Впервые в девочку я влюбился в детском саду. В последнем детском саду, их тех, которые я посещал — а менял я их раза четыре. Не по своей прихоти, конечно. Не помню, как её звали, потому что их было несколько. Я ловил летних девчонок на полянке, вёл в домик и целовал. По очереди. Никому такая игра особо не нравилась, кроме меня. Да и мне честно говоря было не то, что бы весело. Просто убивал время. Ещё была одна девочка, которая в тихий час приподнималась на кровати и через ворот футболки оголяла свои плечи. Выглядело зрелищно, и все мальчишки потихоньку пялились на это представление со своих мест. Не знаю, где она выучилась этому трюку. Может, кино?!

Когда никаких зрелищ не было, я тихонечко мастурбировал под своим одеялом, за что был неоднократно бит разными воспиталками. Что ж, их можно было понять — советская закалка и никакого понятия о свободе и личных границах. Однажды, меня даже вышвырнули в туалет и я долго шлёпал босыми ногами по холодному кафелю кругами где-то посреди умывальников и унитазов.

Мой первый сексуальный опыт случился в девочкой соседкой. Я ходил во второй или в третий класс, а она была на год старше. Мы жили у моря в стареньких виллах, рассчитанных на две семьи. К нашему дому примыкал сад с зарослями малины, скрывавший нас летом по самые макушки. А в межсезонье мы, спрятавшись ото всех в одной из комнат, могли часами листать какой-нибудь толстенный каталог или книжку с кулинарными рецептами, обнимая друг друга.

В скором времени, я начал придумывать интимные сюжеты и сценки. Когда мы их проигрывали, я представлял, что на нас направлена кинокамера. Так в своей голове я снимал фильмы. И даже наедине с самим собой я всегда работал на камеру. Забавно, что спустя двадцать лет этим стали заниматься многие не в воображении, а в реальности, получая за это деньги. А же за это время лишь только постарел.

Первые два класса я провёл не в школе, а в частном лицее — лицей снимал пару классов у обычной вечерней школы. В сыром и тёмном подвале проводили ритмику, больше вспомнить особо и нечего. В классе нас было человек пятнадцать, не более. Где-то через полгода лицей переехал в здании уютной немецкой виллы с большим садом и летней беседкой, в которой часто устраивались уроки чтения. Ритмику нам заменили английским и игрой на фортепиано. На переменах можно было кататься на качелях, слушая, как настраивают привезённый откуда-то с Европы орган в реставрированной накануне лютеранской кирхе. Славное время.

Я нравился одной девочке, мы часто обменивались рисунками. Она подарила мне целый альбом своих работ, он должен лежать где-то на антресолях. Я же был влюблён в другую. Её звали А. Я часами сидел за своим столом и вместо домашней работы разглядывал её фотографию. То есть, фотография была всего класса, а разглядывал я одну её. Однажды я не выдержал и признался ей в любви в записочке, подброшенной в её портфель. Правда в последний момент перетрусил и подписался именем одноклассника С. На следующий день обступили его на переменке всем немногочисленным мужским коллективом и читали ответ. С. был совершенно огорошен, а я лишь вздыхал, поглядывая в её сторону.

Позже лицей закрылся ведь всё хорошее когда-нибудь заканчивается и все мы разбрелись по разным классам обычной средней школы. Что называется — попали в ад после тепличных условий. Я был в классе "А". Она — в "Д". Очень красивая и совершенно для меня неприступная девочка. Её папа был успешным стоматологом, одним из первых частников в нашем небольшом городке.

Поступив в университет в две тысячи третьем, она успешно сдала на права и разбилась за рулём подаренной на день рождения иномарки влетев в дерево, уходя от столкновения с подрезавшим её авто. В салоне было несколько человек, машина — всмятку. Кто-то выжил, но она не вкарабкалась. Как-то раз мы с С. пришли к ней на могилу — С. вообще такой человек, всё делает как положено. Пришли и немного постояли с ней рядышком...

В средней школе я практически ни в кого не влюблялся, кроме разве что Кейт Уинслет (мама купила кассету с "Титаником" в магазинчике рядом со школой и я весь день носил её в рюкзаке, боясь, как бы приятели не застукали) да Джиллиан Андерсон из "Секретных материалов" (с этим было попроще). Одна девочка на два класса моложе была очень похожа на Дану Скалли и я сразу же в неё влюбился. Нас объединяло то, что мы ходили в одну музыкальную школу к одному педагогу. На этот раз уже она была в классе постарше, я очень поздно вернулся за инструмент после лицея.

Я узнал, где она живёт — это было непросто. Я раздобыл план её квартиры — даже не спрашивайте как. Думал о ней каждую ночь — ну тут вы всё и сами понимаете. Я отправлял ей открытки к новогодним празднествам (31 декабря), дню всех любленных (14 февраля) и пару раз на бёсдэй (7 декабря). Ответом мне была тягучая тишина. Как-то раз я придумал план, чтобы выловить её и признаться в любви — просто и открыто — но опять струсил.

Мы встретились через пару лет слегка пьяными в приморском полуночном кафе. Сидели за одном столиком, в окружении моих друзей и её друзей, курили и болтали. Я сказал ей, что любил. Она сказала — дурак, что не сказал тогда. Я сказал, что посылал открытки. Она сказала, что никогда не получала. Я сказал:
— Можно я тебя обниму, — когда она собиралась уходить. И мы немного постояли в жарком предбаннике этого приморского кафе. Я сказал: "спасибо", и больше её не видел.

Зато с ней встречался мой друг К. Пусть недолго, но всё же. Он встречался со многими из тех, в кого я был влюблён, например с А. — моей одноклассницей и моей беззаветной любовью выпускного класса.

Забылось. Городок у нас был приморский. Гостиницы, санатории, детские лагеря. Летом я всегда влюблялся в какую-нибудь приезжую девочку. Со многими я даже не знакомился и, не узнав их имена, придумывал прозвища. А иногда даже зарисовывал в тетрадке их перемещения, как положено — с датой, временем и направлением, — подглядывая из окошка. Окно в моей комнате было во всю стену, первый этаж. А штор не было вовсе, только лёгонькая тюль. Поэтому нередко наблюдаемые мною объекты посылали мне знаки внимания — кулачки со средним вытянутым пальцем. Что уж тут говорить — вполне заслуженно.

В тринадцать я влюбился в девочку Н. из Чебоксар. Мы ходили на ночные свидания и я лишь робко целовал её в щёку. Она уехала — и мы долго общались письмами, пока наконец я не выполз куда-то к обрыву и не спалил их одно за другим. Потом я зачем-то расстегнул ширинку и помочился на тлеющие обрывки, чем непременно загадил свою карму. Может быть в последнем послании она сообщала о нашем разрыве?!

Все эти тетрадки с именами и адресами долго хранились в моём чуланчике. Весной две тысячи восемнадцатого я развёл костёр и сжёг их, о чём жалею до сих пор.

Весной 2002 я влюбился в Д. Она прислала мне валентинку, в которой подписалась "Zema", и действительно чем-то напоминала певицу, по которой я сходил в то время с ума. Её язык приятно проникал в мой рот, но я был худшим поцелуйщиком на свете, и мы быстро расстались. Я переживал, но затем влюбился в А. Мы обнимались глядя на грандиозный фейерверк в честь открытия курортного сезона. Поцелуйные дела у страдали у обоих и мы часто бились зубами. Бррр.

Зимой было холодно, но мы с каждый вечер с моим другом приходили под окна к одной леди. Сыпал лёгкий снежок. Леди ни холода, ни снега не любила и порой одаривала нас своим появлением в светящемся окошке. Сейчас она живёт в солнечной Италии и всё у неё хорошо.

Летом 1998 я лицом к лицу встретился с чемпионатом миро по футболу и влюбился в К. К. была классная — блондинка в чёрном, она сгибала мою руку под углом в девяносто градусов, обхватывала её и мы совершали променад по набережной нашего курортного городка. Она была из другого города и на каждое свидание тащила свою новую мелкую подругу. Мне хотелось её целовать, но это было строго запрещено. В один из дней я так обиделся, что посреди свидания пошёл смотреть финальный матч Франция — Бразилия. Французы Бразильцев разгромили, а я впал в немилость. Когда она уехала мы с друзьями какое-то время звонили ей домой из таксофонного аппарата на почте. Выкорчёвывали из зажигалки пьезу — эта такая штука, нажимаешь на неё, проскакивает искра и зажигалка зажигается, — подставляли к корпусу. Щёлк, щёлк — и проходил бесплатный звонок. Когда эту штуку раскрыли, мы стачивали десятикопеечные монеты о тротуарную плитку и кидали в приёмник таксофона. Эту схему раскрыли ещё быстрее и звонить К. мы перестали. Ещё порой мы звонили незнакомому дедушке, который вечно ругался матом. Больше никаких телефонных номеров мы не знали.

На выпускном я затусил с милой дамой из параллельного класса. Она была в броском красном платье. На мне — чёрные брюки, белая рубашка, узкий галстук и кеды. В одной руке сигарета, в другой — она. Пляж пустынен, и все вчерашние школьники разбрелись кто куда. Мы ждём рассвет и жадно целуемся как опытные и уверенные в себе люди.
— Сумасшедше, — говорит она.
— Абсолютно, — говорю я.
С того дня осталось памятное фото — кто-то щёлкнул нас на пляже. Если заглянешь в гости, покажу. Спустя неделю у обшарпанной стены какой-то кафешки мы расстались. Теперь она работает администратором в кинотеатре, но ни разу не предложила мне контрамарку. Обиделась, может?

В том самом кафе, где у красиво облицованной мелкой каменной крошкой стены мы расстались с дамой в красном, я подрабатывал официантом и собирал чаевые за лето до. Мой лучший друг Р. пришёл на эту же должность вместе со мной и первым делом мы влюбились в одну и же девушку — бармена. Это была моя первая полусерьёзная любовь. Она была постарше и училась в педагогическом. Мы общались несколько лет и дружба наша теплела и набирала новые краски, но не случилось. Где-то в секретном ящичке стола до сил пор хранятся переписанные от руки её смс. А может быть, я и их уже сжёг?! Что за страсть такая ко всеобщему сжигательству? Наверняка я в одной из тех жизней был инквизитором.

А в конце рабочего лета я притащил плёночную мыльницу ради фотографии с ней. Я попросил Р. запечатлеть нас как положено, но он сделал это из рук вон плохо. Потом он попросил об обратной услуге, ведь тогда он был тоже в неё влюблён, помнишь? Я взял камеру и сделал всё как положено — ей богу, прирождённый фотограф. Эти фото я тебе не покажу и более того — я тогда сильно раздостадовался на Р., даже не предполагая, какую волшебную роль ему ещё предстоит сыграть в моей судьбе (фу, как высокопарно).

Зимой третьего я влюбился в Метеору. Это она сама себя так называла. Я был на первом курсе, а она — школьницей. Мы познакомились в каких-то чатах, тогда это было модно. Я приезжал к ней в панельку и мы долго стояли обнявшись в её маленькой кухонке, пока за окном постепенно темнело. Она здоровски рисовала и подсадила меня на Линкин Парк. Я бросил её восьмого марта того же года и сэкономил на подарке. Я вошёл во вкус и с тех пор в последующие два года разрывал с кем-нибудь отношения прямо в канун этого праздника. Где-то там моя карма в очередной раз залезла в кредит.

Была ещё девочка из дальнего посёлка — Д. Она пекла потрясающие пироги — амброзия, во истину, — но не любила Сплинов. Мы быстро разбежались.

В кого-то я ещё влюблялся, но это так — по чуть-чуть, и поэтому такие номера можно смело вынести за скобки.

Весной четвертого я влюбился в Милую_Акулу. Она была клёвая. Я с друзьями сел в электричку к морю, и она с друзьями села в ту же самую электричку. Мы ехали к морю, потому что были беспечными прожигателями жизни (нет, просто домой). Они — потому что последний звонок. Ах, эти последние звонки на побережье. Какое-то время мы встречались в различных сквериках различных городов, сидели на лавочке и гладили друг дружке животы — или я что-то не так запомнил. Но и с ней нам неминуемо предстояло расставание. Возможно, гладил животы я ещё хуже, чем целовался.

Летом четвертого я познакомился с Т. Мы ехали в одном вагоне на соседних лавках, в электричках тогда ещё были деревянные лавочки, помнишь? А билет стоит 25 рублей, студенческий — двенадцать с половиной. Электрички, похоже, в моей жизни играют огромную роль.

Помню, просто сказал ей:
— Люблю девушек в кедах.
А на ней как раз были кеды. Она проехала сою остановку и мы отправились гулять. Помимо кед у нас оказалось много общего: я продавал мороженое, она — хот-доги; оба слушали и читали что-то похожее, и любили огненную воду и прохладительные напитки. Обычно мы встречались по утрам на каком-нибудь заброшенном обрыве, а потом, мятые и счастливые, брели к своим лоткам. Когда шёл дождь, продавать ничего было ненужно, но и одежда пачкалась сильнее. После особо сильного ливня я никак не мог отстирать от едкой травы свои джинсы. Она забрала их — и у неё всё получилось. В прошлом году встретил её в городе, а у неё колясочка. Я приветливо кивнул и долго шёл, улыбаясь.

А до этого я влюбился в А. А может быть, это было то же самое время. С А. как-то всё бабахнуло и вот — светлый день, а мы в беседке детского сада творим чёрт знает что, но не прямо так, что перегибаем. Она была чьей-то подружкой и приехала к нам на лето. Уезжала, обещая вернуться следующим летом. Уезжала и просила писать. Я писал, но как-то уж вяло. Она так же вяло отвечала мне. Два — три письма и тишина. Следующим летом она действительно вернулась, а я был уже занят. Я так и сказал:
— Извини, влюблён в другую.
Я тогда действительно был влюблён, как никогда ещё в жизни.
Мы немножко выписали в компании. Она сказала:
— Ненавижу.
Она сказала:
— Я же тебя ждала.
Она сказала:
— Подойди, я влеплю тебе по лицу.
Получать по лицу не очень хотелось, но я подошёл. Бить она не стала, а соблазнила моего друга. Он сказал:
— Извини, мужик, — и объяснил, что они делали то же, что и мы прошлым летом.
Я сказал:
— Не переживай, мне всё равно.
Мне действительно было всё равно. Такой вот я человек.

Потом я ещё влюбился в К. То есть, до моей первой настоящей любви. Я рисовал ей плакаты и клеил в подъезде. Мне помогал вездесущий К. Помнишь, я в самом начале про него говорил?! Потом вездесущий К. с ней встречался. Потом я ему помогал рисовать плакаты и клеить их ранним утром в подъезде.

В общем, К. была довольна. К. тоже влюбилась. Мы целовались у бильярдного стола, за бильярдным столом и на столе бильярдном. С К. вышло не очень хорошо. Она попала под то самое Восьмое марта. Она любила сильно и искренне. Уже после я взял её с собой, чтобы выбрать подарок своей новой девушке N. Представляешь? Бедняжка. Её подруга А. сказала мне на это:
— Ты ебанько?
Получается, скорее спросила, нежели сказала. Но так красноречиво, что я в неё тоже влюбился. Правда, это было много позже. Ах, может быть я и правда ебанько?!

В И. я не влюблялся, я был пьян. Не более. С Ж. произошла смешная история. Как и все девятнадцатилетние, мы много пили. Пили разное, но соки/воды в нашем рационе были не частыми гостями. С Ж. мы договорились взять с собой паспорта и на следующий день пойти в ЗАГС. На следующий день мы пришли, но более свежие. Постояли, переминаясь с ноги на ноги и — передумали.

Потом наступило двадцать первое марта. Двадцать первое марта две тысячи пятого года оголтело ворвалось в мою жизнь и оглушительно вдарило со всех своих сил и безо всякого предупреждения. Просто один момент — БАХ — и всё...