Но - вот бы я все-таки умела!..
Умела рисовать.

Если вспоминать построчно Ивана Карамазова, выходит, что не у одной меня сознание и под- умеют больше, чем глаза, руки, уши, голос и сердце.
Умей я рисовать, я бы наверняка выжимала тело и душу в поисках сюжета. Краски. Пятна на вечернем небе.
В моем теперешнем воплощении убиваюсь за другое.
А сюжеты приходят сами.
Не все из них заслуживают упоминания, ограничусь двумя.
Нарисую.

Первая страница.

Есть такие понятия, невозможные друг без другу, тянущие за собой одно другое. Брат-сестра. Мать-ребенок.
Свет-тень.
Да-да, тень, неявно, исподволь, прибита гвоздями ассоциаций к солнцу. Кажется, она приходит еще до того, как появляется подрумяненный небесный блин.

Солнечный день, настолько солнечный, что любая тень кажется гуще ваксы.
Лужайка с ежиком всклоченной травы - должно быть, после короткого, но эмоционального дождя ее еще не успел привести в сухой, официально-деловой вид жесткий, причесывающий всех под одни грабли менеджер придворового хозяйства.
Над лужайкой - пятна радуги в дышащем, влажном воздухе.
На лужайке - двое.
Одна - девушка, улыбающаяся, счастливая днем и погодой и своим внутренним настроением. Молодая. Ясная. Ждущая чего-то хорошего толи от дня, толи, непонятно почему, от окружающих. А скорее от себя.
Ее глаза закрывают руки человека, подошедшего сзади.
Девушка доверчиво понимает этот жест как игру.
А зря.
Потому что вместо человека за ней стоит тень.
Черная.
На первый взгляд.
Сотканная из тех же радужных созветий, только намешанный друг на друга, смешением своим создающих цвет ночи на взгляд второй, более придирчиво-глубокий.
Эта тень - не ее тень.
Эта тень ждет ответа, ждет, чтобы девушка угадала, кто стоит у нее за спиной. Кто закрыл ей глаза.
Что-то будет?
Девушка не знает этого человека, не угадает имени и, побледнев, перестанет улыбаться, когда обернется, когда тень уберет руки.
Или, когда она назовет имя, он обретет цвет.

Вторая страница.

Закат, бледный, холодный закат поздней осени.
Справа - частичка равнины. Серо-зеленой, твердой на взгляд.
Слева - падающие в равнинну горы. Две. Одна крупная. Другая - слабая, недокормленная. Обе горы бледно-фиолетового цвета, который местами темнеет, местами светлеет, отмечая складки и неровности кожи гор, и переходит в иссиня-белый на самой маковке горы.
Первая гора - эпицентр картины, кульминация схваченного действа. За ней, с того же боку, с которого находится вторая гора, срывается вниз солнце, цепляясь за плечи первой, неловкой махины дрожащими руками-лучами. Сама гора того же бледного цвета.
Она вскрыта. Вспорота некрупным округлым ножом, такими намазывают масло на хлеб. И как мягкое, теплое масло слоистой гармошкой отделяется от куска, так и верхний слой горы - внешний - поднимается, открывая цветущие в ее плоти камни, яркие, спелые самоцветы, мелко-синие по краям, ближе к коже горы, проходящие весь спектор до красного и из красного создающие рисунок огня, каменного огня.
А верхний слой, толстый, темно-бурый, вскинутый кверху, уходит в самое небо и в небе становится черыными облаками.