Цитата сообщения Вересковый_ветер НАТАЛЬЯ СЮЗЕВА








































































http://syuzeva.arts.in.ua/gallery/ - Сайт художника


https://www.instagram.com/syuzevanataliya/ - КАРТИНЫ СЮЗЕВОЙ НАТАЛЬИ





Родилась в Пензе в 1965 году. С 1980 по 1984 училась в художественном училище им.Савицкого на отделении промграфики. После окончания училища жила в Латвии, в Риге, где училась на курсах графики при Латвийской Академии художеств. В 1987 году вернулась в родной город, и начала преподавать в детской художественной школе. С 1990 по 1993 жила в Томске. В этот период активно работала в соавторстве с мужем Сергеем Сюзевым в жанре плаката. Как плакатист в 1993 году была принята в Союз Художников России. В 1994 году вернулась в Пензу, где сейчас живет и работает. Много лет преподавала в ДХШ №1, с 2001 по 2006 работала преподавателем спецдисциплин в ПГПУ им. Белинского на отделении изобразительного искусства. С 2006 года занимается только живописью.
Любимая техника - холст, масло. Работает в основном в жанре сюжетной композиции и портрета. Почти все работы делятся на несколько серий «Славянские праздники», «Девичьи игры» и «Кофемания». В 2013 году награждена Благодарностью Академии художеств.
Работы находятся в частных собраниях России, Украины, Ираиля, Франции, Америки, Канады, Германии.





Художник Наталья Сюзева, у которой осенью прошла первая персональная выставка в Пензе, рассказала нам о работе над собой, о трезвых умных мужчинах и необходимости полной свободы от разного рода начальников

Fashion Collection: В сентябре у вас проходила выставка в Галерее Савицкого. Расскажите, пожалуйста, о ней.
Наталья Сюзева: Впервые в жизни я сделала персональную выставку в Пензе. Мне исполнилось пятьдесят лет, и я подумала: зачем тянуть? Так можно и до ста лет ждать. Выставка прошла хорошо. Вообще, я делаю три-четыре выставки в год, а в любимой Пензе — видите: первый раз.

FC: Как так вышло?
Н. С.: Ну, сначала я стеснялась. Как, знаете, в партию морально не готов вступить. А потом, у нас особо и негде выставляться. Обычно в каждом городе есть, как минимум, один городской выставочный зал. А то и два, и три. Есть такой город Торжок, и в нём два муниципальных выставочных зала. Хотя, такого количества художников на душу населения, как у нас в Пензе, нет больше нигде. А то, что должно было быть нашим выставочным залом, сейчас называется «Арбат». Его еще до перестройки возводили на деньги Московского Союза Художников.

FC: Чего вы ждали от выставки и что в результате получили?
Н.С.: Это всё равно что своим родственникам показать, что ты делаешь. Я хотела любимым пензенцам показать свои картинки. Я вожу их везде, и меня знают, а в Пензе вот не знали. Очень много было тёплых отзывов и эмоций.

FC: А случаются противоречивые отзывы?
Н.С.: Да, бывает. Очень часто мои картины не нравятся мужчинам. Многие считают, что это очень несерьёзно. Да и я сама считаю, что это очень несерьёзно. Никаких глобальных тем я не раскрываю, рисую такую простую мещанскую жизнь.

FC: Мещанскую?
Н.С.: Ну, конечно. Только в хорошем смысле этого слова, которое в своё время как-то испоганили. Все мои родственники были мещанами. Это была обычная социальная группа, средний класс. А в советское время ему придали это глупое отрицательное значение.
Бывает, что меня упрекают за грусть в картинах. А я с детства помню, что, если ты не улыбаешься во все тридцать два зуба, тебя немедленно спрашивают: ты чего такой грустный? Почему же грустный? Я считаю, что это просто состояние самодостаточности. Человек может побыть с собой наедине и о чем-то подумать. И ему в это время не скучно и не печально. Поэтому у меня и картины такие.
В соцреализме работало много великих мастеров, но вот эти «улыбоны» и кубанские казаки меня всегда раздражали.

FC: Да, ваших работах никакой грусти не чувствуется. Вообще, кажется, что основная эмоция — нулевая.
Н.С.: Наверное, она нулевая, как точка отсчета в системе координат. Можно и туда, и сюда.
Три года назад я была во Флоренции, в галерее Уфицци. Там есть зал Ботичелли, который перевернул моё сознание. Раньше я относилась к нему, как к популистской живописи: красивые девушки и всё такое. А тут я вдруг всмотрелась в их глаза, и потекли слёзы. И не у меня одной. Это единственный зал в Уфицци с сиденьями. Его просто так не пробежишь. Созерцание и молчаливый диалог. Там столько грусти! Да и вообще, знаете, жизнь не такая уж весёлая. Смотришь так на какую-нибудь маленькую девочку и думаешь: пока вырастет, столько всего хлебнёт. В общем, всех жалко.

FC: А себя жалеете?
Н.С.: Нет. Это слабость.


FC: А как вы к себе относитесь?
Н.С.: Ой, как к бешеному таракану какому-то. Всё время я в какой-то агонии и суете, в делах. Не могу сесть и посидеть. То ли меня всё время подгоняет ощущение, что осталось меньше, чем прожито? Словом, нещадно я к себе отношусь.

FC: Вас что-нибудь раздражает в себе самой?
Н.С.: Нет. Мне же не пять лет, и я работала над собой всё это время и чего-то достигла. А в людях раздражает... Даже не то чтобы раздражает, я просто не понимаю равнодушия и отсутствия профессионализма у взрослых людей. Это неуважение к другим.

FC: Как вы над собой работали? Придерживались какого-то плана?
Н.С.: Да. Я выдавливала из себя раба, как Горький завещал.

FC: А он был, этот раб? И как он себя вёл?
Н.С.: Был. Не могу сказать, что это было угодничество, но приседание перед какими-то начальниками и прочее в этом духе — было. Но теперь я устроила себе такую жизнь, когда у меня нет ни одного начальника. Приседать не перед кем.


FC: Давно бы работаете свободным художником?
Н.С.: Я периодически им становилась. Потом какая-то слабость мне шептала: «как же это без зарплаты? Пусть маленькая, но раз в месяц». И я куда-нибудь устраивалась, или меня куда-нибудь звали. Но каждый раз я себя за это ругала. Не могу сказать, что это бесцельно прожитые годы, но это время, отнятое у картинок.

FC: Что это были за профессии?
Н.С.: Сначала — преподавание в художественной школе, потом — в педагогическом институте, где открыли худграф. Конечно, можно себя тешить тем, что ты кому-то что-то дал, кого-то чему-то научил. Но я думаю, что они и без меня всему научились бы.

FC: Ваши девочки на картинах каким-либо образом реагируют на происходящее в мире?
Н.С.: Наверное, они реагируют на меня, когда я реагирую. Мне было очень больно, когда произошли эти события на Украине. Я всегда считала, что художник находится над толпой, и все художники — сёстры и братья, у которых нет ни границ, ни национальностей. И до сих пор так считаю. Интернет для меня — окно в мир. Я провинциальный житель, и с большинством друзей общаюсь в интернете. Иногда даже складывается впечатление, что знаешь человека всю жизнь. Несколько таких людей было с Украины. Когда всё это случилось, мне от них стали приходить жуткие письма. Последнее, что меня добило, — это как я смею рисовать девочек, не видя при этом сны о сбитом Боинге. Всё это ужасно. Я не ожидала.

FC: Это как-то отразилось на работе?
Н.С.: Я только еще больше стала рисовать своих девочек. А в целом... Недавно я, готовясь к выставке в Самаре, вспомнила, что три года назад был период, когда я рисовала очень тревожные картины. Сейчас у меня этой тревоги нет. Поэтому я думаю, что всё будет хорошо.

FC: Что за выставка будет в Самаре?
Н.С.: Ой, мне тут поставили непосильную творческую задачу. Групповая выставка на День Святого Валентина (дурацкий, кстати, праздник), которая называется «Я тебя люблю». Поскольку участников там немного, я не могу отделаться одной картиной, и нужно сделать серию. А у меня же девочки, какая там любовь! Там еще только детство. И вот, я делаю, как могу. По-моему, не сильно про любовь получается.

FC: Вам всегда есть, что сказать? Когда именно надо и в определённый срок, как вы создаёте нужно высказывание?
Н.С.: Ну я же профессионал. Когда мне говорят: надо, я сажусь, устраиваю мозговой штурм, думаю, думаю, думаю. Пока приносит результаты. А когда нет такого напряга, это вообще кайф: приходит какая-то идея или образ, и ты сидишь, рисуешь... Сама себе завидую.

FC: Вы, как говорите, проводите много выставок. Какие они бывают по характеру взаимодействия с аудиторией?
Н.С.: Каждый город очень сильно отличается от другого. Когда я выставлялась в Москве, в ЦДХ на Крымском валу, очень многие посетители заходили и восклицали: «Ой, как всё понятно!». Больше нигде я такого не слышала. И отмечали они это, как достоинство. Оказывается, в Москве проходит очень много выставок современного искусства, и у людей возникает ощущение, что они чего-то не догоняют, что они не так умны, как окружающие. А тут — раз, и всё понятно, и всё хорошо.
Потом, меня потрясает город Саров. У меня там уже вторая выставка сейчас идёт. Он находится в Нижегородской области, но на территории мордовского заповедника. Такой концентрации трезвых и умных мужчин больше нет нигде в стране. Когда была первая выставка, мне сказали, что будет творческий вечер. Я подумала: какой ужас! Обычно всё ограничивается фразами типа «спасибо, что пришли», а тут мне отвели два часа. Пришло много людей, из которых семьдесят процентов этих вот мужчин, в крайней степени умных, которые два часа задавали мне вопросы. А в этот раз так совпало, что с гастролями у них был скрипичный квартет, и эти мужчины слушали музыку, театрально подперев высокие лбы рукой. Все!

FC: А заграничные выставки были?
Н.С.: Были. Прямо в Риме. Но это была групповая выставка оренбургских художников, в которую попала и я. Как они нам непонятны, так и мы им непонятны. В основном на такие выставки приходят наши же соотечественники-иммигранты, тоскующие по Родине. Нашу предметную живопись они воспринимают, как антикварную. Типа: зачем так писать, когда всего полно в музеях?

FC: В какой технике вы не смогли бы выполнить заказную работу?
Н.С.: Помимо определения, как художника творческого, есть еще и профессиональное, поэтому техника исполнения для меня не является преградой. Единственное, что меня может остановить — это какие-то нравственные моменты. Профессиональных ограничений у меня нет.





9 мая




http://www.fc58.ru/blog/tochka-otscheta