О чём ты плачешь, саксофон?

В тишине одиноко поёт саксофон
И ласкает мелодией нежной в ночи,
Отчего - то стихи знаменитой Сафо
Наполняют собою звучащий мотив.
Каждый раз вспоминаю родное лицо
Под грустящий, волнующий слух ми-бемоль,
Лёгким шлейфом сжимаются грёзы в кольцо,
Постепенно уходит сердечная боль.
Саксофон теноровый тихо звучит,
Будоражит мелодией нежной Сен - Санс,
Пробегая по струнам уставшей души,
Накрывая теплом её трепетный стан.
Так о чём ты поёшь вдалеке, саксофон,
Унося своей музыкой в синюю даль,
Погружая, как в дымку, в неведомый сон
С терпким привкусом счастья, как горький миндаль?



 

На флейте нежных чувств…

Сыграю я любовь, которой нет милее,
На флейте нежных чувств, подаренных тобой.
Мы будем танцевать на парковой аллее.
Подхватят этот вальс валторна и гобой.
Чуть слышно в унисон им подыграет ветер,
Мечтательно шурша серёжками берёз,
Напоминая о невероятном лете,
О вечере вдвоём, и ночи полной звёзд.
Мы будем танцевать до головокруженья,
Мелодия любви заполнит всё вокруг.
Аллея. Летний парк. Наш вальс-воображенье.
Валторна и гобой… Сердец синхронный стук

Натали Гаванская   
                  
                Саксофон

В особняке блаженствует восторг!
Ведь саксофон играет свои блюзы,
И перышком летящий чародей,
Как ангел, охраняет, наши души.
А пыль веков рассыпалась в лучах,
В лучах свечей и блеске дивных залов,
Ведь саксофон играет неспеша,
Окутав сердце, бархатным запалом.
(Амалия Фархадова)

Одинокий саксофон…

Играет одинокий саксофон,
Волною музыки волшебной,
И бархатистый его баритон,
Потоком взвился во вселенной…
Играет одинокий саксофон,
Слезою выворачивая души ,
Такой тоскою полон он,
Что невозможно его слушать….
Играет одинокий саксофон,
А сердце ноет ,так надрывно,
И звездами переливаясь в тон,
Поет и стонет беспрерывно……

Гершман Лен

https://youtu.be/2czDk8Ib2sE

Российская полиция провела обыски в доме бывшего учителя немецкого языка Александра Бывшева в Кроме Орловской области. Стражи правопорядка изъяли компьютер и несколько флеш-карт. Об этом Бывшев рассказал "Дождю" в пятницу, 28 августа.

По его словам, трое сотрудников полиции пришли к нему рано утром и вели обыск больше двух часов. Они показали Бывшеву документ об обыске за подписью судьи, которая вела прошлое дело против него. Полицейские пояснили, что обыск проводится из-за инцидента с попыткой поджога здания прокуратуры в Кромах в ночь на 6 августа. Затем на допросе ему задавали вопросы о поджоге и сняли отпечатки пальцев.

Бывшев предполагает, что обыск был лишь предлогом, чтобы лишить его доступа в интернет, так как он продолжает высказывать свое мнение, как он считает, неугодное властям. Кстати, ноутбук, который в пятницу изъяли правоохранители, был куплен на деньги, которые собрали сторонники Бывшева после того, как его компьютер изъяли по решению суда за экстремизм.

Напомним, в июле суд в Орловской области признал Александра Бывшева виновным в экстремизме за стихотворение "Украинским патриотам", в котором он, в частности, осудил действия России по отношению к Крыму. Его приговорили к  300 часам обязательных работ. Также 42-летний учитель на два года лишен права заниматься педагогической деятельностью.

Кстати, ко Дню Независимости Украины Александр Бывшев опубликовал на своей странице в контакте новый стих.

Актуальное творение Быкова

 
Пусть негодуют либералы, 
Правозащитные шакалы, 
Вовсю раскрыв свои оралы 
(Мы знаем — все они жиды), 
Пускай опять доносит лента 
Истошный вой интеллигента, 
А мы считаем, тренд момента — 
Уничтожение еды. 

Мы понимаем: то и это 
Завозят к нам в обход запрета. 
То сыр заморский, то конфета, 
То монстры-шпроты, то боржом… 
Весь этот ряд неприкасаем. 
Мы гордый вызов им бросаем. 
Что не съедим — понадкусаем, 
Раздавим танком и сожжем. 


Пускай привычно ноют бабы: 
Раздать, мол, в детские дома бы, 
Мол, старцы нищи, дети слабы, 
Разруха, голод, неуют… 
Рать идеологов бессменных 
Не слышит жалоб их растленных! 
С едой воюем мы. А пленных 
По детдомам не раздают. 

Еда — от сыра до хамона — 
В стране сегодня вне закона. 
Пельмень, сосиска, макарона 
Пусть будут с ними в том ряду. 
Еда потребна вам для жизни, 
А жить желают только слизни. 
Настанет день, когда в Отчизне 
Мы уничтожим всю еду. 


Глядишь, в ближайшие недели 
Поможет кризис в нашем деле. 
Кто были пухлы — похудели, 
И горе, если вы худы! 
Еда потребна ренегату, 
А не волхву и не солдату. 
Уже сегодня на зарплату 
Почти нельзя купить еды. 


Еда — орудие распада. 
Еда — наш враг. Еды не надо. 
Желанна полная блокада 
От вас, заморские жлобы! 
Еда среди российских весей 
Нас отвлекает от репрессий, 
Молитв, аннексий и агрессий, 
Убийства, смерти и борьбы. 

Мы все, одетые в лампасы, 
Считаем долгом — ради массы! —

Доесть последние запасы. 
Мы этой миссией горды. 
Мы все, назло колонне пятой, 
Готовы лопнуть всею стратой, 
Но вас избавим от проклятой, 
От разлагающей еды! 


Мы на таможне уничтожим 
Все то, что можем. Что не сможем — 
То в печь метнем, под пресс положим, 
Сгноим у мира на виду! 
Еда пойдет в огонь и в воду, 
Но не достанется народу, 
Чтоб он не думал про свободу, 
А думал только про еду.

http://www.novayagazeta.ru/columns/69414.html

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку,
Если то, что случилось, нельзя изменить.
Как записку из прошлого, грусть свою скомкав,
С этим прошлым порвите непрочную нить.
Никогда не жалейте о том, что случилось.
Иль о том, что случиться не может уже.
Лишь бы озеро вашей души не мутилось
Да надежды, как птицы, парили в душе.
Не жалейте своей доброты и участья.
Если даже за все вам — усмешка в ответ.
Кто-то в гении выбился, кто-то в начальство...
Не жалейте, что вам не досталось их бед.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте
— Поздно начали вы или рано ушли.
Кто-то пусть гениально играет на флейте.
Но ведь песни берет он из вашей души.
Никогда, никогда ни о чем не жалейте
— Ни потерянных дней, ни сгоревшей любви.
Пусть другой гениально играет на флейте,
Но еще гениальнее слушали вы.

Андрей Дементьев, 1986

 

Игорь Губерман           

Эти стихи написали поэты, которых можно назвать свидетелями и очевидцами.  Как много сегодня громких споров о той Войне. Кто был прав и у кого было больше прав… Кто полководец и кто виноват? Кто оккупант и кто освободитель?Страшные споры. Миллионы живых душ ушли в небо… Кто и за что оборвал эти жизни? Кто и за что сжигал города и деревни? И власть здесь совершенно ни при чём. Какая бы она не была. Просто земля эта наша. И «о н и» пришли не для того, чтобы бороться с властью. «О н и» пришли, чтобы забрать эту землю и убить всех, кто на этой земле живет. И разве у тех, кто проснулся 22 июня от взрывов бомб был иной выбор, как победить или умереть? Разве не было у них права, после того, что творили эти изуверы на нашей земле, убить их всех? И жен, и матерей, и детей? Не убили. И, вдруг, стали оккупантами. С Европой всё понятно. Они нам этой победы не простят. А что случилось с нами, с потомками, которые им жизнью обязаны, этим синим небом обязаны, возможностью рожать детей и верить в счастливое будущее? У этой Победы нет цены, как нет цены у человеческой жизни. Они уходят. Нам, от них, Победа. А ещё стихи о той войне. Нельзя забывать.

Геннадий Шпаликов

По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.

Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне.

Путешествие в обратно
Я бы запретил,
Я прошу тебя, как брата,
Душу не мути.

А не то рвану по следу —
Кто меня вернет? —
И на валенках уеду
В сорок пятый год.

В сорок пятом угадаю,
Там, где — боже мой! —
Будет мама молодая
И отец живой.

НА ПОЛЕ ТАНКИ ГРОХОТАЛИ
Народная песня

На поле танки грохотали,
Солдаты шли в последний бой,
А молодого командира
Несли с пробитой головой.

По танку вдарила болванка.
Прощай, родимый экипаж.
Четыре трупа возле танка
Дополнят утренний пейзаж.

Машина пламенем объята,
Вот-вот рванёт боекомплект.
А жить так хочется, ребята,
И вылезать уж мочи нет.

Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.

И полетят тут телеграммы
Родных и близких известить,
Что сын ваш больше не вернётся
И не приедет погостить.

В углу заплачет мать-старушка,
Смахнет слезу старик отец.
И молодая не узнает,
Какой у парня был конец.

И будет карточка пылиться
На полке пожелтевших книг.
В военной форме, при погонах,
И ей он больше не жених.

ДВЕСТИ ДЕСЯТЬ ШАГОВ (фрагмент)
Роберт Рождественский

Было училище. Форма — на вырост
Стрельбы с утра. Строевая – зазря.
Полугодичный ускоренный выпуск.
И на петлице два кубаря.

Шел эшелон по протяжной России,
Шел на войну сквозь мельканье берез
«Мы разобьем их!», Мы их осилим!»,
«Мы им докажем!» —
гудел паровоз.

Станции – как новгородское вече.
Мир, где клокочет людская беда.
Шел эшелон. А навстречу, навстречу –
Лишь санитарные поезда.

В глотку не лезла горячая каша.
Полночь была, как курок ,
взведена…
«Мы разобьем их!»,
«Мы им докажем!»,
«Мы их осилим!» –
шептал лейтенант.

В тамбуре, маясь на стрелках гремящих,
весь продуваемый сквозняком,
он по дороге взрослел – этот мальчик –
тонкая шея, уши торчком…

Только во сне, оккупировав полку
в осатанелом табачном дыму,
Он забывал обо всем ненадолго.
И улыбался. Снилось ему
что-то распахнутое и голубое
Небо, а может, морская волна…

“Танки!” И сразу истошное:
«К бою-у!»
Так они встретились:
Он и Война.

…Воздух наполнился громом, гуденьем.
Мир был изломан, был искажен.
Это казалось ошибкой, виденьем,
Странным чудовищным миражом.

Только виденье не проходило:
следом за танками, у моста
пыльные парни в серых мундирах
шли и стреляли от живота.

Дыбились шпалы! Насыпь качалась!
Кроме пожара, не видно ни зги!
Будто бы это планета кончалась
там, где сейчас наступали враги.

Будто ее становилось все меньше!..
Ежась от близких разрывов гранат, —
черный, растерянный, онемевший –
в жестком кювете лежал лейтенант.

Мальчик лежал посредине России,
Всех ее пашен, дорог и осин…
Что же ты, взводный?!
«Докажем!..»,
«Осилим!…»
Вот он — Фашист
Докажи и осиль.

Вот он – фашист!
Оголтело и мощно воет его знаменитая сталь.
Знаю, что это почти невозможно.
Знаю, что страшно. И все-таки встань!

Встань, лейтенант!
Слышишь, просят об этом, вновь возникая
из небытия
дом твой,
завьюженный солнечным светом,
Город, Отечество, Мама твоя…

Встань, лейтенант!
Заклинают просторы, птицы и звери,
снега и цветы.
Нежная просит девчонка, с которой
так и не смог познакомиться ты

Просит далекая средняя школа,
ставшая госпиталем с сентября.
Встань!
Чемпионы двора по футболу
просят тебя – своего вратаря.

Просит высокая звездная россыпь,
горы, излучина каждой реки.
Маршал приказывает и просит:
«Встань, лейтенант!
Постарайся!
Смоги…»

Глядя значительно и сурово,
Вместе с землею и морем скорбя
просит об этом крейсер «Аврора».
Тельман об этом просит тебя.

Просят деревни, пропахшие гарью.
Солнце как колокол в небе гудит!
Просит из будущего Гагарин.
Ты не поднимешься –
Он не взлетит.

Просят твои нерожденные дети.
Просит история!..

И тогда, встал лейтенант.
И шагнул по планете,
выкрикнув не по уставу: “Айда!”
Встал и пошел на врага,
как вслепую.
(Сразу же сделалась влажной спина)
Встал лейтенант!…
И наткнулся
на пулю
Большую и твердую,
как стена
Вздрогнул он, будто от зимнего ветра.
Падал он медленно, как нараспев.
Падал он долго…
Упал он мгновенно…
Он даже выстрелить не успел!

И для него наступила сплошная
и бесконечная тишина…

Чем этот бой завершился – не знаю.
Знаю, чем кончилась эта война!

Ждет он меня за чертой неизбежной
Он мне мерещится ночью и днем –
худенький мальчик, всего-то успешный
встать под огнем и шагнуть под огнем.

Виктор Гончаров

Мне ворон черный смерти не пророчил,
Но ночь была,
И я упал в бою.
Свинцовых пуль трассирующий росчерк
Окончил биографию мою.
Сквозь грудь прошли
Расплавленные пули.
Последний стон зажав тисками скул,
Я чувствовал, как веки затянули
Открытую солдатскую тоску,
И как закат, отброшенный за хаты,
Швырнул в глаза кровавые круги,
И как с меня угрюмые солдаты
Неосторожно сняли сапоги…
Но я друзей не оскорбил упреком.
Мне все равно. Мне не топтать дорог.
А им — вперед. А им в бою жестоком
Не обойтись без кирзовых сапог.

АХ, УТОНУ Я В ЗАПАДНОЙ ДВИНЕ
Геннадий Шпаликов

Ах, утону я в Западной Двине
Или погибну как-нибудь иначе,-
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

Они меня на кладбище снесут,
Простят долги и старые обиды.
Я отменяю воинский салют,
Не надо мне гражданской панихиды.

Не будет утром траурных газет,
Подписчики по мне не зарыдают,
Прости-прощай, Центральный Комитет,
Ах, гимна надо мною не сыграют.

Я никогда не ездил на слоне,
Имел в любви большие неудачи,
Страна не пожалеет обо мне,
Но обо мне товарищи заплачут.

 

Константин Симонов

Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл;
Если дороги в доме том
Тебе стены, печь и углы,
Дедом, прадедом и отцом
В нем исхоженные полы;

Если мил тебе бедный сад
С майским цветом, с жужжаньем пчел
И под липой сто лет назад
В землю вкопанный дедом стол;
Если ты не хочешь, чтоб пол
В твоем доме фашист топтал,
Чтоб он сел за дедовский стол
И деревья в саду сломал…

Если мать тебе дорога —
Тебя выкормившая грудь,
Где давно уже нет молока,
Только можно щекой прильнуть;
Если вынести нету сил,
Чтоб фашист, к ней постоем став,
По щекам морщинистым бил,
Косы на руку намотав;
Чтобы те же руки ее,
Что несли тебя в колыбель,
Мыли гаду его белье
И стелили ему постель…

Если ты отца не забыл,
Что качал тебя на руках,
Что хорошим солдатом был
И пропал в карпатских снегах,
Что погиб за Волгу, за Дон,
За отчизны твоей судьбу;
Если ты не хочешь, чтоб он
Перевертывался в гробу,
Чтоб солдатский портрет в крестах
Взял фашист и на пол сорвал
И у матери на глазах
На лицо ему наступал…

Если ты не хочешь отдать
Ту, с которой вдвоем ходил,
Ту, что долго поцеловать
Ты не смел,— так ее любил,—
Чтоб фашисты ее живьем
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли ее втроем,
Обнаженную, на полу;
Чтоб досталось трем этим псам
В стонах, в ненависти, в крови
Все, что свято берег ты сам
Всею силой мужской любви…

Если ты фашисту с ружьем
Не желаешь навек отдать
Дом, где жил ты, жену и мать,
Все, что родиной мы зовем,—
Знай: никто ее не спасет,
Если ты ее не спасешь;
Знай: никто его не убьет,
Если ты его не убьешь.
И пока его не убил,
Ты молчи о своей любви,
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей родиной не зови.
Пусть фашиста убил твой брат,
Пусть фашиста убил сосед,—
Это брат и сосед твой мстят,
А тебе оправданья нет.
За чужой спиной не сидят,
Из чужой винтовки не мстят.
Раз фашиста убил твой брат,—
Это он, а не ты солдат.

Так убей фашиста, чтоб он,
А не ты на земле лежал,
Не в твоем дому чтобы стон,
А в его по мертвым стоял.
Так хотел он, его вина,—
Пусть горит его дом, а не твой,
И пускай не твоя жена,
А его пусть будет вдовой.
Пусть исплачется не твоя,
А его родившая мать,
Не твоя, а его семья
Понапрасну пусть будет ждать.
Так убей же хоть одного!
Так убей же его скорей!
Сколько раз увидишь его,
Столько раз его и убей!
1942

Александр Твардовский

Я убит подо Ржевом,
В безымянном болоте,
В пятой роте,
На левом,
При жестоком налете.

Я не слышал разрыва
И не видел той вспышки, —
Точно в пропасть с обрыва —
И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире
До конца его дней —
Ни петлички,
Ни лычки
С гимнастерки моей.

Я — где корни слепые
Ищут корма во тьме;
Я — где с облаком пыли
Ходит рожь на холме.

Я — где крик петушиный
На заре по росе;
Я — где ваши машины
Воздух рвут на шоссе.

Где — травинку к травинке —
Речка травы прядет,
Там, куда на поминки
Даже мать не придет.

Летом горького года
Я убит. Для меня —
Ни известий, ни сводок
После этого дня.

Подсчитайте, живые,
Сколько сроку назад
Был на фронте впервые
Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,
Как на теле рубец.
Я убит и не знаю —
Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши
Там, на Среднем Дону?
Этот месяц был страшен.
Было все на кону.

Неужели до осени
Был за н и м уже Дон
И хотя бы колесами
К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи
Той не выиграл враг.
Нет же, нет! А иначе,
Даже мертвому, — как?

И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за родину пали,
Но она —
Спасена.

Наши очи померкли,
Пламень сердца погас.
На земле на проверке
Выкликают не нас.

Мы — что кочка, что камень,
Даже глуше, темней.
Наша вечная память —
Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву
Овладел чернозем.
Наша вечная слава —
Невеселый резон.

Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам все это, живые.
Нам — отрада одна,

Что недаром боролись
Мы за родину-мать.
Пусть не слышен наш голос,
Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,
Устоять как стена,
Ибо мертвых проклятье —
Эта кара страшна.

Это горькое право
Нам навеки дано,
И за нами оно —
Это горькое право.

Летом, в сорок втором,
Я зарыт без могилы.
Всем, что было потом,
Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно
Всем привычно и ясно.
Но да будет оно
С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы
И не Дон потеряли
И в тылу у Москвы
За нее умирали.

И в заволжской дали
Спешно рыли окопы,
И с боями дошли
До предела Европы.

Нам достаточно знать,
Что была несомненно
Там последняя пядь
На дороге военной, —

Та последняя пядь,
Что уж если оставить,
То шагнувшую вспять
Ногу некуда ставить…

И врага обратили
Вы на запад, назад.
Может быть, побратимы.
И Смоленск уже взят?

И врага вы громите
На ином рубеже,
Может быть, вы к границе
Подступили уже?

Может быть… Да исполнится
Слово клятвы святой:
Ведь Берлин, если помните,
Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие
Крепость вражьей земли,
Если б мертвые, павшие
Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные
Нас, немых и глухих,
Нас, что вечности преданы,
Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,
Лишь тогда б на войне
Ваше счастье безмерное
Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная
Наша кровная часть,
Наша, смертью оборванная,
Вера, ненависть, страсть.

Наше все! Не слукавили
Мы в суровой борьбе,
Все отдав, не оставили
Ничего при себе.

Все на вас перечислено
Навсегда, не на срок.
И живым не в упрек
Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне
Мы различья не знали:
Те, что живы, что пали, —
Были мы наравне.

И никто перед нами
Из живых не в долгу,
Кто из рук наших знамя
Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,
За советскую власть
Так же, может быть, точно
Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,
Тот — еще под Москвой…
Где-то, воины, где вы,
Кто остался живой?!

В городах миллионных,
В селах, дома — в семье?
В боевых гарнизонах
На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,
Вся в цветах иль в снегу…

Я вам жить завещаю —
Что я больше могу?

Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.

Горевать — горделиво,
Не клонясь головой.
Ликовать — не хвастливо
В час Победы самой.

И беречь ее свято,
Братья, — счастье свое, —
В память воина-брата,
Что погиб за нее.

Не для кого не секрет, что стихи о войне могут быть самыми разные. Есть стихи-лозунги, а есть такие стихи, которые достигают самого сокровенного. Это те стихи, от которых в сердце остается ноющая рана. Как от самой войны.

Такие стихи, обычно, пишут люди, которых война безжалостно схватила в свои безжалостные руки и пропустила через кровавые жернова. Сегодняшний пост я начинаю со стихов Юлии Друниной. Девочка-солдат, которая попала на фронт в семнадцать лет, была в окружение, много раз ранена. Её война пощадила так, как может пощадить война. Потому, что с войны никто не возвращается. Одни остаются на её разоренных и сгоревших полях. Другие, те кто выжил, меняются навсегда. Это совсем другие люди. Наивные и чистые, мальчики и девочки, живые и мертвые – всё они остаются там. Возвращаются только солдаты обожженные войной.    

Юлия Друнина

***

Я только раз видала рукопашный.
Раз — наяву. И тысячу раз — во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.

 

СОЛДАТСКИЕ БУДНИ

Только что пришла с передовой
Мокрая, замерзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает.

Так устала — руки не поднять,
Не до дров, — согреюсь под шинелью.
Прилегла, но слышу, что опять
По окопам нашим бьют шрапнелью.

Из землянки выбегаю в ночь,
А навстречу мне рванулось пламя.
Мне навстречу — те, кому помочь
Я должна спокойными руками.

И за то, что снова до утра
Смерь ползти со мною будет рядом,
Мимоходом:»Молодец, сестра!» —
Крикнут мне товарищи в награду.

Да еще сияющий комбат
Руки мне протянет после боя:
— Старшина, родная! Как я рад,
Что опять осталась ты живою!

КОМБАТ

Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули —
Всегда стрелял без промаха комбат.

Упали парни, ткнувшись в землю грудью.
А он, шатаясь, побежал вперед.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шел на пулемет.

Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.

И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!

****

Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.

Мама!
Мама!
Я дошла до цели…
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.

Константин Симонов

ТЫ ПОМНИШЬ АЛЁША

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: — Господь вас спаси! —
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала:- Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» — говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» — говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

Анна Ахматова

****
Важно с девочками простились,
На ходу целовали мать,
Во все новое нарядились,
Как в солдатики шли играть.
Ни плохих, ни хороших, ни средних…
Все они по своим местам,
Где ни первых нет, ни последних…
Все они опочили там.

Семён Гудзенко

ПЕРЕД АТАКОЙ

Когда на смерть идут — поют,
а перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою —
час ожидания атаки.
Снег минами изрыт вокруг
и почернел от пыли минной.
Разрыв —
и умирает друг.
И значит — смерть проходит мимо.
Сейчас настанет мой черед,
За мной одним
идет охота.
Будь проклят
сорок первый год —
ты, вмерзшая в снега пехота.
Мне кажется, что я магнит,
что я притягиваю мины.
Разрыв —
и лейтенант хрипит.
И смерть опять проходит мимо.
Но мы уже
не в силах ждать.
И нас ведет через траншеи
окоченевшая вражда,
штыком дырявящая шеи.
Бой был короткий.
А потом
глушили водку ледяную,
и выковыривал ножом
из-под ногтей
я кровь чужую.

Михаил Исаковский

ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ

Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?

Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.

Стоит солдат — и словно комья
Застряли в горле у него.
Сказал солдат: «Встречай, Прасковья,
Героя — мужа своего.

Готовь для гостя угощенье,
Накрой в избе широкий стол,-
Свой день, свой праздник возвращенья
К тебе я праздновать пришел…»

Никто солдату не ответил,
Никто его не повстречал,
И только теплый летний ветер
Траву могильную качал.

Вздохнул солдат, ремень поправил,
Раскрыл мешок походный свой,
Бутылку горькую поставил
На серый камень гробовой.

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

И в заключении стихи и песня на эти стихи на видео. Эту песню, впервые, я услышал в исполнении Юрия Никулина. Ребята на видео поют здорово, но у Никулина эта песня звучала, как покаянная молитва перед павшими.  Жалко, что это видео не сохранилось.

Виктор Беркович

ВСПОМНИТЕ РЕБЯТА

И когда над ними грянул смертный гром
Нам судьба иное начертала
Нам не призывному нам не выпускному
Воинству окрестного квартала

Сирые метели след позамели
Все календари пооблетели
Годы нашей жизни как составы пролетели
Как же мы давно осиротели

Вспомните ребята вспомните ребята
Разве это выразить словами
Как они стояли у военкомата
С бритыми навечно головами

Вспомним их сегодня всех до одного
Вымостивших страшную дорогу
Скоро кроме нас уже не будет никого
Кто вместе с ними слушал первую тревогу

И когда над ними грянул смертный гром
Струнами районного оркестра
Мы глотали звуки ярости и муки
Чтоб хотя бы музыка воскресла

Вспомните ребята вспомните ребята
Это только мы видали с вами
Как они шагали от военкомата
С бритыми навечно головами

И когда над ними грянул смертный гром
Струнами районного оркестра
Мы глотали звуки ярости и муки
Чтоб хотя бы музыка воскресла

Вспомните ребята вспомните ребята
Это только мы видали с вами
Как они шагали от военкомата
С бритыми навечно головами

Не ошибается лишь тот , кто не живёт!

Мы не безгрешны в этом странном мире,
Проходит время - всё меняется, течёт-
Понятно нам, как дважды два - четыре...

Не ошибается лишь тот, кто не живёт!
Ошибки нас безбожно поглощают,
Приходит время, наступает тот черёд,
Когда душа и сердце замирают...

Не ошибается лишь тот, кто не живёт!
И это не бравада, право слово,
К нам несомненно понимание придет-
Периодами жили бестолково...

Не ошибается лишь тот, кто не живёт!
Не ангелы - спросите у любого,
Желаю, люди, Вам - пусть Бог Вас бережёт,
И не накажет за ошибки строго...

Циля Вайнер