Известный труд выдающегося российского учёного Михайло Васильевича Ломоносова.
Эта книга - репринт издания 1847 года.
http://depositfiles.com/files/gnufei40b

Автор: Hartmann Schedel
Жанр: Картография
Издательство: Germany

Хартман Шедель — (13 февраля 1440 – 28 ноября 1514) — немецкий врач, гуманист и историк. Один из первых картографов начавших использовать машинную печать.

Шедель больше всего известен как создатель Нюрнбергских Хроник, уникальной работы по описанию городов и стран богатой иллюстрациями и картами. Многие города и страны на момент создания описаны были впервые.
Благодоря Иоганну Гутенбергу изобретшему книгопечатание Шедель смог создать многие сови работы.
Шедель известен также как коллекционер книг, исскуства и печатных изданий старых мастеров.

От себя замечу: если вам интересно покапаться в старинных картах, где встречаются такие название как Лукоморье ... Тартария, которые заставляют ПРОСТО задуматься ..., где видны неизвестные материки и явно различается материк на северном полюсе, как на картах турка морехода (забыл) то эта раздача для вас. В определённые моменты, при просмотре, замечается разница между картами, где одни выполненные без особого какого-либо соблюдения точностей, а другие уж ОЧЕНЬ напоминают простмотр земли в Google Eahrt ...!!!, вот уж где точно есть повод задуматься ...



http://depositfiles.com/files/37e1v7zp0

Атлас Российской Империи 1745 года. Раритетное издание. Качество текста - ниже среднего. Изображения - хорошее.
К началу 18 века возникла острая потребность в точных и полных картах губерний и уездов России. На что своевременно обратил свое внимание Петр Великий. Для достижения этой цели, он посылал обученных людей, как русских так и иностранцев, для снимания вновь открытых или мало известных частей Империи.

Год: 1895

Великим постом 1653 года патриарх Никон разослал по московским храмам свой указ («память») о введении крестного знамения тремя перстами и об отмене земных поклонов при богослужении. Инициаторами реформ, приведших к расколу Русской Церкви, были царь Алексей Михайлович и его «собинный друг» патриарх Никон. Никон желал как можно более сблизить русскую богослужебную практику с новыми обрядами христианского Востока. Патриарх мечтал о том, что после её завершения Русская Церковь будет во всем подобна Греческой, а он станет вселенским патриархом, «православным папой». Честолюбивые замыслы патриарха соответствовали политическим взглядам молодого царя, который желал восстановить великую Византийскую империю, объеденив под своим скипетром все православные народы. Однако вместо объединения единоверцев царь получил раскол в собственном народе и государстве.

Свъдънiя о казацких общинах на Дону / Сведения о казачьих общинах на Дону



Год выпуска: 1885
Автор: М.Харузин
Жанр: Историческое собрание
Издательство: Типография М.П. Щепкина (г.Москва)
Формат: PDF
Качество: Отсканированные страницы
Количество страниц: 388
Описание: В данной работе описывается жизнь Дона – работы сообща – сумы, односумы; казачий суд, наказания; круг, выбор власти; землевладение и использование угодий; семейные отношения казаков; свод обрядов, правил и норм поведения казаков Дона.
Язык: Русский (дореволюционный)

Скачать

Казачество. Мысли современниковъ о прошломъ, настоящемъ и будущемъ казачества / Казачество. Мысли современников о прошлом, настоящем и будущем казачества

Год выпуска: 1928
Автор: Казачий Союз
Жанр: Исторический, Политический
Издательство: Издательство и Книжный магазин "Поволоцкий и Ко"
Формат: PDF
Качество: Отсканированные страницы
Количество страниц: 385
Описание: Собрание высказываний на тему казачества и его истребления заметных деятелей того времени - военных и интеллигенции... как от казачества так и от России в целом.
Язык: Русский

скачать торрент

Столыпин. Очерк жизни и деятельности

од выпуска: 1912
Автор: А.И.Изгоев
Жанр: монография
Издательство: Книгоиздательство К.Ф.Некрасова
Формат: DjVu
Качество: Отсканированные страницы
Количество страниц: 136
Описание: Очерк жизни и деятельности Петра Аркадьевича Столыпина (1862—1911), выдающегося русского государственного деятеля, премьер-министра России с 1906 по 1911 годы.

скачать

я расскажу немного о книге, думаю которую надо прочесть.
всю книгу цитировать я не буду, но самое интересное что может заинтересовать вас напишу.



Безусловно, донесения и воспоминания иностран­цев о России никогда не были рассчитаны на беспри­страстного читателя. Во-первых, то были записки пу­тешественников — и этим многое сказано. Столети­ями жители Западной Европы стремились в новые земли. Ими двигали страсть к путешествиям, желание увидеть неведомые чудеса или добыть неслыханные богатства. Купцы и миссионеры, шпионы и диплома­ты доходили от Британских островов и Альпийских гор до Персии и Китая. По морям и рекам, через бо­лота, пустыни и снега, по дорогам и бездорожью они пробирались верхом или в каретах, на кораблях или на верблюдах. Любой путь был нехожен и опасен. Те путники, кому удавалось вернуться домой, охотно рассказывали о путешествиях, и нужно ли говорить, насколько они преувеличивали пережитые опаснос­ти? Почти все писали и книги. В XV-XVII веках книжные лавки европейских городов были перепол­нены путевыми записками. Немалая доля книг о пу­тешествиях была посвящена Московии, и шли они нарасхват, выходили вторыми и десятыми изданиями.
Запискам очевидцев верили, глазами первопроход­цев смотрели на Русь и те, кто ехал вслед за ними.


Барон желал писать о русских подробно и обсто­ятельно. Он понимал, что ему следовало обращаться не только к собственной памяти и к собственному сундуку с бумагами. Надо было вспомнить, что о рус­ских писали другие. Надо было найти книги других авторов, тех, кто бывал в Московии сам или был хо­рошо о ней осведомлен на основании достоверных рассказов других лиц. Надо было найти записки нем­цев, англичан, итальянцев, голландцев, — тех, кото­рые в Московии долго жили, или тех, что на корот­кое время в нее наезжали: моряков, лекарей, архи­текторов, а, главное, конечно, дипломатов. Никто лучше дипломатов не умел писать записки и книги, да и мало кто другой имел для этого свободное вре­мя. Для дипломатов же писание отчетов было важ­ной частью их работы.

Кого первого призвать на совет? Начать хотелось бы с того западного путешественника, кто первым приехал в Москву. Но имя его терялось в далекой глубине времен, и главное, начать следует не с того путника, кто был первым гостем, а с того, кто пер­вым интересно рассказал о своем путешествии.
Пусть это будет Иосафат Барбаро, подумал Барон.

Московии, и, что особенно важно, о характерах рус­ских, необычайно ярки. Это он первым поведал ев­ропейцам, что мороз в Москве настолько силен, что замерзает река! Для венецианца, проводящего время в землях, омываемых теплыми морями, это было во­истину диковинно. И это был Барбаро, кто написал:
«Великий князь московский Василий обратил москвитян к хорошей жизни, потому что издал за­прещение изготовлять брагу и мед и употреблять цветы хмеля в чем бы то ни было».
Записки Барбаро о Венеции, Танаисе, Персии, Индии, Константинополе и Турции были напечатаны еще при его жизни и переизданы позже. Эту книгу до­стать несложно, если, конечно, как следует поискать.

Примерно в одно время с Барбаро, но на несколь­ко лет позднее, при персидском дворе шаха Узун-Гас- сана появился другой знатный венецианец — Амброд­жо Контарини. Его миссия была также крайне сложна.
Он был послан своим государем через Польшу в Пер­сию для того, чтобы способствовать созданию союза Персии, России и Польши против турок. На обрат­ном пути из Персии, в 1476-1477 годах Контарини посетил Москву, где был принят сыном Василия II Темного, Иваном III.


Книга Сигизмунда Герберштейна «Известия о де­лах Московитских», ее самое первое, венское, изда­ние 1549 года тоже, конечно, была у Барона. Он знал, что Герберштейн издавал свою книгу много раз, всег­да немного по-разному, на разных языках — то по- немецки, то по-итальянски, то на латыни, но считал, что первый взгляд самый верный, и решил не пытать­ся сравнивать разные выпуски одного и того же тру­да.


С чего начинался дальний путь? Что надо было делать путнику, собираясь в дорогу, чтобы не по­пасть в многочисленные западни, которые могли ждать впереди? Не полагаясь на собственную память, Барон стал перелистывать бумаги, положенные ему на стол. В первую очередь он взял книгу одного из опытнейших путешественников Европы XVI века, Сигизмунда Герберштейна.

В книге Герберштейна о Московии можно найти подробную роспись пути его посольства с указанием точных дат. В тот раз в дороге он был ровно сто дней: из Аугсбурга выехал 27 декабря 1516 года, в Новгород Великий прибыл 4 апреля 1517-го. В дневнике Гербер- штейн скрупулезно отмечал время ночлегов, и всем бы­ло понятно, что он не преувеличил достоинства своего экипажа, а только отдал ему должное.


В Москву можно было добраться двумя способа­ми: по суше и по воде. Первый путь, целиком сухо­путный, которым чаще всего ездили иностранные путешественники, шел из Западной Европы к рус­ским напрямик — с запада на восток. Этот путь был надежен, привычен для сухопутных наций, не­быстр. В дороге подстерегали привычные опасности: разбойники и грабители, дикие звери, самыми страш­ными из которых были волки, болезни. Путешест­вующим надо было знать не просто направление, в котором им предстояло добираться до Московии. Перед тем, как отправиться в дорогу, следовало хо­тя бы примерно представлять общий, более или ме­нее точный, расчет пути.


Итинерарии — или, если сказать по-русски, до­рожники — Герберштейна были двух видов: один краткий, где указывались только названия городов, деревень, хуторов и даты пребывания в каждом мес­те. Вообще-то в дорожниках с древнеримских времен было принято указывать расстояния между двумя пунктами, но Герберштейн создал бессмертный афо­ризм о русской земле:

«Дороги в тех краях измеряются не верстами или милями, а днями пути».
Другой итинерарий Герберштейна был подроб­ный, классической формы, с подробным описанием особенностей многих отрезков дороги, с обозначе­нием расстояний.
Карта Московии Антония Дженкинсона, 1562 г.


Леса, болота, комары
Летом по Московии лучше было не ездить, осо­бенно в дожди, а весной и осенью дорога станови­лась почти непроезжей. Иосафат Барбаро, венециан­ский купец, выдававший себя за дипломата (или, как нередко приходилось слышать Барону от русских, дипломат, выдававший себя за купца: кто-де их, ве­нецианцев, разберет!), живавший при дворе великого князя московского Василия II Васильевича Темного и в середине XV века не раз путешествовавший из Ве­неции и других стран Европы в Московию и обрат­но, со знанием дела писал:
«Летом там не отваживаются ездить слишком да­леко по причине величайшей грязи и огромнейшего количества слепней, которые прилетают из много­численных и обширнейших тамошних лесов, в боль­шей части необитаемых».


Зимний путь
Итак, когда бы ни отправиться в путь, на дороге все равно будут поджидать западни. Летом в грозу удар молнии мог прервать путешествие надолго, ес­ли не навсегда; весной караван остановят разливы вод, осенью — слякоть и раскисшие дороги; зимой не каждый конь унесет седока от стаи волков, и не все­гда удастся отбиться от них факелами. Олеарий, правда, утверждал, что ему говорили, будто бы вол­ков можно напугать просто — достаточно волочить за санями на длинной веревке дубину. Барон в этом сомневался, однако считал зиму наименьшим злом, а русский мороз благом.
Зимой, когда дорога покрывалась снегом, любые возки ставились на полозья. В Баварии, Швабии, ав­стрийских землях, в Северной Европе, откуда бывали родом многие приезжавшие в Москву иностранцы, снега выпадало достаточно, и сани не были редкостью. И все же большинство путешественников XV-XVII ве­ков приезжали в Московию из стран с мягким и теп­лым климатом. Их до глубины души поражали мороз, лед, снег. Многие видели их впервые. Венецианец Иосафат Барбаро писал в середине XV века: «Мороз там настолько силен, что замерзает река!» Многие ли жители Венеции могли ему поверить?

Амброджо Контарини, который несколько меся­цев пробыл при дворе Ивана III и которому довелось уезжать из Москвы в январе 1477 года, добавлял:
«Страна эта отличается невероятными морозами, так что людям приходится по девять месяцев в году сидеть дома. Правда, зимой приходится запасать продовольствие на лето; и вот ввиду больших снегов люди делают себе сани, которые тащит одна лошадь, перевозя таким образом любые грузы. Летом же там ужасная грязь из-за таяния снегов, и к тому же край­не трудно ездить по громадным лесам, где невозмож­но проложить хорошие дороги».

Что это за «большое расстояние», уточнил дру­гой путешественник, Антоний Дженкинсон, анг­лийский дипломат и купец, побывавший в Москве в 1557-1558 годах:
«В зимнее время русские ездят на санях и в горо­де, и в деревне, так как дорога крепкая и гладкая от снега; все воды и реки замерзают, и одна лошадь, за­пряженная в сани, может провезти человека до че­тырехсот миль в три дня».
Восемьдесят лет спустя об удобствах езды в са­нях писал и Олеарий:
«Несмотря на сильные холода и обилие снега здесь хорошо путешествовать, и можно для езды пользоваться широкими русскими санями из луба или липовой коры. Некоторые из нас устраивали в санях войлочную подстилку, на которой ложились в длинных овчинных шубах, которые там можно очень дешево приобрести, а сверху покрывали сани войлочным или суконным одеялом: при такой обста­новке мы находились в тепле и даже потели и спали в то время, как нас везли крестьяне.
Для езды очень удобны русские, правда, малень­кие, но быстро бегущие лошади, которые привыкли, при одной кормежке, пробегать восемь, десять, ино­гда даже двенадцать миль. Впрочем, дороги в этих местах, как и повсеместно в России, не имеют осо­бых повышений и понижений.
Поэтому можно весьма быстро совершить про­должительную поездку, притом весьма дешево. Кре­стьянин, ездящий по найму, за два-три или, самое большее, четыре рейхсталера везет целых пятьдесят немецких миль, так я однажды за такую плату про­ехал из Ревеля в Ригу — пятьдесят миль».


Признаться, мало кому из иностранцев нравилось ездить по русской земле. Джованни Паоло Компани, иезуит, прибывший в 1581 году к Ивану IV в составе посольства Поссевино, писал:
«Вообще это неприветливая страна, во многих ме­стах она не имеет жителей, и земля там не обработа­на. К тому же вокруг простираются огромные пусты­ни и леса, не тронутые временем, с вздымающимися ввысь деревьями. Для путешествующих она особеннонеприветлива. На таком огромном пространстве зе­мель иногда нельзя найти ничего похожего на посто­ялый двор: где застала ночь, там и приходится ноче­вать, на голом неподготовленном месте. У кого какая пища есть, тот и возит ее с собой. Города встречают­ся редко, и жителей в них немного».

Щедрость и изобилие

На многое жаловались иностранцы в Москве и многим бывали недовольны. Для того, чтобы ожида­ние приема в Кремле казалось менее тягостным, хо­зяева от души кормили гостей. На недостаток про­питания жаловаться было трудно. Все говорили, что еду русские доставляли с избытком. Придирчивый Герберштейн говорил:
— Я всегда бывал сыт.
Даже желчный Мейерберг и тот признавал:
«Во все чуть не двенадцать месяцев нашего пре­бывания в Москве содержание нам было постоянно изобильное. Правда, сначала наши приставы предлага­ли выдавать нам каждый день на содержание извест­ное количество денег, по предварительному соглаше­нию, вместо съестных припасов. Но наши предшествен­ники, послы римских императоров, да и московские в Вене, до сих пор никогда не соглашались на это. И мы не хотели первые подавать предосудительный пример жадности для преемников нашей должности, да притом полагали, наверное, что нам никак не по­зволено изменять старинный обычай, до взаимного
соглашения царя с цесарем об этом предмете».

Обилие еды в Московии всегда удивляло иност­ранцев, несмотря на то, что все знали, что стоит еда у русских дешево. Еще Иосафат Барбаро в 1436 году писал:
«Изобилие хлеба и мяса можно представить себе по тому, как продают мясо: его дают не на вес, а про­сто на глаз, причем не менее четырех фунтов за один маркет. На один дукат получают семьдесят кур, а один гусь стоит три маркета».
Через сто с лишним лет после него то же самое замечал и Марко Фоскарино:
«Москвитяне живут в своих домах скорее богато, чем роскошно, так как им доставляются разные сор­та съестных припасов, какие только можно потребо­вать за низкую цену. Две курицы или утки продают­ся за какую-то мелкую серебряную монету, которая на наши деньги равняется каким-то четырем сольдо. Затем у них в изобилии имеется разных сортов мя­со; зимою мясо заколотых животных не портится в течение целого месяца».

Иосафат Барбаро в 1436 году видел в Москве: «Зимой на лед реки свозят свиней, быков и другую скотину в виде ободранных от шкур туш. Твердые, как камень, их ставят на ноги, и в таком количестве, что если кто-нибудь пожелал бы купить за один день двести туш, он вполне мог бы получить их. Если предварительно не положить их в печь, их невозмож­но разрубить, потому что они тверды, как мрамор».
Сорок лет спустя, зимой 1476-1477 года, Амбро- джо Контарини писал примерно то же: «В конце ок­тября река, протекающая через город, вся замерза­ет; на ней строят лавки для различных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ниче­го не продается. Так делается потому, что это место считается менее холодным, чем всякое другое: оно окружено городом со стороны обоих берегов и защи­щено от ветра. Ежедневно на льду реки находится гро­мадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают. К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на прода­жу в город. Так цельными тушами их время от време­ни добавляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на но­ги на льду реки. Таким образом, русские могут есть мясо более чем три месяца подряд. То же самое де­лают с рыбой, с курами и другим продовольствием».

Обыкновенный образ жизни москвитян, даже и знатных, никогда не нарушает правил умеренности. На длинный и узкий стол, покрытый скатертью из плохого льна, ставятся уксусница, перечница и со­лонка. Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножа и вил­ки не кладется никому, кроме знатных. Потом пода­ются кушанья, каждое порознь, одно за другим, и во множестве, если много гостей, блюда одинакового вида, у всех почти знатных и других людей побогаче оловянные, так же как и весь столовый прибор, и по неряшеству прислуги запачканные.
Начало обеда делает водка. Первую подачу куша­нья составляет холодная вареная говядина, приправ­ленная уксусом и сырым луком. Другие потом ку­шанья подаются либо вареные, либо жареные, либо с подливою, но ни в одном нет недостатка в больших приемах чеснока или лука, которые у москвитян самые изысканные, возбуждающие вкус средства. Тут уж на­верное нет ничего поварского, никаких изделий кух­мистерского искусства, которое изгнано из всей Мос­ковии. Со всем тем на эти кушанья они напускаются с такою жадностью, что скорее пожирают, нежели едят. Оглодавши все мясо кругом какой-нибудь кос­ти, они бросают ее оглоданную опять в то же блюдо, из которого взяли ее с мясом; туда же, потрясывая рукой, отряхают и приставшую к пальцам слюну, которая отделилась во рту от глоданья и смешалась с подливой. Напитки у них разные: вино, пиво, кото­рое пьют редко, всякие меда в более частом употреб­лении, и водка, составляющая начало и конец обеда.

Для этих напитков назначены и разные, особен­ные для каждого сосуды: братины, кубки, кружки, чаши, стопы, рюмки, чарки, стаканы, все большею ча­стью оловянные или деревянные, редко серебряные, да и те почерневшие и грязные, потому что забота, чтобы они не истерлись, не позволяет москвитянам их чистить. Когда же захотят задать пир друзьям, тогда выставляют напоказ все, что есть у них; счита­ют, что пир не пышно устроен или не искусно при­готовлен, если вместе с мясами и птицами не подано будет множества блюд с разною рыбой, за которую москвитяне, хоть и из грубой роскоши, платят доро­го. Впрочем, они не с таким тонким вкусом, чтобы бросать эту рыбу или брезгать ею, если она, по обык­новению, и испортилась.

Всегда входит в столовую и жена хозяина в самой нарядной телогрее и во всем женском убранстве в сопровож­дении двух или многих прислужниц; она подает знат­нейшему из собеседников чару водки, омочив в ней края своих губ. А пока пьет он, она поспешно уходит в свою комнату, надевает на себя другую телогрею и тотчас же приходит назад для исполнения такой же обязанности к другому собеседнику. Повторив этот обряд с каждым из прочих гостей, потом она всегда становится у передней стены: стоя там с опущенными на пол глазами и сложив по бокам свешенные вниз руки, она отдает терпеливые уста поцелуям собесед­ников, которые подходят к ней по степени своего достоинства и от которых так и разит неприятным запахом всего, что они ели и пили.Впрочем, на пиру у Нащокина не было многого из подобных вещей: жена его не выходила к нам, собеседников было мало, да и то все подчиненные его воинской власти, изъявлявшие свое уважение к нему скромным молчанием. А сам он вовсе не глу­пый подражатель наших обычаев, с дружескою лю­безностью уволил нас от способа пить и закона на­пиваться допьяна».

Многие приезжие (и прежде всего дипломаты, немало пившие по долгу службы) могли судить о напитках как большие знатоки. Венецианец Марко Фоскарино, знавший толк в винах, поскольку на Ап- пеннинском полуострове было вволю и собственно­го, и привозного вина, писал в середине XVI века:
«Не имея местных вин, московиты пьют привоз­ные; поэтому употребляют их только в праздники, на пирах и при богослужении для причастия. Высоко ценится у них мальвазия, которую они пьют вместо лекарства или из хвастовства роскошью. Удивитель­но, что напитки они получают в бочках через снега Скифии, с Крита или из Кадикса. Взбалтываемые столькими морями, они ничего не теряют ни в запа­хе, ни во вкусе, разве что делаются еще лучше. Про­стой народ употребляет особый напиток из меда и хмеля, который, простояв в сосуде долгое время, де­лается еще крепче. У них в употреблении также пи­во и напиток, приготовляемый из пшеницы, полбы или ячменя, как делают его немцы или поляки, и кто неумеренно пьет его, пьянеет как от вина. Они упо­требляют сок вишни, малины или черешни; он про­зрачный, красного цвета и превосходный на вкус; они заботливо сохраняют лед и во время жары обык­новенно кладут в этот напиток».


вот наверно най это цитате я и закончу, кому понравилось качайте тут http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=3144867

или гугл вам в помощь!

Описание:

Книга Владимира Яковлевича Проппа «Русские аграрные праздники» давно вошла в число классических работ, посвященных восточнославянским календарным ритуалам. Создав целостную научную концепцию cемантики и прагматики обрядов годового цикла, В.Я.Пропп, наряду с тем, обозначил в этой книге целый ряд культурно-исторических проблем, выходящих за узкопрофессиональные рамки и по сей день сохраняющих свою научную и идеологическую остроту.
Первое издание «Русских аграрных праздников», вышедшее в издательстве Ленинградского университета в 1963 году тиражом 1000 экземпляров, — давно уже библиографическая редкость, хотя потребность в этой книге велика как среди профессионалов — этнографов, фольклористов, культурологов, — так и среди широкого круга читателей, интересующихся русской культурой.
Настоящее, второе, издание посвящено 100-летнему юбилею Владимира Яковлевича Проппа, ученого, научное наследие которого существенно повлияло на судьбу гуманитарной науки XX столетия.
Читать далее

О публикации: воспроизведение издания 1834 года. На обложке - привычное имя Ершова, однако текст под обложкой - совсем не тот, который мы знаем с детства. Ершов основательно переработал книгу в 1856 году, готовя второе издание.

Настоящая публикация - факсимильное электронное воспроизведение книги (или статьи), изданной в 1834 году. Место издания: Санкт-Петербург. Издатель: «Х. Гинце».

Количество страниц: 124

СКАЧАТЬ

и ещё

Читать далее

Алекса́ндр Ива́нович Э́ртель (7(19).07.1855, село Ксизово Задонского уезда Воронежской губернии[1] — 7(20).02.1908, Москва) — русский писатель, шурин писателя и поэта В.В. Огаркова

Отец — Иван Людвигович Эртель. Мать — Авдотья Петровна. Дед А.И. Эpтеля, Людвиг Эртель, происходил из берлинской бюргерской семьи, юношей попал в армию Наполеона и под Смоленском был взят в плен, a затем увезен одним из русских офицеров в воронежскую деревню. Перешел в православие, женился на крепостной девушке, приписался в воронежские мещане и всю последующую жизнь прожил управляющим в господских имениях Воронежской и Тамбовской губ. Эту же должность наследовал и его отец, тоже женившийся на крепостной.


Читать далее