Точная дата рождения Марии Даниловны Гамильтон, к сожалению, неизвестна, зато мы знаем, что при дворе Петра I она появилась в юном возрасте. Этот возраст означал в то время не более 14-16 лет отроду. Красивую девушку хорошего происхождения приняла в свой штат Екатерина Алексеевна и сделала ее своей фрейлиной.

История свидетельствует, что царь Петр I отличался не только широким преобразованием государства, громкими военными победами и построением флота, но и неуемным женолюбием. Как писали современники, самодержец старался не пропустить ни одной смазливой особы женского пола и, якобы, вел специальный "постельный реестр", куда заносил имена тех, кто непременно должен оказаться в его постели и тех, кто уже там побывал.

Трудно точно сказать, сколько их было – жертв царского "реестра"? Судьбы большинства из них печальны и трагичны. Так, дочери валашского господаря Кантемира, родной сестры поэта Антиоха Кантемира, всевластный Петр, насильно сделав ее любовницей, долго не позволял выйти замуж. Фактически заточил в имении Черная Грязь, позже переименованном Екатериной II в известное Царицыно.

Натешившись, царь забыл княжну, которая через некоторое время умерла. А уж "побед" над прочими разного звания девицами и дамами просто не счесть – кто бы осмелился отказать крутому характером царю и прямо в лицо бросить ему "нет"? По большому счету, скрыться от монарших домогательств было просто некуда! Хотя, при желании, наверное, всегда можно найти укромное местечко.

Впрочем, многим прелестным особам весьма льстило внимание венценосного любовника, Они даже умудрялись ловко извлечь из его похоти немало выгоды, зная, что царь отличался крайней скупостью, они с умом и оглядкой, действуя от его имени, умудрялись сколотить немалый капитал. Правда, это было достаточно опасное занятие, но воровали все, а кто не рискует...

Естественно, Петр не мог не заметить отличавшуюся редкой красотой Марию Даниловну и, по отзывам царедворцев, "распознал в юной красавице дарования, на которые невозможно было не воззреть с вожделением". И Мария Гамильтон попала в "постельный реестр". Ей передали приказание постелить государю в его опочивальне.

Что она испытывала, о чем думала в тот момент? Вряд ли предвидела до конца свою судьбу и, вполне возможно, строила очень далеко идущие планы – шотландка обладала авантюрным характером и чертовки привлекательной внешностью! По мнению ряда историков, она вполне сознательно "мозолила глаза" самодержцу, стараясь обратить на себя его внимание и надеясь надолго удержать царя около себя: почему ей не может удаться то, что удалось безродной Екатерине? Она стареет, а фрейлина молода, хитроумна и чудо как хороша собой! Зная, что брак царя с Екатериной незаконен, Мария действовала активно.

И вот свершилось – Мария стала фавориткой! Петр словно обезумел: он никак не мог насытиться ею, постоянно требуя все новых и новых ласк и наслаждений, беззастенчиво уединяясь с фрейлиной от своей гражданской супруги в любое время!

Гамильтон уже торжествовала в душе победу, но Петр совершенно охладел к ней! Пресытившись ее любовью, он уже осматривался вокруг в поисках новых, будоражащих кровь любовных приключений. Бедная Мария – она не учла небывалой ветрености русского царя и его патологической неверности любой женщине, включая Екатерину. И еще она не учла, что Петр был САМОДЕРЖЕЦ по духу своему и ярый, скупой собственник. Во всем! И хотя он уже искал новых любовных приключений, но никакие фаворитки не могли заменить ему ее, "свет-Катеринушку".

Чем привлекла его внимание Гамильтон? Только женским своим очарованием. А Екатерина приворожила Петра нехитрым и редким качеством – сочувствием ко всем его делам и заботам. А сочувствие было так необходимо Петру! Как об этом писал Даниил Гранин, "Екатерина пленяла не красотой, скорее откровенной чувственностью. Темперамента у нее хватало и на балы, и на танцы, и на пирушки. Она разделяла с царем походную жизнь, солдатскую пищу и в то же время удачно олицетворяла семейный очаг, куда его с годами все больше тянуло". Но в отличие от Марии Гамильтон, она сумела стать нужной Петру – быть его поверенной в делах, его приютом, его домом.

В.Владимиров в своей статье "Русская леди Гамильтон" пишет: "До того – перебегать Петру дорогу было просто смертельно опасно, но вот после – очень даже лестно для самолюбия переспать с бывшей царской фавориткой. Тем более с такой красавицей".

На самом же деле "смертельная опасность", о которой говорит здесь В.Владимиров, сохранялась и после разрыва царя с Марией Гамильтон, поскольку Петр не прощал измены даже бывшим своим "метрессам". Все это заставляло домогавшихся Марии Даниловны придворных сердцеедов соблюдать крайнюю осторожность, что придавало их амурам особую остроту.

Одним из придворных, обративших внимание на отверженную красавицу, был Вилим Монс, сохраняя свои ухаживания в тайне: "Любовь может принести огорчение, если откроется ".

И, конечно, тайные увлечения Марии были плотскими, несколько раз она носила в себе греховный плод, но всякий раз ей удавалось от него избавляться. Хотя дело это было крайне рискованное.

Историки свидетельствуют: несмотря на все свои любовные похождения, мысль вновь завоевать сердце Петра не оставляла Гамильтон. Видимо, только осознав всю тщетность своих усилий, Мария Даниловна остановила выбор на царском денщике Иване Орлове.

Вне дворца Орлов и Гамильтон вели жизнь бесшабашную – шумные развлечения, кутежи и все примиряющая постель... Как и его патрон, Орлов был груб и непостоянен: иногда в сердцах ругал ее грязными словами, а случалось, потчевал и кулаком. Никакого политеса! Не оставалась в долгу и Мария – тоже наставляла ему рога. И все-таки этих двоих тянуло друг к другу: связь их продолжалась несколько лет, пока не случилось неприятное событие.

В 1717 году у государя пропал важный пакет. Виновником в этом деле посчитали денщика Ивана Орлова, раздевавшего царя в тот роковой день. Как потом выяснилось, пакет просто завалился за подкладку сюртука царя, а тогда Орлова, не дав опомниться, связали и начали бить. Не ведая причины царского гнева, испуганный денщик бросился в ноги Петру и повинился в своей беззаконной тайной любви к бывшей фаворитке Его Величества фрейлине Марии Гамильтон. В этой зазорной связи, как и в других грехах, Орлов, защищая себя, настойчиво обвинял Марию. Тут весьма кстати царь вспомнил, что недавно в дворцовом саду нашли трупик младенца, завернутый в дорогую салфетку. Он тут же соотнес этот факт с поведением Марии Гамильтон и приказал схватить фрейлину.

А что Екатерина? В этой, далеко не простой ситуации, она проявила истинное благородство и добродушие. Ведь в руках мужа была не просто жизнь ее фрейлины, но судьба бывшей соперницы, которую Петр когда-то мог предпочесть ей, Екатерине! Искушение отомстить было крайне велико...

Но Екатерина не только сама ходатайствовала за Марию, но даже попросила вступиться за нее бывшую вдовствующую царицу Прасковью Федоровну. Заступничество царицы Прасковьи имело тем большее значение, что всем было известно, как мало она была склонна к милосердию. Но Петр оказался неумолим: "Я не хочу быть ни Саулом, ни Аховом, нарушая Божеский закон из-за порыва доброты". Действительно ли он так уважал Божеские и людские законы?

Можно сказать, что приказ Петра I "казнить" Марию Гамильтон за вытравливание плода и детоубийство был непомерно жестоким, но он не противоречил юридическим и православным, существующим в те времена, законам.

В христианских странах до конца XVIII века убийство нерожденных детей было запрещено законом. На Руси официально смертная казнь за аборт вводится в 1649 году в Уложении, принятом при царе Алексее Михайловиче: "А смертные казни женскому полу бывают за колдовство, убийство – отсекать головы; за погубленных детей и за иные такие же злые дела – живых закапывать в землю".

Чтобы не навлекать на себя беды, матери, несмотря на строгость наказания, подбрасывали незаконнорожденных детей в чужие семьи или – еще хуже! – малютки безжалостно вытравлялись из чрева, а коли родились, то нередко умерщвлялись самими родителями. В целях искоренения этого зла царь 4 ноября 1715 года издает указ "О госпиталях", где, в частности, отмечает: "Зазорных младенцев в непристойные места не уничтожать, а приносить в госпитали и класть тайно в окно".

Но Петр, решая судьбу преступницы, не только неукоснительно следовал букве Закона, его одушевляло мстительное чувство оскорбленного любовника. Непостоянный, сам изменявший женщинам с легкостью, царь в то же время не прощал неверности даже своим бывшим фавориткам. Вспомним, в какую ярость привела царя им же брошенная первая жена лишь тем, что посмела кого-то, кроме него, полюбить! Несчастную жену свою Евдокию царь отправил в монастырь, когда ей было всего 27. Через много лет полюбила она пожалевшего ее майора Глебова. А Петр, когда узнал об этом, сначала пытал любовника нещадно, а потом посадил на кол.

А разве не мелок был Петр по отношению к прежней любовнице Анне Монс: у нее отобрали дом и ценные подарки; годы находилась она под домашним арестом – ей запрещалось ездить даже в кирху. А в Преображенском приказе до 30 человек сидело по "делу Монсихи" и давали показания о том, как Анна злоупотребляла доверием царя... Петр был самодержец и собственник, не желавший ни с кем делиться даже своим прошлым.

Марию Гамильтон несколько раз пытали в присутствии царя, но до самого конца она отказывалась назвать имя сообщника. Когда ей зачитали приговор: – " За детоубийство камер-фрейлину девицу Марию Гамильтон казнить 14 марта 1719 года смертью, а бабу Катерину за соучастие бить кнутом и сослать…" ледяные волны непередаваемого ужаса захлестнули Марию.

– Не убивала я! Государь! Прости! Спаси! – закричала она.

На казнь Мария шла молча, и в последний раз пыталась понять все случившееся. Пастор, пришедший из Немецкой слободы, так же как тюремный священник, говорил, что спасти могут только терпение, смирение и молитвы.

"Я молилась почти без остановки все эти месяцы и терпела, терпела, терпела. Но смириться – в двадцать лет жизнь кончена, не могу! Что я видела? Еще девочкой, я попала в постель Императора. Его грубой страсти хватило на полчаса. Скоро надоела".

Выйдя из крепости, Мария зажмурилась. Было пасмурно, но ее отвыкшие от солнца глаза заслезились. Да еще в марте всегда с Финского залива такой пронзительный ветер!

Мария заметила позолоченную карету Ее Величества Екатерины Алексеевны и обрадовалась: "Добра матушка. Простила мне все – и драгоценности и деньги, что я из ее шкатулки взяла. 300 червонцев – деньги немалые! А без меня ей скучно. Кто ей, малограмотной, на ночь читает? – снисходительно подумала Гамильтон. – Кто ей будет переводить английские и французские романы?! Кто ей, бывшей служанке пасторской, посоветует, как по протоколу себя вести с иностранными посланниками и государями?! Ну, не стала я рожать, вытравила! – вдруг вспомнила Мария то, о чем старалась вообще не думать. – Грех мой! Не хочу, чтобы моих потомков бастардами считали. А убивать младенца не убивала. У себя в спальне потихоньку рожала в судно. Родила и сомлела. Очнулась, а он уже не дышит. Катьку свою просила отнести его куда-нибудь. Сказали, что я его убила. Господи, не убивала я, – молча подняла она глаза к небу. – На дыбе на себя чего только не наговоришь, только чтоб перестали мучить".

Петр Алексеевич менял любовниц постоянно. Редко его минутная страсть переходила в привязанность. Но хотя ему самому уже женщина была не нужна, он мог о ней забыть, но она не смела забыть о нем.

Приблизившись к эшафоту, Мария постаралась Петру очаровательно улыбнуться. Это оказалось трудно. Скулы свело. Петр в ответ улыбнулся прекрасной шотландке. Протянул ей руку, помог подняться на эшафот, обнял и поцеловал.

– Ты что дрожишь? Холодно? – заботливо спросил Император.

Стоя на снегу в бальном платье, глядя на плаху в темных пятнах и палача, опершегося на огромный топор, Марии было трудно не дрожать.

Судья в парике, сдвинутом набок, и каком-то облезлом камзоле стал читать приговор.

Мария не могла сосредоточиться, звуки расплывались, она даже забыла дышать.

– Что, что он говорит? – спросила она Петра.

Жалость чуть отразилась в его глазах, но в словах не было пощады:

– Без нарушения Божеских и человеческих законов не могу спасти тебя от смерти, – ответил ей Государь.

– Какие законы? Государь, Ты и есть закон! – стонала девушка.

– Не богохульствуй, – возмутился царь. – Прими казнь и верь, что Бог простит тебя в грехах твоих. Помолись только Ему с раскаянием и верой.

14 марта 1714 года Мария Гамильтон пошла на плаху, как рассказывали очевидцы, "в белом платье, украшенном черными лентами".

Петр, очень любивший театральные эффекты, не мог не откликнуться на это последнее ухищрение предсмертного кокетства. Он имел мужество присутствовать при казни, так как никогда не мог оставаться пассивным.

Поднимаясь к эшафоту, Мария пошатнулась, теряя от страха сознание, и Петр заботливо поддержал ее, помогая сделать последний шаг к плахе. Затрепетала Гамильтон, упала на колени перед государем. Но когда Мария подняла голову, царя уже сменил палач.

Очевидец сообщает потрясающие подробности: "Когда топор сделал свое дело, царь возвратился, поднял упавшую в грязь окровавленную голову, прикоснулся губами к ее побледневшим устам... бросил голову Марии, перекрестился и удалился".

Орлов же, виновник ее смерти, думал только о том, как бы выгородить себя и во всех грехах обвинил ее. Нельзя сказать, что этот предок будущих блистательных фаворитов Екатерины II Орловых вел себя геройски...

Существует также гипотеза: "впрочем, прямо-таки фантастическая!", что ярость царя вызвана тем, что убиенный Марией младенец, найденный в дворцовом саду, был не от Орлова, а от него самого. Но подтверждений этому нет...

По приказу Петра I ее голову, заспиртованную в банке, поставили на обозрение в Кунсткамере, где также позднее появилась голова любовника Екатерины I Вилима Монса; они хранились до времени правления императрицы Екатерины II. По инициативе Дашковой Екатерины, президента Академии наук России, и приказу Екатерины II обе головы "горе-любовников", жертв ревности Петра I, были преданы земле.

Двоюродная племянница первой камер-фрейлины Гамильтон Мария Андреевна Румянцева, урожденная Матвеева, также бывшая фрейлиной императрицы, учла горький опыт тетки. Ее общественное положение было надежно, поскольку она была замужем, и ей не угрожало бесчестье от рождения ребенка. Она родила законного графа Петра Александровича Румянцева, а не побочного сына императора. Фельдмаршал Румянцев Петр Александрович (1725-1796 гг.), по свидетельствам современников сын Петра I, родился уже после смерти императора. Его мать 19-летняя Мария Андреевна, урожденная графиня Матвеева, внучка Артамона Матвеева, была выдана замуж за Александра Румянцева – денщика Петра, который вместе с женой получил чин бригадира и ... сына, названного в честь императора Петром. Внешне Петр Румянцев походил на Петра I своим огромным ростом, выпуклыми глазами, круглым лицом и безусловно организаторским и полководческим талантом.

Тайна его рождения не скрывалась, его крестной матерью стала императрица Екатерина I. Петр Румянцев находился на военной службе у трех императоров: Елизаветы Петровны, которая воспринимала его как сводного брата, Петра III и Екатерины II. Екатерина II даже простила его за то, что он отказался присягнуть новой императрице в день государственного переворота, завершившегося убийством императора Петра III.

Героиня другого, менее мимолетного увлечения Петра была, как полагают, очень близка к решительной победе и к высокому положению. Евдокия Ржевская была дочерью одного из первых приверженцев Петра, род которого по древности и знатности соперничал с родом Татищевых. Пятнадцатилетней девочкой она была брошена на ложе царя, а в шестнадцать лет Петр выдал ее замуж за искавшего повышения по службе офицера Чернышева и не порывал связи с ней. У Евдокии родилось от царя четыре дочери и три сына; по крайней мере, его называли отцом этих детей. Но, принимая во внимание чересчур легкомысленный нрав Евдокии, отцовские права Петра были более чем сомнительны.

Незаконнорожденное потомство Петра по многочисленности равняется потомству Людовика XIV, хотя, быть может, предание и преувеличивает немного.

http://www.ermanok.net/news/comment.php?1529