В колонках играет - Birdy – The District Sleeps Alone Tonight
Нас не стало в апреле 2000 года. Мы собрали вещи, разорвали все связи, по дороге потеряли пару милых сердцу мелочей, но разъехались. Мы жили не на разных концах города, но казалось, что нас отделяют миллионы световых лет всей Вселенной. Настолько глубока была пропасть между бывшими «нами».
Каждая часть этого бывшего «мы» стала жить так, как смогла. Она по-прежнему зарабатывала тем, что умеет, как никто другой. Он, вероятнее всего, старался держаться, но сорвался и ушел в пучину алкоголя.
Она старалась все забыть, забросить память в дальний угол головы и заглушить в себе чувство бывшей когда-то любви. И самое страшное заключалось лишь в том, что никакими способами не получалось до конца забинтовать все раны. Он был однолюбом. Наверно, таким людям жить еще труднее, чем остальным. И он по-прежнему любил ее. Ровно десять лет своей незавидной жизни он был по-настоящему, до самого конца и без остатка счастлив.
Когда-то она имела все, о чем мечтают люди – место, куда можно всегда прийти и людей, которые ее всегда ждали. Его одиночество кануло в Лету с ее приходом – только тогда он осознал, что даже самый несчастный человек в мире может найти частичку радости. После встречи с ней он, как будто, нашел оазис в бескрайней пустыне и вдохнул глоток свободы и счастья.

А потом все рухнуло. Нет, конечно, тотальное уничтожение всего, что они любили, появилось не внезапно. Методично, растягивая время, как жевательную резинку, этому помогали те, кто некогда старались поддержать и поверить в них обоих.

Нас не стало в апреле 2000 года. Именно тогда развелись мои папа и мама. Тогда я перестала верить в праздники. Тогда у меня начался подростковый период, и я была просто неуправляема. Тогда для меня перестали существовать какие-либо законы и запреты – я могла дерзить и ругаться с кем угодно. Тогда я поняла, что мать моего любимого папы вовсе мне не бабушка. И дело совсем не в путанных родственных связях, отнюдь нет. Просто с возрастом понимаешь, что гниль в человеке не может появиться в один момент, но ее можно скрыть при большом желании.

Я не буду скрывать – я любила быть маленькой. Детство было самым счастливым периодом жизни. Я любила гулять по парку с мамой и папой. Я любила смотреть старые видеозаписи, где мы все вместе. Я любила, когда папа, как маленький ребенок, приносил домой разные интересные игрушки. У нас был небольшой электронный синтезатор, гоночная машинка с радиоуправлением, огромное количество головоломок и игровых приставок. Я любила вставать по ночам и наблюдать, как папа побеждает очередных монстров в какой-нибудь игре. Я любила, когда к маме приходили заказчики – я наблюдала за ними, принюхивалась к тканями, которые они приносили и каждого изучала. Кто-то мне нравился, а кто-то совсем не располагал к себе. Я любила наблюдать за тем, как мама шьет, пока я пыталась уснуть. Слабый свет лампы бил в глаза, я крепко прижимала к себе нашу кошку Дуньку и засыпала, даже не осознавая, что все любимые рядом.
Я любила вообще просыпаться по утрам. Мама и папа рядом. Мама и папа.

Грустно, что папа - единственный, по-настоящему понимающий меня человек. Никто, кроме него одного, на этой земле не чувствует меня так сильно, до самых мурашек. Казалось бы – раньше, когда я была совсем маленькой, мы не были так близки. Папа был папой. Когда я повзрослела, папа стал другом и самым долгожданным человеком в моем сердце. Каждое воскресное утро он звонил мне и будил меня словами: «Доброе утро, Тюша!»
Мне часами хотелось сидеть у него дома, говорить о книгах и музыке, рассматривать старые фотографии, читать его стихи, слушать его, понимать и чувствовать на уровне одного-единственного вдоха. Каждое воскресенье он покупал торт, я приходила к нему на чай, а если у меня не получалось наведаться в гости, папа приносил торт с собой.

А потом он ушел.. Я даже не смогла с ним попрощаться, увидеть его хотя бы на секундочку. Полгода я искала с ним встречи, полгода обрывала ему телефон, ждала, злилась, потом снова набирала номер и слышала, что абонент недоступен. Я звонила и звонила ему до тех пор, пока летним днем мама не сообщила, что его не стало. Он ушел. Его-не-стало. Человека, которому я доверяла, как себе. Человека, который был моей отдушиной. Он мог поделиться всем со мной, он мог рассказать о своем детстве, мог пожаловаться и получить утешение. Я понимала, что только находясь рядом со мной, он по-настоящему счастлив. Из высокого, красивого, статного мужчины в конце жизни он превратился в седого, уставшего, ссутулившегося, одетого в сплошные ремки человека. И самое страшное, что я ни у кого и никогда после не видела такой беспросветной грусти во взгляде. Грусти без конца и края, грусти, которая съедала изнутри, не давала покоя его душе. Грусти, которую он никак не мог излить, грусти по тому, что он утратил – нас с мамой – его настоящую семью. Я никогда не забуду, как он пришел ко мне ноябрьским вечером. Он все время повторял, что он, конечно, отец, но очень плохой, что он завяжет с алкоголем, устроиться на работу. Клялся, что сделает для меня все, не понимая, что мне совсем ничего не было нужно, кроме его присутствия рядом. Он приговаривал мне: «Сволочь ты моя ненаглядная!» и целовал в обе щеки.
Прошло почти 3 года. Я по-прежнему никак не могу зализать эту рану. Она измучила меня.

Нас не стало в апреле 2000 года. Его не стало в июне 2009.