник Светланы Вороновой.

25.05.1982г.

"Когда-то я уже вела дневник, только это было очень давно, сразу после
войны. Мне тогда казалось, что жизнь теперь начнется такая хорошая,
что каждый денечек надо сохранить в памяти. Я жила в ожидании этого
хорошего, а оно все не наступало. Папа так и не вернулся с войны, хотя
похоронки на него не было. Карточки еще долго не отменяли, и жили мы
тяжело и голодно. Но в дневник я все равно записывала только то, что
меня радовало: подружка поделилась мороженым, в школе показывали
кукольный спектакль, мама сшила нарядное платье из старой папиной
шелковой рубашки. Если перечитать все записи сразу, выходило, что у
Светочки и правда хорошая счастливая жизнь. Через год, когда стало
ясно, что лично для меня мало что изменилось, тетрадь отправилась в
дальний ящик. Желание вести дневник вновь возникла только лет через
десять. И причина понятная, я влюбилась, а говорят все в таком
состоянии или стихи пишут, или дневники строчат. На этот раз мне не надо
было собирать счастье по крохам, каждый день казался вершиной
блаженства. Тот, кто так поразил мое воображение заговорил со мной
на вечеринке, проводил домой, подарил такой дорогой букет, что подруги
обомлели, Дальше больше, прогулки в укромных уголках парка, страстные
поцелуи, объятья ну и так далее... То, что не вписывалось в образ
идеального героя, умышленно старалась не замечать. Например то, что
Георгий откровенно заигрывал с Варей. Если я обижалась, объяснял, что
это якобы между ними такая игра, он учит Варю флиртовать. Почему я
верила? Ведь знала же, подружка не признает легковесных отношений.
Не написала в дневнике о том, как узнала, что роскошный букет был
украден у памятника великому поэту, просто выкинула этот факт из
головы. Не сделала никаких выводов, когда мой кумир подвел
друзей-заочников, пообещав сделать за них контрольные, а потом
неделю прятался. Где были мои глаза, почему спал мой разум?
Накануне свадьбы, так же, как и в далеком сорок пятом, я написала в
дневнике, что с завтрашнего дня у меня начнется новая, очень
счастливая жизнь. И опять ошиблась. Если в моей жизни что-то и
поменялось, то лишь в худшую сторону. Например, Варюша не пришла на
нашу свадьбу, даже не поздравила. Она, оказывается, была твердо
уверена, что Георгий влюблен в нее, и до последнего надеялась, что
станет его женой. Ее, признание было для меня полной неожиданностью,
я думала, они просто друзья. Правда, поначалу семейная жизнь казалась
мне безоблачной. Я варила мужу его любимые супы, аккуратно латала
белье, в выходные устраивала походы в музеи и театры, а муж
рассказывал всем, что женился на самой лучшей в мире женщине. После
института его взяли на работу в "контору глубокого бурения", но он всем
говорил, что работает в каком-то "ящике". Рабочий день у мужа стал
ненормированный, нередко приходил заполночь и не всегда трезвый.
Супы его перестали устраивать, предпочитал бутерброды, штопаные
носки кидал в мусорник. "Я достаточно зарабатываю, чтоб не экономить
на необходимом!" - говорил он, покупая очередную модную тряпку у
спекулянтов. Как раз в это время родилась Надюшка, мои декретные,
из-за маленького стажа, были копеечными. Частенько, приготовив мужу
на завтрак бутерброды с копченой колбасой, сама я ела овсянку на воде.
Пока была жива мама, Георгий еще пытался создавать иллюзию дружной
семьи. Но после ее смерти, стал отдаляться все дальше и дальше. Мне не
раз приходила в голову мысль, что так жить нельзя, надо разводится, но
я все на что-то надеялась, уж очень я его тогда любила. И мы вели себя
так, чтоб никто, особенно дочка, не догадался о наших проблемах.
Надюшку муж просто обожал, играл с ней, развлекал, задаривал
подарками. Для нее папа был чем-то вроде доброго волшебника . Как-то
Надя, испачкав чужую книгу чернилами, так расстроилась, что не могла
ни есть, ни пить. Пока я думала, чем помочь, Георгий притащил невесть
откуда точно такую же, и стал героем дня. А мне пришлось объясняться с
нашими друзьями, у которых он эту книгу, якобы, взял почитать, и
отдавать им выпачканную, предварительно поменяв ей переплет.
Вранье мужа, его пренебрежение мною, частые отлучки из дома сделали
свое дело. Я привыкла быть одна, решать самостоятельно все домашние
проблемы, находить себе развлечения. На вопрос, люблю ли я Георгия, я
бы уже не ответила утвердительно. Но потом произошло то, что
окончательно убило все мои чувства к нему. Это случилось на десятом
году нашей совместной жизни, в начале марта муж уехал в
командировку, и на праздники я осталась одна. Целый день просидела
дома, а под вечер решила прогуляться по центру города. На центральной
улице было очень людно, почти все женщины несли в руках букеты
цветов. Я тоже купила букетики стала представлять себе, что иду на
свидание к мужу. Вот сейчас я заверну за угол и увижу его стоящим
возле ресторана, нервно поглядывающим на часы, я ведь опаздываю!
Сворачиваю в переулок, и действительно вижу Георгия! Да нет, мне это
только кажется, это просто кто-то похожий на него. Я замедляю шаг.
Останавливаюсь. Это не ошибка, мой , пребывающий в данный момент в
отъезде муж, собственной персоной, с дорогим букетом в руках спешит на
встречу... нет, не мне, а выходящей из такси даме в светлой дубленке.
Я не помню, как добралась домой, весь вечер и всю ночь просидела на
кухне, пила горький кофе, курила одну сигарету за другой, и думала, как
жить дальше. Первая мысль - развод! Пусть убирается к своей шлюхе!
Но, поразмыслив, поняла, что вряд ли это возможно. Там, где он работает,
разводы не приветствуются, это непременно отражается на карьере и муж
согласия не даст. А без этого нас не разведут, повода нет, ведь нельзя
же
считать изменой то, что я сегодня увидела. Сомнительно и то, что он
уйдет
добровольно из квартиры, ее менять придется. В лучшем случае на две
комнаты в коммуналке. Так у нас и сейчас коммуналка! Может хоть
скандал закатить? А смысл? Муж скажет, что это было такое задание,
разрабатывали крупную валютчицу или фарцовщицу, а я - безмозглая
курица, не способная понять, ЧТО ЭТО ЕГО РАБОТА!
Тогда что? Тайно завести себе любовника, и держать дулю в кармане?
Но чувств ни к кому нет, а, назло мужу, мараться неохота. А может не
надо ничего делать, просто жить своей жизнью, своими интересами. У
меня дочка подрастает, работа интересная, друзей много. Потерплю
немного, а время само покажет выход.
Так, скрепя сердце и стиснув зубы, я прожила с ним десять лет, и,
возможно, прожила бы и еще Бог весть сколько, если бы муж не начал
прихварывать. У него часто стал болеть желудок, все реже отправлялся
"на задание", все чаще, вместо свиной отбивной, просил приготовить
легкий супчик. И наконец решился лечь в больницу на обследование.
Когда я, очередной раз, пришла его проведать, лечащий врач пригласил
меня к себе в кабинет. Он много и долго рассказывал о состоянии
больного, но я поняла лишь, что все запущено и необходима операция.
После нее муж жить будет, но останется лежачим инвалидом, кишку
выведут наружу, а я должна буду... Нет!!! НЕТ!!! Все во мне
протестовало.
Я столько лет страдала от его измен, меня так ранило его пренебрежение,
его оскорбительное отношение ко мне и моим чувствам. Я ходила в ветхом
белье, а он требовал к каждым брюкам другие туфли. Все вечера
проводила одна, про мой день рождения он не вспоминал много лет. И за
мое долготерпение, за все мои испорченные праздники, за потерянных по
его вине друзей, за штопанные колготки под брюки, потому все деньги
шли на мужа, мне в награду достается вонючий инвалид?! Не будет этого,
нет у меня перед ним таких долгов!
Пока шла домой, решение пришло само собой - уехать куда подальше.
Сейчас, конечно, не лучшее время, дочь лежит на сохранении, ну да у
нее муж есть, сваты помогут. Для начала поеду к Варе, побуду у нее пару
дней, а там что-то придумаю. Запихнув в сумку только самое необходимое,
я полетела на автовокзал, и вечером мы уже сидели у подруги в больнице.
Как раз в этот вечер было ее ночное дежурство, кроме нескольких мирно
спящих пациентов и дремлющей в бельевой медсестры, в здании никого
не было. Мы с Варюшей перебирали все возможные варианты, но все они
имели один изъян. Благодаря своей работе, муж легко мог меня разыскать.
И тут, видать за мое долготерпение, мой ангел-хранитель решил мне
послать спасательный круг в виде несчастной, избитой кем-то, бродяжки.
Около полуночи мы с Варей услышали какую-то возню и женские стоны на
крыльце. Открыв двери, увидели лежащую на земле женщину с
окровавленной головой. Кое-как мы затащили ее в приемный покой, в
надежде оказать помощь, но было поздно, не приходя в себя, бедняжка
скончалась.
Раздевая женщину, Варя наткнулась на лежащий в кармане паспорт.
- Надо же, посмотри, она почти твоя полная тезка, Светлана Михайловна ,
и фамилия птичья, Орлова.
Мысль о подмене документов, родилась у нас одновременно.
- Твой муж и дочь сейчас в больнице, похоронами заниматься буду я .
Привезу гроб закрытым, никому и в голову не придет проверять, кто там.
А дочь предупрежу, что ты жива.
- А если она отцу проболтается?
- Ну и пусть, я ей твою новую фамилию называть не стану, будто не знаю.
Я согласилась, написала Надюшке письмо, в котором, как могла,
объяснила причину своего бегства, и первым же автобусом уехала из
городка. И вот я сижу в общежитии камвольного комбината, куда
устроилась работать подсобницей, потому, что другой работы пока нет, а
тут дают жилье, и думаю, что с завтрашнего дня у меня начнется другая,
может быть даже счастливая жизнь. Только бы дочь простила!


9


Дальше записи шли с перерывами, мама описывала, как жила, работала,
как познакомилась с Борисом. Иногда это была одна строчка, иногда мама
неделями ничего не писала. Время от времени она писала, что отправляет
письма дочери через подругу, боясь, что иначе та порвет их не читая. В
ответ Варя описывала ей жизнь родных. Что ребенка дочь все-же
потеряла, уж больно ее огорчило известие о маминой смерти. Когда
узнала, что мать жива, прокляла на всю жизнь. Вот с мужем, слава Богу,
все в порядке, диагноз оказался ошибочным, и он по-прежнему бодр и
весел. Только на других женщин больше не засматривается, потому, что
понял : всю жизнь он любил лишь Варю, и брак со Светланой был
роковой ошибкой. Что у Нади после выкидыша серьезные проблемы со
здоровьем, лечение требует больших денег, Георгий и Варя вынуждены
во всем себе отказывать, чтоб ей помочь. Мама плакала, стала работать
на двух работах, почти все деньги отсылала, опять же через подругу,
дочери.
Надежда читала, и не могла поверить своим глазам. Отец скончался в
больнице от инфаркта на следующий день после известия об убийстве
мамы. То что у него была онкология, дочь не знала. Совсем абсурдом
было сообщение о смерти первенца, Надя сына благополучно доносила,
несмотря на все потрясения , мальчик вырос, женился, недавно
порадовал ее внуком. У Нади никогда не было болезни, серьезней гриппа,
и денег никаких ей никогда не передавали, ну разве что дали один раз в
долг.
Еще одна тетрадь. Мама обращалась к дневнику все реже. Проходили
годы,она вышла замуж за Бориса, в конце восьмидесятых перебралась в
Израиль. Подробно описывала лишь письма подруги. Лживые Варины
письма не имели ничего общего с реальной жизнью. В них она
вдохновенно врала, что папа продолжает вести активный образ жизни,
что счастлив с новой женой в новой квартире. Что дочь, даже после
рождения долгожданного ребенка, продолжала болеть, и вообще, жила
очень стесненно в средствах, потому, что муж оказался неудачный,
пьющий бездельник, да еще и картежник. И что во всех своих бедах
дочь винит Светлану, даже слышать о ней не хочет. Но деньги берет. И
мама, теперь уже вместе с Борисом, старались материально поддержать
Надю. Секретов от мужа у нее не было.
Ближе к ночи, Надежда совсем стала терять чувство реальности. Ну
зачем, зачем тете Варе понадобилось воскрешать отца, а уж тем более
делать монстра из Михаила, писать о несуществующих проблемах дочери?
Ах да, деньги, деньги, которые передавала мама. Так вот откуда взялось
таинственное наследство, которое она вдруг стала получать. Боже, какая
гадость, какая мерзость! Да Бог с ними с деньгами, сколько слез по
покойной выплакала Надя, сколько страданий доставляли маме
сообщения о жалком существовании дочери, и о том, что та вычеркнула
мать из своей жизни. А Варвара, ее же Краюхины, как родную любили,
детей своих приучили ее бабушкой называть. Все праздники вместе, всю
тяжелую работу за нее делали, как же Вареньке тяжело, Варенька в
молодости настрадалась. А Варенька, выходит, все это время ненавидела
их лютой ненавистью? Или только маму, а они паровозом пошли? А маму
за что, за платья понарядней, за парня покрасивее? Или за легкий,
добрый характер, позволявший ей видеть жизнь не такой мрачной?
Надежда думала, что после прочитанного, проведет бессонную ночь, но
буквально провалилась в сон, едва голова коснулась подушки.
Следующие дни она провела в больнице возле мамы. Им было , что
сказать друг другу, но о Варе не было промолвлено ни слова. В тот день,
когда маму выписали из больницы, вечером позвонил Надин муж.
- Сегодня утром Варвара, не приходя в сознание, умерла, мы ее уже
похоронили. А теперь сядь куда-нибудь, у
меня для тебя новость. Когда я искал документы для похорон, наткнулся
на письмо. Читаю:"Жорик, ты поставил не на ту лошадь. Твоя
благоверная, как узнала что после операции, ты станешь инвалидом с
кишками наружу, собрала все ценное в доме и усвистала к любовнику.
Это тебе наказание за то, что не разглядел своего счастья." Видно это
письмо она твоему отцу в больницу передала, а когда он умер, его вещи
забрала, и письмо вместе с ними. И знаешь, ведь она столько прожила, а
на кладбище, кроме нашей семьи, никого не было!
Ну что ж, все правильно, - подумалось Надежде, - по деяниям и награда.
Вот маме говорить, не говорить...

Войдя в дом, Татьяна первым делом кинулась закрывать окна. Как же это было неосмотрительно с ее стороны, зная, что сегодня будет хамсин (горячий ветер из пустыни), оставить их открытыми.Мало того, что теперь в комнатах невыносимо жарко, как в духовке, за те пол дня, что ее не было дома, кожаный диван, столик под окном, полки витрины с безделушка­ми, покрылись плотным слоем оранжевой пыли. По полу с легким шуршанием перекатывались засохшие листики, какие-то мелкие веточки. Вчерашняя уборка насмарку, а значит - тряпку в руки, и вперед, все начинай сначала.
"Как же меня достала эта жара, эта пыль, эта погода! А еще безденежье." - с раздражением думала Таня, глядя на подернутый желтоватой дымкой пейзаж за окном. Когда, несколько лет назад, она покупала эту квартиру, маклер все время повторял:
- Обратите внимание, какой вид из окна!
Квартира Тане не очень нравилась: последний этаж, лифта нет, на потолках, сквозь небрежную свежую побелку, слабо, но явно, проступают потеки, следы зимних дождей. Кухня неудобная, длинная, но узкая, как коридор, спаленка больше похожа на стенной шкаф. Но маклер все замечания пропускал мимо ушей и только упорно твердил в ответ:
- Зато посмотрите, какой вид из окна, тут Вам и море, тут Вам и зелень, и весь центр как на ладони!
Ну, положим не совсем центр, а всего лишь центр микрорайона, да и зелень была зеленой не более 3х - 4х месяцев в году, остальное время приобретала тускло-горчичный оттенок покрывавшей ее пыли. Вот море - да, море было прекрасным всегда, оно переливалось всеми красками бирюзы, от небесно голубого до темно зеленого, сверкало под лучами палящего солнца, призывно манило. А еще манила цена на эти хоромы. Она была настолько низкой, что опытный маклер прекрасно понимал, разговоры о крутой лестнице, текущей крыше и дурацкой планировке - это всего лишь разговоры. И мысленно уже подсчитывал, хватит его комиссионных на поездку с женой в Испанию, или придется, как всегда, ограничиться отдыхом в Эйлате.
С тех пор прошло уже пять лет. Или шесть? Татьяна не раз поблагодарила Бога за то, что не дал ей прислушаться к советам умных подружек, уверявших наперебой, что это не квартира, а скворечня, летом умрешь от жары, зимой, в дождь, с потолка станет капать. И вообще, как можно покупать первое, что предложили? Надо походить, посмотреть, прицениться. Таня всех выслушала, и тут же дала согласие на покупку именно этой, неудачной во всех отношениях, квартиры. Почему? Она и сама не ответила бы на этот вопрос, согласилась, как в воду прыгнула. Через месяц, когда цены на жилье, взлетели в два раза, те же подружки, которые называли ее легкомысленной и недальновидной,
громким хором восхищались ее прозорливостью.
Не смотря на дешевизну, квартирка оказалась не так уж плоха. Всего-то лишь пришлось убрать несколько стен, поставить кондиционер и поскандалить с домовым старостой по поводу крыши, пригрозив перестать вносить плату за подъезд, пока ремонт не сделают на совесть. Лестница, конечно, короче не стала, но спускаясь и поднимаясь по ней несколько раз в день, Таня и сама не заметила, как исчезли те, совершенно лишние килограммы на бедрах, которые так отравляли ей жизнь последние пару лет.
Покупку можно было бы считать полной удачей, если бы не одно "но". Прежде чем пойти на такой решительный шаг, женщина все просчитала. Она отминусовала от зарплаты обязательные расходы, расходы на питание, одежду и даже на развлечения. На бумаге выходило, что она не только сможет безболезненно отдавать ежемесячный кредит банку. Вполне реально с каждой зарплаты откладывать мизерную сумму "на черный день".
Реальность внесла в подсчеты свои коррективы. Теперь Танин бюджет до безобразия напоминал Тришкин кафтан: купив новую кофточку, лишалась возможности посидеть с подружкой в кафе, а поход в театр предполагал, что стричься она пойдет не в салон к обаятельному, креативному и очень дорогому Амнону, а воспользуется услугами словоохотливой Доры, тридцать лет проработавшей парикмахершей на окраине Андижана и знавшей три типа стрижки - каскад, каре и "под мальчика".Теперь она работала парикмахером в доме престарелых, а в свободное время принимала клиенток на дому, беря за посредственную работу умеренную плату. Маникюр с педикюром и вовсе придется делать самой.
Вывод напрашивался однозначный: если зарплаты не хватает, надо искать подработку. И Таня, не привередничая, принимала любые предложения. Их обычно подкидывала ей соседка по этажу. Соседка эта, несмотря на преклонный возраст, практически негнущиеся колени и
полное незнание иврита, была очень активной теткой. Мало кто точно не знал сколько ей лет, откуда она приехала в Израиль, и были ли у нее когда-то муж и дети. Но все знали, что зовут ее Буся, что она многим помогает, а за глаза называли Маклершей. Физическая немощь не мешала Бусе быть в курсе всех, мало-мальски значимых, событий нашего микрорайона. Рано утром, не позже восьми, она, прихватив объемную, набитую всякими полезными предметами сумку на колесиках, даже не спускалась, а сползала с четвертого этажа. Поминая недобрым словом всех, от членов кнессета до служащих в фонде государственного жилья, кто поселил ее в этой голубятне, желала их родителям муки, не
меньшие, чем испытывает она сейчас.
Кряхтя и морщась от боли, с остановками каждые десять метров, добиралась до небольшой площади в центре микрорайона, окруженной с трех сторон маленькими магазинчиками и большим супермаркетом. Тут она усаживалась у дверей магазина русских деликатесов на обшарпанное пластиковое кресло, пристраивала­ рядом широко раскрытую сумку и начинала свой трудовой день. Широко расставив опухшие ноги, сгорбившись и опираясь обеими руками на толстую трость, была точной копией всех старух постсоветского пространства, сидящих на лавочках, стульчиках, завалинках где-нибудь в российской глубинке, в Тбилиси, в Ереване или, к примеру, в Одессе. Она внимательно следила за прохожими, спешащими на работу, за покупками, ведущими детей в детсад или школу, со многими здоровалась. Прохожие приветливо отвечали на приветствие, если не очень спешили, подходили чтоб перекинуться парой слов, поделиться проблемами. Таким образом, к концу дня Буся уже знала, кому нужна нянька для ребенка, кому - сиделка для старушки, кто ищет невесту для
"золотого, но такого невезучего" мальчика, кому нужен просто друг, но "так, чтоб еще был мужчина", кто ищет квартиру на двоих, а кто хочет передать деньги родне в Росси, но "непременно с надежным человеком". Информация стекалась к ней, как ручейки стекаются в
половодье в большую реку, и, не записывая ни одного имени, ни одной цифры, Буся таки многим помогала найти работу, нанять прислугу или пристроить вполне приличную вещь, выкинуть которую на помойку у хозяев просто рука не поднимается.
Денег за свои услуги, естественно, не брала, какие могут быть деньги, она просто помогает добрым людям! Но ее объемная сумка раздувалась на глазах от благодарности этих самых добрых людей. Буся ничем не брезговала, ни "попками" колбасы или сыра, купленными в магазине за ее спиной, ни мешочком - другим овощей из соседней лавки, ни почти новыми майками, брючатами, босоножками (вот купила, а невестка носить не хочет!). Проводила она на площади весь день, до позднего вечера, отрываясь от стула только в случае крайней
необходимости. И только когда темнело, она, с трудом волоча за собой изрядно разбухшую сумку, кряхтя и останавливаясь каждые десять метров, брела домой, чтоб, посылая проклятья социальным службам, карабкаться к себе на четвертый этаж.
Когда Таня ощущала, что денег ей не просто, а очень-очень не хватает, она шла к Бусе, и через день-два та непременно подкидывала ей "непыльную работку". Она так и говорила: "У меня есть для тебя непыльная работка!" "Непыльной работкой" могло быть все, что угодно, от переучета в огромном супермаркете, когда за ночь надо переписать все имеющиеся там товары, до временного мытья подъезда в соседнем доме, потому что постоянного уборщика, студента университета, призвали в армию на переподготовку.
На этот раз работа оказалась реально "непыльной" - два часа в день, перед сном, выгуливать одну очень милую даму. Таня спросила:
- А что, старушка так уж плоха, что ее надо выводить?
- Дай Бог тебе в ее возрасте ходить так, как она ходит, я уже не говорю о себе! Каждое утро, в любую погоду, она делает три круга по пешеходной дорожке в нашем парке, а это не много, не мало, 2,5 километра. А потом еще полчаса перед домом дрыгает ногами и крутит попой в хулихупи.
- В хула-хупе, - поправила Таня машинально, - А зачем ее на прогулку выводить, если она такая спортсменка?
- Так для обшшения же ж! Живет одна, поломойка не в счет, она из молдавского села, какие там у нее понятия? Это мадама и с соседками поболтать лишний раз брезгуеть, так токо, здрасти-досвиданья, нет чтоб задержаться, о детях, о внуках посудачить. Раньше в клуб все бегала, Ленинградского землячества. Но за последние годы там ее ровесниц сильно поубавилось, кто от немошши из дому не выходить, у кого с головкой беда, а кто, не про нас будь сказано, уже с Господом общается. Шутка ли, восьмой десяток добиваить! Вот она и решила себе напарницу для бесед на прогулке поискать, так сказать, совместить приятное с полезным. А ты у нас девка одинокая, вроде умная, хоть и не столишная, кое-что знаешь, попробуй, может и споетесь. Опять же, 50 шкалей за вечер, это ж больше тышши в месяц, ужели помешают?
Еще как не помешают, подумала Татьяна, В следующем месяце московские артисты на гастроли приезжают, так хотелось бы пойти,
посмотреть. В Zare скоро сезонная распродажа, и в Kastro, и в Gali. Тысячи, конечно, на все это маловато, но все лучше, чем с пустым карманом гулять. И что такое два часа по вечерам? Минус программа "Давай поженимся" и "Пусть говорят". Так она их и так, можно сказать, не смотрит. И гулять полезно, все ее прогулки - бегом из офиса домой, или по магазинам.
Таня достала из сумки клочек бумажки, набрала записанный на ней номер. Ответивший ей голос, не был старческим, но как бы с трещиной.
- Вы от Буси? Я жду Вас завтра, в семь вечера, в сквере возле овощного магазина.






**********­­*********­*­*******




Татьяна всегда отличалась пунктуальностью и в сквер пришла вовремя, даже чуть раньше. Все лавочки, полукругом опоясывающие небольшой фонтанчик, были заняты. Двое стариков, грузинов, азартно резались в нарды, еще человек пять активно сопереживали игре.Ближе к выходу русскоязычные бабушки живо обсуждала очередную серия бесконечной "мыльной оперы", закончившуюся два часа назад, напротив ворковали о кавалерах и невыносимых хозяевах гастарбайтерши, не забывая при этом поглядывать на дремлющими поодаль в инвалидных колясках подопечных.
На одной из лавочек увлеченно о чем-то беседовали мужчина и молодая женщина. Мужчину Таня знала, он, как и Буся, был местной достопримечательностью. Знала, ему не более пятидесяти, но неопрятная седая бородка, тяжелые мешки под глазами и провисшие щеки
хронического алкаша делали его много старше. Говорили, что когда-то, "в прошлой жизни", он был очень неплохим музыкантом, даже работал в известных коллективах, и когда выдавал соло на саксофоне, залы ревели от восторга. Женщины всех возрастов караулили его после
концерта, заваливали цветами и подарками. Во всяком случае, он сам так рассказывал, спасаясь от палящего солнца под козырьком овощной лавки, распивая с такими же как он, невостребованными гениями очередную бутылку теплой водки, заедая ее вялыми апельсинами, подобранными тут же, в куче отходов. Татьяна в его россказни не верила, если он и правда так талантлив, почему такой жалкий и опустившийся? Да, в жизни бывают сложные моменты, но если не распускаться, действовать разумно и вовремя, жизнь никогда не скрутит тебя в бараний рог и не выбросит на обочину. Лично она, Таня, в такой ситуации не окажется никогда, ума, рассудительности и трудолюбия ей не занимать.
На этот раз пьянчужка беседовал не со своими обычными собутыльниками, а с молодой, очень стройной и изысканно одетой женщиной. Так непривычно было видеть среди людей, одетых в бесформенные майки, выгоревшие под палящим солнцем, в обтягивающие трикотажные штаны, даму в легком, белом, отделанном кружевом, платье в стиле двадцатых годов. На изящных ножках с тонкими лодыжками красовались парусиновые туфельки-балетки, головку покрывала кремовая шляпка, похожая на шлем. Шляпка была натянута так глубоко, что лицо невозможно было разглядеть, видны были только светлые волосы, подстриженные под каре, достающие почти до плеч. Таких девушек Таня когда-то видела на фотографиях в бабушкином альбоме. Фотографии украшал фигурно обрезанный край и надпись " Привет с юга!", дальше следовало название курорта и год: 192... Но каким ветром занесло эту нимфу сюда, в пыльный сквер небольшого израильского городка? И почему опаздывает бабушка, с которой предстоит гулять?
Таня стояла в растерянности, не зная, ждать ли ей, или уходить. В этот момент девушка повернула голову в ее сторону, сняла солнцезащитные очки, закрывающие пол лица, и оказалась, что девушкой она была лет пятьдесят назад. А то и больше. Таня вспомнила Бусины слова "Дай Бог тебе в ее возрасте выглядеть так, как она!" Да уж, не отказалась бы. Конечно, бледное лицо в морщинах похоже на помятую промокашку, серые глаза глубоко ввалились, утратили яркость, губ почти не было, от чего рот напоминал надрез на каравае хлеба, а волосы не светлые, а просто седые. Но при этом ровная спина, откинутые плечи, изящный разворот головки - этому действительно стоит позавидовать.
Дама оглядела Таню снисходительным взглядом и произнесла нараспев:
- Ужель та самая Татьяна?
- Здравствуйте, я тоже очень рада Вас видеть. А еще рада, что вы любите Чайковского, я часто слушаю его.
- Чайковский вовсе не мой кумир. Простенькие мотивчики, которые может насвистывать даже человек полностью лишенный слуха! А вот Евгений Онегин со школы люблю, знаю наизусть. А еще знаю, поверьте на слово, что угадывать пристрастия малознакомых людей -
неблагодарное занятие.
Таня несколько оторопела. Она тоже была равнодушна к классике, сказала так, из вежливости, а теперь не знала, как продолжить
разговор.
В это время престарелая дама кивком головы дала понять своему собеседнику, что их разговор окончен. Тот грузно поднялся со скамейки, склонился перед ней в полупоклоне и побрел к играющим в нарды.
Надо же, не хватало только, чтоб он шаркнул ножкой и приложился к ручке! Прямо паноптикум какой-то. Надеюсь, она не заставит меня делать книксен, надевать кружевные панталончики и обучать этикету!"
Словно в ответ ее мыслям, дама сказала:
- Душа моя, похоже, Вам абсолютно не ведомы правила хорошего тона. Мы беседуем уже пять минут, а Вы до сих пор не удосужились снять Ваши темные очки. Как можно говорить с человеком, не видя его глаз! - она встала со скамейки, при этом спина ее оставалась все такой же прямой. Дама была одного с Таней роста, смотрела ей прямо в глаза.
"Да, да, помниться,- досадливо подумалось Татьяне, - мама тоже об этом говорила, но кто обращает внимание на такие пустяки в наше время? " Все же очки послушно сняла, тяжело что ли.
- Ну так-то лучше. Теперь я буду видеть, что Вы обо мне думаете. Идемте, для начала прогуляемся по парку. Меня зовут Галина, как Уланову. Вы знаете, кто такая Уланова? В конце двадцатых, в Ленинграде, Улановы были нашими соседями. Галочка тогда еще училась в
училище, такая красивая девочка была! Мама все любовалась, когда она легкой походкой пробегала по двору, казалось, почти не касаясь асфальта. А когда я родилась, меня тоже назвали Галей, в пять лет отдали в тот же балетный техникум. Ну что Вы смотрите так удивленно, да, тогда нынешнее Вагановское именовалось балетным техникумом, в училище его переименовали позже, перед самой войной. Но я в нем уже не училась, родителей направили на работу в Комсомольск-на-Амуре.
- Что значит направили? И они согласились? Можно ведь было отказаться, сменить работу. Кто ж Питер на такую глушь меняет!
Во взгляде Галины взгляде скользнуло легкая ирония, быстро сменившаяся откровенной завистью.
- Мы жили не в Питере, и даже не в Санкт-Питербурге. Мы жили в Ленинграде. Отца НАПРАВИЛИ. Ты понимаешь, что это значило в тридцатые годы? Не можешь не понимать, об этом столько написано за последние 25лет. Маму не тронули, она могла продолжать жить в Ленинграде, но, не раздумывая долго, она подхватив меня, поехала за мужем. Дорога на восток, жизнь в поселке стали для нас серьезным испытанием.
Но мы не всегда можем понять сразу Божью милость. Оказалось, эта ссылка просто спасла жизнь и мне, и моим родителям. Вряд ли бы мы пережили ленинградскую блокаду. А в Комсомольске хоть и голодно было, но был шанс. Мы с мамой ходили в лес, собирали ягоды, щавель, грибы. Отцу иногда удавалось подстрелить птицу, а если везло, то и пару белок. Мама снимала с них шкурки, выделывала как-то, собирала, а потом шила мне жилетки и шапки. А тушки варила в большом котле целиком, с головами и лапками, для навару. Когда вода кипела, беличьи мордочки всплывали и казалось, смотрели на нас укоризненно. Но их было совсем не жалко, очень хотелось есть. А однажды папе повезло
найти дупло с диким медом. Мы съели немного, остальное мама припрятала и выдавала по маленькой ложечке по воскресеньям. Мед быстро засахарился и его можно было сосать, как конфеты подушечки. Очень вкусный был, хоть и горчил слегка.
В этой глухомани, конечно, не было хореографической школы, но мне опять повезло. В нашем поселке жила одна ссыльная балерина. Не знаю, как она танцевала, говорила, что сама Кшисинская до революции ее хвалила. Но и педагог была отличный, нас, девчонок, собрала в балетный кружок, ставила нам спины, выворотность, учила пластике рук. Вот, смотри!
Она плавным жестом отвела руку в сторону и несколько раз взмахнула ею. По руке прошла легкая волна, казалось, костей под тонкой, как пергамент, кожей нет вовсе. Таня ахнула в восхищении.
- Вот это да! Надо же, такая гибкость в Вашем возрасте!
- Ах, милая, - Галина досадливо поморщилась, - ну при чем тут возраст! К примеру, ты же знаешь, если каждый день чистить зубы, есть творог и орехи, зубы прослужат до глубокой старости. Вот и с костями та же история, правильное питание, регулярные упражнения. Захочешь, и ты станешь гибкой.
- Ну, это с детства надо было правильно питаться, гимнастикой мне тоже поздновато начинать заниматься, да и дорого.
Взгляд дамы опять стал насмешливым.
- Ты всерьез считаешь, что в ссылке у нас было сбалансированное питание? Или во время войны, или в голодные пятидесятые? Что, работая
на двух работах, чтоб накормить двоих своих детей и троих племянников, оставшихся из-за репрессий без родителей, у меня оставалось время и силы ходить в тренажерный зал? Впрочем, тогда никаких таких залов и не было. Но минут 15-20 каждое утро я разминала руки, ноги, шею, талию, летом с детьми в парке бегала, в речке плавала. В выходные на танцы иногда ходила, хоть и не по возрасту уже было.
Считалась немолодой, ведь мне уже было почти тридцать лет. Чего смеешься, это сейчас все до гробовой доски "девочки", а тогда девичий век только до свадьбы, замужним женщинам танцульки не к лицу. Только мне плевать было, что другие говорят, платье выходное, (штапельная шотландка, оно у меня одно на все сезоны было) одену, носик припудрю, (губы - ни-ни, что я, гулящая?) и в клуб. Вот сейчас, на дискотеках, хорошо, вышел себе в круг и танцуй, как душе угодно, не заботясь ни о движениях, ни о кавалере, лишь бы в ритм попадать. Мы в Ленинградском землячестве тоже каждую среду танцы устраиваем. Так хоть и не молоденькие, просим, чтоб посовременнее музыку ставили, в ней свободы больше, себя выразить можно. А после войны без кавалера никуда, ни вальс станцевать, ни польку, ни па-де-катр. Слышала про такой? Нет? Ладно, покажу как-нибудь. С парнями тогда - проблема, и так их мало, половина еще и не танцует. С иным сама пойти не захочешь, пьяный, наглый.Только я у стенки ни одного танца не стояла, все танцы знала, да еще и ловко так плясала. Когда рок-н-ролл в моду вошел, одна из первых научилась его танцевать, да не просто, а с вывертом. Не в клубах, конечно, там он под запретом
был, дома у кого-нибудь, на вечеринке, под пластинки-самопалы. После танцев - беседы, споры до крика, можно было и без вина. Мы тогда от своей смелости пьяные были. Но это только когда старшего поколения рядом не было. Они нам запретить, конечно, ничего не могли, мы - взрослые люди, сами уже родители,но пугались страшно, нервничали до сердечных приступов. Помнили, что еще совсем недавно за неосторожное слово можно было в лагерь угодить.
Так, под неспешный монолог Галины, женщины дошли до парка. Таня думала, что сейчас они присядут на одну из скамеек, стоящих в тени деревьев, но ее спутница даже не сбавила шаг, продолжая идти дальше. Таня несколько раз бывала в этом парке, но, в основном, они с друзьями приходили сюда жарить шашлыки. Для желающих устроить пикник, отпраздновать день рождения, или устроить детский праздник в парке было отведено целое поле, с каменными столиками, лавками и подставками для мангалов. В выходные и праздники в эту часть парка лучше было не соваться. Запах жарящегося на открытом огне мяса так густо висел в воздухе, приправленный ароматами томатных соусов, печеного перца, чеснока и восточных пряностей, что рот случайного прохожего тут же обильно наполнялся слюной. Аппетит начинал терзать прогуливающихся с такой силой, что успокоить его можно было лишь съев огромный, на всю булку, бутерброд с яйцом, хумусом и овощами, продающийся тут же в киоске, по цене абсолютно не мысленной для такого скромного блюда.
Еще одна часть парка была предоставлена приверженцам здорового отдыха. На огромном поле, разделенном на отсеки, играли в футбол, резались в волейбол, стучали в пинг-понг, качались на тренажерах те жители городка, которые не имели возможности, или желания платить большие деньги за вход в расположенный неподалеку спортивный центр. Как-то, показывая кому-то из знакомых великолепный розарий. искусственный водопад и другие достопримечательности парка, Таня оказалась вблизи спортплощадки и очень удивилась, что далеко не все занимавшиеся тут были молоды и подтянуты. У многих, бегавших по кругу трусцой, имелись в наличии и массивные бока, и дрябловатые животы, и раскачивающиеся на ходу груди. Но это, похоже, никого, кроме Татьяны, не смущало. Обливаясь потом и тяжело дыша, немолодые, абсолютно неспортивные израильтяне наматывали круг за кругом по стадиону, пыхтя от напряжения, вертели колеса велотренажеров, натужно кряхтели, пытаясь поднимать гири. Таня, хоть она и не была ни стара, ни толста, ни одышлива, тогда подумала, что она сгорела бы со стыда, если б кто-то увидел ее в таком виде. Спорт - привилегия молодости, и это не обсуждается.
Галина сделала несколько кругов неспешным шагом в центральной части парка и повернула домой. По дороге она увлеченно рассказывала спутнице о своем детстве, вспоминала каких-то школьных подружек, родственников, каникулы, проведенные у бабушки. Таня слушала ее в пол уха, и то лишь для того, чтоб вовремя подавать реплики. Ну что может быть интересного в жизни какой-то старухи, даже если у нее прямая спина и ее издали можно принять за молодую женщину?!



*****

Когда Кирилл, Татьянин, как это теперь принято говорить, бой-френд, узнал о ее подработке, он скептически скривился и покрутил пальцем у виска.
- Чего тебе все неймется? Вроде зарабатываешь неплохо, квартира своя, обустроеная. Ну неужели для тебя так важно, чтоб майки были из очень дорогих бутиков, чтоб коврик возле дивана стоил, дороже самого дивана? Слушать концерт оперной музыки тоже надо непременно с третьего ряда, что, для галерки певцы поют как-то иначе? Ты столько времени гробишь на пустые разговоры и вышившей из ума старухой!
Таня, конечно, могла бы ему ответить, что не будь этой подработки, она бы все равно "гробила" это время на бесполезные ток-шоу, или на очередную тупую компьютерную игрушку. Что пушистый афганский ковер, деньги на который она копила два года, прослужит ей до конца жизни, а дешевое покрытие пришлось бы выкидывать через год. Что маечки из дорогих магазинов она в конце сезона не выкидывает на помойку, как сделала бы с дешевыми, а отдает подружкиной дочке в очень приличном состоянии, и они той служат верой и правдой еще не один год. Что, если сумма на счету в банке не имеет четырех нулей, Таню охватывает такая паника, что уже и жизнь не в радость. Но что толку говорить об этом человеку, который сегодня может повезти ее отдыхать в роскошный отель в Эйлате, а через три дня будет "стрелять" мелочь на пиво в забегаловке у моря.
К тому же, со временем, беседы со старой дамой начали ей нравиться. Таню не переставало удивлять, что одни и те же факты рождали у нее и у Галины абсолютно разные ассоциации. К примеру, глядя на упавшего и ревущего от боли и обиды карапуза, Таня думала: все-таки правильно, что не решилась родить ребенка. Ведь допусти она в свое время слабину, пойди на поводу у любовника и родной матери, сейчас сидела бы в родном городе, повязанная по рукам и ногам вот таким же, хоть и очень милым, но вечно орущим и чего-то требующим от нее существом. И не факт, что ее сердечный друг женился бы на ней, как обещал. А если бы и женился, то сейчас требовательно орали бы оба, требуя от нее вкусной еды, глаженой одежды, постоянной заботы и внимания. И она бы так погрязла в их проблемах, что времени на свои интересы, у нее бы совершенно не оставалось. При муже и ребенке вряд ли бы ей удалось поддерживать свою маленькую, но такую уютную квартирку в идеальном порядке. Скорее всего и квартирки бы не было, что бы она накопила с этими оглоедами?! А еженедельный поход в парикмахерский салон, а ежегодные поездки на грязи Мертвого моря, ежедневное утреннее купание в море в летнее время? И к компьютеру ей,
наверняка, не дали бы подступиться. Нет, все-таки жизнь в одиночку имеет массу преимуществ. Пока все эти мысли вертелись в Таниной голове, Галина вдруг произнесла:
_ Не кажется ли тебе, что маленьких детей не стоит одевать в костюмчики унисекс? Конечно, обилие кружев или оборочек при нашей погоде непозволительная роскошь, но все-таки не мешало бы надевать на девочек юбочки, а не шортики, а мальчикам - рубашечки вместо практичных и немарких маек. Ведь причастность к тому или иному полу формируется именно в этом возрасте.
- Галина, неужели Вы всерьез думаете, что одетые в одежду унисекс детишки со временем не разберутся, кто они, мальчики, или девочки?!
- Разберутся, еще и как разберутся, но в них на всю жизнь укорениться сознание, что все различие между мужчиной и женщиной находится исключительно ниже пояса. А поэтому женщине позволительно таскать тяжести, служить в армии, смотреть фильмы, где кровь льется рекой, а мужчине - пользоваться косметикой для лица и полировать ногти. Подросшие мальчики не станут подавать повзрослевшим девочкам руку, чтоб помочь сойти по ступеньками, ведь те не носят женственных платьев, мешающих при ходьбе. И девочки эти, не задумываясь, станут грузить своих избранников домашней работой, не заморачиваясь тем, что мужская анатомия не приемлет вибрации пылесоса или миксера. Мужчины сократят до минимума ухаживания и конфетно-букетный период, ведь сами они заводятся на "раз, два, три", а женщины, в свою очередь, не простят своим партнерам определенных слабостей, считая их эгоизмом и равнодушием к себе.
_ Да разве это не так? - живо отреагировала Таня на последнюю фразу. Ну что стоит мужчине каждый день говорить своей любимой, что она красива, что он восхищается ее умом, обаянием. Почему, придя домой раньше жены, не кидается на кухню, чтоб порадовать­­ ее вкусным ужином. В конце концов, почему, видя, что корзина с грязным бельем переполнена, не догадывается переложить его в стиральную машину и включить ее.
- Наверное потому, что он мужчина, а не Ваша домработница или мама. Кстати, в прошлом веке, до того, как первая мировая война и Поль Пуаре не "отменили" корсеты и ввели моду на женские брюки, подобные мысли дамам и в голову не приходили. Да, они требовали уважения к себе, равных с мужчинами прав и свобод, но даже самые отчаянные эмансипэ не стремились повесить на мужчину заботы о быте и уход за младенцами. И уж конечно же не стремились упразднить институт брака.
- Институт брака? А где такой есть?
-. Да нет же, милая, Вы меня не поняли. Я говорю о том, что у них и мысли не было, чтоб остаться старыми девами.
- Ну почему обязательно девами? Чем плохо иметь любовника для встреч, просто друга, с которым можно провести отпуск, отправиться на
вечеринку, поболтать о том, о сем.
- Это вопрос терминологии, Вы же прекрасно понимаете, что в глазах общества, женщина, ни разу не запятнавшая свой паспорт штампом о браке - это старая дева. И сколько у нее при этом любовников, существенно мнения кумушек не меняет.
Вроде бы ничего обидного в этих словах не было, у старух вообще т-а-а-кие представления о жизни! Но Тане отчего-то стало некомфортно, захотелось съязвить. Во время совместных прогулок она выслушала немало рассказов о детях Галины, о подругах, о родне, но ни разу не услышала слова "муж". И она решилась :
-Сами-то Вы хоть раз в ЗАГС сходили?
На удивление, старая дама не обиделась. Внимательно разглядывая тоненькие струйки бьющего прямо из земли фонтанчика, ответила очень спокойно, почти равнодушно.
- Я и сейчас замужем.
- Замужем? Но вы живете одна, и вообще никогда ни о каких мужьях не упоминали. А он какой по счету?
- Живу одна, так получилось. А муж первый и последний, отец моих детей, скоро у на будет Благодатная свадьба.
- Почему благодатная?
- Благодатная, с большой буквы. Как Серебряная или Золотая. Семьдесят лет, хоть и не вместе, но в браке. Я влюбилась в него совсем девчонкой, когда он освободившись из лагеря, поселился в нашем доме.
- Так он старше Вас? Извините, но сколько же ему сейчас, далеко за девяносто? А, я поняла, он наверное, очень слаб и живет в доме для престарелых! - догадалась Татьяна.
- Ему в этом году должно исполниться 102 года, и так вышло, что я понятия не имею, где он живет. Первый раз я увидела его, когда мне еще не было шестнадцати. Как-то поздно вечером я возвращалась из школы, мы учились тогда в три смены. Вдруг увидала привалившегося к нашему забору мужчину в телогрейке. Испугалась страшно! Даже в потемках было видно, какой он очень бледный, ввалившиеся щеки заросли седой щетиной, глаза полузакрыты, Я сразу поняла, что он зэк, может даже беглый, хотела пойти мимо. Мы все тогда знали - к таким приближаться небезопасно. Были случаи, могли, вот так, давя на жалость, подманить, ограбить, или еще того хуже, ты понимаешь, о чем я? Страшные были времена, жалость была не в ходу, себя спасали. Но почему-то, вместо того, чтоб пройти мимо, я позвала отца и мы вместе помогли несчастному зайти в дом.
Галина сделала паузу.
- А что дальше?
- Дальше он остался жить у нас, У него был туберкулез, и мы, хоть и жили очень стесненно, его, как могли, выхаживали, хвойным настоем, какими-то травами. У нас тогда собачка была, такая добрая, такая ласковая, ее по деревенскому обычаю Тузиком звали. Пленные корейцы сказали, что собачатина хорошо чахотку лечит.... Я потом в Ленинграде всех бродячих собак подкармливала, грех свой перед Тузиком замаливала. Что поделаешь, такая жизнь! Очень скоро я поняла, что влюбилась в Коленьку (нашего найденыша Николаем звали). И он полюбил меня. Можно про это рассказывать очень долго, но, по сути - обычная история. После окончания школы, я вышла за него замуж, вскоре родился наш сын, через год - второй. Сороковые-пятидесятые, это были очень тяжелые годы. Комсомольск в те годы, еще не был настоящим городом, более-менее благоустроенный центр объединял вокруг себя небольшие поселки, кое-где даже разделенные тайгой. Жили мы в наспех возведенных до войны бараках, голод, болезни, зэки, селившиеся тут после лагерей, многие вспоминают об этих годах, как о сплошном кошмаре. Но не я. После войны родителям удалось вернуться назад, домой. Отец был очень хорошим архитектором, а сильно разрушенной северной столице такие специалисты были нужны. Но я с ними не поехала, у мужа после лагеря еще оставался запрет на проживание в больших городах. И до сих пор не жалею. Для меня несколько лет, прожитые в этом захолустье, были самыми счастливыми, ведь рядом со мной был тот, кого я любила больше жизни. Это потом я узнала, что так любить человека - большой грех, боги за такую любовь непременно наказывают.
Хорошей работы в городе было очень мало, но Николаше повезло устроиться на рыболовецкое судно в Ванинском порту, в пятистах километрах от Комсомольска. Это была большая удача. Правда, мы подолгу не виделись, скучали очень друг без друга, зато дети всегда были сыты. Тут тебе и паек, и рыба, и деньги, хоть и небольшие. Но однажды рыбаки попали в шторм, суденышко разбилось, все погибли. Тогда мне показалось, что я утонула вместе с ними. Точно с собой что-то сделала бы, если бы не сыновья. Ну что их ждало, если б меня не стало? В поселке теперь меня ничего не держало, поэтому, зажав свое сердце в кулак, собрала я наше небогатое барахлишко и поехала к родителям, в Ленинград. До конца своих дней не забуду эту дорогу! Но об этом как-нибудь потом, сегодня я устала что-то, идем домой.


*****

Любопытство так и распирало Татьяну. Неужели старуха немного не в себе и, по слабоумию, числит своего, погибшего много лет назад мужа, живым? Странно, до сих пор все ее воспоминания были очень логичными. При первом же удобном случае, она спросила Галину:
- Если Ваш муж погиб много лет назад, почему вы считаете себя женой, а не вдовой?
Дама светло улыбнудась, глядя куда-то, поверх Таниной головы. Очевидно, ей очень приятно было окунуться в воспоминания об ушедших годах.
- Тому есть веская причина! Прошло несколько лет, я с детьми уже жила в Ленинграде, у родителей. Нам очень повезло, дом, в котором мы жили до войны, уцелел. В соседний попала бомба, его даже отстроить нельзя было, а в нашем только один подъезд пострадал. До войны в нашей квартире еще соседи были, они где-то в эвакуации сгинули. Нас хотели уплотнить, но маме, она у меня очень активная была, напористая, удалось прописать в эту комнату свою сестру с тремя детьми, муж которой погиб на фронте. В сорок девятом, когда началась
борьба с космополитами, тетку посадили, но маме удалось оформить опеку над ее детьми и сохранить за ними комнату. Я закончила пединстит, работала в школе учителем истории. А еще вела в там же танцевальный кружок, не зря меня моя учительница в Комсомольске гоняла, пригодилось. За мной как раз начал ухаживать сослуживец отца, дяденька в возрасте, невзрачный, но очень добрый и порядочный. Любви у меня к нему никакой не было, но я видела, он будет хорошим отцом моим детям, рядом с таким папой, мальчишки вырастут настоящими мужчинами. Но все чего-то тянула, откладывала замужество.
И вот однажды, летом пятьдесят седьмого, ко мне в дверь постучала незнакомая девушка и протянула конверт.
- Это Вам рассказ передали. - говорит.
Я ничего не поняла, заглянула к конверт, там листочки, на машинке отпечатанные. "Кто передал? - спрашиваю. Говорит - точно не знает, ездила в Москву, на фестиваль, вот там кто-то и попросил отнести конверт в Ленинграде по этому адресу. Сказали, внутри рассказ из журнала. Она в поезде заглянула, и правда рассказ, интересный.
- Вы прочтите, там такая история необычная описывается!
Я стала читать и не могла оторваться. Рассказ был об американском моряке, чуть не утонувшем во время кораблекрушения, но подобранным проходящем мимо суденышком. Японские рыбаки спасли его, доставили на берег, долго выхаживали. Выздоравливал он не один год, память и речь возвращались очень медленно. Тем более, что приходилось не только восстанавливать родной язык, но и учить японский. А еще учиться заново ходить. Как только встал на ноги, решил вернуться на родину. Тут знающие люди объяснили, что дома его ждет тюрьма, как предателя. Опять же, за эти годы его жена, считая себя вдовой, уже наверняка устроила свою жизнь, а его дети называют папой совсем другого мужчину. Зачем им нищий, больной предатель родины? И моряк остается жить в чужой стране, очень тоскует по своим близкими, но не рискует портить им жизнь. Только раз в году позволяет себе послать им открытку без подписи с изображением курортного города, куда они собирались вместе поехать, но так и не успели.
Я сразу поняла - это весточка от Николая. Это он не утонул тогда, а единственный из всей команды был спасен японцами. Даже не знаю, поймешь ли ты, как это было страшно в тогда очутиться в чужой стране. Дело было даже не в том, что спасители не знали ни одного слова по-русски, а Коля из иностранных языков помнил лишь пару немецких фраз со школы. В те времена, человек, оказавшийся на вражеской территории, а Япония была именно вражеской страной, автоматически считался предателем родины и попадал под 58 статью. А это значило, что по возвращению, его опять ждал лагерь, может даже, как рецидивиста, расстрел. И он решил не возвращаться.
- Остался жить в Японии? Не так плохо! И что, он даже не попытался вернуться, когда наступили более мягкие времена, в шестидесятые, например? Или в восьмидесятые, когда все стало можно. Вы же его все это время ждали, а он Вас что ж, забыл?
- Девочка моя, как хорошо, что ты так мало знаешь о прошлом! Оттепель! Оттепель, конечно, сильно изменила нашу жизнь, но не настолько, чтоб "предателей родины" стали считать героями. Тогдашних правителей только и хватило на то, чтоб разоблачить кое-кого из своих предшественников. Немало по тем временам. Но "невозвращенцев" перемены почти не коснулись, дорога домой для них была открыта лишь в одном случая: надо было публично обхаять приютившую тебя страну.
Ты знаешь, кто такие "невозвращенцы"?
- Ну, да, - уверено произнесла­ Татьяна, - Нуриев, Барышников, Гордеев.
- Это позже, а я о тех, кто остался за кордоном не по своей воле, кого вывезли на работу в Германию во время войны, кто сидел в лагере и оказался в американской зоне оккупации. Эти люди навсегда были отрезаны от родины, от своих семей, как и мой Коля.
- И Вы, как и в рассказе, стали получать каждый год неподписанную открытку с видом курортного города? - Таня подумала, что это было бы так романтично! Она замерла в предвкушении душещипательного рассказа.
- Мне жаль тебя разочаровывать, девочка, я больше не получила ни одной весточки от мужа. Но я не получила и сообщения о его смерти, поэтому считаю себя его женой, а не вдовой.И буду ею, пока не умру сама. Надеюсь, мой рассказ не даст тебе повод считать меня выжившей из ума?
Сумасшедшей - нет, но Тане показалась не разумной такая верность. Даже если любовь к мужу и была такой сильной, что мешало Галине найти себе любовника, или, допустим, спонсора, и спокойненько ждать при этом, когда муж из загранки объявиться. Душа воспоминаниями сыта, но у тела ведь тоже потребности есть, что ж его мучить. Лично она, Татьяна, всегда имела приятеля на такой случай, и неважно, был ли он свободен, умен или успешен, от него требовалось лишь одно - быть настоящим мужиком.


******

Гуляя по улицам, Галина нередко здоровалась с прохожими. Чаще всего это был просто кивок головы, реже к нему добавлялась легкая улыбка. И только с одним человеком старая дама радушно обменивалась парой-тройкой фраз, с тем пьяницей музыкантом, с которым Таня
увидела ее в сквере в первый раз.
- Извините за праздное любопытство, но как-то странно, вы, такая сдержанная с окружающими, делаете исключение для этого пустившегося "баклажана"? - брезгливо спросила Таня как-то раз.
- Вам неприятен этот человек? Но ведь он не сделал Вам ничего плохого, не оскорбил, не украл, не напугал. За что же Вы его презираете?
- Да как еще можно относится к человеку, который не хочет жить нормальной жизнью! Не желает зарабатывать себе на достойное существование, никому не приносит пользу, только целыми днями пьет водку с такими же, как и он сам бездельниками. Интересно,­ о чем они при этом болтают!
- Когда как, иногда о политике, иногда о спорте, реже - о бабах. Достойный собеседник попадается не часто, но поверь мне на слово, Леонид очень умен и эрудирован, а уж что касается профессиональных знаний, тут он столько может рассказать, просто заслушаешься.
Когда-то, очень, очень давно, он был моим учеником, не самым лучшим, но любимым. Он был слишком умен, чтоб быть лучшим. Да, да, не удивляйся, история - наука зыбкая, неточная. Все мои отличники принимали на веру материал из учебников, добросовестно вызубривали не
только даты, но и ту оценку событий, которую давал автор. А Ленечка постоянно ввязывался в спор, доказывая с пеной у рта свою, хоть зачастую и ошибочную, точку зрения.
Ему повезло родится между "культом личности" и тем периодом, который потом назвали "застоем". Как-то, когда середина шестидесятых уже миновала, я вела урок в его классе. И вдруг решилась на очень серьезный шаг по тем временам шаг: отступив от программы, стала
рассказывать ученикам о письме уже больного Ленина к съезду РКП(б). Ты ведь училась много позже,когда секретов о том времени не делали, и понимаешь, о чем я говорю?
Таня неопределенно пожала плечами, историей она никогда не увлекалась. Что-то такое в школе проходили, но детали размылись в памяти, помнилось только то, что в Союзе все руководители были большие сволочи.
- В этом письме Ленин предупреждал товарищей по партии, что допускать Сталина к власти нельзя в силу его личностных качеств. В принципе, это был вовсе не тайный документ, я нашла его в полном собрании сочинений вождя, изданном в 56 году. Но в школьной программе
его не было. Я зачитывала это письмо ученикам, ждала, что оно потрясет их так же, как и меня. Ведь если бы к нему прислушались, многих ошибок можно было бы избежать, столько людей остались бы живы. Возможно и войны бы не было! Но, знаешь, ничего особенного с моими учениками не произошло. На улице вовсю цвела весна, одуряюще пахло сиренью и черемухой, мысли подростков, вероятно, больше были заняты любовными переживаниями, чем "делами давно минувших дней". Живо отреагировал один только Леонид, и долго-долго мне доказывал, что письмо, обличающее Сталина в узурпировании власти, было лишь полумерой и вина, в наступившем вскоре "культе личности", лежит, в том числе и на Ленине. То, что письмо писал изнуренный болезнями человек, для Леонида тогда сути дела не меняло. Слава Богу, у него хватило ума говорить об этом со мной после урока! Дитя оттепели, он никак не хотел понять, что "форточку", открытую властью, чтоб пустить глоток свежего воздуха, давно уже прикрыли, а вольнодумцев хоть и не сажали в лагеря, но отнюдь не поощряли. Особо прытких стали тихо прятать в психушки. Ему повезло, до психушкой дело не дошло. Но играть в центре не давали, на гастроли не выпускали, только на периферию. Тогда Леонид стал преподавать историю музыки. Долго на одном месте все равно не задерживался, хотя на его лекции набивалось столько слушателей, что любой эстрадный певец мог бы позавидовать. Его увольняли за то, что, якобы, "сеет сомнения в неокрепшие умы", развенчивает устоявшиеся авторитеты. В семидесятых много талантов сломали, вот и Ленечка из таких, из сломленных.
- Ладно, хорошо, в Союзе ему работать не давали, а тут? Тут-то кто ему мешал выучить язык, закончить университет, найти достойное применение своим способностям. В конце концов он же мог давать частные уроки. И жил бы тогда достойно!
- Ваша правда, деточка, мог, наверное. Но все люди разные, у каждого свой предел прочности, нам ли его винить за то, что он живет, как хочет. Или как может. Вот Вы, Танечка, считаете, что реализовали все свои возможности?
- А что, мне себя упрекнуть не в чем! Институт я закончила, хоть здесь он мне и не пригодился. Язык выучила, работа в банке - это престижно. Нудновато правда, зато есть "квиют" (постоянство) и перспектива роста. Через десять лет закончу выплачивать квартиру, откажусь от подработок и заживу в свое удовольствие. Конечно, у меня пока машины нет, и во Франции я не была, много еще чего надо, но я - молодая, заработаю.
Таня произносила эти слова с гордостью. Ведь это чистая правда, далеко не все ее знакомые в 34 года так крепко стоят ногах. Большинство легкомысленно обзавелись семьями, у многих есть ребенок, даже не один, а вот квартиры нет, на съемных кукуют. А она твердо
убеждена, жизнь надо обустраивать разумно, сначала фундамент, потом все остальное.
Старушка слушала ее и улыбалась так, что было непонятно было, что вызывает в ней такая позиция, насмешку или одобрение. Тане хотелось думать, что все-таки Галина ею восхищается, а теплое отношение к пьянчужке,­ это всего лишь дань ушедшим годам. Поэтому прозвучавшие слова несколько удивили ее.
- Дай Бог Вам, деточка, и дальше спешить к своей цели на лихом и уверенном рысаке. Но помните, что кое-что важное Вы на скаку можете и пропустить, а кое-кого просто не заметить.



******


Эти слова припомнились Тане через несколько дней, когда зайдя на сайт Одноклассники она увидела, выставленные кем-то из знакомых, фотографии с дня рождения своей подруги детства. Как она могла про него забыть, ведь до отъезда каждый год собирались с друзьями на даче у Катюхи, сначала празднуя просто день рождения, а позже, три праздника сразу: день рождения хозяйки, очередную годовщину ее свадьбы и рождение ее второй дочери. Какой это был замечательный день! С утра до вечера жарили шашлыки, пекли овощи на решетке,
выпивали несметное количество пива и сухого вина, пели песни под гитару, танцевали на небольшом пятачке возле дома под старенький музыкальный центр. Сначала компания была небольшой и состояла только из Таниных и Катиных одноклассников. Время они проводили очень здорово, поэтому с годами поводов встретиться находили все больше и больше. Потом кто-то откололся, кто-то пришел: сокурсники, сослуживцы, их друзья и подружки. Компания росла, но вечеринки по-прежнему проходили очень весело и приятно. Когда Таня стала жить в Израиле, она еще несколько лет вспоминала Катюшкину дачу, скучала по зажигательным танцам под магнитофон и негромким беседам на маленькой веранде. Потом как-то все стерлось, потускнело. Куриные шашлыки, которые жарили ее сослуживцы на корпоративных вечеринках в соседнем парке, были не менее вкусными, чем свиные, приготовленные Катюхиным мужем. Беседы может стали и не так содержательны, не было ни танцев, ни песен под гитару, но разве это так важно? Таня многое забыла из прошлого, забыла и эти летние вечера на даче. "Помните, что кое-что важное Вы на скаку можете и пропустить, а кое-кого просто не заметить.", так кажется сказала старушка? Как бы продолжая разговор с ней, Таня возразила "Не могу же я всех помнить, всеми интересоваться, столько народа за жизнь встречается!". Но на душе все равно было как-то неуютно, захотелось поболтать со старыми друзьями, узнать, как они, похвастаться своими успехами.
"Может позвонить, подружкин телефон у нее есть. И что сказать, привет-привет, как дела? Вроде неудобно, столько лет молчала, с чего бы это вдруг? Еще не дай Бог, Катька подумает, что мне плохо, что я сочувствия ищу. Или еще того хуже, что похвастать хочу. Нет уж, как есть, так есть."
Галина же, как чувствовала, именно в тот день спросила:
- Девочка моя, а много ли у Вас друзей?
- Достаточно, по-моему. С работы приятельницы, сердечный друг есть, у него компания. С соседями здороваюсь. Я вообще не конфликтный человек, у меня со всеми хорошие отношения.
- Кавалер, это понятно, но я спросила не о приятельницах, не о тех, с кем можно посидеть в кафе, выпить чашку капуччино. И даже не о тех, с кем вы выбираетесь в театр. Я имела ввиду людей, которые искренне порадуются Вашей удаче, у которых будет болеть сердце, если будет больно Вам, и которые пренебрегут своим комфортом ради того, чтоб выручить Вас.
- Это все сюжеты из дамских рассказиков. Или романов первой половины двадцатого века. Друг в беде, и ради него отказываются от престижной работы, любимой женщины, славы и почета. Да, еще продают дорогую машину, "Три товарища", кажется? Только, помниться, там
жертва была напрасной, спасти все равно никого не удалось. Галина, мне бы не хотелось Вас обижать, но Вы плохо представляете себе нынешнюю жизнь. В ней нет места сантиментам, и прежде чем помогать близким и друзьям, неплохо было бы решить свои проблемы. Иначе потом всю жизнь будете злиться на того, кого облагодетельствовали. Вот Вам пример, из жизни. У меня была подруга, со школы еще, потом в институте вместе учились. Когда закончили, оказалось, что как специалисты, мы нигде не нужны. И место нам уготовлено лишь в сфере обслуживания. Поняв, что в родном городе ловить больше нечего, я решила ехать сюда, Катьку агитировала. Слышали бы Вы, какой крик подняли наши родители, как пугали постоянными войнами, отсутствием друзей и родных, незнакомым языком. Потом стали плакать, мы, мол, старые, на кого ж ты нас бросаешь. Это в пятьдесят лет старые! Только подруга не выдержала, сдалась, замуж выскочила, детей нарожала. А я через несколько лет все же уехала, потому, что у меня была цель, и второй жизни, чтоб ее добиться у меня не будет. И что вы думаете, родители привыкли и даже очень довольны. Скучают, конечно, но мы перезваниваемся, пару раз они ко мне приезжали, нормальные отношения. А что Катька выгадала? Небось, через день родню попрекает, что дорогу перекрыли. И вся ее жизнь - сплошные долги и обязанности, перед родителями, перед мужем, перед детьми.
Некоторое время женщины шли в молчании. Наконец Татьяна не выдержала паузы и спросила:
- Что же Вы молчите? Осуждаете меня, наверное!
- Я же Вам уже говорила, додумывать за других - неблагодарное занятие. Молчу, потому что представляю, какой была бы моя жизнь, если бы я всегда руководствовалась бы только разумом. Если б моя мама осталась дома, а не кинулась вдогонку за любимым мужем, если бы мы в конце сороковых отдали племянников в детдом, если бы я не решилась помочь доходяге-зэку, привалившемуся к забору нашего дома в Комсомольске, если бы не стала ждать мужа, а вышла бы замуж за папиного сослуживца. Если бы, если бы...Возможно, моя жизнь была бы легче, успешнее, благополучнее. А вдруг нет? Помните, я Вам говорила, что папина ссылка в итоге спасла нам всем жизнь? Мы не всегда можем правильно оценить, чем и как обернется для нас то или иное событие. Мерило, на мой взгляд, тут одно - наша совесть, или, если хотите, наш внутренний голос. Как же я могу Вас осуждать? А что Ваша подруга, она довольна своим решением?
Тане очень не хотелось отвечать на этот вопрос. Да и что она могла сказать, они с Катей никогда не переписывались, не перезванивались. Родители говорили, подружка поначалу несколько раз прибегала к ним, спрашивала, как Таня, приветы передавала, потом перестала. Таня несколько раз собиралась ей позвонить, но поначалу хвастаться было нечем, а потом незачем, чего дразнить людей сытой и благополучной жизнью. В памяти всплыли фотографии, увиденные на сайте. Веселые, ухоженные мужчины, славные детки, нарядно и со вкусом одетые женщины, стол, заваленный продуктами, уставленный бутылками хорошего вина. Похоже, ее рассказ никого бы не раздразнил. У них, ТАМ, все в порядке, а о ней все давно и прочно забыли, как будто ее и не было. Почему-то стало грустно, но девушка взяла себя в руки и ответила честно:
- На вид довольна, а что в душе, кто знает, мы теперь не так уж близки.


************


Неприятное чувство, определение которому Татьяна никак не могла подобрать, то ли зависть, то ли обида, весь вечер мешало Тане заниматься домашними делами. Хотелось все бросить, как есть, завернуться в махровую простыню с головой и тихонько поплакать, повыть в подушку. А еще хотелось, чтоб рядом была мама, чтоб она погладила по голове, назвала дурочкой, и дала леденец на палочке. Не круглый, кислотного цвета, пахнущий химией, а тот, из сахара смешанного с лимонным соком, чуть подкрашенный морковкой, который она делала сама, когда Танюшка была совсем маленькой. Девушка все же задремала, поэтому почувствовав на своем затылке теплую ладонь, испуганно вздрогнула. Это был Кирилл, у которого давно был ключ от ее квартиры. Входил он всегда бесшумно, как-будто на мягких, кошачьих лапах.
- Собирайся скорее, - ласково прошептал он Тане на ухо, - завтра мой друг расписывается на Кипре, заказан целый самолет и через три часа мы летим к нему на свадьбу.
- Кирилл, ну что значит "летим"?! Я совсем не подготовлена к поездке, у меня уборка не закончена, надо к парикмахеру сходить и вообще...
- "Летим" - значит летим, - Кирилл, не давая ей опомниться, подхватил Таню на руки и понес в ванную. - Приводи себя в порядок, а я пока быстренько соберу сумку. Если не возражаешь, я положу твое лиловое платье, ты мне в нем очень нравишься. А одного купальника тебе хватит, или два взять? Банкет будет у бассейна, так что с вечерним платьем можно не заморачиваться.
Вечерние огорчения были забыты, их сменило привычное недовольство бой-френдом: вечно у него так, все в последний момент, наспех, как Бог на душу положит. Наверняка знал о свадьбе заранее, а решился лететь в последний момент.
В первый день недели Таня, как обычно, ждала Галину в скверике. Старушка, как правило, приходила первой, в крайнем случае одновременно с Таней, а тут прошло уже минут пятнадцать, ее все не было. Девушку охватило легкое беспокойство, тут кто-то тронул ее за руку. Она оглянулась и увидела перед собой Леонида, пьянчужку-музыканта, бывшего ученика Галины. Выглядел он очень плохо, опухшее лицо, налитые кровью глаза, с перепоя, что ли? Да нет, перегаром не пахнет, может болен. Сердце сжалось, наверняка с Галиной что-то случилось.
- Не беспокойтесь, с Галиной Наумовной все в порядке. В пятницу приехал ее сын и увез к себе, куда-то в Америку. Они с братом там уже лет двадцать живут, состоятельные люди, и дети их хорошо устроены. Сколько раз они мать к себе звали, каждую весну за ней приезжали, уговаривали с ними ехать, хотя бы на лето. Она ведь жару очень тяжело переносит. Галина Наумовна ни в какую, мол привыкла жить здесь, подруги из клуба, сама себе хозяйка. А тут вдруг согласилась насовсем переехать, да как-то так неожиданно, в одночасье. Вам звонила, попрощаться хотела, а у Вас телефон вне зоны. Вот, просила передать, - и Леонид протянул небольшую коробочку.
Таня открыла крышечку и увидела, лежащие на вытертой от времени синей бархатной подушечке серьги, которые Галина носила постоянно, не снимая. Как-то она рассказала, что эти серьги ей, еще в Комсомольске, подарила ссыльная балерина, а той они достались незадолго до революции от самой Матильды Кшисинской, за удачное исполнение феи-драже в Щелкунчике. Тогда Таня еще, помнится, очень удивилась: Кшисинская - богачка, а серьги копеечные, серебро с мелкими мутноватыми хрусталиками, хоть и очень изящно сделанные.
В коробочке еще была коротенькая записочка: " Я получила эти серьги с пожеланием прожить жизнь так, чтоб не пожалеть в старости ни об одном своем поступке, каким бы он не был. С любовью переадресую Вам эти серьги, с тем же пожеланием. Жаль, что не успела Вам показать, как танцуют па-де-катр!"
Таня закрыла коробочку и посмотрела на музыканта. Потом с надеждой спросила:
- Вы тоже подумали, что теперь для нас она никогда не умрет? Ведь вряд ли нам кто-то сообщит, что там с ней в Америке.


ПОСЛЕСЛОВИЕ

Подарок старой дамы Татьяна носит не снимая. Правда, когда одна из клиенток в банке с восхищением сообщила, что у девушки в ушах целое состояние, потому, что это вовсе не серебро с хрусталем, а платина с бриллиантами, к тому же очень старинной работы, и что если их отдать на чистку ювелиру, они будут сиять так, что глазам станет больно, у Тани возникла мысль положить драгоценность в банк на сохранность. Но тут же решила, что знатоков не так много, и если камешки не чистить, об их истинной стоимости вряд ли кто-то еще догадается. Это был не первый случай, когда, вопреки разуму, она вдруг действовала лишь по велению души.

Когда я была маленькая, у моей бабушки были мраморные слоники, семь штук, как и положено. Правда, теперь я знаю, что они были "неправильные", с опущенными вниз хоботами, но тогда про это никто не знал, слоники считались залогом счастья в доме. Большинство хозяек ставили слоников на видное место, в горку или на комод, но у бабушки они валялись в ящике с ненужными вещами, мы, дети, ими играли и, в итоге, "заиграли" все семь слонов, раскидав по саду, раздарив друзьям.

  и вот прошло много лет, и однажды, увидав на блошином рынке мраморное слоновье стадо, я безумно захотела его иметь. Увы, цена для меня в то время оказалась совершенно неподъемной. а мечта иметь слоников надолго поселилась в моем сердце.

 Мраморных слоников я так и не приобрела, зато появились иные, стеклянные, фарфоровые, деревянные, глиняные, разные.

 Вот они какие. И теперь я точно знаю, каждый из них принес мне свой кусочек счастья!

 

1.


2.


3.