МОСКВА, 1918 г.

  

   1 января (старого стиля).

   Кончился этот проклятый год. Но что дальше? Может, нечто еще более ужасное. Даже наверное так.

   А кругом нечто поразительное: почти все почему-то
необыкновенно веселы,-- кого ни встретишь на улице, просто сияние от
лица исходит:

   -- Да полно вам, батенька! Через две-три недели самому же совестно будет...

   Бодро с веселой нежностью (от сожаления ко мне, глупому) тиснет руку и бежит дальше.

  


----------


  
   Нынче опять такая же встреча,-- Сперанский из "Русских
Ведомостей". А после него встретил в Мерзляковском старуху.
Остановилась, оперлась на костыль дрожащими руками и заплакала:

   -- Батюшка, возьми ты меня на воспитание! Куда ж нам теперь деваться? Пропала Россия, на тринадцать лет, говорят, пропала!

   7 января.

   Был на заседании "Книгоиздательства писателей",-- огромная новость: "Учредительное Собрание" разогнали!

   О Брюсове: все левеет, "почти уже форменный большевик". Не
удивительно. В 1904 году превозносил самодержавие, требовал (совсем
Тютчев!) немедленного взятия Константинополя. В 1905 появился с
"Кинжалом" в "Борьбе" Горького. С начала войны с немцами стал
ура-патриотом. Теперь большевик.

  
   5 февраля.

   С первого февраля приказали быть новому стилю. Так что по-ихнему нынче уже восемнадцатое.

   Вчера был на собрании "Среды". Много было "молодых".
Маяковский, державшийся, в общем, довольно пристойно, хотя все время с
какой-то хамской независимостью, щеголявший стоеросовой прямотой
суждений, был в мягкой рубахе без галстука и почему-то с поднятым
воротником пиджака, как ходят плохо бритые личности, живущие в скверных
номерах, по утрам в нужник.

   Читали Эренбург, Вера Инбер. Саша Койранский сказал про них:

  
   Завывает Эренбург,

   Жадно ловит

   Инбер клич его,--

   Ни Москва, ни Петербург

   Не заменят им Бердичева.

align="right"

Верховое Заволжье - край привольный. Там народ досужий, бойкий, смышленый и ловкий. Таково Заволжье сверху от Рыбинска вниз до устья Керженца. Ниже не то: пойдет лесная глушь, луговая черемиса, чуваши, татары. А еще ниже, за Камой, степи раскинулись, народ там другой: хоть русский, но не таков, как в Верховье. Там новое заселение, а в заволжском Верховье Русь исстари уселась по лесам и болотам. Судя по людскому наречному говору - новгородцы в давние Рюриковы времена там поселились. Преданья о Батыевом разгроме там свежи. Укажут и "тропу Батыеву" и место невидимого града Китежа на озере Светлом Яре. Цел тот город до сих пор - с белокаменными стенами, златоверхими церквами, с честными монастырями, с княженецкими узорчатыми теремами, с боярскими каменными палатами, с рубленными из кондового, негниющего леса домами. Цел град, но невидим. Не видать грешным людям славного Китежа. Скрылся он чудесно, Божьим повеленьем, когда безбожный царь Батый, разорив Русь Суздальскую, пошел воевать Русь Китежскую. Подошел татарский царь ко граду Великому Китежу, восхотел дома огнем спалить, мужей избить либо в полон угнать, жен и девиц в наложницы взять. Не допустил Господь басурманского поруганья над святыней христианскою. Десять дней, десять ночей Батыевы полчища искали града Китежа и не могли сыскать, ослепленные. И досель тот град невидим стоит, - откроется перед страшным Христовым судилищем. А на озере Светлом Яре, тихим летним вечером, виднеются отраженные в воде стены, церкви, монастыри, терема княженецкие, хоромы боярские, дворы посадских людей. И слышится по ночам глухой, заунывный звон колоколов китежских.
Так говорят за Волгой. Старая там Русь, исконная, кондовая. С той поры как зачиналась земля Русская, там чуждых насельников не бывало. Там Русь сысстари на чистоте стоит, - какова была при прадедах, такова хранится до наших дней. Добрая сторона, хоть и смотрит сердито на чужанина.
В лесистом Верховом Заволжье деревни малые, зато частые, одна от другой на версту, на две. Земля холодна, неродима, своего хлеба мужику разве до масленой хватит, и то в урожайный год. Как ни бейся на надельной полосе, сколько страды над ней ни принимай, круглый год трудовым хлебом себя не прокормишь. Такова сторона!
Другой на месте заволжанина давно бы с голода помер, но он не лежебок, человек досужий. Чего земля не дала, уменьем за дело взяться берет. Не побрел заволжский мужик на заработки в чужу-дальнюю сторону, как сосед его вязниковец, что с пуговками, с тесемочками и другим товаром кустарного промысла шагает на край света семье хлеб добывать. Не побрел заволжанин по белу свету плотничать, как другой сосед его галка (Крестьяне Галицкого и других уездов Костромской губернии). Нет. И дома сумел он приняться за выгодный промысел. Вареги зачал вязать, поярок валять, шляпы да сапоги из него делать, шапки шить, топоры да гвозди ковать, весовые коромысла чуть не на всю Россию делать. А коромысла-то какие! Хоть в аптеку бери -- сделано верно.

взяла с сайта


Эта книга содержит оставшиеся нам записки того, кого мы, пользуясь выражением, которое не раз употреблял он сам, называли "Степным волком". Нуждается ли его рукопись во вступительном слове, трудно сказать; у меня, во всяком случае, есть потребность прибавить к страницам Степного волка некоторое количество собственных, где я пытаюсь записать свои воспоминания, с ним связанные. Знаю я о нем мало, а его происхождение, да и все его прошлое, мне так и неизвестны. Но у меня осталось сильное и, что бы там ни было, приятное впечатление от его личности.
Степной волк был человек лет пятидесяти, который несколько лет назад зашел в дом моей тетки в поисках меблированной комнаты. Сняв мансарду и смежную с ней спаленку, он через несколько дней явился с двумя чемоданами и большим, набитым книгами ящиком и прожил у нас месяцев девять-десять. Жил он очень тихо и замкнуто, и если бы не соседство наших спален, повлекшее за собой случайные встречи на лестнице и в коридоре, мы, наверное, так и не познакомились бы, поскольку общительностью он не отличался, он был в высшей, неведомой мне дотоле степени необщителен, он был и правда, как он иногда называл себя, Степным волком, чужим, диким и одновременно робким, даже очень робким существом из иного мира, чем мой. С каким глубоким одиночеством свыкся он из-за своих склонностей и своей судьбы и сколь сознательно усматривал он в таком одиночестве свою судьбу, это я узнал, впрочем, лишь из нижеследующих, оставшихся от него записей; но уже и раньше, благодаря коротким встречам и разговорам, я в какой-то мере его распознал и нахожу, что образ, вырисовывающийся передо мной из его записей, в общем соответствует той, более бледной и менее полной, конечно, картине, которую я составил себе на основании нашего личного знакомства.
Случайно я присутствовал при том, как Степной волк впервые переступил порог нашего дома и снял жилье у моей тетки. Он пришел в обеденное время, тарелки еще стояли на столе, а у меня оставалось еще полчаса до ухода в контору. Я не забыл странного и очень двойственного впечатления, которое он произвел на меня с первого взгляда. Вошел он через застекленную дверь, предварительно позвонив в нее, и в полутемной передней тетка спросила его, что ему нужно. А он, Степной волк, запрокинул, принюхиваясь, свою острую, коротковолосую голову, повел нервным носом, потягивая воздух вокруг себя, и, прежде чем ответить или назвать свое имя, сказал:
-- О, здесь хорошо пахнет.
Он улыбнулся, и моя добрая тетка тоже улыбнулась, а я нашел эти приветственные слова довольно смешными и почувствовал к нему какую-то неприязнь.
-- Ну да, -- сказал он, -- я пришел по поводу комнаты, которую вы сдаете.
Когда мы втроем поднимались по лестнице в мансарду, я сумел рассмотреть его лучше. Он был не очень высок, но обладал походкой и осанкой рослого человека, носил модное и удобное зимнее пальто, да и вообще одет был прилично, но небрежно, выбрит гладко, и волосы его, совсем короткие, мерцали проседью. Сначала его походка мне не понравилась, в ней была какая-то напряженность и нерешительность, не соответствовавшая ни его острому, резкому профилю, ни тону и темпераменту его речи. Лишь позже я заметил и узнал, что он болен и ходить ему трудно. Со странной улыбкой, которая тоже была мне тогда неприятна, он осмотрел лестницу, стены, и окна, и старые высокие шкафы в лестничной клетке, все это ему как бы и нравилось, и в то же время чем-то смешило его. Было вообще такое впечатление, что он явился к нам из другого мира, из каких-то заморских стран, и находит все здешнее хоть и красивым, но немного смешным. Держался он, ничего не скажешь, вежливо, даже приветливо, сразу же и безоговорочно одобрил дом, комнату, плату за жилье и завтрак и прочее, и все-таки от него веяло чем-то чужим, чем-то, как мне показалось тогда, недобрым или враждебным. Он снял комнату, снял заодно и спаленку, осведомился об отоплении, воде, услугах и правилах распорядка, выслушал все внимательно и любезно, со всем согласился, сразу же предложил задаток, и все же казалось, что он не очень-то в это вникает, что он сам себе смешон в своей роли и не принимает ее всерьез, что ему странно и ново снимать комнату и говорить с людьми по-немецки, ибо, по сути, внутренне он занят совсем другим. Таково примерно было мое впечатление, и оно осталось бы неблагоприятным, если бы с ним не пошли вразрез и его не исправили всякие мелкие черточки. Прежде всего -- лицо нового жильца, которое мне с самого начала понравилось; несмотря на что-то диковинное во взгляде, оно понравилось мне, это было лицо, может быть, несколько необычное и печальное, но живое, очень осмысленное, четко вылепленное и одухотворенное. Примирительнее настроило меня и то, что в его вежливости и приветливости, хотя они, видимо, стоили ему некоторых усилий, не было ни тени высокомерия -- напротив, в них было что-то почти трогательное, что-то похожее на мольбу; объяснение этому я нашел лишь позднее, но это сразу же немного расположило меня к нему.

СЕНТЯБРЬ



Сыплет дождик большие горошины,

Рвется ветер, и даль нечиста.

Закрывается тополь взъерошенный

Серебристой изнанкой листа.



Но взгляни: сквозь отверстие облака,

Как сквозь арку из каменных плит,

В это царство тумана и морока

Первый луч, пробиваясь, летит.



Значит, даль не навек занавешена

Облаками, и, значит, не зря,

Словно девушка, вспыхнув, орешина

Засияла в конце сентября.



Вот теперь, живописец, выхватывай

Кисть за кистью, и на полотне

Золотой, как огонь, и гранатовой

Нарисуй эту девушку мне.



Нарисуй, словно деревце, зыбкую

Молодую царевну в венце

С беспокойно скользящей улыбкою

На заплаканном юном лице.

***********************************************ВЕЧЕР НА ОКЕ



В очарованье русского пейзажа

Есть подлинная радость, но она

Открыта не для каждого и даже

Не каждому художнику видна.

С утра обремененная работой,

Трудом лесов, заботами полей,

Природа смотрит как бы с неохотой

На нас, не очарованных людей.

И лишь когда за темной чащей леса

Вечерний луч таинственно блеснет,

Обыденности плотная завеса

С ее красот мгновенно упадет.

Вздохнут леса, опущенные в воду,

И, как бы сквозь прозрачное стекло,

Вся грудь реки приникнет к небосводу

И загорится влажно и светло.

Из белых башен облачного мира

Сойдет огонь, и в нежном том огне,

Как будто под руками ювелира,

Сквозные тени лягут в глубине.

И чем ясней становятся детали

Предметов, расположенных вокруг,

Тем необъятней делаются дали

Речных лугов, затонов и излук.

Горит весь мир, прозрачен и духовен,

Теперь-то он поистине хорош,

И ты, ликуя, множество диковин

В его живых чертах распознаешь.

Дом этот вошел в историю России и так же неотделим от неё, как неотделимы бревна его рубленых стен от вверенных им сокровищ. Построен он в те времена, когда люди ещё не умели летать и не знали слова "автомобиль". Подобно кораблю, несет он через годы и десятилетия бесценный груз воспоминаний.
Декабрьские бураны и февральские метели заносят снегом равнины Средней России. Отвесные лучи солнца так нагревают подоконники южной стороны, что бывает горячо к ним прикоснуться в пору, когда в парке цветет алый шиповник.
Если в спокойный весерний час зайти на чердак дома, то увидишь, как высвечен уходящим за сосновый бор солнцем угол бревенчатого сруба. Еловые бревна кажутся золотыми. Мне удалось однажды сосчитать годовые кольца на торцевом срезе одного из бревен в нижнем венце сруба. Их было девяносто шесть. Живо представилась судьба дерева.
Молодая елка, выйдя из земли, расправила светло-зеленые кисточки нежной хвои навстречу солнцу, освещавшему землю ещё в восемнадцатом веке. Ель застала в живых Державина и Суворова, она была современницей людей, помнивших времена Гангута и Полтавской битвы. Содрогались дороги Европы, вторя тяжкой поступи наполеоновских армий. Гремели залпы на Бородинском поле, полыхал пожар Москвы, хмурым декабрьским утром выходили Гвардейские полки на Сенатскую площадь, и в далеком Петербурге падал на снег Черной речки славнейший из сынов России. А в самом сердце ее лесных просторов росла ель. Она тянулась ввысь, с каждым годом шире и шире раскидывая ветви. Шли годы и десятилетия, на смену раскату ямской тройки через весь российский простор пролегли стальные полосы рельсов. Близился век двадцатый.
Судьба дерева оказалась завидной. Взяв от земли все лучшее, набравшись силы и крепости, могучим звонким бревном легло оно в основание нового сруба. Легло, чтобы связать минувшие времена с новой эпохой. Оно и сейчас лежит в основании просторного, светлого дома над Окой вместе с сотнями других бревен. Из них сложены стены дома. О многом могли бы рассказать эти стены, если бы умели говорить. Стены дома умеют говорить. И говорят они языком искусства -- языком понятным и доступным людям всех возрастов и любых национальностей. Дают то счастье и ту радость, о которых, как о высшем свершении человеческого гения, мечтал создатель дома-музея.

Юрий МаксимовСтоит ли убивать кротов, или Как не попасть впросак при чтении современной православной литературыКонечно, внимательный и прилежный читатель не побоится вчитаться в текст, поразмышлять над ним и проверить цитаты, чтобы не дать автору-модернисту себя одурачить. Но если опасность под видом Православия подцепить какое-либо заблуждение столь велика, сколь и необходимые меры предосторожности, то не лучше ли читать нечто проверенное временем и о чем Церковь уже засвидетельствовала, что здесь есть только польза?

//На суше и на море. – М.,1981.


«Хреновской бор» на Яндекс.Фотках

В юго-восточной части Воронежской области на территории Бобровского района есть небольшой, но примечательный уголок природы. Это Хреновской бор. Он занимает площадь около 40 тысяч гектаров и узкой лентой (шириной до десяти километров), протянулся вдоль реки Битюг. Здесь про-ходит южная граница ареала сосны обыкновенной.
Многие века шумел зеленый остров в лесостепной зоне, отважно вел единоборство с наползающими на него песками и вышел непобежденным. Но в начале XVIII века земли Прибитюжья стали интенсивно заселяться, и красавицы сосны все чаще падали под ударами топора. Когда бор стал владением графа А. Орлова, влиятельный граф распорядился строго охранять зеленый остров. За одно незаконно спиленное дерево следовало суровое наказание. Так продолжалось до начала XIX века. Затем бор снова застонал от бессистемных порубок, стал часто гореть. К 1845 году его площадь сократилась вдвое. Над ним нависла угроза гибели от надвигающихся с севера песков.
Лесной департамент в 1846 году направляет в Хреновское первого лесничего. Был положен конец хищническому истреблению леса. Начали проводить лесокультурные работы: посев семян, посадку дичков и двулетних сеянцев сосны с длинной корневой системой. Борьба за восстановление бора продолжалась более пятидесяти лет. Лесоводов постигала одна неудача за другой. От летней жары и сухости почвы погибали не только сеянцы в питомнике, но и посаженные дички.
Лесничий Н. Д. Суходский и его помощник Г.Ф. Морозов в 1894 году стали вспахивать пустоши и на дно борозды сажать сеянцы сосны. Этот классический способ обработки почвы и уход за деревьями помогли в короткий срок создать замечательные сосновые насаждения.

//На суше и на море. – М., 1981.

Дизель-электроход
«Капитан Бондаренко» -- корабль усиленного ледового класса типа «Амгуэмы».
Водоизмещение – 14200 тонн. Длина по ватерлинии – 133 метра. Спущен на воду
в Комсомольске-на-Амуре. Флаг поднят на корабле 2 февраля 1967 года.
(Фото взяла с сайта Научно-технического информационного центра МГУ имени адмирала Г. И. Невельского)


«Броненосец»

Морская практика и выработаный ею язык не терпят приблизительности. Постараемся не нарушать этой традиции, рожденной суровой необходимостью. За ротозейство, беспорядок или расчет на «авось» море наказывает безжалостно. И это не могло не породить у моряков особой собранности, ясности и точности в действиях и лексике.

Я начал с традиционной краткой характеристики судна, которое хорошо знают во всех портах Дальневосточного бассейна. Однако «Капитан Бондаренко» заслуживает более близкого знакомства. Трудно найти судно, которое лучше бы подходило для этого бассейна, самого большого в нашей стране и самого
сложного по условиям плавания. Эта истина общепризнана в среде моряков. Такое сочетание природных каверз, подстерегающих моряка, трудно сыскать. Летом туманы, осенья свирепые штормы, зимой десятибальные льды, обледенения, высокие приливы, и все это выпадает на долю скромного «каботажного», которому надо доставить груз по назначению в определенный пункт. Грузы подразделяются на три категории.
Массовые включают в себя наливные грузы, такие, как нефть и нефтепродукты, жиры, масла. К массовым же относят навалочные – уголь, руду, соли; туда же причислены насыпные – зерно, порошкообразные и пылевидные. Следующая категория – грузы генеральные; они упакованы в разнообразную тару – ящики, бочки, контейнеры, пакеты, но есть и без упаковки – машины, трубы, станки.

(фото переплета взяла с сайта "Книжный калькулятор Bookle" )
Лучшее, что можно сделать для людей, --
это научить их самим себе помогать.
ПРЕДИСЛОВИЕ

В начале 90-х понятие "социальная работа" было новым не только в области теоретических разработок, но и в практической деятельности, а как учебная дисциплина оно только зарождалось.
Весной 1991 г. впервые мы услышали это слово из уст проректора Российского социально-политического института при ЦК КП РСФСР профессора В. И. Жукова, именно он предложил заняться освоением новой специальности -- делать первый набор студентов на базе кафедры психологии и педагогики, которуюя я тогда возглавляла, а также разрабатывать учебный план и программы.
Коллектив кафедры был не большой -- 14 человек, но очень творческий. Получив такое поручение, мы начали поиск информации по этой специальности, но она, к сожалению, отсутствовала.
Чуть позже нам удалось принять участие в российско-шведском семинаре, проходившем в Институте молодежи (ныне Московский гуманитарный университет), где обсуждался первый вариант учебного плана. Представляла этот план доктор психологических наук С. А. Беличева, которая возглавляла временный творческий коллектив по разработке пакета документов для подготовки специалистов по социальной работе.
Наши зарубежные коллеги рассказали о том, как готовятся специалисты этого профиля в различных зарубежных странах, каким должен быть социальный работник и так далее. Для нас это было совсем новое направление, но первый набор -- 54 студента -- был сделан уже в июле 1991 г.
Прошло более 10 лет. Трудно представить, что за столь короткий срок сделано так много. Более 130 вузов Российской Федерации ведут подготовку специалистов по социальной работе, созданы и успешно функционируют учреждения социального обслуживания населения нового типа: комплексные центры по социальному обслеживанию семьи и детей, социальные приюты, реабилитационные центры для детей с ограниченными возможностями, телефоны доверия, кризисные центры для женщин, центры психолого-педагогической помощи населению и так далее.
__________________________________________
Холостова, Е. И.
Социальная работа: Учебное пособие. -- 3-е изд. -- М.: Дашков и Ко, 2005. -- 668 с. -- ISBN 5 - 94798-807-0

(фото обложки взяла с сайта Издательства Московской Патриархии)
Как часто мы унываем под бременем жизненных трудностей. И, наверное, все мы воспринимаем болезни, страдания и телесную смерть как нечто противоестественное, недолжное. Действительно, человек изначально был призван к бессмертию, блаженству, нетлению. В каждом из нас живет жажда здоровья и вечной жизни, как некий отголосок первого, райского призвания.
Здоровье -- дар Божий. Этот дар может быть дан человеку с рождения и сопутствовать ему на протяжении всей его жизни. Но этот же дар может быть дан человеку и тогда, когда силы, как кажется, совсем истощились. Из Евангелия от Иоанна вам наверняка известно чудо, совершавшееся в купели у Овечьих ворот. Ангел Божий по временам сходил в купель и возмущал воду, и тот, кто первым погружался в купель, получал исцеление, какой бы ни страдал болезнью (Ин. 5, 2 - 4). Можно представить себе радость исцелявшегося человека! А известно ли Вам, что в святой Церкви, хотя и нет подобной купели, зато имеется несоизмеримо большее -- особое Таинство, которое может совершаться во всякое время и подавать исцеление не одному, а всем желающим. Это -- Елеосвящение

Глава III «Дороги»
Часть первая
В Сибирь попал я не сразу. В сороковом году отец продал последнюю часть Дома — другие его части незадолго перед этим уже были им быстро и по дешевке проданы; вот и отправлен куда-то багаж «малой скоростью»; вот и наш поезд застучал колесами, набирая ход, — и пока он не повернул на север, в окне еще несколько минут, розовея в закатном солнце над родными холмами, посылал мне свой прощальный привет далекий Чатырдаг — священная гора моего Детства, которое — я хорошо это понял — кончалось именно в эти минуты.

А лежал наш путь в неведомую дальнюю страну, Кокчетавскую область, проводить «производственные испытания» очередного изобретения отца — аппарата для сухой безводной добычи золота. Пункт назначения оказался, однако, не подходящим: золото там добывали не рассыпное — не из песков, что требовалось отцу, а рудное, то есть вкрапленное в каменные породы. Недолго думая, отец переадресовал багаж в Среднюю Азию, где, как следовало из короткой газетной заметки, прочитанной отцом в пути, открыто именно то, что подходило для его испытаний.

Такой я впервые увидел Сибирь из вагонного окна — унылой, безжизненной, неуютной...

Сибирь мы проезжали зимою. Непривычно странный пейзаж, много дней не уходящий из вагонных окон, угнетал и пугал меня: мертвенные безжизненные степи под снегами, неестественно ровные, как огромный
стол, — а я ведь привык к тому, что все должно быть гористым, скалистым, хотя бы холмистым; монотонные безрадостные переселки-колки без единого листика; пугающе черные бревенчатые дома — вместо белокаменных, украшенных старинной лепниной, зданий родного Города... Потом пошли суровые, тоже пугающие, заснеженные сосновые боры...

Скорее бы, думал я, закончился этот неприютный край, скорее бы пересадка на среднеазиатский поезд; быть может, там, под Ташкентом, я найду что-нибудь похожее на мою милую родину; но Сибирь не кончалась, и плыли за промерзшими вагонными стеклами снежные холодные равнины, темные постройки, однообразные колки-перелески, где даже стволы деревьев тоже какие-то мертвенно-белые (в центре Симферополя, у собора, в свое время взорванного, стояла лишь единственная, тогда с трудом прижившаяся здесь, береза). Думал ли я, что именно эти неприютные места не только приютят нас в трудные военные годы, но станут близкими близкими, что природа эта на самом деле удивительно красива и богата, что цветущие поляны под белоствольными, ставшими мне родными, березами откроют мне множество тайн?



...Из-за этих переездов я после седьмого класса не учился целый год, но не бездельничал, а помогал отцу и жадно знакомился с природой и живностью Средней Азии на берегах реки Ангрен в селе Солдатском Нижне-Чирчикского района Ташкентской области — наполовину корейском, наполовину узбекском. По прибрежным пескам косолапо шагали крутогорбые черепахи, в зарослях тростника шныряли непривычно длинноухие ежи; в заброшенных садах и виноградниках, отрезанных тогдашними властями от земельных участков колхозников как «излишки», я ловил огромных чешуйчатых существ размерами с мою руку — это были не змеи, а безногие ящерицы желтопузики; впрочем, в зарослях было немало и настоящих ядовитых змей.

А сколько живности водилось у журчащих веселых арыков, в прозрачных струях которых искрилось-переливалось весеннее солнце!

Две среднеазиатских бронзовки: Маргиниколлис и Цинтелла.

Насекомых тут водилось не меньше, чем в Крыму, но они были, разумеется, совсем другими — и бронзовки, и жужелицы, и бабочки. Нередки были и громадные, с мою ладонь, скорпионы со зловещим ядовитым хвостом, угрожающе загнутым вверх (крымские же скорпиончики — маленькие, бледные и почти неядовитые). Стену нашей комнаты, снятой у хозяина корейца, наискосок пересекал желтый, слегка шевелящийся шнурок — это муравьи из рода Феидоле шли узкой колонной из своего подземного гнезда куда-то на крышу, толсто покрытую тростником, а идущие обратно несли добычу — яйца или личинки одиночных пчел, или же их мед, от которого брюшко «несуна» становилось заметно толще. Самым же удивительным было то, что по бокам колонны рабочих муравьев почти на равном расстоянии шли их охранники-солдаты с неимоверно огромной, почти квадратной головой и массивными жвалами. Ни один из муравьев не свернул с пути хотя бы проведать, нет ли какой поживы в комнате, — они жили в другом, своем мире, надежно огражденном от всего остального шеренгами боевого сопровождения.

А по ту сторону стены, у застрех тростниковой крыши, весь день шла разнообразная и неутомимая работа: небольшие изящные осы-одинеры носили в отверстия тростинок парализованных ими гусениц на прокорм своим личинкам; пчелки-листорезы доставляли сюда, тоже в тростинки соответствующего диаметра, зеленые «стеноблоки», пчелы антидии — комочки пуха для ячеек, пчелки-осмии — порции глины для тех же целей; тут же вились различные «кукушки» мира насекомых, ожидающие удачный момент, чтобы в отсутствие хозяина подсунуть яичко в ту или иную ячейку. Это были и осы-блестянки, сверкающие всеми цветами радуги, и паразитические пчелы нескольких видов, и тощие, странного облика, наездники-гастерупции с длиннейшим хвостом-яйцекладом. А на чердаке устроили обширные гнезда общественные осы-полисты, и гнезда эти, отличавшиеся тем, что имели лишь однослойный сот с открытыми ячейками, обращенными вниз, сильно напоминали корзинки подсолнуха с вылущенными семечками. Ну и, конечно же, огромное количество насекомых слеталось на свет керосиновой лампы,
которую я вечерами ставил в комнате поближе к оконному стеклу.

Тростниковая крыша натолкнула меня впоследствии, уже в Сибири, на мысль: делать подобные «квартиры» на лесных лужайках. И вот результат: на корм своим детям оса Пемфредон заготавливает тлей, осы Одинеры — личинок различных
жуков и бабочек.

И пришел к убеждению: где-то посредине школьного десятилетнего курса, «для познания всякого рода мест», как говаривал гоголевский герой, для работы, для «переключения» — вовсе не грех устраивать
годичный перерыв. После чего наваливаешься на школьные науки с большою и искренней охотой.

Каратыгина Т.Ф. Портреты учителей в зеркале ушедшего века. -- М.: МГУКИ, 2002. -- 210 с.

ПРЕДИСЛОВИЕ (авт. Л.М. Коваль)

Каратыгина -- имя для библиотечного дела знаковое. Сегодняшние библиотекари знают профессора Татьяну Фёдоровну Каратыгину, а учителя сегодняшних студентов преклоняются перед именем её отца Фёдора Ивановича Каратыгина, одного из самых известных библиотековедов. Кто-то и сегодня помнит супругу Фёдора Ивановича Елизавету Михайловну.
И вот перед Вами книга Татьяны Федоровны Каратыгиной, книга, которая залуживает внимательнейшего прочтения. А потом снова и снова Вам захочется вернуться к отдельным страницам. Я уж не говорю о студентах, для которых эта книга наполнит страницы учебников, даже самых "продвинутых", жизнью, сделает студентов, да и их старших товарищей собседниками тех, кто творил библиотечную науку, строил библиотечное дело.
Т.Ф. Каратыгина не только пишет живые портреты людей, известных в библиотечном деле (Л.Б. Хавкина, Б.С. Боднарский, Г.К. Дерман, С.М. Куликов, М.П. Гастфер, Л.И. Владимиров, В.И. Терёшин), но и что делает особо притягательными портреты этих людей, передает свои личные впечатления, впечатления её родителей от встречи с интереснейшими людьми, без которых не было бы библиотечной науки. Долгие годы нам не хватало этого человеческого общения с людьми, которые делали историю.
Т.Ф.Каратыгина -- человек неравнодушный. То, о чём она пишет, глубоко волнует её. Она подходила к вопросам, поднятым в книге, уже во многих своих статьях. В книге она предлагает своё видение проблемы построения музеев ГПНТБ и МГУКИ, как дело увековечивания памяти деятелей библиотечного дела. С ней можно спорить, в чём-то не соглашаться, но, что предлагает Т.Ф. Каратыгина в своей книге, заслуживает внимательного, непредвзятого изучения. Здесь есть самое главное -- мысль и биение сердца. Недаром  один из разделов своей книги Татьяна Фёдоровна назвала "История профессии в лицах при свете совести".

9.01.2010 Скончался соавтор «Ежика в тумане» Сергей Козлов МОСКВА, 9 янв — РИА Новости. Писатель-сказочник Сергей Козлов скончался в субботу в Москве на 71-м году жизни, сообщил РИА Новости близкий друг покойного, детский поэт Юрий Кушак. Читать дальше

500 видов домашнего печенья. -- М.: ЛИСКА-Т, 1992. -- 223 с.

Кондитерские изделия (из теста и другие) пользуются большим спросом у потребителей, так как они вкусны и питательны. В частности, кондитерские изделия Венгрии издавна славятся вкусовыми качествами, своеобразием и простотой.
Книга "500 видов домашнего печенья" является сборником рецептов из венгерской кухни. В ней помещены лучшие рецепты для приготовления самых разнообразных изделий из муки (пирогов, булок, пряников, пирожных, печенья, рожков, тортов), сладостей, мороженого, напитков, компотов, повидла и т.д.
Большинство рецептов, приведенных в книге, рассчитано на легкое и быстрое приготовление в домашних условиях. Однако в книге приведены и более сложные рецепты, которые, впрочем, также не требуют от хозяйки специальной подготовки.
Все рецепты многократно проверены. Дозы продуктов, приведенные в книге, в основном рассчитаны на 4 - 6 человек (в отдельных случаях указывается выход изделий в штуках или же даются продукты для одной порции). В рецептах для приготовления тортов количество яиц указывает на количество порций.
Качество кондитерских изделий во многом зависит от поддержания в печи необходимой температуры во время выпечки.
Цель книги -- расширить ассортимент кондитерских изделий.

Кенин А. Окно в мир Интернета: Практическое руководство. -- Екатеринбург: У-Фактория, 2003. -- 360 с. -- ISBN 5-94799-142-Х
(фото переплета взяла с сайта книжного Интернет-магазина Лабиринт)
В этой книге сделана попытка "объять необъятное" -- рассказать об Интернете.
Современную компьютерную жизнь уже невозможно представить без Сети. Электронная почта и "болталки" на любую тему, Всемирная паутина и поиск "взлома" в программе, безграничный музыкальный архив и службы знакомств... Как рассказать о главном и не упустить моменты, без которых невозможна будет осмысленная работа в Сети? Как научить основным приёмам работы пользователя, если неизвестно используемое им прикладное программное обеспечение?
Мы постарались рассмотреть наиболее популярные сервисы, которые используются в Интернете. При этом пытались построить рассказ так, чтобы дать представление о принципах, основных положениях используемой технологии. Хотя в книге даны примеры на базе операционной системы Windows XP, читатель легко может использовать полученные знания и в другой системе, будь то Windows 95 или Windows ME: мы старались акцентировать внимание не на том, какую клавишу следует нажать для выполнения очередного шага, а на том, какие действия и зачем должны быть выполнены для достижения результата. Если понять основные принципы, то выполнить необходимую команду будет легко в любой операционной системе или программе, как бы она не называлась.
Книга состоит из отдельных глав, рассматривающих отдельные сервисы, программы, технологии. Имея первоначальный опыт работы на компьютере, её можно читать с любого места. Например, если Вы хотите изучить подробно почтовые технологии, то можете опустить описание основных параметров TCP/IP-протокола или правил использования обозревателя Интернета. Глоссарий в конце книги поможет оперативно получить краткую информацию по тем терминам, которые описываются в других разделах книги.

(фото переплета взяла из Каталога товаров "Про Покупки")
//На суше и на море. -- М., 1981. -- С. 24 -- 41.
О том, что индейцы приготовились к штурму базы Кашимбо, её гарнизон узнал случайно. В тот июньский рассветный час, подлетая к базе, командир третьей воздушной зоны бригадейро* Рубен Серпа запросил по радио условия посадки. В этих местах, прежде чем сесть, необходимо, чтобы кто-нибудь проверил, не упало ли дерево на просеку, служащую "аэродромом", не разгуливает ли по ней веадо** из сельвы, чтобы погреться на солнышке. И когда дневальный пошёл узнать, всё ли в порядке, он увидел в утреннем тумане индейцев. Они прятались за кустами и, видимо, готовились к атаке.
В Кашимбо объявили тревогу. Бригадейро Серпа предупредили, что посадочная площадка окружена индейцами. Бригадейро не растерялся. Как писали впоследствие бразильские газеты, "демонстрируя отличное мастерство вождения самолёта и личное мужество, он дважды прошёл над полосой и соседним участков сельвы на бреющем полёте, почти касаясь шасси верхушек деревьев". Занявшие круговую оборону солдаты видели, как индейцы обратились в бегство, бросая луки, стрелы, боевые дубинки.
Тогда бригадейро приземлился. Приняв рапорт дежурного, он приказал выставить охрану воле сараев, в которых размещалась база. Предвидя, что индейцы после его отлёта вернутся, бригадейро распорядился не терять бдительности, поддерживать связь с командованием в Белеме и вызвал по радио подкрепление. После этого он улетел, а крошечный гарнизон Кашимбо -- дюжина солдат под руководством сержанта Гомеса -- приготовился к отражению новой атаки индейцев

---

*Бригадейро (португ.) -- офицерское звание в бразильских ВВС (прим. авт.)
** Веадо (португ.) -- амазонский олень

(фото переплета взяла из Каталога товаров "Про Покупки")
Василий Песков. Очарованье дороги: Очерки.
Проселок, по Далю, -- это расстояние и пути между селениями в стороне от городов и больших дорог. Это глухая, не очень ухоженная дорога. Ее всегда поругивали. "Ехать проселком -- дома не ночевать". И верно. Застрять на проселке -- обычное дело. Колеса телеги после дождей увязают по ступицы, а на нынешних "Жигулях" на проселок лучше и не заглядывать. В ином месте лишь трактор одолевает колдобины, переезды через ручьи, подъёмы, спуски.
С хозяйственной стороны поглядеть -- погибель эти дороги. Всю быструю жизнь тормозят. Овощ, не увезенный вовремя с глядок, вянет, хлеб мокнет, яблоко-слива гниют. Иное дело -- шоссе: утром -- в Москве, вечером -- в Конотопе. Быстрота и всему экономия, времени в первую очередь. Радость большая, когда проселок превращается в асфальтированную дорогу. Жизнь, ставшая на резиновые колеса, требует и дорог подобающих.
Но для странствия, для хождения по земле с котомкой, теперь называемой рюкзаком, и для небыстрой езды на надежной машине что за чудо эти плохие дороги -- проселки! По опыту знаю, что по шоссе ехать -- ничего не увидеть. Много ли замечает мчащийся по шоссе из Москвы в Симферополь?
Проселок -- иное дело. Тут дорога тебя ведет не спеша ко всем подробностям жизни. Всего ты можешь коснуться, ко всему, как следует, приглядеться. Радости и печали тут живут обнаженными рядом с дорогой. Всё крупное на земле соединил сегодня асфальт. А деревеньку в четыре двора увидишь только тут, у проселка. Из ключа, текущего у шоссе, кто из нас решится напиться? А проселок может привести тебя к роднику, и ты изведаешь вкус первородной воды, ничем не сдобренной и здоровой. Скрипучий мосток. Проезжая его, прощаешься мысленно с жизнью. Однако ничего -- переехали. Стоишь, наблюдаешь, как в омутке играют резвые красноперки. Чья-то пасека возле старинных лип, оставшихся после усадьбы. Чьей? Тебе называют по книгам знакомое имя, и ты стоишь, порааженный: вот тут Он ходил, под этой липой, возможно, сидел, наблюдая за облаками, за этой дорогой, убегающей в перелески... На проселке ты можешь остановиться, изумленный полоской неизвестных, скорее всего каких-то заморских растений. Батюшки, да это же конопля, которую сеяли ранее всюду. Теперь её посеяла только эта вот сидящая на завалинке бабка. "Зачем же теперь конопля?" -- "А блох выводить!" -- простодушно отвечает старуха.

На суше и на море: Повести. Рассказы. Очерки. Статьи/ Редкол.: С.И.Ларин (сост.) и др. -- М.: Мысль, 1981. -- 430 с., ил., карт. 8 л. ил.

Взяла из Библиотеки Мошкова
Спите! Бог не спит за вас!

Жуковский

I


Однажды заходит ко мне Алексей Степаныч Молчалин и говорит:
- Нужно, голубчик, погодить!
Разумеется, я удивился. С тех самых пор, как я себя помню, я только и
делаю, что гожу.
Вся моя молодость, вся жизнь исчерпывается этим словом, и вот
выискивается же человек, который приходит к заключению, что мне и за всем
тем необходимо умерить свой пыл!
- Помилуйте, Алексей Степаныч! - изумился я. - Ведь это, право, уж
начинает походить на мистификацию!
- Там мистификация или не мистификация, как хотите рассуждайте, а мой
совет - погодить!
- Да что же, наконец, вы хотите этим сказать?
- Русские вы, а по-русски не понимаете! чудные вы, господа! Погодить -
ну, приноровиться, что ли, уметь вовремя помолчать, позабыть кой об чем,
думать не об том, об чем обыкновенно думается, заниматься не тем, чем
обыкновенно занимаетесь... Например: гуляйте больше, в еду ударьтесь,
папироски набивайте, письма к родным пишите, а вечером - в табельку или в
сибирку засядьте. Вот это и будет значить "погодить".
- Алексей Степаныч! батюшка! да почему же?
- Некогда, мой друг, объяснять - в департамент спешу! Да и не объяснишь
ведь тому, кто понимать не хочет. Мы - русские; мы эти вещи сразу должны
понимать. Впрочем, я свое дело сделал, предупредил, а последуете ли моему
совету или не последуете, это уж вы сами...
С этими словами Алексей Степаныч очень любезно сделал мне ручкой и
исчез. Это быстрое появление и исчезновение очень больно укололи меня. Мне казалось, что в переводе на язык слов этот факт означает: я не должен был сюда прийти, но... пришел. Во всяком
случае, я хоть тем умалю значение своего поступка, что пробуду в сем месте
как можно менее времени.

Радости и скорби в новом году
Приветствую вас всех с Новолетием. Поздравляю вас с радостями, которые Господь да пошлёт вам в наступающем году. Поздравляю вас и со скорбями, которые неизбежно посетят вас и в этом году: может быть, сегодня, может быть, завтра или в скором времени. Впрочем, не смущайтесь и не бойтесь скорбей. Скорби и радости тесно соединены друг с другом. Вам это кажется странным, но вспомните слова Спасителя: "Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришёл час её; но когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир" (Ин. 16.21). День сменяет ночь и ночь сменяет день, ненастная погода -- солнечную; так и скорбь, и радость сменяют одна другую.
Апостол Павел произнёс грозное слово на тех, которые не терпят от Бога никакого наказания: если вы останетесь без наказания, вы -- незаконные дети. Не надо унывать, пусть унывают те, которые не веруют в Бога; для тех, конечно, скорбь тяжела, так как, кроме земных удовольствий, они ничего не имеют. Но людям верующим не должно унывать: скорбями они получают право на сыновство, без которого нельзя войти в Царство Небесное...
Скорби и есть огненное прещение, или испытание, но не надо их бояться, а, как преподобные отроки, воспевать Бога в скорбях, веруя, что они посылаются Богом для нашего спасения. Да спасёт же всех нас Господь и введёт в Царство Незаходимого Света!
Преподобный Варсонофий Оптинский
День за днём: Душеполезные поучения на каждый день: Православный календарь 2010. -- М.: Артос-Медиа, 2009. -- 320 с.
(фото обложки взято с сайта книжной лавки Благовест)

Если ехать по Волоколамскому шоссе, то сразу же за пересечением с Рижской железной дорогой, с правой стороны, будут видны мрачноватая кирпичная стена с башенками, окружающая старый усадебный дом, и парк, основу которого составляют вековые сосны и липы. Это Покровское-Стрешнево -- одно из бывших "подмосковных". Конечно, это не Архангельское, не Кусково, не Останкино, но и эта старая подмосковная усадьба очень интересна и ценна и своей историей, и природой. Не случайно 2 апреля 1979 года усадьба объявлена памятником садово-паркового искусства, но к сожалению, часть её территории около усадебного дома уже многие годы закрыта для посещения; только лесопарк "Покровское-Стрешнево", созданный на основе старинного парка, круглогодично принимает десятки тысяч москвичей. Сюда можно приехать и на троллейбусе (номера 12 и 70 от станции метро "Сокол" -- 1996 год), и электричкой (по Рижской железной дороге до платформы Покровское-Стрешнево). Вы увидите немного загадочные стены старой усадьбы, вековой бор, каскад прудов по речке Чернушке. По аллеям старого парка можно пройти к химкинскому водохранилищу, попутно заглянув к известному среди местного населения роднику "Царевна-лебедь" -- к нему отовсюду идут с бидонами. на несколько часов вы забудете о том, что находитесь в огромном городе, порадуетесь общению с природой.
Покровское-Стрешнево -- прекрасное место для тихого отдыха; это ещё один фрагмент культурно-исторического и природного наследия Москвы.

Покровское-Стрешнево/Авт.: Г.А. Полякова, Л.П.Рысин, Г.П.Рысина и др.; Редколл.: акад. В.Е.Соколов, акад. Е.П.Челышев, чл.-корр. РАН Л.П.Рысин, проф. А.Х.Вафа. -- М., 1996. -- (Природное и культурное наследие Москвы).