Мне приходилось убивать людей. У меня такая работа. Однажды я убил ребенка – мальчишку.
Мы накрыли один подпольный бордель. Методично очистили его, убивая всех подряд. Клиентов, шлюх, сутенеров – всех, было подозрение, что они больны новым вирусом, от которого еще нет противоядия даже у военных.
Он сидел в дальней комнате, пристегнутый наручниками к стене. Вздрогнул от треска распахиваемой двери. Темная кровь засохла на бледной мальчишеской коже: на запястьях, на порезанной щеке, на ляжках. Ноги вообще были покрыты таким равномерным слоем высохшей спермы и кровяной корочки. Мальчишка подтянулся на руках, хотя был сильно истощен и, кажется, разорван донельзя. У него были такие поразительные глаза – светло-зеленые, совсем светлые, почти белые. Я сначала подумал, что он слепой, но его ресницы, слипшиеся от слез и чьего-то семени, распахнулись широко, а зрачки расширились.
Светловолосый зеленоглазый комок на полу. Чей-то сын, взятый в заложники. Но мы не могли рисковать.
Он думал, что мы пришли его спасать. Силился улыбнуться порванными губами. С мучительной полуулыбкой и умер, откинув голову. Пуля точно вошла промеж глаз, оставив темно-красную дырочку. Зато затылок здорово разворотило: мозги, сгустки крови, какая-то слизь брызнули на стену. Он так же смотрел на меня прозрачными глазами, в которых осталась обида и отчаяние.
***
Я узнал его сразу. Не поверил своим глазам, посмотрел еще раз в бинокль. Светлые волосы, узкое треугольное лицо, светлые глаза. Штаны хаки, плотная куртка, микрофон у рта, наушник, тяжелые ботинки, пистолеты в руках.
Я сам его застрелил. Я видел, как растекались его мозги красной жижей по грязной стене. Кто это?!! Что это?!!
Мы только наблюдали. Трое мальчиков-малолеток освободили банк, не потеряв ни одного заложника. Все налетчики остались живы, только калеками – простреленные колени, локти, перебитые запястья. Фантастичная точность. Мне и моей команде нечего было делать. Мы диву дивились. А мальчишки запрыгнули в неприметную машину и сбежали еще до приезда журналистов. Я отозвал своих людей, мы запаковали оружие и уехали в штаб.
Нас уже ждали.
Я чуть не споткнулся на ровном месте. В кабинете сидели эти дети. Смотрели на меня спокойными, какими-то неживыми, пустыми глазами. Худенькие, даже на вид гибкие, с детскими личиками и совершенно недетским выражением. Некоторые из моих ребят-боевиков смотрят также. Ну, так это взрослые мужики, которые видели такое, чего лучше не знать. А это пацаны, ну старшему – лет восемнадцать, да и то – с натяжкой.
-Знакомься, Антон. Команда Киберов.
Вот они кто…Я слышал о них, но никогда не думал…Боже, это же дети. Роботы. Мертвые мальчики, которых дополнили пластиком и оживили. Темноволосый афроамериканец с черными глазами и вежливой улыбочкой. Пожимаю руку. Рыженький крашеный то ли японец, то ли кореец, глаза – точно искусственные – ярко-синие, светятся слабо в полумраке кабинета. Окна-то закрыты шторами. И этот. Которого убил я.
-Джейсон.
Он не отвечает на мою протянутую руку. Глаза – грязный лед. Опускает, наконец, голову в качестве приветствия. А я ломаю голову – помнят ли они что-то о своей смерти.
-Они будут работать под твоим началом. Ты пока освобождаешься от своей команды. Берешь полное руководство Киберами.
Я так ошарашен, что даже головою не додумываюсь кивнуть. Как ими управлять, когда они сами настолько слаженная команда, что мне и делать нечего.
Мы остаемся наедине. Они – трое как один, и я. Они молча смотрят на меня. Нелюди.
Темнокожий занимается взрывчатыми веществами. Японец сидит за компьютером, а Джейсон – зачищает.
Мило. Что мне делать с этими детьми?
***
У них на троих одна квартира. Одна большая спальня, три кровати. Ничего лишнего – самое необходимое. На столе ноутбук. На кресло повешены пояса с гранатами. В шкафу самый минимум одежды. На полу нет ковра. На кухне в углу сиротливо стоит холодильник. Они не едят горячую пищу, им нельзя, почему-то. В холодильнике йогурты и минеральная вода. Ровные ряды разных йогуртов и бутылок. Никакого разнообразия. Это все, что их полуживые-полумертвые желудки могут переварить. Периодически они вкалывают друг другу какие-то витамины. У стен разложено оружие, что бы не мешало.
Когда я прихожу, они каждый раз медленно поднимают на меня глаза, как будто возвращаясь откуда-то. Мне всегда было интересно, о чем они думают. И вообще, думают ли они. Никогда не разговаривают, только слушают. Хотя говорить умеют: во время заданий переговариваются, координируя и отчитываясь.
Но в моем присутствии молчат. Но то, чтобы стесняются…Им такие глубокие чувства недоступны. Они даже боль-то слабо чувствуют. Просто они меня не любят. Хоть мое начальство и считает Киберов куклами, вроде «Универсальных солдат», но на самом деле те вполне разумные. Больше люди, чем роботы. И мне все больше и больше кажется, что они помнят, как их убивали.
Я враз сменил свое мнение о них, после того как застукал их ночью. Монитор моего ноута показывал, что мальчишки спят. Я сидел за другим лэптопом, планировал новую операцию. Кое-чего не хватало. Некоторых схем и чертежей. Они были на компьютере Ченга – рыжего узкоглазого, который гениально разбирался в компьютерах и на 65% состоял из заменителей. Я когда-то узнал его биографию. Врагу не пожелаю. Сунбару – наш темнокожий, тоже пережил многое, но все-таки рыжему не повезло больше всех.
Я решил подняться на их этаж, где располагалась их квартира. Моя берлога находилась прямо под ними. Ключи от дверей у меня всегда были, как у руководителя группы.
Горел свет. Но мой монитор, который остался на моем столе, показывал, что они спят в темноте. Свет был тусклый, только-только чтобы видеть более-менее сносно. Я заглянул в спальню, готовый к чему угодно. Кроме того, что увидел. Теоретически – да, шестнадцати, семнадцати и восемнадцатилетний мальчик испытывает переизбыток гормонов. Но! Живой мальчик. От, грубо говоря, зомби, робота, этого никто не ожидает. Я замер на пороге спальни. Они меня не замечали. Какие бы ни были супер-крутые навороченные бойцы, в такие моменты – все одинаково беззащитны. Я стоял от них в двух метрах. Кто-нибудь бы из них увидел меня, если бы они не смотрели только друг на друга. Услышали бы шорох кроссовок и хлопок двери, если бы не слушали только хриплые стоны. Учуяли бы по запаху, если бы не вдыхали смешанный запах почти детского пота и вполне взрослого мускуса.
Мои Киберы занимались любовью. Втроем. Я лишь несколько секунд смотрел на них, но потом смущенно отвел глаза. Я – не ханжа. Мне плевать, что они – все трое парни. Просто…это было только их, личное, интимное. Я осторожно прошел мимо – в зал, забрал ноутбук и пошел к себе.
Судя по слаженности их движений – это далеко не первая ночь. Значит, они занимаются этим постоянно. На мой монитор выводится закольцованная запись. На следующее утро я холодно сказал им, чтобы к вечеру камеры работали. Мне все равно, чем они будут заниматься, лишь бы я имел достоверную информацию об их состоянии и местоположении. Ночью я мог бы при желании посмотреть детское порно, но не стал. Достаточно было того, что приказ был выполнен.
Не мог я после этого относиться к ним как к машинам. Днем – это были роботы-убийцы, бездушные, беспощадные, исполнительные, как всегда нечеловечески точные. Ночью, даже я, бросая случайные взгляды на монитор, захлебывался от их нежности друг к другу.
Стыдно признаться, но через некоторое время мне стало интересно наблюдать за их играми. Не то, что бы я был таким несведущим в мужских однополых отношениях, просто знать теоретически, как это делается – одно, а видеть своими глазами - другое. Неловкость, застенчивое желание доставить удовольствие, радость и наслаждение на детской мордашке…Я и не заметил, как втянулся. Мне хотелось видеть, как мои Киберы трахают друг друга по несколько раз за ночь.
И да. Мне нравился Джейсон. Джей. Он был немного дерганным, не очень умелый, хотя искренним и очень горячим. Самым нежным был Ченг. Он как шелк обволакивал обоих, ласкал длинными тонкими пальцами программиста. Расстилался на полу сладким одеялом. Про таких говорят – подстилка. (Они всегда занимались любовью на полу. На это была определенная причина. Все они умерли на полу, после длительного физического насилия. Своей нежностью мальчишки перебарывали свой страх. Хотя какой страх может быть у Киберов?). Впрочем, относительно Ченга – «подстилка» и «шлюха» не было синонимами. Он хотел отдаваться своим партнерам, а они так же взаимно хотели его взять, и главным для всех троих - было удовольствие любовников.
Сунбару был немного грубоват. Он сам очевидно знал об этом, поэтому редко выступал в активной роли. Предпочитал, чтобы его ласкали и любили. Он был не очень хорошо собою, но его сильные руки компенсировали внешнюю неказистость.
И Джей. Джейсон. Вскоре после моих ночных посиделок с монитором, я понял, что называю его про себя не иначе, как «мой мальчик». Мне казалось, что на вкус он кисловатый, чуть терпкий. Рот наполнялся слюною и, стыдно сказать, я самоудовлетворялся, наблюдая за мальчиком.
***
Через полгода мои Киберы начали болеть. К тому времени они уже совсем не были для меня вещами, просто бойцами. Я любил их. Я волновался за них. Они даже начали отвечать на мои приветствия и сами, первыми, кивали головами, увидев меня утром.
Я заметил, что они стали медлительными, сонными. На заданиях были по-прежнему быстры, но потом, вернувшись в свою квартиру, падали на кровати и долго лежали, уставившись пустыми глазами в потолок.
Я бросился к начальству. Вышел из кабинета совершенно пришибленный.
-Антон, - сказали мне, - ты воспринял их слишком близко к сердцу. Ты очеловечиваешь машин.
Я тогда еще подумал: «Черта с два – очеловечиваю, это вы «омашиниваете» людей».
Я вышел совершенно больной и мгновенно постаревший.
Они умрут.
Мне наглядно объяснили, что по сути, мои Киберы – это ходячие мертвецы. Джейсон провел четыре дня мертвым, пока его не оживили, Сунбару – два, Ченг – вообще восемь дней пролежал в холодильнике, его собирали из кусков. Как бы ни превосходен был пластик, в основе Кибера все равно лежат человеческие ткани. Мертвые ткани. Кибер будет жить, функционировать, но когда «срок годности» выходит, ткань окончательно, бесповоротно отмирает. И гуманнее убить Кибера перед тем, как он начнет мучаться.
И завести новых.
Я убил их всех. Я собрал их в зале и объяснил ситуацию. Они долго-долго молчали. И почти не раздумывая согласились на смерть. Попросили себе только одну ночь. Прощальную.
Мне было стыдно, но я, взрослый сорокалетний мужик, рыдал взахлеб, обнимая их, прижимая сразу троих к себе. Они спокойно гладили меня по плечам и голове. Не утешали – это было бы глупо.
Они не боялись смерти.
А я обманул их. Я не хотел, чтобы они просыпались после своей последней любви. Вся минеральная вода оказалась отравлена. Думаю, они это поняли, но оценили и приняли мое решение.
Потом я пересматривал отснятое в эту последнюю ночь видео. Смотрел и плакал. Они не любили друг друга. Будь они живыми, полноценными людьми – это называлось бы любовью, но не в их случае.
Нежность. Страсть. Желание. Забота. Наслаждение.
Они заснули, обняв другу друга. Я поспешил к ним, пока они были еще в сознании. Обнимал их, пока мои мальчишки не похолодели. В эту ночь я поседел.
Больше я не видел никого. Утром их увезли. Наверняка сожгли.
Я любил их. Я любил Джейсона. Старался, как мог, перебороть это, но не смог. Я люблю его сейчас. Дважды мертвого мальчика. Я сам убил его. Он убил меня своей смертью. И это справедливо.
Теперь я могу сказать, о чем думают Киберы. Мы вспоминаем жизнь. И да, мы помним, как умирали.
Это было не больно: пуля в рот. Было больно оживать заново, поняв, что с тобою будет. Я знаю, что умру. Мне недолго осталось. Я жду не дождусь. Я снова хочу увидеть мальчишек.
Кибер «Антон». Серийный номер ВЕ-234.