Нынче существует жёсткий регламент скорби – от минуты молчания до вечного огня. Так что, если о себе сам не позаботишься, пиши пропало. Был такой дико элегантный, бессмысленно-красивый, знаменитый чтец Всеволод Аксёнов. Он сам написал подробный сценарий своих похорон. Я был. Панихида в Концертном зале имени Чайковского имела огромный успех...
«Что имеем – не храним, потерявши – плачем» – вечный исторически-менталитетный лозунг нашей родины. Сегодня новая головная боль – не только не храним, но и не знаем, где, за чей счёт и как похоронить. А уж об увековечить...
Умер Алеша Баталов. Мы никогда закадычно не дружили, но раз в десять лет, случайно пересекаясь на маршрутах кино-театральных передвижений.
Материалы об ушедшем Баталове на денёчек вытеснили из всевозможных СМИ очередную фотосессию раскляченной в шпагате балерины на пляже в Майами. В газетах ханжески-слезливо умилялись дачей-сарайчиком Баталова в Переделкине, где он десятилетиями не мог выдворить со своего участка въехавшую туда баню соседа.
Ищем всем миром деньги на памятник Тане Самойловой. Несколько лет играли благотворительные концерты и спектакли, чтобы воздвигнуть на кладбище памятник Левочке Дурову. Денег нет. Кто поставил памятник Петру Первому в Льеже? Может, у него попросить?
Конечно, умирать надо вовремя, но как высчитать в наш меркантильно-прагматичный век, когда это вовремя, чтобы «благодарные» потомки тоже вовремя спохватились и поняли, кого они потеряли?
Доски на стенах жилья, памятники на кладбище, названия улиц, пароходов, самолётов, огромное количество музеев-квартир и книги, книги, книги... Страшно, конечно, переборщить с просьбами об увековечении. Мне, например, не хотелось бы, чтобы где-нибудь на окраине Сызрани вдруг возник Ширвиндтовский тупик.
Я прожил жизнь под девизом: «Мы можем все, нас могут все». В промежутках между этими позывами-призывами мы пытались оставаться людьми.
