Сейчас читаю роман Набокова "Дар", с огромным удовольствием. Бесконечно очарована набоковским слогом и словом, легкость, остроумие, снайперская точность в определениях и характерных деталях, в одной такой детальке - целый образ.

Готова цитировать абзацами, до того нравится.

"Часто повторяемые поэтами жалобы на то, что, ах, слов нет, слова бледный тлен, слова никак не могут выразить наших каких-то там чувств (и тут же кстати разъезжаются шестистопным хореем), ему казались столь же бессмысленными, как степенное убеждение старейшего в горной деревушке жителя, что вон на ту гору никогда никто не взбирался и не взберется; в одно прекрасное, холодное утро появляется длинный, легкий англичанин - и жизнерадостно вскарабкивается на вершину".

"Федор Константинович внезапно почувствовал - в этой стеклянной тьме - странность жизни, странность ее волшебства, будто она на миг завернулась, и он увидел ее необыкновенную подкладку."

Это же чудо как хорошо!

Или вот: Некий литературный критик "...был славен тем, что не только не мог разобраться в отчетной книге, но, по-видимому, никогда не дочитывал ее до конца. Бойко творя из-под автора, увлекаясь собственным пересказом, выхватывая отдельные фразы в подтверждение неправильных заключений, плохо понимая начальные страницы, а в следующих энергично пускаясь по ложному следу, он добирался до предпоследней главы в блаженном состоянии пассажира, еще не знающего, а в его случае так и не узнающего), что сел не в тот поезд."

 

Никак не могу расстаться с этой книжкой, нужно было вернуть ее в библиотеку еще неделю назад. Выпишу несколько понравившихся цитат.

о писателях и персонажах: "может ли автор создать героев, превосходящих его достоинством? Я бы ответил: нет, и невозможно это как из- за неспособности разума, так и по свойствам души. Думаю, самые яркие, самые достойные наши создания - это мы сами в свои лучшие минуты." о Оскаре Уайльде: “Читая и перечитывая Уайльда, я заметил факт, кажется, упущенный из виду самыми ярыми его приверженцами. Простой и очевидный факт состоит в том, что соображения Уайльда чаще всего верны."

"Быть или не быть? Быть чем-то одним неизбежно означает не быть всем другим, и смутноеощущение этой истины навело людей на мысль о том, что не быть -- это больше,чем быть чем-то, и что в известном смысле это означает быть всем. И разве не та же лукавая выдумка дает себя знать в речах мифического индийского царя,который отрекся от власти и просит на улицах подаяние: "Отныне нет у меня царства, а стало быть, у моего царства нет границ, и тело мое отныне мне не принадлежит, а стало быть, мне принадлежит вся земля"."

о классической литературе: «Возможно, что чувства, возбуждаемые литературой вечны,  однако средства должны  меняться  хотя  бы  в  малейшей  степени,  чтобы  не  утратить  свою действенность. По мере того как читатель их постигает, они изнашиваются. Вот почему рискованно утверждать, что существуют классические произведения и что они будут классическими всегда.     ...Классической,  повторяю,  является  не  та  книга,  которой  непременно присущи  те или иные достоинства;  нет, это  книга, которую поколения людей, побуждаемых различными причинами, читают все с тем же рвением и непостижимой преданностью.»

о реальности и вымысле: «Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем "Дон Кихота", а Гамлет -- зрителем "Гамлета"? Кажется, я отыскал причину: подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно,вымышлены. В 1833 году Карлейль заметил, что всемирная история -- это бесконечная божественная книга, которую все люди пишут и читают и стараются понять и в которой также пишут их самих.»

Читаю сейчас Борхеса. Взялась за книжку с опаской, почему-то казалось, что буду читать с усилием, продираясь через словесные навороты и туманные иносказания. Не знаю, откуда взялось такое предубеждение, но оно рассеялось почти сразу. В первой же статье я нашла замечательную мысль: безупречный стиль для художественного произведения - не главное, главное - идея!
"Нищета современной словесности, ее неспособность по-настоящему увлекать породили суеверный подход к стилю, когда при чтении люди обращают внимание ... на какие-то частности. Страдающие таким предрассудком оценивают стиль не по впечатлению от той или иной страницы, а на основании внешних приемов писателя... Подобным читателям безразлична сила авторских убеждений и чувств. Они ждут искусностей..., которые бы точно сказали, достойно ли произведение их интереса или нет. Эти читатели слышали, что эпитеты не должны быть тривиальными, и сочтут слабым любой текст, где нет новизны в сочетании прилагательных с существительными, даже если главная цель сочинения успешно достигнута. Они слышали, что краткость – несомненное достоинство, и нахваливают того, кто написал десять коротких фраз, а не того, кто справился с одной длинной."
и далее, о бедности вылизанных, стилистически безупречных текстов в сравнении с книгой, содержащей мощную идею или живой образ, такой, как Дон Кихот:
"Лучшая страница, страница, в которой нельзя безнаказанно изменить ни одного слова, – всегда наихудшая. Изменения языка стирают побочные значения и смысловые оттенки слов; «безупречная» страница хранит все эти скромные достоинства и именно поэтому изнашивается с необыкновенной легкостью. Напротив, страница, обреченная на бессмертие, невредимой проходит сквозь огонь опечаток, приблизительного перевода, неглубокого прочтения и просто непонимания. В стихах Гонгоры, по мнению его публикаторов, нельзя изменить ни единой строчки, а вот «Дон Кихот» посмертно выиграл все битвы у своих переводчиков и преспокойно выдерживает любое, даже самое посредственное переложение. Гейне, который ни разу не слышал, как этот роман звучит по-испански, прославил его навсегда. Даже немецкий, скандинавский или индийский призраки «Дон Кихота» куда живее словесных ухищрений стилиста."

Как это верно! А я, несчастная, сколько раз, доверяя отзывам критиков о несравненном мастерстве такого-то автора, пыталась понять, за что же так расхваливают книгу, которую совершенно невозможно пересказать.

Нравится мне Зощенко. До того заразительные у него обороты, что несколько дней говорю несколько корявым языком его персонажей.

***

Докторша, утомленная высшим образованием.

***
Человек не блоха, ко всему привыкнуть может.

***
Принялась молиться и просить себе всяких льгот и милостей взамен истраченного двугривенного.
***

Трудный этот русский язык, дорогие граждане! Беда, какой трудный. Главная причина в том, что иностранных слов в нём до чёрта. Ну, взять французскую речь. Всё хорошо и понятно. Кескёсе, мерси, комси — всё, обратите ваше внимание, чисто французские, натуральные, понятные слова. А нуте-ка, сунься теперь с русской фразой — беда. Вся речь пересыпана словами с иностранным, туманным значением. От этого затрудняется речь, нарушается дыхание и треплются нервы.

***

Поглядел я в зеркало. Действительно, цвет лица отчаянный бордо, и морда кирпича просит.

***

Говорят, против алкоголя наилучше действует искусство. Театр, например. Карусель. Или какая-нибудь студия с музыкой.
 Все это, говорят, отвлекает человека от выпивки с закуской.

***

Человеку обязательно отдохнуть надо. Человек все-таки не курица. Курица — та может действительно в отпусках не нуждается. А человеку без отпуска немыслимо.

***

Человек - животное довольно странное. Нет, навряд ли оно произошло от обезьяны. Старик Дарвин, пожалуй что, в этом вопросе слегка заврался.
Очень уж у человека поступки - совершенно, как бы сказать, чисто человеческие. Никакого, знаете, сходства с животным миром.

***

 Ты не горюй,— говорил мужик.— Не было у тебя лошади, да и эта была не лошадь.

***

Не в деньгах, гражданка, счастье. Извините за выражение.

***

Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них, у буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое. У них морда, как бы сказать, более неподвижно и презрительно держится, чем у нас.Как, скажем, взято у них одно выражение лица, так и смотрится этим выражением лица на все остальные предметы.