Шла к обрыву в белом платье так упрямо-одинока,
Так горда в своем порыве, так обижена жестоко.
Обманул, ушел, оставил: "Ты не люба мне, девица".
Белый свет на веки замер, замерла слеза в ресницах.
И, предательством убита, в тусклом отсвете лучины
Она пела об обиде, Божьей помощи просила.
Серой стала, неприметной, а душа ее черствела,
Злобой полнилась ответной, мысль о мести душу грела.
И однажды в тихом мраке, в сырости священной храма,
После полудня молитвы голос Марры услыхала:
"Дщерь моя, нужды нет плакать! Есть на свете два лекарства -
Тело лечит время-знахарь, душам легче в моем Царстве".
Поняла тогда девица, что ее тоску исправит:
Лишь студеная водица шрама в сердце не оставит...
Шла к обрыву в белом платье. Шла, и плакала, и пела...
Воды мирные в объятья приняли ее несмело.
Длинны косы стали тяжки, а румянец - бледно-лунным.
Превратилася в русалку, но остались прежни думы.
Кажду ночь, подруг покинув, из реки на брег спешила
И гуляла по обрыву, где ее назвал он милой.
Раз случилось звездной ночью: Девку с парнем увидала -
Те вдвоем пошли купаться - в парне милого узнала.
Одурманенная гневом, в лунном свете так прекрасна,
Стала Дочь Воды на берег, улыбнувшись им опасно.
И за ней - чреда русалок обезжизненно-холодных.
"Мы былое помним долго, так сочтемся же сегодня".
Поднялся лихой тут ветер, воды стали неспокойны.
Все русалки - Марры дети, им от Марры помощь в войнах.
Вдруг все стихло, стало ясно от движенья рук русалки.
Людям боязно напрасно, гнев бездумный миновал их.
Улыбнулась - легче сердцу, воздух тронула губами,
Прошептала лишь: "Прощаю" И растаяла в тумане.
Сквозь года несутся сказы, завораживая словом.
Ну а ты, девица красна, с болью жизнь прожить готова?
Исстари так повелося, сомневаться нет причины,
Что любить, прощать и верить научили нас мужчины.
