Помню, я умела писать.

Я вспоминаю, есть она  – оно, он – слова складывать друг к другу тесно приверженность (привычка, притяжение, способность-склонность?). А она успела убежать, будто глупая девчонка по лужам под дождем босиком, и теперь показывает мне язык из-за угла, строит рожи. Помню, я умела писать что-то.

Я подхожу к ней – к нему – единственному, упоившему до дрожи в коленях – будто сонная, будто иная; пальцы медленно в него вязкого мутно-прозрачного опускаю – погружаю – опускаю – перебираю. И вроде то должно было быть наслажденьем, но мы забыли сие осознать. А он вновь она, и она уже не та, да и я совсем другая. Помню, я умела писать, да не помню что…

Но при таких отношениях одна из сторон должна быть молотом, другая наковальней. Я хочу быть наковальней. Я не смогу быть счастлив, взирая на ту, которую люблю, сверху вниз. Я хочу любить женщину, которую смогу боготворить…

[Л. фон Захер-Мазох “Венера в мехах”]

Тонкие струи холодного воздуха вливаются прозрачно-синим в подсознание – зима прокралась нежно-тихо по мягкому снегу в наши души. Тонкие нити серебряных паутинок сходятся в твоих руках – тонкие нити высоко-острой власти надо мною.

От кончиков пальцев, от кожи губ, от темных углублений, от границы сознания – к твоему Эго, твоей жадной страсти. Тысячами острых иголочек – тонко-остро по коже и вглубь; тысячами густых капель стекать вниз – я становлюсь частью тебя.

Движения резкие, четкие в сине-шелковых сумерках; движения жесткие, ровные в холоде разума. Резкий будто кинжал в сознании страх разрывает на части от тонких струй воздуха по нежной коже; быстрой стрелой он врезается в запястья – отпечаток веревки остается на них. Неистовый, будто ветер в бурю, он охватывает само существо мое, смешиваясь багровыми волнами с болью капель крови…

…Капель крови на синем в сумерках неба снегу, что тянутся тонкой тропою моего сущего в тебе.

[I wish I knew about sub drop beforehand...]

[А по утру они проснулись…]

Сабдроп - это возникающее у боттома сразу после сессии преходящее состояние физической изможденности и плохое самочувствие, а также состояние нравственной подавленности, депрессии, тоски, тревоги, нервного срыва, иными словами, глубокого психологического дискомфорта, - сразу или через некоторое время после сессии.

Представьте себе, что вы не знаете, что такое похмелье. И вот вы просыпаетесь утром после обильных возлияний. Голова разламывается, в желудке поселилась огромная мерзкая жаба, в рот опустошили кошачий гигиенический лоток, на лбу капли холодного липкого пота: и на этом фоне вы еще и не понимаете, что с вами. Может, вы умираете? Может, вас отравили недруги? Вы не знаете, что к вечеру вас всяко отпустит. Вы не знаете, что вам полегчает от пива (ста грамм, кефира, чая, кофе, воды, сока, рассола, алка-зельцера, хаша, прогула работы с возвратом в постель, глюкозы с аскорбинкой внутривенно, промывания желудка). Вы не знаете, что вам сегодня так плохо именно потому, что вчера было так хорошо.

----------------------------------------------------

Описание реального представляется вымученным, пожухлым, словно лист кочана капусты, оставленного на поле; реальное становится нереально мерзким, с желанием это-не-со-мной, как только начинаешь находить ему подходящие слова, втискивать в узкие колодки чужих представлений. Широта моей души начинает гнить и плохо пахнуть, когда к ней начинают применять понятия, что выдумали задолго до них.

Ощущение твоего тепла за столь долгие дни не-вместе стало для меня недосягаемо-неземным, не-для-меня. Внутри меня образовалась пустота, и ее пришлось заполнить горячечным бредом.

Описание реального становится нереальным, а посему нужно выдумывать. Выдумывать себе новые, полные густого смысла души, свободные от проблем мелочности и повседневного разбиения головы об стены чужих комнат. Нам откроются веяния новых темно-зеленых лент в грязных гостиных старых домов; ленты одиночества и тупой безысходной тоски станут стискивать нам горло – да, именно так мы назовем свою слабость, слабость человека перед обстоятельствами, придуманными долгом и обязательствами. Мы назовем примитивное красиво – никто не узнает, всем все равно – и примитивное красиво же совершим. В порыве душевном к красоте мы забудем, что мы все еще люди; мы станем густым черным облаком, сгустком темно-зеленого отсвета в комнате выдуманного дома карточных игр.

Нам будет плохо, нам будет очень плохо, но мы заставим страдать себя красиво.

“Я знаю, нет, чувствую, что она сидит на пустой лавке в пустом холодном относительно улицы пространстве перед гардеробом, где так любят ездить тележки за азотом. С пол-литровой бутылкой лимонного Shwaps’а в руках. Она допивает последние капли кисло-горькой жидкости, смотря полупустым взглядом в число 1090 на стене; методично засовывает в горлышко бутылки использованную влажную салфетку, закручивает крышку…”

Если желания не исполнять в короткий срок, они могут возыметь над человеком огромную власть. Мне нужны лишь несколько часов разговора; не получив их в короткой срок, завтра мне жизненно на уровне воздуха необходимо будет большее. И я не знаю, что этим может стать.

- Странно, но ты одета так же.

- Чтобы ты меня узнал. У меня память на лица плохая, а способность приписывать свое другим отличная…

Повторный взгляд на вещи помогает дать им наиболее верную оценку. Он несколько занижает поспешность взгляда первого; чуть улучшает мнение, сложившееся в поспешной попытке впечатление первое занизить за его уж чересчур сильным влиянием на сознание. Взгляд первый должен быть быстрым, выхватывающим лишь суть. Взгляд второй должен последовать за первым через определенное недолгое время, дабы подсознание успело обработать полученную информацию, но не успело бы еще включиться в работу воображение – извечный спутник особ впечатлительных. И здесь взгляд повторный является определяющим, ибо несет после себя совместную работу разума и фактов.

...Лишь несколько часов разговора. За прогулкой. Чтобы развеять иллюзии, осознать недальноидущесть планов.

Порой ты понимаешь меня с полуслова и всю, порой – не можешь постигнуть и капли моего сознания. И ты понимаешь меня в том, и я спокойна, но иногда мне жаль, что ты понял все и до конца. Что ты увидел как на ладони всю мелочность и непробиваемую глупость меня той. Необъяснимая же словами сложность остается за кадром восприятия.

О том непонимании…

Все предельно просто, но при том, до несуразности не как у всех. Я не ревную тебя к Ней (какое избито-громкое слово – ревную!). (Ну вот, я снова пишу ее с большой буквы, придавая ей тем самым незаслуженную высоту; незаслуженную в моих глазах, но появившеюся через призму твоего восприятия.) Не к Ней, и ни к кому Ей подобному. Госпожа Р., равно как и госпожа М. и иже с ними далее по списку, волнует состояние моего пульса по причинам характера интровертного, т.е. стремления к власти как таковой, т.е. никакого отношения к отношениям межличностным не имеющим. И моего внимания, если вспомнить детально, данные создания удостоились лишь по причине заинтересованности в их связи с чем-то, мне несомненно дорогим. И неудостаивание их вниманием было, по сути, правильным, ибо, проще говоря, не интересны. А посему мне странно и, как то ни странно, неприятно слышать об их упоминании столь непозволительно для них частым. Частота, с которой мне стоит вспоминать их благодаря Вашим воспоминаниям, конечно, была установлена мною интуитивно; но как было выяснено ранее, интуитивный способ познания мне особенно дорог.

К вопросам о триаде железа…

Меня не раздевали по кобальту и никелю; моя одежда не удостаивалась звания химических элементов; мое нижнее белье не выступало в роли комплексов трехвалентного железа в силу его схожести с раствором красной кровяной соли. Со мной никто не пытался зубрить расцветки от яблочно-зеленой, цвета закатного неба над юго-восточной Германией, через персиково-синие переходы симпатических чернил к  космическим оттенкам розовых кристаллов из полиэтиленовой баночки, что справа от окошка лаборантов на средней полке. Зубрить до половины двенадцатого с желанным продолжением и руками на коленках, а глазами в вырезах декольте.

Да, мне не достало в детстве детских же игр. Я не наигралась в пустые детские забавы, но начиталась слишком взрослых книг. У ребенка должно быть детство. У меня его не было. И сейчас я с удвоенной силой навертываю упущенное…

И раздевать я буду тебя уже по всей таблице Менделеева. И цвета поплывшего перед твоими глазами мира будут от черного до черного через всю радугу и все интенсивности. И руками на коленках ты уже не сумеешь отделаться – не сможешь, не выдержишь. И просто выреза тебе уже просто не хватит. И ночи одной не хватит, как не хватает студенту перед экзаменом еще одного часа. И целого мира мало, не говоря уже о таблицах Менделеева и триадах железа, как частностях.

Да мне просто нечем крыть Ваши, Сударь, выпады о бессонных комплексах кобальта и переходах никеля с коэффициентом 3,7. Мне просто, знаете ли, несколько обидно и чуточку завидно, что в моей жизни так и не было триады железа…

Dimmu Borgir: Puritanical Euphoric Misantropia

Различие в способах восприятия и постижения мира тихо работают в стороне наших метаний и потихоньку точат наши силы. Различие в скоростях и способах продвижения в мире самопознания заставляют ветер налетать на препятствия, а землю разносит ураганом стремлений.

Самый действенный способ обезоружить противника чести – предложить ему мир.

Я устала искать в себе противоречия и объяснять тебе необходимость невозможности их сосуществования во мне.

Можешь ли ты, неумеющий постичь Ненависть, понять всю глубину моего отчаяния? Ты, кто столь часто убеждал меня в своей с нею несвязанности, просишь меня перестать ненавидеть, ибо не видишь к тому повода? Просишь перестать ненавидеть самое себя за стремление к чести и гордости там, где их не было от момента сотворения мира? Ибо более здесь и толики ненависти ничто не достойно!

Понять, проникнуть в глубь терзания, когда багровые замки рассыпаются под напором легкого ветра. Крепости и бастионы, выстроенные против грозного и гордого противника, чья кровь достойна обагрить меч, рушатся от бесчестной уловки знавшего о битве. И ты просишь не корить себя за то, что за багровым покровом тумана не различила пренебрежение к чести и легкую улыбку безразличия?

“И если выпадет биться с человеком без чести, я не поведу себя так, словно передо мною – благороднейший из героев…”(с)

Стать былому противнику другом, дабы потом либо победить, либо погибнуть в своей ошибке неправильного расчета. Но ведь он вновь уйдет, ибо видит происходящее как мелкую, ему несвойственную обиду, что пройдет в короткий срок. И гибель, гибель неминуема, ибо победа не будет воспринята как поражение: что ему конфликт души одного данного субъекта супротив мира, его окружающего…

Если б ангелы твои оставили меня!..(c)

Черные тени зависти выползают из пыльных углов. Мрачные, бестелесные, они заполняют легкие, стягивают горло, иссушают глаза. Лишь придушенный крик разрезает угрюмую тишину.

Она застала меня врасплох, когда чувства души не были еще одеты в доспехи повседневности. Она застала меня врасплох уже который раз к ряду. Она застала меня врасплох Ею. Цепочка понятий выстраивается в сознании слишком быстро, чтобы понять, где же ее начало. Ревность – зависть, зависть – ревность – властность – бессилие – злость.

Нет той зависти, что не заставила бы сильного человека действовать. Кулаки сжимаются, впиваясь ногтями в кожу, зубы со скрежетом стискиваются, и я уже в потоке сознания.

Я не могу дать тебе то, что раздавала людям она, хоть и брала себе она больше. Тебе это более не нужно, но я не верю; знаю, но не чувствую. Тебе это более ни к чему, но мне оно нужно. Нужно, чтобы быть тебе не другой, но более, чем она. Быть ею и еще больше. И я начинаю лепить из себя Ангела.

- Зачем тебе это?..

- Широта души… вкупе с интровертной жаждой власти.

- Даже в своем до какого-то момента безотчетном и всегда жертвенном желании стать ему его Ангелом проявляется весь твой Демон…

Я ненавижу ее. Я ненавижу ее походку, ее свитера, очки и голос. Я ненавижу ее быть может тонкие пальцы. Я ненавижу свое бессилие перед нею; и я ненавижу ее в себе. И я отдаю себе в том ясный отчет. Но глядя в зеркало и замечая совсем не наигранное сходство, я вижу всю тщетность усилий и не нахожу пути далее. Я ненавижу ее в себе. Опускаются руки… Я не она. Но кто я, если я уже не могу быть собою?..

--------------------------------------------------------

Я стою посреди темной комнаты. Под ногтями нестерпимо болит кожа, но я этого не чувствую.

Ты делаешь из меня Ангела. Я делаю его из себя сама под твоим чутким руководством и моим страстным желанием быть тебе всем. Но я не умею быть Ангелом, и потому подобие становится уж слишком жалким. И этой бледной копией я не хочу быть, видя всю тусклость даже оригинала, предпочитая разбить зеркало, дающее отражение.

[Ощущая катастрофическую недостачу человека. Когда слезы подступают к горлу и душат от невозможности быть рядом. И завтра все будет по-прежнему…

Просто и тихо грустить]

Белая гвардия, белый снег, белая музыка революции               

Белая женщина, нервный смех, белого платья слегка коснуться.

Белой рукой распахнуть окно, белого света в нем не видя,

Белое выпить до дна вино, в красную улицу в белом выйти...

Когда ты вернешься, все будет иначе, и нам бы узнать друг друга.

Когда ты вернешься, а я не жена, и даже не подруга.

Когда ты вернешься, ко мне так безумно тебя любившей в прошлом.

Когда ты вернешься, увидишь, что жребий давно и не нами брошен ...

Сизые сумерки прошлых лет робко крадутся по переулкам.

В этом окне еле брезжит свет. Ноты истрепаны, звуки гулки.

Тонкие пальцы срывают аккорд. Нам не простят неразумного жара.

Бьются в решетку стальных ворот пять океанов земного шара.

Красный трамвай простучал в ночи, красный закат догорел в бокале.

Красные, красные кумачи с красных деревьев на землю упали.

Я не ждала тебя в октябре. Виделись сны, я листала сонник.

Красные лошади на заре бились копытами о подоконник...

Когда ты вернешься, вернешься в наш город обетованный

Когда ты вернешься, такой невозможный и такой желанный...

Когда ты вернешься, ко мне так безумно тебя любившей в прошлом.

Когда ты вернешься, увидишь, что жребий давно и не нами брошен ...

-----------------------------------------------------

Еще одним следствием абстрагирующей установки сознания, знаменательность которого мы усмотрим из дальнейшего хода наших исследований, является то, что бессознательное развивает в таких случаях компенсирующую установку. Чем более сознательная абстракция ограничивает отношение к объекту (оттого, что создается слишком много "опытов" и "законов" ), тем сильнее становится в бессознательном потребность объекта, которая, доходя наконец до сознания, обнаруживается в форме принудительной чувственной связанности с объектом. При этом чувственное отношение к объекту замещает собою чувствующее отношение, которое либо отсутствует, либо подавлено абстрагированием. [К.Г.Юнг]

-----------------------------------------------------

Привычка чувствовать изо дня в день один и тот же приятный запах? Привычка ощущать всегда под рукой теплый бархат кожи? Привычка осознавать свою необходимость в мире, где ты никому не нужен? Привычка любить и быть любимой? Возможно… Но без этой привычки я более не я…

Нервно. Нервно, одиноко и пусто, да так, что слышны лишь гулкие нервные импульсы.

…И стоя на вершине покоренной тобою горы, ты окинешь взором пространство у твоих ног и скажешь: “Все это мое!..”

Представим себе несложную физическую модель. Один заряд с высоким модулем окружен несколькими противоположными, но модуля меньшего. И вот этот заряд начинает отдаляться от своего привычного окружения. При этом возникает с его стороны огромная сила, воздействующая на заряды поменьше и изменяющая их поле.

Вот именно, заметно изменяющая их поле…

От меня все убежали и скучковались в стороне.

[Во мне стало проявляться его экстравертное. Я стала говорить о себе, а главное писать, преимущественно в первом лице. Сложное взаимодействие функций… Есть надежда и твердая уверенность, что интровертный стержень остался, размягчилась лишь его поверхность дабы приобресть качественно новое.]

Это похоже на детей в песочнице: у тебя есть красивая лопатка – я с тобой дружу; ты разрушил мой куличик – я с тобой более не дружу. Только песочница переросла свои границы и вылилась в их жизнь, а куличики стали эмоциями и чувствами. “У тебя это есть, а у нас нет и не будет. Поэтому мы с тобой более не дружим.” Все подчеркнуто вежливо предпочитают о данном факте умалчивать, а сами таят обиду “Ну почему же мне не свезло?!”. И на почве всеобъемлющей общей тоски и упадничества они собираются вместе и компенсируют известнейшим всем во всем мире способом “Зато я буду умной!”

Эта глупая детскость “а мы уже решили - ты сидишь одна” так… просто анализируема. Это так именно по-детски и именно глупо. В детях есть много хорошего, что стоит оставить в себе от юного возраста, как то непосредственность, умение радоваться всему. Но эта глупость и “я теперь дружу с ним, потому что у него конфет больше”… А как это все легко угадываемо в обиженно-грустных взглядах, в шепоте и пустых заинтересованных глазах! О, милые мои, вы бы хоть не столь явно проявляли эту свою глупость ненаигранную! Это до безумия смешно! Я чувствую себя волком среди маленьких ягнят, пытающихся притвориться охотниками!

Вот таким вот образом познается собственное окружение…

------------------------------------------------------

А модель связанных осцилляторов с колебаниями во второй высокочастотной моде себя изжила, превратившись в модель из курса магнетизма – магнит и кусочек металла.

------------------------------------------------------

А состояние и вправду удивительное. Ощущение приоткрывшейся неведомой ранее маленькой двери, из которой льется до боли знакомая музыка. Но припомнить ее ты не в силах. Состояние широко распахнутых глаз и расширенных зрачков; розового мрамора и изумрудной обивки кресел; абсолютного непонимания и ощущения связи со всем миром. Так невольно упустишь из поля зрения все прочее, ибо прочее – суета…

"Kenne ich Dich?"

Und schon war ich verloren,

Die Musik schwieg plotzlich still;

Auch grosse Liebe fangt

Mit kleinen Schritten an.

Vielleicht finden irgenwann,

Wenn's der Lauf der Dinge will,

Diesse Lieder ihren Weg

In Deine Ohren.

[Samsas Traum]