Ветром, не знающим преград
легенды мира носящим
нашептывающим их по утрам
днем порывистым
вечером смущающим
и манящим
ночью тихим.
таким тихим,
что до горячего холода обжигает
до морозного стука зубов
пальцев дрожи
пляски такой же
самой. с собой
тряски снов
как ветви осины на ветру все том же
о том же
лицо обожженное ласками
губы поцелуями обветренные
от-ветренные
раз-ветренные...
порывами
из ветреной меня
делающим
такую нежную

Всегда жаль выбрасывать завядшие цветы. Потому что красиво. Было
Как с любовью, в принципе. Всегда жаль...
А все ж таки, нужно позволить умереть тому, что должно умереть

Капает, капает, капает дождь
Где-то по улице зонт ты несешь
Чертит на лужах разводы, круги
Очень похожи ваши шаги

Брызгами, брызгами, брызгами слез
Дождь вырывается из-под колес
И за потоками каждой струи
Видятся мне движенья твои

Слушаю, слушаю, слушаю стук
Каплями бьется в сердце испуг
Кто же придумал, ну, кто и когда
То, что вода – это только вода?

Никогда не ходила к гадалкам не глядела в хрустальность шаров не просила раскладывать карты на трефово-бубновых вальтов все смеялась – доверчивы люди доверяют гадателям зря все былое – прошло, все что будет – то будет и предсказывать сроки нельзя нынче ночью в любовную пляску я вплела свои обе руки на, смотри, погадай мне на счастье погадай на любовь, не молчи

Мне кажется, свидания, правильнее всего назначать на мостах. И там, под неспешный плеск воды на раз-два-три гадать о правильности встреч. Ну и, кроме всего – это символично. Мосты соединяют, мосты разъединяют, мосты дают право. На мостах может произойти что угодно. Волшебство и трагедия. Странное стечение обстоятельств и неслучайная закономерность. На мосту можно выветриться до пустоты или до полноты, отпуская мысли, какие в воду, какие в небо (а небо, непременно тогда должно быть серым, низким, тускло мерцающим линейками пробелов), а вода рябит, рябит. Рябит и рябит, до рези в глазах. А ты ждешь и ждешь. Застывшим памятником на парапете. Еще одной скульптурой, так и не созданной архитектором
Каменные парапеты лучше железных, кстати. Камень широкий, гладкий. С большими пыльными шарами. И рядом поменьше. Штуки четыре. Таких же гладких. И пыльных.
А если исхитриться, можно увидеть, как камни плывут по воде...

 

- Зачем ты идешь на крышу? – сказала она мне.
- Собирать ромашки, - не сморгнув, отвечаю
Смотрит. Как она осуждающе смотрит. Делаю вид, что увлечен собственными ботинками. Руки прячу за спиной. Обе. Она так долго смотрит, что за все это время мне тайком удается отодрать заусенец. Целый заусенец! С указательного пальца. А это, скажу я вам, не так-то и просто
- Ннну, - говорит она и наклоняет голову
- Аа, - говорю я и поднимаю голову
- Так зачем ты  идешь на крышу?
Не могу же я cказать ей опять, что иду собирать ромашки?!
…
Поворачиваю голову, и оказываюсь в темноте, недоступной ни фонарям, ни окнам. Отсюда слышно как звезды пересвистываются друг с другом. Они умеют так нежно насвистывать. Очевидно, они делают это падая
В падении, и в самом деле, есть нечто завораживающее... Особенно, если падать достаточно долго

Разойдемся остановкой, магазином, клубом, креслом
в поезде и самолете
полминутою, секундой, на асфальте легким следом,
шарфиком твоим в полете
серым вытоптанным снегом, елкой снежной на опушке
плюшевой моей игрушкой
Разойдемся неслучайно, а вполне закономерно
черным чаем, как изменой
ожиданий легким пленом

Прочитала у писательниц яли, vickie-vick, nightwood о море... Тоже впала в ощущения...

Небо качается, смешивается с землей, листвой, окнами дома напротив. Оно в окнах. Оно стучит прибоем в окна. Накатывает волнами и проникает внутрь. Замирает в сердце
Не помню когда в последний раз делала это… я качаюсь и качаюсь… качаюсь и качаюсь… и внутри меня становится тихо и пусто, спокойно и легко... волнами вымывает из меня тревогу и печаль.
Сине-бело, бело-сине… в окнах лучше...

кажется я нашла преотличный антедепрессант

... а вы помните, когда в последний раз качались на качелях?

Запрозрачнело все вокруг
как-то вдруг и сразу охрупнув  
заметелило мой испуг
перестрочьями черных букв

Достучаться кнопками до далека 
отчеканив любовную пляску
полететь на свет маяка
не зная еще как опасно...

Падающие окна
падающие с крыш окна
летящие в небо
и лужами, бьющиеся об асфальт

захотелось немного воли
полететь на крыльях воли
крылья птицам, лечу на качелях
прямо в небо, и сразу же об асфальт

падающая в небо воля
падающая с неба воля
осколками стекол, брызжущая из луж

Последние десять минут
Отмеряны все отрезки
Скрывая дрожь губ
Стараешься говорить резко

Не могу молчать. А говорить – заплакать
Хочется взять тебя за руки
И качать-качать-качать
Ну и тихонечко, все-таки плакать

Хочется припоминать
Каждой минуте, давая имя
И совсем не здесь и сейчас стоять
А там, где время и сроки – другие

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
По щеке прощекочет слеза
Стекло. вагон.
Мои глаза глядят в мои глаза

Как непохоже иногда похожее.
Вот, казалось бы, одуванчик. Тот, что прожил жизнь, постарел. Голова седая. На ветру он ей медленно очень, по-стариковски как будто совсем качает, но все равно пушинки-то облетают, облетают... И летят, невесомы почти. Улетают. Я их ловлю иногда руками и разглядываю осторожно. Как бабочек. Ведь и у тех и у этих крылья. А где крылья, там всегда – больнее. Или вот, тополя теребят куделю. Белый пух вычесывают часами. Он такой же бесцеремонный, как и их тополиная горечь, если вдруг к стволу шершавому прикоснуться, тут же горчить начинают губы. Но губам эта горечь – вкусно. А вот пух, мне вот он, если честно, не очень. Но, наверное, кто-то любит... Где-то я все же не прав… А, да! Красиво он кружит по тротуару. Это да, вот это - не отрицаю.
Или вот, наконец, снегопад, он ведь тоже пух, только летит не снизу.
Видели, как он кружит в оранжевых кольцах фонарного света? Нет? Так я расскажу. Он прыгает в небе вверх, хотя падать на землю должен, он толкается, он смеется, он то скачет, а то вприпрыжку, ни с того ни с сего пускается боком, он щекочет друг друга, и меня, если вдруг дотянется мне до носа, он корябает щеку кошачьими жестко-колкими усами, и все норовит холодным чем-то осесть на ухе. А когда безобразия эти ему надоедают, он степенные хороводы водить умеет. Отвлекает... А еще он любит заглядывать в окна. Он такой любопытный, что его не отлепишь, бывает, от какого-нибудь окошка, если он увидал там что-то, ну, например, чью-то домашнюю кошку. А еще он любит пугать прохожих... Что еще? Ну, не знаю... Не знаю... Может все оттого, что просто снег мне кажется на любовь похожим...