В данной заметке освещаются основные аспекты сталинских чисток 30-ых годов на территории Воронежской области.

     У всех, кто интересуется историей сталинских репрессий 30-х годов в Воронежской области, естественно возникает вопрос: как и где проводились расстрелы, где хоронило, а вернее прятало, свои жертвы местное Управление НКВД.

     Самое большое место захоронения жертв политических репрессий на территории нашей области обнаружено в 1989 году под Дубовкой. Тогда же началось активное, достаточно хорошо организованное вскрытие расстрельных ям, извлечение человеческих останков и перезахоронение их в братские могилы. Всего с 1989 года и по 1992 год было вскрыто 24 расстрельные ямы, где обнаружены человеческие останки 924 человек.

     Одновременно с раскопками продолжались поиски новых захоронений. Довольно легко было обнаружено еще 30 ям. Можно предположить, что не менее 10 тысяч расстрелянных лежат только под Дубовкой. Под Воронежем известны еще несколько мест захоронений.
     По рассказам воронежских старожилов, большое захоронение находится за лесотехническим институтом, в районе турбазы и детской областной больницы.
     По Задонскому шоссе, за областной больницей, существовал стрелковый тир, и там по ночам работники НКВД закапывали тела своих жертв. Есть сведения о захоронениях на Левом берегу в районе теперешнего детского парка «Алые паруса».

     Что касается районов области, то здесь общий принцип таков: где были тюрьмы, там проводились расстрелы и есть места захоронений. Пока установлены такие места в Боброве, Борисоглебске, Острогожске.
     В 1931 году, после подавления восстания крестьян в селе Коршево, арестованных свозили в здание Бобровского РО ОГПУ, где их коротко опрашивали, затем выводили во двор группами по 2—4 человека с завязанными глазами и расстреливали. Трупы сбрасывали в подвалы, пересыпали известью и впоследствии замуровали. Лежат они там и по сей день, что нисколько не волнует ни работников Бобровского РОВД, которые в прямом смысле сидят на костях, ни руководство района.

     В самом Воронеже известно немало мест, где проводились расстрелы.

     В частности, до 1933 года Управление Полномочного представительства ОГПУ находилось в здании по улице Дзержинского, 8 (оно не сохранилось). Во дворе Управления размещалась тюрьма ОГПУ. Некоторые воронежцы вспоминают ее как длинный кирпичный сарай. В подвалах ОГПУ и в тюрьме проводились расстрелы. Если пройдете под аркой у кинотеатра «Спартак», то в левой части сквера увидите это мрачное место. Пройдя сквер, мы выходим на улицу Володарского. Слева стоит дом № 70. В 30-х годах в нем жили сотрудники УНКВД. Из архивных дел известно, что во дворе этого дома находился склад конфискованных при арестах вещей.
     По рассказам старожилов, в подвалах этого склада проводились и пытки, и расстрелы. То же самое можно сказать о подвалах Пятницкой церкви, что стояла во дворах нынешних складов «Военторга» по улице Володарского.

     Но самым страшным местом в Воронеже была внутренняя тюрьма УНКВД. Построена она в 1933 году одновременно с новым зданием Управления ОГПУ (ул. Володарского, 39), имела вид круглой башни и стояла во дворе Управления. Её снесли после XX съезда партии.

     Мы, участники раскопок под Дубовкой, долгое время не могли понять, почему в одних ямах костные останки лежат без каких-либо признаков одежды и обуви, а находим одежду, сваленную в отдельные кучки, что наводило на мысль о расстреле людей раздетых догола. В других же ямах — наоборот: все указывало на то, что в этих ямах лежат останки людей, расстрелянных в своей одежде и обуви и они имели с собой личные вещи.
     И еще один вопрос. Пожилая жительница Дубовки рассказала, как она, будучи подростком, не раз видела капающую кровь из проезжавших крытых грузовиков. Признаться, тогда ее рассказ доверия большого не вызвал. Потребовалось несколько лет для поиска ответа на этот вопрос.

     Удалось установить, что во внутренней тюрьме УНКВД на втором этаже была оборудована так называемая «баня». Смертников брали из камер «помыться». Где-то в «предбаннике» их заставляли раздеться. Затем группу заводили в «баню» — камеру, оборудованную для расстрелов. Здесь их клали лицом вниз и стреляли из нагана в затылок. Завершив расстрел, открывали в полу люк, под которым на первом этаже стоял грузовик, и тела сбрасывали прямо в кузов машины. Следом туда же сбрасывали одежду.
     Загрузившись, машина ехала под Дубовку, где тела сбрасывали в подготовленную яму, куда также сбрасывали одежду в одну—две кучки. Значит, бабушка из Дубовки сказала правду — в таком случае кровь действительно могла капать из кузовов машин.

     Расстреливали и непосредственно под Дубовкой. В этом случае приговоренных к расстрелу вызывали из камер «с вещами», как на этап. Узники не знали, что судьба их уже решена Тройкой УНКВД, и еще питали надежду на какое-то правосудие. И только под Дубовкой им зачитывали постановление «тройки». Затем, уже морально убитых и оглушенных их клали лицом вниз, рядом с ямой. Кто сопротивлялся, тем связывали руки ремнем или проволокой — таких со связанными кистями мы находили. Палачи, или как их называли — исполнители, стреляли из револьверов каждому в затылок. Нередко мы находили черепа, в которых было по два и даже три входных отверстия рядом. Именно этот факт говорит о том, что жертвы лежали на земле лицом вниз.
     Сотрудники НКВД не утруждали себя укладкой тел в яме, а просто сбрасывали их как попало, как обычно хоронят скотину. Здесь же, стоя у края ямы, исполнитель перезаряжал барабан нагана, бросая гильзы в яму, где мы их и находили иногда в одной кучке. Этот факт подтверждает наш вывод о расстрелах на месте, у ям. В таких ямах нам приходилось освобождать обувь от костей, надеясь обнаружить подпись владельца. Между костными останками находили мелкие предметы: расчески, зубные щетки, курительные трубки, очки, мыльницы, кружки и другие личные вещи, которые узники брали с собой, веря, что идут на этап.
     Так определилась страшная технология уничтожения людей.

Кто непосредственно приводил приговор в исполнение?

     В официальной лексике такой термин, как палач, у нас не применялся, не было и такой должности. Для выполнения функций палача с первых лет советской власти была введена должность коменданта. Коменданты были в губчека, ОГПУ, Управлениях НКВД и КГБ, а также при военных трибуналах, особых отделах и других карательных органах.
     При Управлении НКВД по Воронежской области, кроме коменданта, существовала должность дежурных комендантов, которые постоянно участвовали в расстрелах. Но и эти люди в период массовых репрессий 1937—38 годов не смогли бы справиться с потоком смертников. Надо думать, что для расстрелов привлекались многие сотрудники Управления: участие в расстрелах служило в какой-то степени охранной грамотой от возможных подозрений в сочувствии к врагам.

     Все эти рассуждения имеют под собой и вещественные доказательства.
     При вскрытии 19-й расстрельной ямы под Дубовкой было обнаружено, что все 40 человек из этой ямы расстреляны из малокалиберных пистолетов. Такие пистолеты имели в качестве личного оружия руководящие чины УНКВД.
     Это обстоятельство дает право дорисовать картину расстрела, когда уставшее от кабинетных допросов руководство УНКВД решило выехать размяться «на природу», потренироваться на живых мише нях и продемонстрировать свою преданность и «чекистскую железную волю».

Кто выносил смертные приговоры?

     Это, прежде всего, Тройка Управления НКВД по Воронежской области, которая действовала с августа 1937 года по ноябрь 1938 года. В состав ее входили (в разное время): секретари обкома партии - Михайлов, Ярыгин, Никитин; начальники УНКВД — Коркин, Денисов; областные прокуроры — Каминский, Кушнарев, Никиточкин, Терещенко, Андреев. Но это мы сейчас знаем состав этих «троек», тогда же специальным приказом запрещаюсь в уголовных делах упоминать их состав, а просто значилось: «По приговору тройки УНКВД». На самом же деле судьба арестованных решалась сотрудниками Управления, а секретари обкома и прокуроры просто подписывали подготовленные списки, в глаза не видя тех, кого обрекали на смерть или длительные сроки заключения.
     С сентября по ноябрь 1938 года функционировала также «Особая тройка УНКВД». Ее создали специально для решения так называемого «национального контингента»: поляков, немцев, латышей и др., включая «харбинцев». В состав этих «троек» входили те же должностные лица, что и в обычные «тройки».

     Прокатилась своей кровавой колесницей по Воронежской земле и «московская тройка» — Выездная сессия Военной Коллегии Верховного суда СССР. Со второй половины 1937 года и почти до конца 1938 года эта «тройка» штамповала десятками в день смертные приговоры. В наиболее стабильный состав «московской тройки» входили: председатель — Матулевич; члены - Стельмахович, Суслин, Ждан; секретарь — Костюшко и прокурор ГВП Липов. В отличие от областной «тройки», обвиняемые вызывались на заседание, где им зачитывалось обвинение и давали жертве последнее слово. Как правило, обвиняемые при этом отказывались от прежних своих показаний, выбитых следователями, что, однако, ни в какой степени не влияло на приговор, который был определен заранее.
     Просматривая дела репрессированных, можно сделать вывод, что «московская тройка» занималась, в основном, руководящими партийными и хозяйственными кадрами, тогда как областная «тройка» пропускала через себя, как правило, беспартийную массу.

     Кроме перечисленных «троек» высшую меру наказания выносила на судебных заседаниях спецколлегия Воронежского областного суда, которая рассматривала дела обвиняемых только по 58-й статье. Органы НКВД направляли в областной суд групповые дела, которые были хорошо подготовлены для открытых заседаний, т.е. со свидетелями, защитой и соответствующей публикой. Конечно, эти судебные процессы готовились следователями НКВД и проводились под их руководством и контролем.

     Пока мало что известно о деятельности военных трибуналов X стрелкового корпуса и XI авиабригады, дислоцированных в те годы на территории Воронежской области.

     В Москве вершили «правосудие» такие органы, как «двойка» (нарком НКВД — генеральный прокурор), Особое Совещание НКВД. «Двойка» также занималась национальными кадрами еще до создания «Особых троек» и выносила, как правило, расстрельные приговоры. Особое совещание имело право приговаривать на срок до 10 лет, но в период войны и ОСО получило право выносить смертные приговоры. Через ОСО прошли все жены «врагов народа» как ЧСИР. Конечно, никого из обвиняемых в Москву не возили, а посылали только обвинительный материал. Через эти органы прошло относительно меньшее число воронежцев.

     Но самым первым звеном в кровавой цепочке, с которым сталкивался арестованный, были следователи и многочисленные начальники отделений и отделов УНКВД, которые непосредственно выбивали из арестованных «признание» в троцкизме, терроризме, шпионаже, вредительстве и т.п. Их зверства на допросах достаточно полно описаны в мемуарной и художественной литературе. Не буду их повторять. Скажу лишь, что за все злодеяния на воронежской земле поплатились жизнью только двое — начальники УНКВД Коркин и Денисов (расстреляны в 1940 г.). Другие опричники — Лапин, Березкин А.И., Михайловский, Шинкаренко и некоторые другие — в 1939—1940 гг. получили по 5—10 лет заключения.

«Воронежский курьер» 4 сентября 1997 г.

Серия сообщений "Под пятой госбезопасности...":
Часть 1 - Воронежская «Лубянка»
Часть 2 - Террор 1937-1938 гг. в Воронеже