ЗДРАВСТВУЙ, ГЕРМАНИЯ, И... ПРОЩАЙ НАВСЕГДА...
(Из моего старого дневника)

Вот я и побывала в Германии. Я прожила там почти полтора месяца и вот теперь пришлось вернуться назад в Питер. Я знаю, что многие из знакомых не поймут меня и непременно начнутся всякие разговоры и пересуды. Меня это мало трогает, хотя обидно, конечно, что всё так нескладно вышло.

Что же произошло со мной за эти полтора месяца ? События некоторых дней я помню очень отчётливо, словно это было только вчера, но многие другие дни слились в однообразно-непрерывную нить бессмысленного существования... Впрочем, наверно следует оглянуться назад и вспомнить всё с самого начала, с дня отъезда.

Я уезжала второго декабря, в воскресенье. В тот день я была готова отдать всё на свете, лишь бы никуда не ехать, потому что накануне я подняла один из своих тяжелых, битком набитых, чемоданов и потом всю ночь промучилась от страшной боли во всём туловище; наверно у меня произошло сильное растяжение мышц плечевого пояса. Во всяком случае, я тогда именно так и думала.

Да, мне очень хотелось остаться, но всё-таки пришлось ехать на вокзал, где я и встретилась с Сашкой, которая, как и обещала, пришла меня проводить. А уже перед самым отправлением поезда на вокзал примчалась ещё одна моя подруга. Она стояла на платформе, а я в тамбуре вагона. Через руки проводницы, которые та держала на дверях вагона, мы пытались сказать друг другу что-то нужное и ободряющее, а в итоге, как это часто бывает в таких ситуациях, не сказали ничего путного. Я видела, как на платформе плачет мама, и в ту минуту хотела лишь одного; чтобы поезд поскорее тронулся. Вдруг вагон вздрогнул и люди на платформе поплыли куда-то назад, и мама с моими подружками остались далеко позади.

Потом, под мерный стук колёс, я смотрела на мелькавшие за окнами вагона огоньки и пыталась представить себе, как сложится моя дальнейшая судьба. Я так и не сумела заснуть в ту ночь, поэтому, приехав утром третьего декабря в Брест, я ужасно хотела спать, но сильный мороз, которым встретила нашу группу белорусская земля, очень быстро привёл меня в чувство. Ребята перетаскали все чемоданы группы в здание вокзала и пошли покупать билеты на дальнейшую дорогу.

Нам всем очень не повезло, потому что они достали билеты только на поезд, уходивший во Франкфурт поздним вечером, почти ночью. Поэтому пришлось целый день торчать на вокзале. А вечером, помнится, кто-то из ребят предложил сходить в кино, и почти весь остаток того дня мы провели в кинотеатре. А потом снова была дорога. Всю ночь мы ехали по территории Польши, и, я помню, что очень удивлялась, потому что чем ближе мы подъезжали к Германии, тем меньше было снега на полях, а когда утром, четвёртого декабря, мы приехали во Франкфурт, его и вовсе не оказалось: в городе, словно весной, светило яркое солнце и зеленела трава на газонах. Всей группой мы толклись около своих чемоданов на привокзальной площади до тех пор, пока за нами не прислали автобус из распределительного пункта.

Таких групп, как наша, на площади было немало, поэтому мы изрядно намёрзлись, прежде чем попали в долгожданный автобус. Да и тот, честно говоря, наши ребята увели из под самого носа соседней группы. Ну, как бы там ни было, уже через некоторое время мы оказались в пересыльном пункте, или "распределиловке", как мы его называли. Меня этот распределительный пункт просто поразил: целые толпы народа неприкаянно бродили по его территории, а на этаже, где нас поселили, невозможно было помыться с дороги, потому, что там просто-напросто не было душа. С питанием было тоже не лучше: кормили какой-то бурдой без вкуса и названия, но перед сном наша группа собралась и был устроен роскошный банкет из запасов личных подуктов. А на следующий день, пятого декабря, прибыли представители из частей и начался отбор кадров; так что с самого утра в "распределиловке" царило ненормальное оживление. Люди бродили группками и в одиночку, сосредоточенно прислушиваясь к репродуктору, который то и дело выплёвывал в воздух всё новые и новые порции фамилий людей, на которых нашлись так называемые "покупатели" - представители различных частей. Нашёлся такой "покупатель" и на меня. Всё произошло так быстро, что я даже опомниться не успела, как уже сидела в небольшом автобусе, который увозил меня в неизвестность.

Дорогу, по которой нас везли, было трудно рассмотреть, потому что, пока мы ехали, стемнело, и за окнами автобуса можно было увидеть только очертания какого-то леса и мелькавшие мимо блеклые огоньки придорожных селений. В автобусе, кроме меня, было довольно много девушек, которых везли в центральный госпиталь в Беелитц-Хайльштаттен. Помнится, я всё никак не могла понять, почему меня, машинистку секретной переписки, везут туда же. Что же это интересно за секреты такие могут быть в госпитале ? Количество недолеченных что ли скрывают ? Но когда, наконец, после почти трёхчасового пути автобус прибыл на территорию госпиталя, оказалось, что меня распределили в соседнюю с ним Саншколу. Там тоже наверное много страшных секретов,- ухмыльнулась я тогда про себя.

Меня высадили из автобуса и сказали, что из Саншколы за мной пришлют машину. И, действительно, уже через несколько минут к КП госпиталя подъехал газик, и, сидевший за рулём капитан, помог мне погрузить в него мои, трижды проклятые, чемоданы. Саншкола оказалась совсем рядом с госпиталем, и уже через мгновение газик въехал на её территорию, которая при вечернем освещении показалась мне очень красивой. Очертания старинных домов, проступавшие сквозь огромные сосны на фоне чёрного неба, напоминали что-то сказочное и выглядели фантастично и нереально. Впрочем, мне не удалось вдоволь налюбоваться всем этим, потому что капитан, вытащив из машины мои чемоданы, повёл меня к какому-то майору, который, вызвав к себе довольно-таки модно одетую девицу из общежития, поручил ей моё обустройство.

Обустройство это заключалось в том, что в одну, и так уже битком набитую, комнату запихнули ещё одну кровать и выдали мне две солдатские ватные подушки. Всю ночь я промучилась от сильнейшей боли в спине и руках и на следующее утро чувствовала себя, как "разбитая телега". Вот в таком ужасном состоянии я и начала свой первый рабочий день в Германии.

Когда я пришла в Штаб, меня сначала представили командиру Саншколы, а потом отвели в МТО, где мне и предстояло отработать те полтора месяца, о которых я веду сейчас свой рассказ.

Итак, я стала машинисткой в отделе материально-технического обеспечения, что совершенно не соответствовало моему прямому назначению. Начальником там был тот самый майор, который накануне меня "обустраивал". Начав работать, я почувствовала резкую боль в правом плече, поэтому, кое-как отработав до обеда, я пошла в общежитие, которое размещалось в том же здании, что и сам Штаб. Я мечтала об отдыхе, как о "манне небесной", но, открыв дверь в комнату, попала, как говорится, прямо с корабля на бал. Посреди комнаты стоял стол, уставленный всякими продуктами, а в самом его центре гордо красовалась початая бутылка водки. За исключением одной девчонки, люди, сидевшие за столом, были мне совершенно незнакомы. Компания пригласила меня за стол. Проклиная в душе всё это сборище, я подсела к ним, но от предложенной мне рюмки я отказалась. Осторожно приглядываясь ко всем этим людям, я поняла, что они мне очень не симпатичны. Пожалуй, здесь стоит рассказать, что они из себя представляли. Одна из них, страшненькая девчонка в очках и с причёской "a la швабра" на голове, прижималась к какому-то парню, который, как выяснилось позднее, был её любовником. Другая, сильно размалёванная долговязая блондинка, всем своим видом сильно смахивающая на дешёвую проститутку из зарубежных кинофильмов, всё время затягивалась сигаретой и ежеминутно изрыгала из своей прокуренной пасти отборнейший площадной мат. Позднее я узнала, что её внешний вид вполне соответствовал её внутреннему содержанию. Посидев ещё немного с этой компанией и поняв, что отдохнуть мне всё равно не удастся, я вышла на улицу и все два часа обеденного перерыва провела сидя на скамейке, чуть не плача от сильнйшей боли в спине и руке.

Остаток рабочего дня я проработала, печатая одной рукой, а потом всю ночь, мучаясь от боли, тихонько плакала и шептала как молитву: "Мамочка, дорогая, золотая, любимая, маленькая моя, зачем я тебя оставила ?" Я повторяла это бесконечное множество раз, повторяла до тех пор, пока не забылась коротким предутренним сном, который так и не принёс мне облегчения. Поэтому утром, вместо того, чтобы идти на работу, я пошла в медпункт, где мне дали справку на освобождение от работы до девятого декабря. Три дня я больная и голодная провела в общежитие, где до меня совершенно никому не было дела. Несколько раз я пыталась написать домой письмо, но каждый раз, когда я бралась за авторучку, на глазах моих невольно выступали слёзы и я, боясь разреветься, закрывала блокнот, не написав ни строчки. Да и о чем, собственно говоря, было писать ? О том, что на нашем этаже табунами ходили тараканы, а в окна лазали противные жирные крысы?

Немного погодя я всё же написала письмо, умолчав, правда, об отвратительных жилищных условиях, в которые я попала. Да у меня бы просто не хватило слов, чтобы описать грязные, требующие ремонта комнаты, жирные, вечно засоренные мойки, туалет, из которого можно было выйти не иначе, как перепачкавшись в извёстке, потому что он даже не был покрашен. А о том, чтобы спокойно помыться в единственном на этаже душе, можно было только мечтать. Обычно, зайдя туда, и даже ещё не успев раздеться, я уже слышала ор, что кому-то срочно надо стирать пелёнки и в ультимативной форме мне предлагалось покинуть душ в течении ближайших пяти минут.

Если бы всё дело было только в житейской неустроенности, у меня, вероятно, никогда бы не возникла мысль вернуться обратно, домой, но постоянно терпя сильнейшую боль, я очень скоро поняла, что не смогу работать машинисткой, поэтому, собравшись с духом, я пошла к командиру и попросила его отправить меня обратно, в Союз. Он язвительно взглянул на меня и саркастическим тоном потребовал, чтобы я написала заявление на увольнение, что я тут же с превеликой радостью и сделала. Затем потянулись долгие дни ожидания и я через "немогу" продолжала работать с больными руками. Работой же меня загрузили по самое горло, да ещё требовали, чтобы я занималась делами, которые ни коем образом не входили в круг моих служебных обязанностей. А жизнь моя в те дни протекала уныло и однообразно: работа и общежитие, общежитие и работа, и ни в одном из этих мест я не чувствовала себя хорошо и свободно. Я была "белой вороной" среди тех людей, с которыми мне приходилось общаться, потому, что не курила, не материлась и не пила вместе с ними. С соседками по комнате у меня взаимоотношения тоже не сложились, и всё по вышеперечисленным причинам. Поэтому я очень обрадовалась, когда меня переселили в другую комнату. Новые соседки оказались не в пример лучше прежних. Вот с ними я и прожила всё оставшееся до отъезда время.

Тем временем наступило тридцать первое декабря и девчонки почти целый день вертелись у зеркала, примеряя подаренные им ухажёрами обновки к празднику. Они собирались встречать Новый год в местном кафе. Я смотрела на их сборы и старалась казаться спокойной и весёлой, хотя знала, что новогоднюю ночь мне придётся провести одной в пустой комнате, потому что за столь короткий срок я так и не успела обзавестись приятелями и мне просто некуда и не скем было идти.

Вечером пришли ухажёры моих девчонок, а с ними их знакомая супружеская пара из Питера. Узнав, что я тоже из Питера, они тут же предложили мне отпраздновать Новый год вместе с ними в кафе. Потом я немного пожалела, что согласилась на это предложение, потому что весь вечер чувствовала себя "пятым колесом" в телеге. Да что там говорить; чувствовала я себя крайне неуютно, поэтому, когда объявили небольшой перерыв, я с радостью покинула душный, прокуренный зал и вышла на улицу. Там шёл снег. Мягкий и пушистый, он тут же таял под ногами, превращаясь в лужицы снежной каши. Было очень тепло. Я стояла в одних туфельках и кофте, наслаждаясь тишиной и свежим воздухом. Потом всё же пришлось вернуться в кафе, где я благополучно и провела остаток ночи.

Потом все разошлись по домам, а на следующий день та пара снова зашла к нам и вытащила всех на улицу. Проходя мимо клуба, мы услышали доносившуюся оттуда музыку и решили сходить послушать. Войдя в зал, мы увидели, что он до отказа набит курсантами Саншколы, которые молча внимали местному музыкальному ансамблю. Решив немного послушать, мы с ребятами примостились на нескольких свободных местах в последних рядах и стали слушать какофонию, доносившихся со сцены немилосердно грохочущих звуков. Вдруг кому-то из нашей компании пришла в голову шальная мысль: заставить меня выступить на этом концерте, и уже через мгновение я, против своей воли, оказалась на сцене перед сотнями, с любопытством взиравших на меня, глаз. В голове у меня был полный сумбур, да к тому же накануне я всё-таки умудрилась хорошо простудиться, поэтому не столько говорила, сколько хрипела. Но отступать было некуда и я, с отчаянным нахальством, бодро захрипела свою любимую в ту пору песню "Клён", перепутав при этом почти весь текст.

Господи, что это было за представление ! Ансамбль играл "кто в лес, кто по дрова", ритм совершенно отсутствовал, поэтому сама песня больше напоминала похоронный марш или заупокойную католическую мессу. Зато солдатики были в полном восторге. Ещё бы! Наверно их уже давно никто так не веселил! Мне так бурно и долго аплодировали, что нашей компашке пришлось почти силой отбивать меня у раздухарившейся публики. А через несколько дней после этого памятного вечера мне сообщили, что Военный Совет утвердил мой выезд в Союз, и вечером, двенадцатого января, я уже тряслась в стареньком автобусе, увозившем меня на вокзал в Вюнсдорф.

Я тоскливо смотрела в окно на единственную звезду, медленно разгоравшуюся на постепенно темневшем небе, и в голове у меня крутились грустные мысли: я прощалась с Германией.

Было уже совсем темно, когда поезд отошёл от перрона, поэтому за окнами вагона невозможно было что-либо разглядеть, кроме быстро мелькавших путевых фонарей. А так как фонарей хватает и у нас в России, я решила не тратить время на их бесполезное созерцание, и, с наслаждением растянувшись на полке, заснула. А на следующий день наш поезд застрял до самого вечера в Бресте, и мне, как когда-то, пришлось снова весь день проторчать на вокзале. В общем не буду тянуть тягомотину и описывать весь дальнейший мой путь. Скажу только, что в Москве мне пришлось занять денег у знакомой секретарши из головной части на билет до дома, и ранним утром пятнадцатого января я уже была в родном и горячо любимом Питере. Вот такова вкратце эта нелепая и грустная история моей поездки в Германию.

© Copyright: Ирина Королёва-Алексеева, 2011
Свидетельство о публикации №21104140110