КАК ОТКРЫЛИ СТЕКЛО
ТАЙНЫ СТЕКЛА
М. Свешников, Изд. "Детгиз", Ленинград, 1955 г. Публикуется с небольшими сокращениями
ОГЛАВЛЕНИЕ
КАК ОТКРЫЛИ СТЕКЛО
ДРАГОЦЕННЫЕ НАХОДКИ
ЦЕНА МАСТЕРСТВА
ОГОНЬ — ЕГО РОДИТЕЛЬ
ИСТОРИЯ БУТЫЛКИ
СТЕКЛО В ОКНЕ
ИСТОРИЯ ЗЕРКАЛА
ОПТИЧЕСКОЕ СТЕКЛО
ГЛАЗ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА
ЦВЕТНОЕ СТЕКЛО
ВЕК СТЕКЛА
РАССКАЗ ПЛИНИЯ
Тысяча девятьсот лет назад жил в Риме знаменитый ученый Плиний Старший. Этот ученый славился своим трудолюбием. Даже в дороге, покачиваясь на носилках, он умудрялся писать острой палочкой на покрытых воском дощечках. А в бане, когда раб массировал его или вытирал полотенцем, он читал книгу.
В отличие от современных ученых, Плиний не был специалистом: он занимался всеми науками, какие были в то время. Он был необычайно любознательным человеком и интересовался всем на свете. Погиб Плиний во время извержения Везувия. Наблюдая за тем, что происходит на берегу, он подплыл на корабле слишком близко к вулкану. Клубы тяжелого, ядовитого дыма задушили ученого.
Главный труд Плиния — «Естественная история». Он писал ее много лет. Это настоящая энциклопедия всех знаний древнего мира. Она рассказывает о движении небесных светил, о странах и народах, о животных и растениях, о камнях и металлах, о приготовлении лекарств, о красках для живописи, о художниках и их картинах, о ремеслах и т. д. Говорится в ней, между прочим, и о том, как было открыто стекло.
Однажды, — рассказывает Плиний, — финикийский торговый корабль, застигнутый сильной бурей, вынужден был бросить якорь в небольшой бухте. Усталые и озябшие моряки вышли на берег. Они стали искать, где бы развести костер, чтобы сварить себе похлебку и согреться. Берег был песчаный, и нигде не видно было камней, на которые можно было бы поставить котел. Тогда одному из моряков пришло в голову: нельзя ли вытащить из трюма корабля глыбы соды, которую везли на продажу, и на эти глыбы поставить котел?
Соду в те времена, как и сейчас, применяли при стирке белья. Кроме того, она нужна была суконщикам для смягчения шерсти, а египетским жрецам — для бальзамирования трупов.
Так вот, на эти-то содовые глыбы и поставили финикийские моряки котел с водой. Костер получился на редкость удачный. Моряки сытно поели и легли спать. Утром, собираясь в путь, один из них разбросал тлеющие остатки костра. Вдруг он заметил в золе какие-то блестящие кусочки. Они не были похожи ни на дерево, ни на металл, ни на глину, ни на камень. Таких странных светлых кусочков не видел до тех пор ни один финикиянин.
Это новое загадочное вещество — по утверждению Плиния — и было стеклом: сплавом берегового песка с содой.
Верен ли этот рассказ? Его столько раз перепечатывали в книгах по истории, к нему так все привыкли, что никому не приходило в голову усомниться в его достоверности. И только совсем недавно нашлись люди, которые решили проверить рассказ Плиния. Несколько специалистов по стеклоделию попытались сварить стекло тем же способом,- каким это сделали когда-то финикийские моряки.
Как много тысяч лет назад, на песчаном морском берегу снова развели костер, положили глыбы соды, на них поставили котел с водой. Долго и терпеливо следили за костром, не жалея подбрасывали в него дрова. Ветер усердно раздувал пламя. Но всё было напрасно: когда костер погас, никакого стекла в золе не нашли.
При том небольшом жаре, какой дает пламя костра, сода не может сплавиться с песком и превратиться в стекло.
Так была доказана ошибка Плиния. Как же в действительности было открыто стекло?
ПЕРВЫЙ СТЕКЛОВАР
Горшки и кувшины, как известно, лепят из глиняного теста и затем обжигают на огне. Так их делают сейчас, так делали их и тысячи лет назад в древнем Египте.
Однако, как ни старались древнеегипетские гончары отполировать и пригладить стенки своих горшков и чашек, их изделия всегда получались шероховатые и тусклые. Из таких чашек было очень неприятно пить: они царапали губы, быстро загрязнялись.
А самое главное, — они были пористые, их стенки были пронизаны множеством мельчайших канальцев, через которые вода постепенно просачивалась и вытекала. Поэтому в таких глиняных сосудах нельзя было сохранять жидкости хотя бы несколько часов. Наверное, немало древних изобретателей ломало голову над тем, как устранить эти недостатки, но ничего сделать не удавалось.
Делу помог случай. На один из горшков еще до того, как его обожгли, попала случайно смесь песка и соды. Каково же было удивление гончара, когда после обжига горшок оказался покрытым гладкой, блестящей пленкой!
С тех пор глиняную посуду стали всегда перед обжигом покрывать смесью песка и соды (впоследствии стали прибавлять еще известь). Огонь расплавлял смесь, она растекалась по стенкам посуды, покрывая ее тонкой корочкой. Эту твердую, блестящую корочку мы называем глазурью. Но, собственно говоря, мы могли бы ее называть и стеклом; по своему составу она ничем не отличается от стекла.
Примешивая к соде и песку другие вещества, египтяне научились приготовлять глазурь разных цветов и оттенков: голубую, желтую, фиолетовую, пурпуровую, синюю.
Как египтяне догадались, что можно делать вещи из одного лишь стекла, то есть из одной только глазури? На эту мысль их натолкнул также случай. Какой-то гончар покрыл свой горшок смесью песка и соды слишком небрежно, неаккуратно; и вот, вместо тонкой, ровной пленки получился сгусток, комочек глазури. Этот комочек был таким блестящим и красивым, он походил на драгоценный камень!
Гончар был находчивым человеком: он решил приготовить цветной шарик из одной только глазури. Это ему удалось. Так, сам того не подозревая, он открыл новую отрасль человеческого искусства — стеклоделие.
БУСИНА ЦАРИЦЫ ХАТШЕПСУТ
Много-много веков назад фараоном Египта была женщина, по имени Хатшепсут. Она умерла рано, на тридцать втором году. По египетскому обычаю, ее тело превратили в мумию, положили в саркофаг и замуровали в мрачных скалах у подножья Ливийских гор. Роскошная гробница Хатшепсут укрылась глубоко в скалах; в нее вели запутанные туннели с тщательно замаскированным входом. Это была необходимая предосторожность: надо было предохранить гробницу от грабителей.
Больше трех тысяч лет никто не нарушал тишины гробницы. А потом ход в нее открыл французский археолог Лоре. И вот что он увидел: два маленьких каменных уродца стерегли гробницу, охраняли ее величавый покой. На груди у них висели на цепочке священные жуки — скарабеи. Глаза уродцев были сделаны из горного хрусталя. Они так страшно сверкнули, когда на них упал луч света, что почти все рабочие-феллахи, охваченные ужасом, разбежались. Другие, решив, что в изваяниях сидит сам Дьявол, хотели их разбить. Археолог с револьвером в руках спас прекрасные статуи от гибели.
Лицо мумии было скрыто под золотой маской с блестящими, точно живыми глазами. Мертвую голову венчала серебряная диадема, а лоб — знаки царского достоинства: золотой орел и золотая змея. За поясом торчал маленький кинжал; он, по верованию египтян, понадобится душе царицы в ее посмертных скитаниях.
Но археолога больше всего заинтересовали не золотая маска, не драгоценная диадема, не кинжал, а бусы. Они были сделаны из стекла. Ожерелье из зеленовато-черных блестящих стекляшек обнимало сморщенную, сухую шею мумии. Бусы были крупные, неровные. На каждой из бусин можно было разобрать вырезанную иероглифами надпись — имя царицы. Этот маленький невзрачный кусочек стекла был сделан три тысячи четыреста лет тому назад!
Можно ли считать бусину Хатшепсут самой древней стеклянной вещью? В одной из могил недалеко от Фив нашли недавно стеклянную бусину зеленоватого цвета, похожую по форме на каплю. Возраст этой бусины — пять тысяч пятьсот лет!
СТЕКЛЯННОЕ ТЕСТО
Те две тысячи лет, которые отделяют гробницу Хатшепсут от фивской могилы, пропяли не зря: бусина царицы гораздо наряднее, чем ее предок. За это время египтяне научились изготовлять из стекла не только бусы, а еще и вазы, ожерелья, сосуды для бальзамирования, кубки для воды и вина и маленькие толстостенные флаконы для духов.
Все эти вещи делались из непрозрачного цветного стекла.
Египтяне даже не подозревали, что стекло может быть прозрачным. Для того чтобы стекло получилось прозрачным, нужно довести температуру в печи до 1500 градусов. Этого египетские стеклоделы никак не могли добиться. У них получалось некрасивое коричневато-зеленое стекло, похожее по цвету на пережженный сахар. Чтобы приготовить стекло иных, более красивых цветов, приходилось примешивать к нему железо, медь или марганец.
Египтяне варили стекло в небольших глиняных горшках на открытом воздухе, разжигая под горшками сильное пламя. Пламя не давало нужного жара, приходилось пускаться на всякие ухищрения, — например, повторять варку два раза. В конце концов в горшках образовывалось стекло, густое и вязкое, как засахарившийся мед. Его можно было месить, мять, лепить из него, как из теста.
Но это стеклянное тесто было таким горячим, что дотронуться до него рукой было нельзя: от соприкосновения с ним вспыхивали деревянные лучинки. Как же вылепить из такого теста кувшины, вазы, кубки, флаконы?
Это так же невозможно, как невозможно вылепить кубок из раскаленной лавы, изливающейся из кратера вулкана. Ждать же, пока стеклянное тесто остынет, нельзя: остывая, оно вместе с тем твердеет. Из застывшего стекла уже ничего не вылепишь.
Стекло оказалось на редкость трудным, непокорным материалом. Мало было изобрести стекло, надо было еще изобрести способ, как делать из него стеклянные вещи. Египтяне нашли такой способ; они научились лепить из раскаленного стекла, не прикасаясь к нему рукой. Вот, например, как были сделаны кувшины, изображенные на рисунках.
Мастер взял длинный железный прут, к концу его прикрепил шарик из смеси песка с глиной. Подмастерье выхватил из пламени горшок со стеклянным тестом, вывалил его на камень и начал раскатывать железной скалкой. Не теряя времени, мастер приложил прут к этому пласту. Стекло обволокло шарик, прилипло к нему. Вертя прут в руках и катая его по камню, мастер придал стеклянному комку очертания кувшина.
Готовый кувшин надо было снять с прута. Для этого мастер выждал, когда кувшин остынет, и потом осторожно повернул прут: песочный шарик рассыпался. Теперь прут было уже не трудно вынуть.
Это описание всё же не дает точного представления об искусстве египетского стеклодела. Но пусть кто-нибудь попробует проделать такой опыт: нацепить на палку комок глины и затем, водя палкой по камню, придать комку форму кувшина. Он увидит, как это трудно.
А ведь из стекла лепить еще труднее: стекло быстро остывает; у египетского мастера были в распоряжении считанные секунды.
Египетские стеклоделы были очень терпеливы и искусны. Они долго учились своему ремеслу. И всё же вазы и кувшины получались у них неправильной формы, с толстыми неровными стенками, некрасивые.
Изделий с тонкими стенками, вроде наших стаканов или бутылок, египтяне совсем не умели делать. За день стеклодел успевал изготовить очень немного вещей. Поэтому стеклянные изделия были в древнем Египте редкостью. Стоили они очень дорого, немногим дешевле драгоценных камней.
ДРАГОЦЕННЫЕ НАХОДКИ
Вернуться в оглавление книги...
СТЕКЛЯННЫЙ ПУЗЫРЬ
Кто мог бы подумать, что горячее стекло, не подчиняющееся человеческой руке, подчинится человеческому дыханию!
В начале первого века нашей эры неизвестный нам римский мастер сделал длинную и тонкую железную трубку с небольшим расширением на конце. На другой ее конец он насадил деревянный мундштук, чтобы защитить губы от ожога. Изобретение очень простое и вместе с тем гениальное: в продолжение почти двух тысяч лет все стеклянные вещи создавались этой трубкой.
То, чего не мог добиться самый опытный и искусный египетский мастер, стало доступным рядовому стеклодуву. Эта железная трубка оказалась прямо волшебной: пользуясь ею, можно было выделывать самые разнообразные стеклянные вещи, красивые и изящные, с очень тонкими стенками.
Работа со стеклодувной трубкой очень напоминает выдувание мыльных пузырей через соломинку. На конец трубки набирают комок жидкого стекла. Затем начинают дуть в трубку. Комок вспучивается и постепенно превращается в стеклянный пузырь. Можно раздуть пузырь так, что стенка его станет не толще пленки мыльного пузыря. И всё же он будет гораздо прочнее мыльного. Пока пузырь не остыл, ему можно придать любую форму. Достаточно малейше го прикосновения, чтобы стенка пузыря приплюснулась в этом месте. Такой она и останется, когда стекло остынет.
При помощи палочек и щипцов можно из любую вещь: вазу, чашу, кувшин.
Почему же египтяне не додумались до изобретения стеклодувной трубки? Ведь устройство ее совсем простое. Египтянам такая трубка всё равно не пригодилась бы: они не умели изготовлять жидкого стекла. А выдуть сосуд из густого стеклянного теста не удалось бы даже самому сильному человеку. Римляне варили стекло не на костре, а в стекловаренной печи, сложенной из камня. Поэтому им удавалось получать более высокие температуры, и стекло у них плавилось уже по-настоящему, превращаясь в ослепительно сияющую жидкость.
СЛЕЗНИЦЫ И БОЧКИ
В римских домах были стеклянные кувшины для воды, масла и вина, кубки и чаши, детские рожки и другие изделия.
Недорогую посуду римские стеклоделы приготовляли из зеленоватого непрозрачного стекла. Но на стол римских богачей ставилась иная посуда — из бесцветного и слегка просвечивающего стекла, для которого римские мастера подбирали особо чистые белые пески.
Римские кувшины часто украшались узкими коричневыми и серыми полосками из накладного стекла. Казалось, — змея обвилась вокруг кувшина и крепко держит его. Нам такое украшение вряд ли понравилось бы; скорее всего, оно отбило бы охоту пить из этого сосуда. Но римляне иначе относились к змеям, чем мы: они считали их полезными созданиями.
Стеклянные змеи, обвившиеся вокруг кувшина, — это как бы указывало: в кувшине хранится хороший, полезный для здоровья напиток.
Римские стеклодувы делали очень забавные кувшины, — например, головы с толстым носом и большими, удивленными, вытаращенными глазами. Казалось, голова никак не могла понять, почему в нее налили вино. Другой кувшин изображает обезьяну, сидящую в плетеном кресле. Передними лапами обезьяна держит свирель и как будто ждет знака, чтобы начать игру. Римский писатель того времени утверждал, что этот кувшин — карикатура на одного из римских сенаторов. Толстый, похожий на старого орангутанга, сенатор воображал себя великим артистом и любил играть в лунные ночи на свирели.
Подобные изделия можно сравнить со скульптурой. Но способ выделки здесь был совсем иной, чем у скульптора. Ведь из стекла нельзя высечь фигуру резцом, как ее высекают из мрамора: стекло слишком хрупко. Нельзя из тонкого стекла и лепить, как из глины: оно застынет прежде, чем мастер успеет придать ему такую сложную форму.
Все эти забавные кувшины выдувались стеклодувной трубкой. Но выдувались они особым способом: в металлическую форму. Такую форму приготовляли заранее. На внутренних стенках ее был вырезан нужный рисунок. Мастер, набрав на трубку стекло, засовывал ее конец в форму и начинал дуть. Стеклянный пузырь вспухал внутри металлической формы, плотно прижимался к ее стенкам. Все неровности металлической формы отпечатывались на горячем стекле. Застыв, стекло сохраняло навсегда эти очертания.
Форму раздвигали и вынимали готовый кувшин. Пользуясь одной такой формой, можно было изготовить множество совершенно одинаковых кувшинов.
Пили римляне из стеклянных кубков и чаш. Были у них круглые чаши без ручек, были и чаши с двумя широко расставленными, точно крылья, ручками; их называли крылатыми. Они выдувались обычно с уже готовыми надписями, вроде такой: «Пей, живи многие лета», или: «Будь весел, живи долгие годы».
На одном из кубков, дошедших до нас, изображены борющиеся гладиаторы и надпись: «Колумбус». Что значит эта надпись? Колумбус был знаменитым гладиатором, он жил во времена императора Калигулы. В одном из состязаний Колумбус победил другого гладиатора, любимца Калигулы. Император разгневался. Он послал победителю подарок — великолепный стеклянный кубок с отравленным вином. Поблагодарив императора, Колумбус выпил вино и упал мертвым.
Римские стеклодувы умели делать крошечные стеклянные флакончики; называли их слезницами. Их носили на золотой цепочке за поясом знатные женщины. Во флакончиках хранились, конечно, не слезы, а духи. Такие маленькие флакончики, украшенные нитями из разноцветного стекла, не легко было изготовить. Еще труднее было сделать стеклянную бочку. В ней хранилось вино, и была она такой величины, что в ней мог бы поместиться взрослый человек. Трудно даже представить, как удавалось римским рабочим выдувать такие чудовищные стеклянные пузыри весом в сто килограммов и больше.
Выдуть бочку одному человеку, конечно, не под силу. Наверное, дули в трубки одновременно пять-шесть человек.
СВЕРКАЮЩИЕ ЧАШИ
Уже египтяне умели варить цветное стекло. Но римские мастера превзошли египетских, они выделывали стеклянные безделушки, похожие на самые редкие драгоценные камни: изумруд, сапфир, опал, бирюзу, рубин.
Кубки, точно выточенные из целых кусков оникса, бирюзы или иных неведомых природе минералов; вазы, как будто вырезанные из драгоценного дерева тропиков, розового, красного, черного; флаконы, похожие не только по форме, но и по своему цвету на лотос, финики, виноград, апельсины, шишки пиний, — всё это умели изготовлять стеклоделы, жившие полторы тысячи лет назад!
Но все эти прекрасные вещи не могли сравниться со знаменитыми чашами-мурринами. Из таких чаш пили вино в самых богатых домах Рима, и то лишь в самых торжественных случаях. Ценились муррины во много раз дороже золота.
Можно подумать, что муррины поражали своей величиной, или замечательной формой, или искусной отделкой. Всё это неверно: на самом деле эти чаши — небольшие, ничем не украшенные. Их красота — в изумительно яркой и разнообразной расцветке.
В стенках муррины непрерывно вспыхивали блестки, как будто в стекле заключены тысячи разноцветных мигающих искр. Чаша сверкала и переливалась всеми цветами радуги. В чем же заключался секрет этих сверкающих чаш? В том, что в прозрачное стекло были вкраплены разноцветные стеклянные крупинки. Каждая из них отражала и преломляла свет по-своему, это и порождало игру красок.
Муррины — это были как бы созданные человеческими руками драгоценные камни.
Мало было в Риме таких людей, которые владели мурринами. Не много было и таких, которым хотя бы раз в жизни довелось из них пить. Но слышать об этих чудесных чашах приходилось, конечно, всем римлянам. И понятно, что об этих чашах рассказывали небылицы. Так, например, уверяли, будто стекло муррин издает какой-то свой особенный, нежный аромат.
Рассказывали, что муррины спасают от яда: отрава теряет свою силу, едва касается сверкающего стекла.
За одну из муррин Нерон уплатил семьдесят талантов. На эти деньги можно было приобрести триста здоровых, молодых рабов. Хрупкий кусочек стекла стоил в триста раз дороже человека!
Очень дорого, хотя всё же дешевле, чем муррины, стоили стеклянные чашечки для умывания рук. Римляне тех времен не знали ни вилки, ни ножа, поэтому пирующие после каждого блюда мыли руки. Чашечки эти очень напоминали лопатку каменщика; их так и называли лопатками, по-латыни — труллами.
Петроний, церемониймейстер и друг Нерона, тонкий знаток и любитель искусства, заплатил за одну такую труллу восемнадцать тысяч рублей золотом.
Прошло несколько лет, и Нерон прислал своему бывшему другу приказ покончить жизнь самоубийством. Не желая, чтобы любимая вещь досталась тирану, Петроний перед тем, как перерезать себе вены, разбил труллу вдребезги. После смерти Петрония Нерон приказал эти осколки собрать и хранить под стеклянным колпаком.
Не меньше, чем труллы, ценились диатреты. Это были кубки, вделанные в решетчатые подстаканники из стеклянных колец. Подстаканник не прилегал плотно к кубку, поэтому он почти не нагревался, и из такого кубка можно было пить горячий напиток, не обжигая себе рук.
Они были не только удобны, но и прекрасны: кубки, как бы завернутые в стеклянное кружево. Римские богачи считали себя несчастными, если среди их ваз и кубков не было хотя бы одной диатреты. Только такой безумец, как Нерон, мог позволить себе каприз — разбить одну за другой две диатреты.
До нас дошло не более десяти диатрет; из них всего несколько сохранилось в целости. Наверное, все диатреты были изготовлены одним художником-мастером. Он сделал очень немного этих замечательных кубков и унес в могилу секрет своего искусства.
ИЗ-ПОД ПЕПЛА ПОМПЕИ
Задолго до нашей эры недалеко от Неаполя вырос чудесный маленький городок Помпеи. Он лежал на берегу синего залива, у подножья давно уснувшего вулкана Везувия. Это было прекрасное дачное местечко, и сюда приезжали отдыхать богатые римляне. Городок разросся, в нем насчитывалось уже больше двадцати тысяч жителей.
Двадцать четвертого августа 79 года Везувий вдруг проснулся. Нз его кратера полетели камни, тучи пепла, огненной струей полилась лава.
Помпеи были засыпаны на шесть метров пеплом. Большинство жителей успело спастись; погибло около двух тысяч человек. Об этой катастрофе подробно рассказал Плиний Младший, племянник знаменитого ученого, погибшего при извержении Везувия.
Восемнадцать веков покоились Помпеи под слоем пепла. А затем сюда приехали ученые-археологи и начали раскопки.
Погребенный город медленно восставал из-под земли, открывалась картина жизни древних римлян. Среди прочих домов и вилл был найден красивый «дом с фавном». Его назвали так потому, что фигура веселого козлоногого фавна украшала фасад дома.
Самым роскошным залом в римском доме был «таблинум». Здесь хозяин принимал гостей, выслушивал просителей; здесь по вечерам устраивались игры. Стены таблинума в «доме с фавном» были украшены рисунками. К сожалению, от времени рисунки очень пострадали: краски поблекли и потускнели, целые куски штукатурки отлетели. Многие рисунки стерлись так сильно, что их невозможно было разобрать.
Когда из зала вымели кучи мусора и вымыли пол, то на полу тоже заметили рисунок; он изображал цепную собаку. К удивлению археологов, этот рисунок ничуть не пострадал от времени; казалось, — он сделан только вчера: так свежи его краски. Очевидно, собака была изображена на полу для устрашения воров. Своим грозным видом она как бы давала понять: будь осторожен, дом хорошо охраняется.
Почему же этот рисунок не потускнел и не поблек за восемнадцать веков, почему он сохранил всю свою первоначальную прелесть? Потому, что он не был написан красками, а был собран из кубиков разноцветного стекла таким же способом, как выкладывают дети из деревянных кубиков какой-нибудь узор.
Для такой работы нужно очень много кусочков стекла самых разных цветов. Чем их больше, тем точнее и прекраснее можно сделать рисунок, тем богаче будут его краски. Такие стеклянные картины называются мозаикой.
В вилле императора Адриана в окрестностях Рима была, например, найдена мозаика «неподметенный пол в столовой». На полу небрежно разбросаны хлебные крошки, кости, разный мусор, которому совсем не место в нарядной вилле. Посетителю хочется взять метелку и убрать поскорее весь сор. Но это никому не удастся: мусор точно прирос к полу. «Неподметенный пол» с «костями», «крошками» и «мусором» — это искусная мозаика!
В том же «доме фавна» пол в другом зале тоже мозаичный, на нем изображена битва Александра Македонского с персами; греческие воины нападают на колесницу персидского военачальника, — может быть, самого царя Дария.
Эту замечательную мозаику осторожно вынули, прочно закрепили цементом и перенесли в Неапольский музей, где она находится и сейчас.
В 1834 году археологи «откопали в Помпеях дом римского богача Мелеагра. Рабочие деревянными лопатками очищали атриум от многовековой грязи и мусора. Атриум — это продолговатый двор, со всех сторон окруженный крытой галереей. Здесь находился у римлян алтарь домашних богов. Двор очищали особенно осторожно: предполагали, что здесь можно найти ценные вещи — статуэтки богов, вазы, украшения.
И действительно, лопата одного рабочего уперлась во что-то твердое. Осторожность удвоили. Археолог стал на колени и откопал крупный обломок какого-то стекла. Он был так грязен, что нельзя было различить ни его цвета, ни даже формы. Когда же его хорошенько отмыли в теплой воде и протерли мягкой щеткой, то увидели, что это половинка красивой вазы из темносинего стекла. Было жаль, что нашли только одну половину. Но делать было нечего. Осколок подарили богатой англичанке Ричардсон Аюджио, и она увезла его в Англию. А через два месяца, когда раскопки дома заканчивались, нашли еще обломок стекла — другую половину той же вазы.
Долгое время она переходила из рук в руки. Половинки путешествовали из страны в страну и никак не могли соединиться вместе. Это было нелепо. Одна без другой они не имели той ценности, как соединенные в одно целое. Но каждый из владельцев цеплялся за свою половинку и не хотел ее уступить.
Так прошло тридцать, а может быть и сорок лет. Наконец обе части какими-то судьбами попали в руки одного любителя искусства. Специалисты-реставраторы соединили их так искусно, что следы склейки почти не заметны. Возрожденную к новой жизни вазу назвали Аюджио, по имени первой владелицы ее половинки. Затем ваза была преподнесена в дар Британскому музею; здесь она и хранится до сих пор.
Для вазы выбрали место, в небольшой светлой комнате. Она лежит на мягкой бархатной подушечке, покрытая прозрачным колпаком. Теперь можно хорошенько рассмотреть ее, полюбоваться ею как следует.
Ваза Аюджио — удивительно красивый сосуд из темносинего стекла, с высокой выгнутой ручкой. Она украшена широким венком из винограда и плюща; этот венок — из молочно-белого стекла.
Как сделан этот изумительный венок? Может быть, его изготовили отдельно, а потом прикрепили к вазе? Нет, невозможно вырезать из пластинки стекла такие тонкие листочки с узорчатыми краями и прожилками и затем, не разбив их, перенести на вазу и приварить к ней.
Венок был сделан иначе. Сперва мастер набрал на трубку комок стекла из горшка с синим стеклом, придал этому комку правильную форму, а потом окунул его в горшок с расплавленным белым стеклом, которое тонким слоем равномерной толщины обволокло синее стекло и прочно к нему прилипло. Это было трудным делом, нужно было подобрать стёкла так, чтобы они расширялись от жара совершенно одинаково, иначе верхний слой непременно потрескался бы. Мастеру это удалось, и из такого двухслойного стекла он выдул вазу красивой формы. Но главная трудность была впереди: надо было вырезать на стекле рисунок — венок.
Если бы ваза была глиняная, то венок можно было бы легко вырезать острым ножом. Если бы ваза была из мрамора, рисунок можно было бы высечь резцом. Но ваза — стеклянная, а стекло, как всем известно, очень хрупко. И вот надо выскоблить часть верхнего белого слоя, выскоблить так, чтобы из-под него местами выглянул синий слой, образовался рисунок.
Это была работа необычайной трудности. С бесконечным терпением неведомый нам художник вырезывал контуры листьев алмазом, углублял разрезы и выцарапывал крошки стекла. Стекло снималось мельчайшими кусочками, почти пылинками. Малейшая неточность — чуть большее усилие, чем нужно, — и треснет стекло, всё испорчено, вся работа погибла.
В том же Британском музее хранится другая стеклянная ваза — Портландская. Она тоже украшена резными рисунками.
На этой небольшой темноголубой вазе изображены женщина с лебедем, юноша, стоящий у колонны, бородатый мужчина, сидящий на обрубке дерева, и другие фигуры. Археологи предполагают, что на вазе изображен греческий миф о Язоне и волшебнице Медее. Вся история стекла не знает более художественной и прекрасной резьбы.
До нас не дошло имя гениального художника, создавшего Портландскую вазу, и мы не знаем, когда он жил. Предполагают, что он жил во втором веке нашей эры.
Вазу нашли триста лет назад в мраморной гробнице римского императора Александра Севера. Он очень любил художественные вещи из стекла и тщательно их собирал. Друзья, желая почтить память покойного, положили в гробницу его любимую вазу.
Драгоценный сосуд хранился в музее особенно бережно. Недалеко от него дежурил сторож. Подставку, где стояла ваза, ограждал протянутый на столбиках канат. Это было сделано для того, чтобы посетители музея не могли дотронуться до вазы руками. И всё же вазу уберечь не удалось. В музей как-то проник сумасшедший. С тростью в руках бродил он по залам. В римском отделе он увидел Портландскую вазу, как всегда, окруженную толпой. Стеклянные фигуры на вазе привлекли его внимание. Может быть, ему почудилось, что они оживают, хотят броситься на него. Изо всей Портландская силы ударил он палкой по вазе несколько раз. Когда сумасшедшего схватили, было уже поздно: ваза была разбита.
Созвали художников и реставраторов: нельзя ли как-нибудь восстановить вазу?
К счастью, осколки оказались крупными, и реставраторы взялись за дело. Осторожно разобрали осколки, сложили их вместе и склеили особым клеем. Швы заделали эмалью, подобранной под цвет стекла. Реставрация удалась прекрасно. Ваза снова красуется в музее, и никто из публики не замечает, что она собрана из кусков.
Но дирекция музея, наученная горьким опытом, не хотела снова подвергать риску Портландскую вазу. Среди тысяч посетителей опять может затесаться безумец и снова разбить вазу, и замечательная работа неизвестного гения бесследно погибнет. Что же делать: спрятать вазу в несгораемый шкаф или в глубокие подвалы музея? Но тогда вазу никто не увидит. Нет, этого делать, конечно, нельзя.
И вот решили сделать точную копию вазы. Посоветовались с учеными, опытными стеклоделами, скульпторами, знаменитыми резчиками по стеклу, и работа началась. Двухслойную вазу сделали довольно быстро. Но резьба затянулась надолго. После двух лет работы незаконченную копию показали на выставке. Для того чтобы закончить резьбу, требовалось еще по крайней мере три года. А на вазу-копию израсходовали уже почти тридцать тысяч рублей золотом. Только тогда по-настоящему поняли, какого изнурительного труда, искусства, осторожности требовали вазы с рельефными рисунками. Недаром их называли даже в древнем Риме, где время текло медленно, «изделиями терпения».
Знаменитый оратор древности Цицерон как-то сказал в одной из своих речей: «Беден тот, чье жилище не украшено стеклом».
Это было сказано скорее для красного словца: на самом деле стекло в Риме было всё же предметом роскоши. Всё изысканное искусство римских мастеров не могло создать самые обычные для нас и необходимые вещи. Римляне, например, не знали зеркал, и римские красавицы довольствовались своим тусклым и неясным отражением на серебряной или медной дощечке.
Оконного стекла римляне делать тоже не умели, и даже пиры цезарей происходили в полутемных залах. Властелин полумира Нерон был близорук, и он не имел пары простых очков; когда он хотел что-либо разглядеть получше, он подносил к глазам шлифованный изумруд.
Римские стеклоделы внесли в свое ремесло много новых приемов. Они изобрели стеклодувную трубку. Они научились окрашивать стекло. Они умели делать изумительно красивые стеклянные кубки и вазы. Но им не удалось сделать стеклянные вещи дешевыми, доступными для всего народа.
ЦЕНА МАСТЕРСТВА
Вернуться в оглавление книги...
БЕЗЫМЯННЫЕ МАСТЕРА
Тысячу лет тому назад столицей Русской земли был Киев. В большом, красивом городе жили князья и бояре, торговые люди и ремесленники. На окраинах ютилась городская беднота.
Знойным летом 1017 года в городе возник пожар. Деревянные домики горели быстро. Ветер раздувал пламя. Большая часть Киева сгорела дотла, прежде чем удалось потушить пожар. Не все погорельцы смогли отстроиться заново: на месте целых кварталов так и остались на долгие годы угли и пепел.
Но ни тогда, ни сотни лет спустя никто, конечно, не мог бы подумать, что киевское пепелище поможет ученым разрешить давний спор. О чем же спорили ученые?
Если вы заглянете в какой-нибудь старый, да и не очень старый, учебник по стеклоделию, то на первой же странице прочтете следующее: «Стеклоделие в России возникло в XVII веке, когда шведский мастер Юлий Койет построил первый стекловаренный завод под Москвой...» Особенно любили повторить эту версию о начале русского стеклоделия иностранные историки. В одном из немецких справочников по стеклу написано: «1700 год. Начало возникновения стеклоделия в России при помощи немецких и богемских иммигрантов». Когда археологи находили стеклянные изделия в Крыму, на юге Украины и в Приднепровье, иностранные историки утверждали, что изделия эти привезены из Византии. Спорить с ними было трудно. И все, кто писал об истории стеклоделия, один за другим повторяли одно и то же. Правда, передовые русские ученые считали неправдоподобным, чтобы Россия в течение многих веков пользовалась лишь привозными стеклянными изделиями, в то время как другие ремесла были широко развиты еще в древней Руси. Однако они ничем не могли подтвердить правильность своих предположений.
Истина открылась случайно. В начале нашего века украинский археолог Хвойко решил произвести раскопки на месте древнего киевского пепелища. Много дней члены экспедиции старательно докапывались до остатков от пожара, происходившего 900 лет назад. Много нового узнали они о жизни людей - в Киевской Руси. Но каково же было удивление ученых, когда однажды они обнаружили остатки... стеклоделательной мастерской. Из-под слоев земли и пепла постепенно выступали каменные стены древних стекловаренных печей с огнеупорными глиняными горшками, наполненными застывшим стеклом. Там же нашлись и изделия киевских стекловаров — стеклянные браслеты и кольца различных цветов — голубые, синие, зеленые, желтые, фиолетовые, черные, большое количество стеклянных бус, а также тонкостенные бокалы, изготовленные, несомненно, выдуванием. В последующие годы, а особенно после Октябрьской революции, было организовано еще много археологических экспедиций. И тогда выяснилось, что начало стеклоделия в России следует относить к X—XI векам и что уже в XII—XIII веках, в период расцвета Киевского государства, производство стеклянных изделий приняло значительные размеры: при раскопках в церквах были найдены мозаичные полы и картины, в домах горожан — стеклянные окна, украшения, посуда, игрушки для детей. Стеклянные изделия и, особенно, эмали киевские мастера делали лучше, чем их современники в Западной Европе.
В конце XIII века монголо-татарские орды ворвались в Киевскую Русь. Города были разрушены и разграблены, искусства и ремесла уничтожены. Русские люди целыми семьями и поселениями бежали в дремучие леса, предпочитая рабству суровое, полное лишений, но независимое существование. В глубине лесов начала развиваться жизнь. Появились и маленькие стеклоделательные мастерские — гуты. В гуте обычно стояла крохотная глиняная печь на несколько горшков, имелся небольшой запас песка, извести и соды, различные красящие вещества. Из умелых рук старых киевских мастеров выходили браслеты и бусы, бокалы и «потешные» графины - в виде различных забавных зверюшек.
На эти изделия был везде большой спрос, и они продавались даже в Москве, где были известны под названием «черкасского стекла».
Но продукции немногочисленных, маломощных гут было совершенно недостаточно для удовлетворения потребностей развивающейся России. Стекло требовалось всюду: на стол вместо медной и оловянной посуды, в окна взамен слюды и бычьего пузыря, для изготовления украшений и предметов роскоши.
В 1630 году, в царствование Михаила Федоровича в Россию приехал из Швеции «пушечных дел мастер» Юлий Койет. Приехал он, чтобы отливать пушки, но пушечное дело было в то время в России уже хорошо известно, были и свои знаменитые пушечные мастера, и, по всей вероятности, Койету показалось недостаточно выгодным заниматься этим делом. Увидев, что в России нет стекольных заводов, он решил, что много больше прибыли сможет получить, построив такой завод. Много изделий из стекла ввозилось в то время из-за границы, и стоили они огромных денег. За ту цену, какую платили за одну большую стеклянную банку, можно было купить целого теленка.
Обладателем многочисленных стад мог стать Койет, если бы его завод выпускал всего 10—20 таких банок в день. Это Койет учел и решил построить стекольный завод для изготовления аптекарской и прочей посуды.
Подходящее место было найдено в Московском уезде, недалеко от города Воскресенска. Здесь и построили завод — несколько деревянных строений с плавильныпечами и трубами. При царе Алексее Михайловиче начал работать второй завод в селе Измайловском, близ Москвы. Это был уже государственный, казенный завод. Выделывали там сулеи (бутылки, графины), оловейники (кувшины), ставцы (ковши), кружки, братины (ковши для вина), рюмки, стаканы, лампадки (светильники) и мухоловки. Гордостью Измайловского завода была отлитая на нем саженная (двухметровая) рюмка. Чудо-рюмка - выше самого высокого человека — была хитро украшена стеклянными нитями. Могла она вместить два ведра вина.
Особенно бурное развитие русского стеклоделия началось со времени общего промышленного подъема России, происходившего при Петре Первом. В то время было построено еще три государственных и шесть частных стекольных заводов, которые выпускали хрустальную посуду, а также оконные и литые зеркальные стекла. В первое время на заводах работали почти исключительно иностранцы, стекавшиеся в Россию со всех концов Европы в погоне за наживой. Платили иностранным мастерам очень большие деньги. Они считались незаменимыми и, во избежание конкуренции, старались никому не выдавать своих производственных секретов.
Однако русские рабочие быстро овладели новым делом. На заводах появились отечественные мастера-стеклодувы, которые постепенно полностью заменили иностранцев. Но их труд ценился совсем иначе: это ведь были главным образом крепостные «смерды». Всю свою короткую жизнь надрывались они от непосильного труда у раскаленных печей, создавая стеклянные изделия, поразительные по тонкости художественной отделки, изобретательности и мастерству. Тщательно хранятся в наших музеях эти бесценные вещи, и по сей день вызывая общий восторг. А люди, их создавшие, получали за свой труд только плети да зуботычины, жили в нищете и умирали в безвестности.
Что знаем мы, например, о судьбе замечательного художника Александра Вершинина? Только то, что от стекольной пыли он получил чахотку, с горя запил и в холодную январскую ночь замерз под забором. А ведь он был изумительно талантливым мастером-художником. Чтобы убедиться в этом, достаточно взглянуть на сделанный им хрустальный стакан.
На стенках стакана изображены люди, гуляющие на берегу пруда. На деревьях сидят птицы, в небе летит стая диких гусей, вдали виднеется здание с колоннами. Кажется, что стакан раскрашен. На самом деле здесь нет ни капли краски: между двойными стенками стакана вставлен с непостижимым искусством рисунок, составленный из цветной бумаги, соломы и мха. Наверху стенки спаяны, так что и не догадаться, что они двойные. Над этим стаканом Вершинин работал больше года. Кто из русских мастеров сделал чудесный охотничий кубок? На его стенках много круглых ямок; одни из них пустые, на других изображены охотничьи сцены. Вот олень убегает от охотника, вот падает подстреленная утка, а сам охотник целится из кустов.
Почему же не все ямки украшены рисунками?
Стоит посмотреть на свет через прозрачные стенки, и ответ придет сам собой: в пустых ямках, как в зеркалах, отражаются не один, а много рисунков; не один, а десятки охотников целятся из кустов в пролетающих уток. Известны и другие шедевры стеклодельного искусства того времени.
Среди них изумительные по красоте вазы, кувшины и канделябры (подсвечники для большого числа свеч), выполненные по проектам лучших русских художников: Росси, Воронихина, Стасова и других.
Много ценных художественных произведений русских мастеров вывозилось за границу в виде подарков правителям государств, королям, ханам и шахам.
В ПОЗОЛОЧЕННОЙ КЛЕТКЕ
В двух километрах от Венеции, в синей лагуне Адриатического моря лежит остров Мурано. Даже не в каждом справочнике упоминается о нем и о маленьком городке, который носит то же имя. И действительно, что замечательного найдет здесь турист? В городе Мурано сейчас едва наберется пять тысяч жителей. Среди них много рыбаков и моряков. Есть в городе базилика, построенная семьсот лет назад, есть старинный епископский дворец, превращенный в музей. Вот почти и всё, что можно сейчас сказать об этом забытом городке. А лет шестьсот тому назад остров Мурано был известен всему культурному миру. В городе было тогда не пять, а двадцать пять тысяч жителей, и почти все они были искусными стеклоделами. На острове было около трехсот стекольных мастерских, школ, заводов.
Дорого ценились вазы муранской работы, некоторые во много раз дороже золота. Однажды император Максимилиан Австрийский попросил у герцога Бургундского взаймы большую сумму денег, около ста тысяч рублей золотом. Герцог ответил: он согласен одолжить деньги только в том случае, если император даст ему в залог равноценную вещь.
Тогда император прислал герцогу вазу из желтого стекла,— всего-навсего одну вазу, сделанную мастерами из Мурано. И герцог этим удовлетворился, не стал требовать больше ничего.
Остров Мурано входил в состав Венецианской республики, но был он как бы государством в государстве, особой республикой стеклоделов. Эта стекольная республика имела свой собственный свод законов, чеканила свою монету, управлялась своим Верховным советом; его выбирали все граждане. Остров Мурано имел даже своего посла в Венеции.
Так высоко ценилось искусство стеклоделов, что каждый муранский гражданин, ставший мастером, получал дворянство. Имя его заносили в «золотую книгу» острова Мурано. Мастер-стеклодел имел право выдать свою дочь за самого родовитого и гордого венецианского вельможу, — такой брак считался равным. О подобных правах и преимуществах не могли даже мечтать никакие другие ремесленники. За все эти права и привилегии муранцы отдавали свою свободу.
Стеклоделы Мурано были птицами в позолоченной клетке: их мастерство считалось государственной тайной; они были узниками, заключенными на своем острове до самой смерти. Каждый мастер находился под строгим надзором тайной полиции. Ему нельзя было покинуть остров, уехать в другую страну.
«Если какой-нибудь рабочий или мастер перенесет свое искусство из Венеции в другое место в ущерб республике, ему будет послан приказ вернуться. Если он не повинуется, будут заключены в тюрьму лица, наиболее ему близкие, чтобы этим принудить его к повиновению. Если он всё же будет упорствовать в желании остаться на чужбине, за ним будет отправлен человек, которому будет поручено убить его».
Таков был закон Венецианской республики. И этот закон выполнялся на деле.
В середине XVI века на острове работал знаменитый мастер Анджелло Беровиеро. Он делал замечательные цветные бокалы. Рецепту варки цветных стекол старый мастер аккуратно записывал в книжку в кожаном переплете. Его подмастерье, Джиорджио Баллерино, улучив удобное время, выкрал у хозяина заветную книжку и переписал секретные рецепты. Затем он положил книжку на место, а сам в темную бурную ночь бежал с острова.
На поиски беглеца были пущены по приказу совета Венецианской республики шпионы. Два года искали они похитителя рецептов и, наконец, нашли его в маленьком немецком городке; там он открыл свою стекольную мастерскую. И вот однажды ночью мастерская Джиорджио была подожжена; она сгорела дотла, а труп Джиорджио был найден с кинжалом в сердце...
Всё же некоторым муранцам удавалось иногда спастись от мести страшного совета и успешно устроиться на чужбине. Конечно, эти беглецы приносили с собой свое искусство в те страны, где они поселялись.
Певчая птица поет и в клетке. Муранские художники-стеклоделы, жившие в неволе, создавали изумительно прекрасные вещи. Из тонких, прозрачных листков стекла выделывали они самые причудливые узоры — розы, драконов, крылья, банты — и украшали ими рюмки и бокалы.
Венецианские стеклоделы кропотливо лепили такие украшения самыми простыми инструментами — щипцами, крючочками, палочками. Эта ювелирная работа требовала бесконечного терпения и удивительной ловкости. Тонкий стеклянный листок быстро остывал и твердел, его приходилось то и дело вновь разогревать. Из-за этого работали совсем близко от палящей жаром стекловаренной печи: если отойти подальше, то разогретый листок остынет по дороге.
Один из лучших муранских бокалов можно увидеть в ленинградском Эрмитаже; высотою он в полметра, и стенки у него такие тонкие, что кажется, — дунешь на него, и он полетит, как пушинка. Его круглая глубокая чаша — совсем без украшений. Но зато ножка и, главное, крышка украшены необычайно. Здесь мы видим бантики, цветы, орнаменты; они вылеплены из тонких, как лепесток розы, лоскутков стекла. На высокой крышке наверху сидит маленькая птичка. Трудно поверить, что всё это сделано из самого обыкновенного стекла.
Кажется, нет таких животных, которых не лепили бы муранские мастера из стекла: кубки и кувшины в виде птиц, кошек, тритонов, львов. Вазы в виде гондол, галер, колоколен, — всё это они лепили и выдували из того же послушного в их руках стекла.
Самой большой тайной муранцев было филигранное стекло: кувшин из прозрачного стекла, украшенный нитями молочного стекла, заложенными в самую толщу его стенок. Долго не могли разгадать этот секрет муранских мастеров. Но перебежчики выдали его мастерам других стран. Стал он потом известен и в России под названием «вить».
Делают филигранное стекло так. Множество скрученных полосок молочного стекла укладывают в металлическую форму вдоль ее стенок. Затем в эту форму вдувают комок-прозрачного стекла; полоски пристают к нему. Комок окунают еще раз в прозрачное стекло и уже после этого выдувают из него бокал или кувшин, внутри стенок которого оказывается, таким образом, сетка из стеклянных нитей. Конечно, это очень тонкая работа, она удается только опытному мастеру.
Остров Мурано славился не только своим филигранным стеклом и бокалами с пышными украшениями. Муранцы умели замечательно расписывать стекло. Это искусство зародилось еще в древнем Риме.
До нас дошел римский кубок, на стенках которого изображена драка журавлей со сказочными человечками — пигмеями. В зарослях камыша крошечные воины с пиками и щитами храбро наступают на врага. Журавли отражают нападение, хлопая крыльями и щелкая длинными клювами.
Эта картина нарисована на поверхности кубка от руки. Камыши нарисованы зеленой краской, журавли — желтой, пигмеи — красной. Муранцы разрисовывали свои бокалы и вазы еще лучше римлян; они красили кисточкой, накладывая на стекло цветную эмаль или тонкий слой золота.
В Венеции был обычай дарить на свадьбу раскрашенные бокалы на высоких ножках. На одном из бокалов портрет жениха, на другом — невесты. Из таких бокалов молодые пили вино на свадебном пиру.
Были и такие бокалы, на которых были нарисованы целые маленькие картины, изображающие чаще всего разные приключения древнегреческих героев.
Рисунок золотом не так прочен, как рисунок эмалью: золото очень легко стирается, картина может погибнуть. Чтобы этого не случилось, муранские мастера стали покрывать свои рисунки сверху очень тонкой стеклянной пленкой. Пленка была прозрачна и поэтому незаметна.
Бокалы и вазы венецианской работы недаром бережно хранятся в музеях всего мира. В эти хрупкие, изящные вещи вложено много труда и искусства. Ведь те же самые инструменты и те же печи были прежде и у римлян и у византийских мастеров. Но никто, кроме муранцев, не умел так искусно обрабатывать стекло.
ЧЕРНИЛЬНИЦЫ И КУТРОФЛИ
К XVII веку стеклоделие существовало уже во многих странах мира. Большое внимание развитию этой отрасли промышленности уделяли англичане. Они внесли некоторые усовершенствования в процесс стекловарения, в частности, первые начали топить стекловаренные печи не дровами, а углем.
Английские стеклоделы не гнались за красотой или изяществом. Они делали прочные и удобные бутылки, рюмки, графины, стаканы. Между прочим, они первыми стали приготовлять стеклянные чернильницы. До этого чернильницы делались из кожи, рога или металла. Английские стеклоделы изобрели также безопасные чернильницы, которые не проливались, если опрокидывались. Для этого края склянки загибались внутрь, если чернильница опрокидывалась, то чернила попадали в глубину загиба и не могли вылиться.
Делали особые походные чернильницы — небольшие бутылочки с таким узким горлышком, чтобы могло пройти только гусиное перо. Их носили в боковом кармане на груди. На одном старинном рисунке изображен писец с такой чернильницей; под рисунком надпись: «Джек на службе».
Для богатых горожан выдувались стеклянные шары голубого цвета, с белыми полосами. Они назывались «мячи ведьм». Их ставили у подъездов домов: они будто бы предохраняли от болезней. Случалось, что эти талисманы неожиданно лопались со страшным шумом.
Какой-то английский мастер изобрел особый прибор — лампу-часы; уровень масла в стеклянной лампе понижался за час на одно деление. Если, например, лампу зажигали в одиннадцать часов и масло опустилось на четыре деления, то по одному взгляду на нее можно было догадаться, что сейчас три часа ночи. Правда, время определять по этому прибору можно было только приблизительно.
Немецкие мастера были не менее изобретательны. Но их изобретательность была совсем другого рода, зачастую она граничила с бессмыслицей. Самым обычным вещам они старались придать неожиданную, причудливую форму.
Так, например, они делали бокалы в форме мужского сапога и дамского башмачка или бокалы, изображающие лошадей, птиц, собак. А один мастер выдул кувшин в виде волынки, с двумя трубками и ручкой. Это был кувшин с секретом: из него никак нельзя было налить вина, хотя он был и полон. Секрет заключался в том, что кувшин надо было держать не за ручку, а за корпус. Мало того, когда вино начинало литься, то оно вытекало не из широких и больших трубок, а через маленький боковой отросток, забрызгивая соседей; оказывается, большие трубки были бутафорскими.
Немецкие мастера выдумали самые нелепые в мире кубки — кутрофли. Чтобы напиться из кутрофля, нужно было запастись терпеньем: вино лениво ползло по трубкам и попадало в рот по капле. И всё время, пока человек пил, у него под ухом раздавались дикие крики аиста: это воздух проходил с трудом по узким каналам кубка.
Из «штрафного» стакана пить было еще труднее. По своей форме он напоминал опрокинутый на шляпу гриб. Пить из него можно тоже по каплям и только в том случае, если гриб всё время вращать.
ОГОНЬ - ЕГО РОДИТЕЛЬ
Вернуться в оглавление книги...
ОГНЕЛАЗЫ
В горах советского Закавказья лежит красивое озеро Гокча. Поблизости от него находят много странных камней. Они похожи на осколки стекла: такие же блестящие, с острыми, режущими краями. Это вулканическое стекло, выплеснутое когда-то вулканом вместе с лавой и затем застывшее на поверхности земли. Страшный подземный жар растопил и перемешал различные вещества, сплавил их и выбросил наружу.
Это стекло — подарок самой земли. Почему же из него не делают графинов, стаканов, бутылок? Вулканическое стекло (его называют также обсидианом) находят редко, — из него можно было бы сделать очень немного вещей. У этого стекла некрасивый, черный или серый, цвет, к тому же оно плохо поддается обработке. Поэтому нам и приходится приготовлять искусственное стекло.
Чтобы сделать стекло, человек соорудил как бы маленький вулкан — стекловаренную печь. Первую стекловаренную печь построили, как мы уже знаем, римляне. Те поколения римлян, которые в ней варили стекло, давно исчезли.
Само римское государство в VI веке перестало существовать. На его месте возникли новые государства. Проходили века и века. А римская печь пережила всё это. В печах того же самого устройства продолжали варить стекло вплоть до XVIII века. Об устройстве этой печи мы можем судить по книге монаха Теофила.
Теофил был ученый и трудолюбивый человек. В своем большом трехтомном труде, написанном в XI веке, Теофил рассказывает о живописи, о музыке, об искусстве ювелира, о работе по слоновой кости, о стеклоделии. Всё это он изучил на деле; он сам был художником, стеклоделом и ювелиром.
«Итак, мой возлюбленный сын, — обращается Теофил к читателю в предисловии к своей книге, — тебе здесь безвозмездно дается то, что многие другие получают лишь благодаря мучительным усилиям, пересекая моря с опасностью для своей жизни, предоставленные мукам голода и жажды или подвергаясь долгому рабству обучения, терзаясь неудовлетворенной потребностью знаний. Поглоти же жадным взором этот трактат о разных искусствах, читай его и запоминай с любовью. Собери и сохрани, мой дорогой сын, эти уроки, которые сам я получал во время многих моих путешествий, работ и трудов. И когда ты овладеешь всем этим, будь далек от жадности и передай всё это, в свою очередь, своим ученикам».
Как же выглядела стекловаренная печь во времена Теофила? Она была небольшой, очень низкой, отапливалась дровами, а дымовой трубы не имела. Дым выходил через рабочие окна, - то есть через те отверстия, из которых рабочие вынимали стекло. Кроме того, дым пробивался и через щели между кирпичами, шел в помещение, где рабочие выдували посуду.
Был и другой недостаток у тогдашней печи: пламя слишком быстро ее покидало. Пламя успевало отдать ей лишь очень малую долю своего тепла — около одной тридцатой. Это значит: из тридцати поленьев, брошенных в печь, двадцать девять сгорали как бы без всякой пользы; они нагревали воздух над заводом, а не стекло. Из-за этого приходилось стекло варить в два приема, как это делали еще египтяне.
Варили стекло попрежнему в горшках. Горшки после нескольких варок портились, прогорали. Приходилось вытаскивать из горящей печи старые горшки и ставить на их место новые. Владелец завода не мог согласиться с тем, чтобы сначала остудить печь и уже после этого сменять горшки.
Остудить и вновь нагреть печь — дело долгое. На это ушло бы не меньше шести дней, — шесть дней завод не давал бы дохода. Горшки сменяли, не погасив печи. Вот как это происходило. Рабочий натягивал на себя костюм из толстой свиной кожи, а голову закрывал глухим шлемом с маленькими отверстиями для глаз. На руки он надевал трехслойные кожаные рукавицы. В таком виде он становился очень похож на водолаза. Это сходство увеличивалось еще больше, когда на него опрокидывали бочку воды.
«Водолаз», а сказать вернее — «огнелаз», толкал крюком новый, уже раскаленный горшок прямо в бушующее море огня. Языки пламени выбрасывались навстречу из печи, жадно облизывали фигуру человека. От его одежды валил клубами пар. Дышать было нечем. Как можно скорее надо было установить горячий горшок, поставить его совершенно точно перед тем отверстием печи, из которого будут брать стекло...
День, когда нужно было сменять горшки, был самым тяжелым на стекольном заводе. Но и остальные дни были немногим легче...
В те времена живописцам часто приходилось рисовать для церкви картины, изображающие мучения грешников в аду. Живописцы старались представить себе, каков же должен быть ад, чем он страшен. И вот, начитавшись церковных книг, они рисовали темное подземелье, наполненное клубами едкого дыма, вырывающиеся откуда-то языки огня и голых грешников, задыхающихся в жару и дыму, с перекошенными от боли лицами. Всё это было выдумкой. Но как удивительно похожи эти картины на то, что происходило на стекольном заводе!
На заводе действительно стояла вечная полутьма, клубился дым, полыхал огонь. То тут, то там ослепительно вспыхивали вдруг дрожащие пламенные шары. Полуголые люди с искаженными от напряжения лицами дули изо всей силы в железные трубки и трясли, и вертели, и раскачивали, и подбрасывали раскаленные шары. Это был настоящий, не выдуманный ад. Но люди, работавшие в этом аду, были истинными художниками.
Они мучились, обжигались, работая у раскаленных печей, и создавали прекрасные вещи: в горячее стекло вдували они не только воздух из своих легких, — в хрупкое стекло вкладывали они свою душу, свое стремление к красоте.
ПЕЧЬ-САМОВАР
Стекольным заводам нужно было много дров, дров хороших, жарких пород — березы, сосны, бука. Поэтому такой завод обычно строили в самой гуще леса, чтобы дрова были под рукой. Но проходил год, два, и лес как будто отодвигался от завода: опушка леса уходила всё дальше и дальше, по мере того как вырубались деревья. А через шесть-семь лет оказывалось: завод стоит в поле, лес виднеется где-то далеко-далеко у горизонта. Лес отбежал от завода.
И тогда, завод пускался в погоню за лесом. Делалось это очень просто: сарай и печь разбирались; всё, что могло еще служить, перевозилось на новое место. Его выбирали опять в глубине леса; здесь за неделю заводик вырастал заново.
Но так можно было поступать только в лесистых странах. Да и там стеклоделие грозило со временем истребить все леса.
В России для охраны лесных богатств был издан специальный указ, по которому запрещалось строить винокуренные и стекольные заводы ближе, чем за 200 километров от Москвы. В нем предписывалось даже «уничтожить все хрустальные и стеклянные заводы, в двухстах верстах от Москвы отстоящие». Указ распространялся и на Петербург. Если так обстояло дело на нашей богатейшей лесами земле, то что можно было предпринять в такой стране, как Англия? Там уже и тогда лесов было совсем мало.
Первыми забеспокоились английские кораблестроители: им нужен был хороший лес на мачты, на корпуса судов, на всю их отделку. Мебельным мастерам также требовалась хорошая древесина. А ее с каждым годом оставалось всё меньше и меньше. Стеклоделие не только мешало другим ремеслам, но грозило вскоре уничтожить и само себя: когда весь лес будет истреблен, стекловаренные печи неизбежно погаснут, не будет больше стекла...
Английское правительство решило запретить стеклоделам топить их печи дровами, — было приказано перейти на уголь; углем Англия богата. Такой строгий закон был издан в 1615 году.
Однако издать закон было гораздо легче, чем заставить печи работать на угле. Чего только не делали стекловары, чтобы заставить уголь гореть! Они дробили его на мелкие кусочки, разогревали их в пламени костра, прежде чем бросить в печь, поливали уголь керосином, маслом, даже спиртом. Ничто не помогало. Углю не хватало воздуха для горения. Тяжелый дым лениво стелился в печи, точно не желая ее покидать. Затем он медленно опускался вниз и гасил чуть тлеющий огонек.
Надо было, очевидно, целиком переделать печь для того, чтобы получить сильную тягу, заставить уголь гореть жарким пламенем. Это и сделал английский стеклозаводчик Телуэлл.
Он устроил широкий подземный туннель; по нему мощной струей устремлялся воздух в топку, проходил через слой горящего угля и уносился вверх. Кроме того, Телуэлл окружил всю печь кожухом в шесть раз выше самой печи. Кожух суживался кверху. Это была своего рода труба — прообраз нынешней фабричной трубы. Но труба эта стояла не на печи; наоборот, вся печь, весь завод был спрятан в этой широкой трубе.
Получился как бы гигантский самовар; но в самоваре труба проходит посередине, здесь же, наоборот, в середине варилось стекло, а воздух обтекал его со всех сторон.
Печь Телуэлла была пущена в 1618 году. Уголь горел в ней хорошо. Наконец-то была достигнута такая температура, что стекло можно было варить сразу, а не в два приема, как в старых печах, и варилось оно при этом гораздо быстрее.
ПОЛЕЗНЫЙ ДЫМ
Английская стекловаренная печь пожирала очень много угля. И, понятно, многие изобретатели задумывались над тем, как бы ее усовершенствовать, сделать более экономичной. В продолжение двухсот лет это никому не удавалось. В самом деле, почему эта печь была невыгодной?
Потому, что очень много угля вылетало в воздух в виде горячего дыма, нагретого до 900 градусов. Кроме того, пламя охлаждалось притекающим в печь наружным воздухом. Пламя имело температуру около 1300 градусов, а воздух в морозные дни около 10 градусов ниже нуля. Разница, как видно, очень большая. И этот холодный воздух притекал в печь всё время мощной струей, он отнимал у пламени его жар.
Холодным был не только воздух, но и уголь. Ему тоже нужно было сначала согреться для того, чтобы вспыхнуть. На это тоже уходило тепло. Уголь и воздух как бы обкрадывали печь, отнимали у нее часть тепла. А дым уносил с собою другую часть тепла и растрачивал его бесплодно. Как же избавить печь от всех этих недостатков? Эту трудную задачу разрешил Фридрих Сименс.
Его мысль была гениально проста: в печь поступает холодный уголь и холодный воздух, а из печи выходит без всякой пользы горячий дым. Так поймаем же дым и заставим его отдать свое тепло углю и воздуху!
Для этого Сименс прежде всего решил превратить уголь в газ. Получать горючий газ из угля в то время уже умели. Во многих городах Германии уже работали газовые заводы и направляли газ по трубам в квартиры. Сименс стал нагревать воздух и горючий газ теплом, отнятым от дыма. Для этого он построил специальные системы ходов для нагревания воздуха и газа, которые назвал регенераторами, то есть приспособлениями для возврата тепла.
Вот как устроена печь Сименса. В ней имеются две пары ходов-регенераторов — левые и правые. Горючий дым, прежде чем выпустить его в трубу, пускают, скажем, по левым ходам. Вскоре их стены и решетки накаляются. Тогда дым переключают на правую пару ходов, а через левые пускают теперь уже воздух и горючий газ.
Проходя через накалившиеся ходы, воздух и газ нагреваются. Но зато стенки ходов и их решетки постепенно остывают. Вот они уже совсем остыли. Как же поступить теперь? Теперь надо снова пустить по этим ходам дым, а газ и воздух пустить уже по правым ходам, по тем, через которые только что прошел дым и успел их накалить.
Дым как бы подготавливает, нагревает дорогу для воздуха и газа. Нагреет одну дорогу, — покинул ее и перешел на другую. И пока газ и воздух текут по готовой дороге, дым успевает уже нагреть им другую, соседнюю дорогу.
Так Сименс остроумно разрешил обе задачи: тепло теперь не уходит из печи зря вместе с дымом, а воздух и уголь не отнимают тепла у пламени. Такая печь называется регенеративной. Она легко дает температуру в 1450 градусов и даже выше.
СТЕКЛЯННОЕ ОЗЕРО
Прошло пять тысяч лет с того дня, когда первый стеклодел изготовил первую стеклянную бусину, сплавив песок, известь и соду в глиняном горшке на огне костра. Отошла в прошлое пережившая многие века древняя римская печь. Ее сменили большие, мощные сооружения с газовым отоплением, с регенераторами, в которых работал полезный дым. В таких печах, дающих гораздо более высокие температуры, стекло варилось быстрее и лучше. Одно только осталось неизменным — горшки. Да, через пять тысяч лет после начала стеклоделия стекло варилось попрежнему в глиняных горшках. Горшки быстро разрушались, а изготовить их было дорого и сложно. Большие печи работали не на полную мощность, так как горшки можно было ставить только по краям, а вся средина печи пустовала: стеклодув не мог бы дотянуться сюда своей трубкой. Мастера больше стояли, чем работали, — так много времени занимала установка, разогрев и смена горшков. А стекла требовалось всё больше и больше. «Что же делать? — думали люди. — Неужели нельзя варить стекло как-нибудь иначе?»
Но прошли сотни лет, прежде чем упорная человеческая мысль и тут добилась успеха, — появились ванные печи.
Не известно, кому принадлежит это гениальное изобретение. Может быть, делу помог случай. Ведь нередко бывало, что горшки трескались в печи во время варки и стекло разливалось по поду (дно печи). Возможно, какой-нибудь рабочий предложил доварить стекло прямо на поду. Во всяком случае ванные печи появились и быстро вытеснили горшки почти из всех областей стеклоделия. Сейчас горшковые печи применяются только для варки самого сложного и высококачественного из всех существующих стекол — оптического стекла да стекла, идущего для изготовления художественных изделий.
За последние десятилетия придумано множество различных конструкций ванных печей. Есть печи большие и малые, круглые и прямоугольные; одни из них обогреваются газом, другие — электричеством. Но все они объединены общей идеей: стекло в них варится на всем пространстве печи. Как же происходит варка стекла?
В бассейн печи, которая уже разогрета до необходимой температуры специальным механизмом, загружают шихту — смесь соды, песка, извести и других материалов, составляющих стекло. Под действием высокой температуры шихта плавится. Образующийся сложный расплав постепенно становится всё более однородным и превращается в годное для выработки стекло.
Бассейн ванной печи делится на варочное и выработочное отделения. В варочной части происходит непосредственно варка стекла. Из выработочной части готовое стекло забирается стеклодувными трубками или машинами.
Современная стекловаренная печь — огромное сооружение, она не меньше трехэтажного дома на двадцать пять — тридцать квартир. Весит такая печь больше двух тысяч тонн, то есть примерно столько же, сколько двадцать самых тяжелых паровозов.
Через мощные горелки, как струя воды из брандспойта, врывается под своды печи горючая смесь, сразу же превращаясь в бушующее пламя. Представьте себе струю огня длиной в 7—9 метров! Пламя из нескольких горелок, встречаясь и переплетаясь, образует как бы огненный свод, под которым кипит, бурлит в непрерывном движении, сияет белым, ослепляющим светом расплавленная стекломасса. «Стекло им рождено! Огонь — его родитель», — написал двести лет назад наш гениальный ученый Михаил Васильевич Ломоносов.
В современных стекловаренных печах достигается температура в 1500 градусов. Как дать представление о таком жаре? Представим на минуту, что примус раскалился до 1500 градусов. В таком случае все его части, сделанные из латуни и железа, расплавились бы. Примус растаял бы, как тает восковая свеча, которую бросили на горячую плиту!
А если бы наша комнатная печь нагрелась до 1500 градусов? Тогда кирпичи, из которых она сложена, рас
