о жизни

" ...Я сказала: "Не думаю, что вам доставляет удовольствие быть режиссером -
вам слишком сильно хочется, чтобы вас любили."
"Любовь, - говорит он, удивившись так, как будто это слово придумано мной только что. - Нет, это не имеет ничего общего с любовью". Потому что, как я понимаю позже, любовь занимает особое место в его сознании. Он употребил это слово только дважды.
Говоря о своей спутнице, Римме. И о своей матери.

Счастливое время кажется таковым в сравнении с худшими временами. "Его раннее детство, - говорит он, - было хорошим временем; хотя семья была бедной, а дом в Эктоне маленьким и тесным для шести человек, его родители жили счастливо. Было что-то вроде конфликта культур (его мать - методистка из Уэльса, а отец - ирландский католик) и некоторое количество драк и слез за дверями. Но он никогда не сомневался, что его любят. Это было ему совершенно ясно.

Слушая людей, иногда трудно не изменять произнесенные ими слова. Я думала, что он сказал: "Каждый из нас - это сумма удач, которые у него были". Но что-то в интонации его фразы предупредило меня об ошибке, и когда я попросила его повторить, я услышала, что он говорит lack, а не luck. "Мы те, кто мы есть. Сумма того, чего нам недостает". Его главная потеря - и не только Рикмана, но и его двух братьев, сестры и, конечно, его обожаемой матери - смерть отца от рака легких, когда Алану было восемь лет, а остальным детям девять, семь и пять.

Со смертью его отца все изменилось. "Что вы хотите от меня услышать? Да, я помню о нем что-то, но это воспоминания восьмилетнего мальчика. Да, его смерть была большим потрясением для четырех детей младше десяти лет". Я спрашиваю его, чувствует ли он отсутствие отца в своей жизни. "Нет, -
говорит он, делая это слово больше вопросом, чем ответом, - это невозможно почувствовать".
"Невозможно, - объясняет он, - потому что человек должен жить своей жизнью".

"Временами прошлое появляется передо мной, как моментальная фотография,
застывший момент жизни. Маленький мальчик в классе. Директор проходит
через комнату, становясь перед учениками, тихо разговаривает с учителем,
потом оба поворачиваются и смотрят на мальчика. И я знаю, что они собираются сказать. Они собираются сказать, чтобы я шел домой, где мне сообщат, что мой отец умер".

Наверное, каждому из нас приходилось оправляться после беды. Это похоже на кратер в памяти, и вы живете, пытаясь не заснуть на краю. Его мать так никогда и не ушла с берега кратера. Она снова вышла замуж, ненадолго, на три года. "Все, что можно об этом сказать - не сработало. В ее жизни была одна любовь". Мать стала оберегать своих детей отчаянно, "как тигрица". "Она обращалась с нами ровно, - говорит он. - У нее не было любимчиков".А потом случилось это. Он получал образование в школе Latymer Upper в Хаммершмите.

"Другой мир, с другими ролями, отличающимися от тех, на которых я вырос". Он хорошо учился, был лучшим учеником. Он обнаружил, что холодная беспристрастность, как называемый "дух настоящей Англии", больше соответствует его темпераменту, чем кельтская эмоциональность. "Латимер был как холодный порыв ветра, освещающий голову". И неожиданно он почувствовал себя выдернутым из своего окружения. "Хочется убежать, ты понимаешь, что время пришло. Ты принадлежишь к среднему классу и ни шагу в сторону. Ты чувствуешь себя виноватым, но хочешь улизнуть. И тогда к тебе приходят первые успехи..."

На самом деле, сначала он выбрал не театр. После школы поступил в колледж
искусств. Хотел быть дизайнером, и с группой друзей создал студию в Сохо.
"Это было грандиозное время, хотя мы не зарабатывали много денег". Потом, в 24 года, он огляделся вокруг себя с мыслями: "И это вся моя жизнь?", решительно отбросил начатое и сдал экзамены в Королевскую Академию Драматического Искусства.

"Оглядываясь назад, - говорит он, - я понимаю, что театр, игра, всегда были моим миром. Это даже не было сознательным решением, а просто поиском места, где я мог бы работать на всю катушку. Это было открытием самого себя. Может быть, поэтому мне понадобилось некоторое время, чтобы решиться". И хотя он не говорит этого, игра должна была показать ему дорогу назад к его корням. Говорят, что поначалу на сцене он был скованным, неловким, неуверенным в себе. Если игра на сцене - это искусство раскрыть себя публике, для Рикмана, с его манией самоконтроля, - спросите саму Джульетт Стевенсон", - театр был единственным местом, где он мог освободиться от этого контроля без ущерба для себя.

"В моей семье никогда не было соперничества или ревности к успехам, -
говорит он. - Наоборот. С их стороны я чувствовал гордость за меня. А я гордился ими". Особенно его поддерживала мать. "Она сама была очень талантлива. Могла бы стать певицей - в другом мире и с другой матерью".

Рикман подчеркивает, что одного таланта недостаточно. Не говоря уже о преданности делу, необходимы условия при которых талант может раскрыться. Его мать дала ему нечто редкое в отношениях между родителями и детьми -
благородство. Представляющая собой талант, которому не суждено было развиться, она не завидовала сыну. В подарок на ее 80-ти летие он пригласил ее а "Призрак Оперы" - то, что она хотела, мюзикл. Потом был большой прием, на который она вышла, "как будто была звездой. Я никогда не видел, чтобы кто-то так входил в комнату". Она умерла в прошлом году. В то время, когда он работал над "Зимним гостем". Он говорит, что его работа -это его биография.

"Если люди хотят знать, кто я, пусть посмотрят мои работы, там есть все". Было время, когда он открыто интересовался политикой, поддерживал лейбористов. Сейчас этот интерес уменьшился. "Я обнаружил, что все меньше и меньше увлечен общественным устройством - я достаточно много видел его в действии".