Александр ГОРОДНИЦКИЙ един в двух лицах. Одна его ипостась – поэт, бард-классик, автор-исполнитель таких песен, как «Атланты держат небо», «Снег над палаткой кружится», «Над Канадой небо сине», «Севастополь останется русским». Другая ипостась – учёный с мировым именем, главный научный сотрудник Института океанологии, академик РАЕН. Оба призвания Городницкого – океан и творчество – стали предметом разговора с корреспондентом «АН».

Отступать некуда

– Для городского обывателя экология закачивается деревьями во дворе, в лучшем случае – загородной речкой. Какое значение для нашей жизни имеет экология океанов?

– Океаны – наш последний рубеж. Дальше отступать некуда. Суша исковеркана и загажена настолько, что за редким исключением природу уже не восстановить. Мировой океан, который все считали всемирной помойкой, куда всё сбрасывали, – тоже загрязнён, но точка возврата пока не пройдена. Вообще океан – это самое главное для человечества. Это то, чем мы дышим. 4/5 нашей планеты покрыты водой. Атмосфера формируется над зеркалом Мирового океана, и если какая-то гадость уходит в океан, то завтра она упадёт нам на голову.

Во-вторых, океан всё больше становится источником пищи, и это тоже немаловажно. Актуальны угрозы для целого ряда морей – таких, где захораниваются ядерные лодки либо просто радиоактивные отходы. Такие акватории есть и за рубежом, и у нас – в большом количестве. Особенно опасно это для окраинных морей: они мелководные, и в них эта гадость почти не растворяется, оседает на дне. Чистых морей в нашей стране остаётся не так уж много.

– В связи с загрязнённостью чаще всего звучит Балтийское море.

– Союзники захоронили там немецкое химическое оружие. Хотели затопить в океане, но был шторм, до океана не добрались и стали топить где пришлось. Считалось, что всё это уйдёт под осадки, но произошло обратное. Химически агрессивная морская вода разъела металлические оболочки снарядов, и сильные течения разнесли иприт по всему морю. Проблема стоит остро, хотя западные страны её отрицают, поскольку значительную часть их бюджета составляют доходы от рыболовства. Кто же будет есть рыбу, которую объявят ядовитой? Западные специалисты говорят, что нитрит этот безвреден и что проблема рассосётся сама собой. Наши отвечают: ничего подобного. В Калининградской области, как правило, стоят таблички: «Купаться не рекомендуется».

– Также нередко говорят о загрязнённости Баренцева моря.

– В Баренцевом море у нас захоронены атомные реакторы, лодки – соответственно, тоже есть проблема радиоактивности. Что касается арктических морей, там есть ещё одна опасность – та, что связана с добычей шельфовой нефти. «Гринпис» в Печорском море неслучайно атаковал наши нефтяные установки, хотя я не одобряю этот его демарш, направленный на пользу другим нефтяным компаниям (полагаю, всё это хорошо оплачено). Но всё-таки печальный пример BP в Мексиканском заливе учит, что надо быть осторожным. Для русского характера, которому свойственно полагаться на авось, это особенно актуально.

– То есть вы не против добычи нефти в море как таковой?

– Нет, конечно. Считаю такую позицию идиотизмом. Нефть на суше кончается, и шельфовые моря – наша последняя надежда. К тому же океанская вода обладает способностью самоочищения. Казалось, что BP навсегда загубили Гольфстрим, – ничего подобного. Я был в Мексиканском заливе через три года после аварии – никаких следов не осталось. Другое дело, что нельзя злоупотреблять этой выносливостью океана. Требуются самые строгие меры предосторожности, потому что конец для океана будет означать конец для человечества.

– За арктические – нефтегазоносные – моря идёт спор между Россией и прочими странами. Ваш институт сделал подробное обоснование того, что вся территория, примыкающая с нашей стороны к Северному полюсу, является продолжением сибирской платформы – Российской земли.

– Да, Россия подала соответствующие документы в ЮНЕСКО, но реакции пока нет. Сомневаюсь, что иностранные учёные станут доказывать нашу правоту. Научные и политические интересы иногда противоречат друг другу.

– Что можно сказать о фауне морей и океанов?

– О вымирании ведущих разновидностей морских млекопитающих или рыб речь не ведётся. За дельфинов или китов можно не бояться. Хотя киты были сильно повыбиты человеком. Сейчас охота на них запрещена – главное, чтобы закон соблюдался.

Чудное море, Чёрное море

– В связи с политической ситуацией не можем не коснуться Чёрного моря.

– Чёрное море с нашей стороны загрязнено отходами антропогенного происхождения – от животноводства. Рыба вполне пригодна как пища, но дело в том, что её там почти нет. У меня даже был фильм на эту тему – «Кто сожрал черноморскую рыбу». На днищах танкеров в море завезли маленькую медузу – мниопсис. Она стала сразу пожирать планктона – корм для рыбы. Соответственно, рыба стала подыхать от голода. Сейчас туда завезли другую маленькую медузу – биройя. Она ест этот мниопсис – может быть, восстановится равновесие. В общем, сейчас море изобилует медузами, а поголовье знаменитых черноморских рыб – барабульки, ставриды – сокращается.

– Этим проблемы исчерпываются?

– Не сказал бы. Вся вода Чёрного моря на глубине более ста метров – неживая, потому что там сероводородная зона. Человек тут ни при чём, сероводород накапливался тысячелетиями. Есть версия, что огромные реки – Днепр, Днестр, Дон, Дунай – выносили в Чёрное море илистые отложения, которые под давлением подвергались химической переработке, и в результате выделялся сероводород. А деваться ему некуда, поскольку море замкнутое. Что с этим делать – неизвестно. Одни говорят: ничего страшного, всё так и останется на глубине. Другие считают, что однажды сероводород может вырваться наружу. Это стало бы экологической катастрофой для всех стран Черноморского бассейна. Есть проекты, как перекачать сероводород из моря на поля прибрежных стран – это хорошее удобрение. Но пока воз и ныне там.

– А что до Крымского побережья?

– Это самое чистое место, которое есть у нас. Промышленности на берегу нет – купаться можно спокойно.

– Представляет ли Крым ценность для российской науки?

– Там много научных организаций. И Гидрофизический институт, и знаменитая Ялтинская астрономическая обсерватория (лично я ей очень признателен, поскольку в конце прошлого века её сотрудники открыли новую звезду и назвали моим именем). Кроме того, это история человечества: в Крыму существовали древнейшие цивилизации. Для науки полуостров является очень лакомым куском.

Смены не видно

– Ещё восемь лет назад вы спели: «Этот город вернётся назад. Севастополь останется русским». Что теперь ощущаете?

– Ощущаю противоречие между методами и целью. С одной стороны, нельзя одобрять нарушение Россией международного законодательства. С другой стороны, историческая справедливость должна была когда-нибудь восстановиться. Это город русской культуры и русской военной истории. Он не раз полит русской кровью. Настроения крымчан известны давно. Я там был и знаю: они мечтали об этом. Использование военной силы я одобрить не могу, но всё прошло бескровно. Не сделай этого – быть может, в Крыму сейчас творился тот же ужас, что и в Донецке. Не знаю…

Я написал «Севастополь» как протестную песню русских в Крыму, поскольку был свидетелем притеснений русского населения украинской администрацией. Теперь публика стала требовать эту песню так же, как «Атлантов». А одна слушательница, не слишком довольная произошедшим, сказала мне: «Вам надо запретить писать песни… потому что они сбываются».

– Точно так же сбылась ваша песня «Тарас Бульба» трёхлетней давности: «Не поможет вера и Степан Бандера, пьяное веселье с грустью поутру. Бедная Украйна, вечно будешь крайней на чужом похмелье, во чужом пиру».

– Действительно. Ещё вдруг актуальным стало моё стихотворение «Блокада», написанное несколькими годами ранее: «И осознать, вероятно, не сложно: лет через сто или двести всё воссоздать из развалин возможно, кроме утраченной чести». В прошлом году телеканал «Дождь» попал в опалу из-за устроенного в прямом эфире голосования по вопросу: не было бы гуманнее сдать Ленинград врагу, чем выдерживать блокаду? Тогда один человек опубликовал в Интернете моё стихотворение, приписав оскорбительное посвящение для телеканала. Я вышел на этого человека и сказал: «Публикуй опровержение, иначе засужу».

– Вы не только предрекаете громкие события, но и откликаетесь на них – например, в песне «Майдан». Вам немало лет…

– Очень немало. 81 год. Всё уже.

– …а вы продолжаете писать злободневные вещи. Чего не скажешь о множестве молодых авторов, которым, казалось бы, и карты в руки. Как вы оцениваете нынешнее состояние авторской песни с позиции её основоположника?

– Называть меня основоположником не совсем верно (например, незаслуженно забытый Михаил Анчаров начал писать раньше меня). Но оценить могу: состояние критическое. Изначально авторская песня была разделом литературы. Первый эшелон авторской песни – это поэты: Булат Окуджава, Александр Галич, Новелла Матвеева, Владимир Высоцкий, Юрий Визбор, Ада Якушева, Юлий Ким. Теперь на смену поэтам пришли текстовики. Эти люди хорошо владеют гитарой, но поэтов среди них нет.

Авторская песня ушла из литературы и вышла на эстраду, стала жить по эстрадным законам. Кроме того, она всегда имела протестную составляющую, а сегодня – увы. Что, в России сегодня нет базы для протеста? Что, мы не нуждаемся в протестном творчестве? Мелкотемье, мещанские мотивчики. Единственное исключение – Тимур Шаов. С 70-го года я многократно (например, в этом году) был председателем жюри объединённого Грушинского фестиваля и могу ответственно заявить: о наличии трибунов в новом поколении авторов говорить не приходится.

http://argumenti.ru/society/n452/361484