Название: Запомни мое имя
Автор: Ugarnaya_uno
Бета: многоуважаемый панамка-сан, брат, друг _bitch
Пейринг: Бьякуя/Гриммджо
Рейтинг: R
Размер: миди
Статус: закончен
Жанр: PWP, ангст
Отказ от прав: просто шалю=)
Размещение: запрещаю. и я серьезна=)
От автора: спасибо Ран-чан за идею и заявку, спасибо _bitch за его веру в меня, спасибо всем моим ПЧ=))
Предупреждения: постканон, некоторый ООС, местами AU


Точка отсчета

- Нет, Гриммджо, тебе нельзя покидать эту комнату!
- Куросаки, мать твою, отвали!
Джаггерджак в бешенстве. В реальном бешенстве.
Как никогда в жизни ему хочется крушить все подряд.
- Ты придурок, ты что, совсем ничего не понимаешь?
- Я понимаю только то, что они Пантеру забрали! – рычит арранкар, пытаясь прорваться к двери. – А это недопустимо!
- А ты думал, что тебе катану оставят? – недоуменно говорит Ичиго, удерживая подступы к выходу. - Да ты рехнулся!
- Да пошел ты!
- Сам пошел. Обратно в комнату!
Гриммджо внезапно останавливается, смотрит на шинигами злым взглядом.
- Куросаки, ты приставлен за мной присматривать?
- Да, но…
- Раз так, то скажи им, чтобы вернули Пантеру! Иначе никакой сделки не будет!
- Тогда они тебя просто убьют. Ты этого хочешь? Будь ты хоть раз в жизни благоразумен!
- Что это такое, и с чем его едят, Куросаки? – ехидно скалится Гриммджо.
Ичиго пытается сохранить спокойствие. Этого следовало ожидать, думает он, в этом нет ничего удивительного. Это же Гриммджо Джаггерджак. Бешеный, свихнутый арранкар.
И ты сам за него просил, помнишь? Зачем ты это делал?
- Гриммджо, послушай, давай поговорим, - пытается образумить арранкара Ичиго. – Ты помнишь условия договора? Твоя жизнь в обмен на информацию. Помнишь?
- Я все помню, Куросаки, нечего из меня дебила делать, - огрызается Гриммджо. – Но когда мы договаривались, и речи не было о том, что у меня заберут Пантеру! Это я тоже помню! Если бы хоть кто-то заикнулся об этом, я бы просто послал!
- Гриммджо…
Как ему объяснить, что это само собой разумеющееся. То, что у него оружие отберут. Он же сдался. В этой ситуации условия не он диктует, а Сейретей. И если хоть что-то не по ним будет, то его убьют. Или в 12 отряд отправят, Маюри на опыты.
- Ну, что застыл, придурок? Ты скажешь им, или мне самому сходить?
- Что здесь происходит? – вмешивается в их диалог кто-то третий.
Ичиго застывает.
Гриммджо поворачивается на звук голоса и натыкается на ледяной взгляд фиолетовых глаз.
- Ты кто такой? – с ходу наезжает на незваного гостя Джаггерджак.- Тебе что нужно?
Выражение глаз напротив не меняется ни на йоту, на красивом лице не дергается ни один мускул.
- Куросаки Ичиго, это тот самый арранкар? – спрашивает их обладатель и в его голосе тот же арктический лед, что и во взгляде.
Куросаки словно выходит из ступора.
- Да, - кивает он.
- Не очень-то любезен для того, кому даровали жизнь.
Аметистовые глаза оглядывают Гриммджо с ног до головы. Теперь в них сквозит не только лед, но и презрение.
Джаггерджака захлестывает чувство дежа-вю. Именно таким взглядом смотрел Улькиорра, бросая свое «мусор…».
Ясно, еще одна высокомерная свинья. Теперь только в рядах шинигами.
Да еще и капитан к тому же.
Подумать только!
- У нас взаимовыгодные условия, - говорит Гриммджо, оскалившись. – Или в Обществе Душ это уже забыли?
Бьякуя меряет его надменным взглядом.
- Знай свое место, арранкар. Ты никогда не будешь на равных с шинигами. Ты жив только потому, что это нужно Сейретею. И только.
Каждое слово падает ледяным обломком на растоптанную гордость.
Вызывает новый приступ бешенства. Заставляет совершать глупости.
Да что этот чертов шинигами о себе думает?
- Гриммджо, нет!
Куросаки успевает его остановить. Успевает. Чертов мальчишка, вечно не в свое дело лезет.
- Пусти, Куросаки, мать твою, - рычит Джаггерджак, пытаясь вырваться из захвата.
Ну, почему… почему он сейчас так слаб? И почему под рукой нет катаны? Он бы показал этому надменному ублюдку, где раки зимуют.
Черт!
- Гриммджо, не надо! – шипит Ичиго, сдерживая беснующегося Джаггерджака.
Кучики смотрит на происходящее безразличным взглядом, выражая всем своим видом холодное презрение.
- Сдается мне, Куросаки Ичиго, что ты не способен держать его в узде, - говорит капитан слегка задумчиво. – Не так ли?
- Я не лошадь, чтобы меня в узде держали, - рычит разъяренный арранкар. - Пусти, Куросаки, мать твою!
Рыжий шинигами держит крепко. Слишком крепко – не вырваться.
Ему бы просто добраться до этого капитана. Только бы чуть приблизиться. Заехать кулаком по холеной физиономии, стереть с нее это высокомерную маску, увидеть струйку крови, вытекающую из разбитой губы... это ведь так просто... совсем просто…
Гриммджо совершает очередной рывок, но Ичиго не позволяет сделать то, чего он так отчаянно жаждет...
Чеееерт!
- Я буду настаивать на смене опекуна, Куросаки Ичиго. Ты не подходишь на эту должность, - говорит Бьякуя и покидает комнату.
Ичиго отпускает Гриммджо только тогда, когда спина в белом хаори полностью исчезает из вида. С грохотом захлопывает дверь.
И с размаху впечатывает кулак в подбородок арранкара.
Тот летит к стене, с грохотом падает на пол.
Ичиго грозно нависает над ним.
Это неожиданно.
- К-куросаки, ты чего? – удивленно спрашивает Джаггерджак, поднимаясь на ноги.
- Ты какого хрена творишь, Гриммджо? Жить надоело? Ты знаешь, кто это?
Арранкар снова взвивается.
- Очередная высокомерная свинья, с которой спесь сбить надо. А если ты еще раз прикоснешься ко мне, Куросаки, я…
- Ты ничего не сделаешь, Гриммджо. Ты еще не понял? Это война. Ты пленник Сейретея. Ты не можешь ставить условия. Ты можешь только подчиняться правилам. И оружие тебе не вернут ни в коем случае. Когда до тебя это дойдет, а?
Джаггерджак смотрит на орущего Ичиго и думает, что снова попал. Круто попал.
Правила, условия, приказы. Все это он проходил, когда был в Эспаде.
Все возвращается на круги своя. Так стоит ли ради этого оставаться в живых? Легче сдохнуть…
Арранкар стряхивает непривычные для него мысли. Ну, уж нет, он еще поборется. Он еще оставит с носом и Айзена, и Сейретей. Нужно просто время. Немного времени.
- Что это за урод приходил? – спрашивает Гриммджо, отворачиваясь.
Ичиго какое-то время молчит, внимательно смотрит. Потом вроде убеждается, что Джаггерджак и правда остыл, и отвечает:
- Кучики Бьякуя, капитан шестого отряда Готей. И… зря ты с ним так.
- Да неужели? Он что, Господь Бог? – усмехается арранкар.
- Нет. Но он глава одного из могущественных кланов Общества Душ. И к его мнению прислушивается командир. И если он сказал, что будет настаивать на смене опекуна, то…
Куросаки не договаривает, но Гриммджо и так все понимает.
Что ж, пусть будет так, думает он. Пока.
Кучики Бьякуя… с тебя-то мы и начнем, скотина надменная. Ты обязательно запомнишь и меня, и мое имя. Обязательно.

* * *

- Приказываю: пленного арранкара Гриммджо Джаггерджака перевести под наблюдение капитана шестого отряда Кучики Бьякуи. На самого арранкара наложить домашний арест. Место содержания обеспечить двойной защитой.
Голос командира разлетается по всему залу, эхом отдаваясь в каждом уголке.
Ичиго ни разу не присутствовал на собрании капитанов. Не та должность. Его и сейчас-то позвали только потому, что Гриммджо – его подопечный. Вернее, был.
Куросаки незаметно вздыхает, услышав приказ Ямамото.
Что ж, теперь Гриммджо действительно в надежных руках Кучики умеет ставить на место. Без жалости. Без сожалений. Без колебаний.
Он не будет возиться с Джаггерджаком, как сам Ичиго. Не тот характер.
У Бьякуи все сурово, но…
Это лучше, чем двенадцатый отряд.


Шаг первый

Он лежит в белых песках пустыни и медленно подыхает.
Ему совсем не страшно. И даже не больно.
Ему просто неохота умирать. Тем более, так глупо.
Чертов Ноитора, чтоб его. Умеет только исподтишка.
- Гриммджо, ты готов сотрудничать?
Голос Куросаки раздается неожиданно. И рядом.
Чего этому паршивому мальчишке еще нужно?
Подраться? Так не в том он сейчас состоянии.
- Гриммджо, ты меня слышишь?
- Да пошел ты…
- Гриммджо, они спасут тебя, если ты готов с ними сотрудничать.
- Да пошли они…
- Гриммджо! Ты что, хочешь сдохнуть?
Вот с этого надо было начинать.
Нет, умирать неохота. Пока.
- Что делать-то надо?

* * *
Да, все было именно так.
Он согласился. Его спасли. Сохранили чертову жизнь.
Надели сдерживающий рейацу браслет. И заперли в клетку.
Гриммджо ненавидит клетки. С тех пор как сидит в одной из них. Вот уже целый месяц.
Его тюрьма просторная, красивая, изысканная. Но это все равно тюрьма.
Не привыкшая к четырем стенам натура арранкара отчаянно бунтует. Ей отвратительно происходящее. Она жаждет сражений, крови, убийства. Бешеного адреналина схватки.
Гриммджо бесит. Все бесит.
Допрашивающие его шинигами, глухое одиночество комнаты, отсутствие катаны и… Кучики Бьякуя.
Этот ублюдок раздражает больше всего.
Тогда, в их самую первую встречу. И теперь, всякий раз, когда он входит в комнату.
Его взгляд, обдающий холодом. Его надменность. Его пренебрежительное «арранкар…»
- Меня зовут Гриммджо Джаггерджак! – рычит тот в бешенстве, но получает в ответ лишь очередной взгляд, в котором сквозит невысказанное «мусор».
Эти взгляды застилают собственные глаза красной пеленой ненависти.
Однажды Гриммджо не сдерживается. Вся накопленная ярость, все гнев и ненависть выплескиваются в одном ударе.
Хотя нет, удара не получается. Это всего лишь короткий замах, проваливающаяся с треском попытка.
- Если хочешь жить, не стоит давать повод тебя убивать. Знай свое место, арранкар.
- Высокомерная свинья…
- Тебе нравится преклонять колено? Я готов предоставить такую возможность.
Хватка становится крепче, выкручивает запястья, посылает импульс боли. Гриммджо умеет терпеть боль, но предает тело…
Стоять на коленях перед шинигами, почти касаясь головой пола. Чувствовать себя беспомощным, как никогда в жизни.
Это унизительно.
Подавление. Подчинение.
То, что претит своевольной натуре.
Надменный шинигами с аметистовыми глазами.
Тот, кого он ненавидит больше всего.
- Однажды, я убью тебя, - говорит Джаггерджак на удивление спокойным тоном. – Я, Гриммджо Джаггерджак. Запомни мое имя, шинигами.
Кучики даже не удостаивает его ответом. Просто выходит из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Гриммджо остается только с беспомощной яростью смотреть в его спину.
Злится, ненавидеть, но молча.
С того дня он сдерживает свои эмоции.
Это трудно, это выматывает, но у него получается.
Он не боится. Он просто снова не хочет стоять на коленях.
И умирать. Да.
Он не может умереть, пока жив Кучики Бьякуя. Он должен дожить до того момента, когда перед ним преклонит колено этот высокомерный ублюдок.
Именно поэтому он терпит.
Клетку. Допросы. Презрительные взгляды.
Весь мир, все мысли концентрируются на ненависти к одному шинигами. На диком, животном желании унизить, растоптать, победить.
Собственными руками вырвать сердце из его груди.
Увидеть, как из фиолетовых глаз исчезает гордыня. Как лишенное всяких эмоций лицо исказит судорога боли и страдания…
Да, ради этого стоит жить.
- Ты запомнишь мое имя, шинигами…
Гриммджо не понимает, что начинает думать об этом слишком много.
Он не может осознать, насколько опасными могут быть подобные мысли. К чему они могут привести.
Потому, что он не знает, что творится в голове предмета его ненависти. Не знает, что Бьякуя всегда разыгрывает партии по своим правилам. И навязывает эти правила своему сопернику.
Ослепленный ненавистью и гневом, Гриммджо не может это знать…

Шаг второй

Дверь открывается как всегда почти бесшумно
Гриммджо не столько слышит, сколько чувствует рейацу вошедшего. Знакомую рейацу. Она почти не выветривается из этой комнаты и лишь усиливает колебания, когда шинигами переступает порог комнаты.
Гриммджо поворачивается к Кучики, оскаливается.
- В чем дело, шинигами? Опять допрашивать пришел? – спрашивает он, сдерживая желание напасть, схватить, перегрызть горло. Почувствовать во рту соленый привкус крови. Соленый, но вместе с тем такой сладкий и желанный… его крови…
Бьякуя освобождает проем, шире раскрывает дверь.
- На выход, - коротко говорит тюремщик.
Это неожиданно.
В груди Гриммджо что-то бухает. Что-то непонятное…
- В чем дело, шинигами?
Вопрос вырывается сам собой, не спрашивая у арранкара разрешения.
Непонятное бухает сильнее.
Неужели все?
Неужели он не увидит сломленного, побежденного Кучики Бьякую?
- На выход, арранкар, - повторяет тот бесстрастно.
Джаггерджак неохотно, неторопливо направляется к двери, чувствуя, как с каждым шагом внутри стучит все сильнее и сильнее.
Они выходят из комнаты, идут длинными коридорами и лестницами, пока не оказываются на улице.
Гриммджо щурится от бьющего в глаза непривычного солнечного света, прикрывает глаза рукой, и пропускает момент, когда Бьякуя кладет ладонь на его плечо. И прежде чем Джаггерджак успевает сообразить, что происходит, шинигами срывается в сюнпо.
Всего несколько секунд полета и они снова стоят на земле.
Вокруг камни, песок и ветер. И ни единой души.
- Это что? – спрашивает Гриммджо, оглядываясь. – И какого хрена мы здесь забыли?
- Это холм Сокиоку, арранкар, - спокойно поясняет Бьякуя. – А это…
Только сейчас Джаггерджак замечает в его руках катану.
Свою катану… Пантеру…
Бухать начинает с удвоенной силой…
- Что это значит? – спрашивает Гриммджо настороженно.
- Я даю тебе шанс, арранкар, - говорит Бьякуя, протягивая ему Пантеру. - Шанс сделать то, чего ты хочешь.
- Убить тебя? – недоверчиво уточняет Джаггерджак, после паузы.
- Именно.
Гриммджо не дурак. Да, он психованный, сдвинутый на всю голову, не поддающийся контролю, но… не дурак.
Поэтому он не хватается за этот шанс обеими руками и ногами сразу, а просто интересуется, в чем подвох.
- Я не верю в уступки, шинигами, - ухмыляется арранкар.
Бьякуя медленно приближается.
Сильная ладонь хватает Гриммджо за запястье, берется за браслет на его руке.
Щелкает застежка, и арранкар почти физически ощущает, как рейацу снова струится по венам, будоража кровь.
Это искушает…
- Один шанс, арранкар, - повторяет Бьякуя. – Либо используй его, либо возвращаемся обратно.
Он бесит.
Бесит его хладнокровие. Высокомерие.
Его ладонь на запястье. Холодные аметистовые глаза.
И если действительно есть шанс избавиться от всего этого, то тогда он воспользуется им.
И плевать, что потом, возможно, его самого убьют.
В конце концов, он однажды уже почти сдох. И это не было страшно.
- Отлично, - с вызовом бросает Гриммджо, отбирая свою катану. – Порву на кусочки, шинигами.
Бьякуя слегка опускает голову, принимая вызов, отступает на шаг.
Рукоять занпакто приятно греет ладонь. Знакомое, но почти забытое ощущение…
Ощущения восторга…
- Разорви его в клочья, Пантера!
Ощущение бешеной схватки. Это круто, это заводит.
Он не знает, что творится в голове предмета его ненависти…
Удар, снова удар.
Увернуться от выпада, почти достать противника своим…
Он не понимает, что Бьякуя просто разыгрывает партию…
Адреналин захлестывает, азарт берет верх над разумом…
Он не осознает навязанных ему правил…
Злость, гнев, ненависть. Они застилают глаза, не позволяя видеть даже малого…
И если ему что-то позволили…
Что это малое – суть того, что происходит…
То только потому, что это очередной ход конем…
Гриммджо делает замах, Бьякуя непринужденно уходит от него, перехватывает инициативу.
Подсечка, и Джаггерджак падает на землю. В спину впиваются острые камни, сверху прижимается сильное тело, клинок Сенбонзакуры замирает у самого горла.
- Ублюдок, - выдыхает Гриммджо, сглатывая.
Понимание приходит лишь тогда, когда на запястье снова щелкает браслет, перекрывая доступ рейацу… кислорода…
Релиз рассыпается на голубые чешуйки… ветер подхватывает их, уносит прочь…
Он снова слаб и беспомощен…
Очередной ход конем…
Гриммджо понимает. Теперь понимает, что это было бесполезно. Что он проиграл не просто так. Он проиграл потому, что так захотел этот шинигами.
Теперь он может это понять.
Только вот уже поздно.
Фиолетовые глаза смотрят знакомо холодно, но в них нет и тени торжества.
И это бесит еще больше. Сильнее разжигает злость. Ярость. Гнев. Ненависть.
Уж лучше бы он злорадствовал…
- Ненавижу…
- Слушай меня внимательно, арранкар, - говорит Бьякуя, и лезвие его катаны вдавливается в кожу на горле Гриммджо. – слушай и запоминай. Дважды я повторять не собираюсь.
У него спокойный, тихий голос, но каждое слово впечатывается как удар…
- Я могу забрать твою жизнь в любой момент. Даже прямо сейчас. Но тебе повезло, что меня это не интересует. И дышишь ты до сих пор лишь по этой причине. Сейретею ты больше неинтересен, но они помнят свое обещание. И по приказу командира с сегодняшнего дня ты переходишь в мое полное подчинение. Что с тобой делать – решать мне. Я готов предоставить тебе выбор. Вариант первый: Двенадцатый отряд в качестве подопытного кролика. Капитан Куротсучи с удовольствием примет тебя.
Гриммджо вспоминает сумасшедшего раскрашенного ученого - шинигами, то, что он сделал с Заэлем, и едва сдерживает дрожь отвращения.
- Вариант номер два, – продолжает Бьякуя, заметив реакцию арранкара. – Ты остаешься в своей прежней тюрьме на моих условиях. Вернее, всего на одном условии…

Шаг третий

Подчинение…
Он так и сказал.
- Мое условие – это полное и безоговорочное подчинение.
Одно слово, но самое ненавистное.
То, что незнакомо. То, чего никогда не знал.
Даже Айзен, даже этот сукин сын, не смог заставить Гриммджо играть по своим правилам, преклонить колено.
А Кучики Бьякуя, эта самодовольная сволочь, эта надменная, высокомерная свинья, имеет наглость требовать невозможного.
Гриммджо мечется по своей клетке, обуреваемый ненавистью и злостью.
Хочется крушить все, что попадется под руку. Разгромить к черту эту комнату, эту опостылевшую клетку. Так, чтобы следа не осталось…
Стереть с лица земли все поместье Кучики… и его хозяина… В особенности – его хозяина!
Джаггерджак останавливается у окна, смотрит на бледную луну в ночном небе. И ему кажется, что даже она смеется над ним…
Король? Ха-ха…
Ты не король, Гриммджо Джаггерджак, ты раб… раб шинигами…
- Да пошла ты! – в бешенстве орет он и становится легче.
Немного, но легче.
Интересно, если он пошлет следом за ней Кучики Бьякую, то успокоится полностью?
Исчезнет это непонятное буханье в груди? Перестанут дрожать пальцы от едва сдерживаемой злости?
- Ненавижу…
Он произносит это слово… сам не знает, в который раз.
Он настолько уже к нему привык, что оно стало частью его самого.
Как и само чувство… слишком сильное… никогда оно не было настолько сильным…
И это раздражает еще больше, поднимает новую волну гнева…
Я ненавижу тебя, Кучики Бьякуя…
Ненавижу…
И когда открывается дверь, когда в голове вновь звенит от колебания знакомой рейацу, у Гриммджо окончательно срывает тормоза.
Он забывает о данном себе слове сдерживаться.
Подчинение…
Плевать, на все плевать!
Джаггерджак налетает на шинигами, замахивается.
Но Бьякуе даже не приходится уворачиваться. Он просто перехватывает занесенную для удара руку, и в следующую секунду Гриммджо падает навзничь.
Как сегодня утром, на том злосчастном холме.
- Подчинение, - напоминает Кучики, удерживая запястья Гриммджо всего лишь одной рукой.
- Пошел ты в задницу! – выплевывает арранкар почти с удовольствием.
Бьякуя вскидывает бровь.
- Ты хочешь? Что ж…
Сначала Гриммджо не понимает значение этих слов, но потом…
Потом, когда Бьякуя свободной рукой берется за оби на его хакама… когда проворные пальцы начинают неторопливо распутывать узел…
Гриммджо словно кипятком ошпаривают.
- Какого черта? Не смей! – орет Джаггерджак.
Он пытается освободиться, скинуть с себя ненавистного шинигами, но Бьякуя сильнее. Намного сильнее.
Он почти играючи стаскивает с Гриммджо хакама, смотрит на обнаженное тело совершенно равнодушно, может, только слегка оценивающе, медленно проводит указательным пальцем вниз от живота к паху…
Джаггерджак снова дергается, делает очередную, бессмысленную попытку вырваться.
- Пока ты будешь мешать, ничего не получится, арранкар, - говорит Бьякуя, а потом тихо, почти неслышно произносит что-то про связывающий путь.
Гриммджо понимает значение этих слов и бесится еще сильнее.
- Ненавижу…
Бьякуя поднимает голову, холодные фиолетовые глаза встречаются со злыми синими.
- Ненависть - удел слабых, арранкар. Ты слаб и беспомощен. А еще неразумен.
- Да пошел ты… придурок…
Шинигами осторожен, его пальцы – аккуратны.
Прикосновения почти невесомы, но Джаггерджак чувствует их лучше, чем самый мощный удар.
Непривычно. Остро. Сильно.
И тело… да, тело реагирует. Предает. В который раз…
И вынужденная неподвижность вместо того, чтобы раздражать, распаляет еще больше.
Подчинение…
Это очередной ход. Кучики просто снова доказывает свое превосходство.
Гриммджо знает. Где-то на периферии сознания проносится точное понимание происходящего, но слабая плоть плавится под неспешными ласками шинигами, не хочет принимать доводы разума…
Бьякуя почти не тратит времени на подготовку, входит медленными, уверенными толчками, и Гриммджо накрывает новой волной гнева пополам с удовольствием.
- Убью, - выдавливает из себя арранкар, сдерживая порыв зажмуриться, отдаться обжигающей боли внутри тела.
Шинигами двигается неторопливо, почти неохотно. Не теряя контроля. Не спуская взгляда с напряженного лица Джаггерджака. С каждым разом глубже и глубже погружаясь в ставшую податливой плоть…
Гриммджо стискивает зубы, старается дышать ровно и размеренно, не поддаваться бухающему внутри наслаждению. Он умеет терпеть боль, он давно привык к боли, но только не к этому тягучему, непонятному ощущению, что медленно, но неотвратимо растет, наваливается, вытесняет гнев и ненависть, заставляет сильнее сжать зубы, чтобы сдержать рвущиеся из глотки звуки…
Нельзя. Нельзя стонать. Показывать своей слабости. Своего поражения…
Подчинения…
Последний толчок, оргазм рвет тонкую нить выдержки и Гриммджо со свистом втягивает в себя воздух…
Остро. Сильно.
Чтоб ты сдох, Кучики Бьякуя…
Ненавижу. Никогда не прощу…
Гриммджо приходит в себя. Неохотно стряхивает липкую паутину истомы, смотрит на своего врага.
Потемневший взгляд. Слегка приоткрытые губы. Едва заметный румянец на щеках.
И до Джаггерджака внезапно, с каким-то злорадным удовлетворением доходит, что случившееся не только его не оставило равнодушным.
- Похоже, есть способы заставить тебя быть послушным, арранкар, - спокойно, без насмешки. Бьякуя просто констатирует факт.
И в этот раз возразить ему нечем. Если только…
- Тогда тебе придется трахать меня двадцать четыре часа в сутки, - ухмыляется Гриммджо.
- Не льсти себе, арранкар, - спокойно парирует Бьякуя и поднимается на ноги.
Гриммджо смотрит на него, не отрываясь, но Кучики это, похоже, ничуть не смущает.
С невозмутимым видом он поправляет одежду, завязывает оби, поднимает с пола катану. Неторопливо направляется к двери. И все с таким королевским достоинством, будто только что не трахался, а церемонию чаепития проводил.
Скотина самовлюбленная…
У самой двери Бьякуя оборачивается.
- В следующий раз тебе придется попросить, арранкар, - говорит он, и Джаггерджаку кажется, будто в его голосе проскальзывают насмешливые нотки.
- Да пошел ты…
Получается вяло, но и этого достаточно, чтобы сказать все, что он думает по поводу предложения шинигами.
Тот выходит из комнаты, прикрыв за собой дверь. Как всегда.
Гриммджо смотрит в окно, на ухмыляющуюся луну.
- И тебя туда же, идиотка…
То, что заклинание его уже давно не держит, Гриммджо понимает позже.
Когда вспоминает собственные пальцы, впивающиеся в бедра Кучики…

Промежуточный итог

Когда тухнешь от скуки, то приходится придумывать себе развлечения из того, что имеется под рукой.
В клетке Гриммджо есть окно, и он все чаще развлекается тем, что смотрит в него. Очень часто смотрит. Это не те забавы, к которым он привык, но за неимением большего, довольствуешься и малым.
Окно выходит в сад. Вернее, на его небольшую часть, все остальное визуальное пространство занимают пристройки, возле которых постоянно кто-то копошится. Садовники, слуги, даже дети. Бывший Секста Эспада наблюдает за ними. Изучает.
Он многого не понимает в их поведении, но от того еще интересней.
Иногда они даже забавляют, вызывая на лице Гриммджо ухмылку. Особенно в моменты, когда нечаянно натыкаются взглядом на торчащего в окне арранкара. Тогда на их лицах появляется выражение панического страха, почти отвращения. Они его боятся, и это нравится Джаггерджаку.
Единственный в этом доме, кто не страшится бывшего Сексту Эспады – это сам хозяин поместья.
Кучики Бьякуя довольно часто появляется у пристроек, контролируя новые посадки цветов и кустарников, наблюдая за процессом их роста. Оказывается, ледяной шинигами любит цветочки.
Очуметь просто.
Это недоступно пониманию Гриммджо. Как недоступно многое в поведении обитателей этого поместья.
Но самой большой загадкой является сам хозяин. Вернее, те эмоции, что он вызывает у Джаггерджака. Это какая-то непонятная смесь ненависти, гнева и… восхищения.
Именно так.
Арранкара раздражает надменный взгляд и сквозящее в голосе превосходство, но железная воля, царственная осанка и манера держаться вызывают невольное уважение.
Он достойный противник, сильный противник. Возможно, самый сильный из всех, что встречал Гриммджо, но его презрительное, почти снисходительное «арранкар» зажигает пламя ненависти.
Гриммджо до сих пор открыто огрызается на всякое появление Бьякуи в клетке, но вместе с тем понимает, что каждый раз почти с нетерпением ждет, когда распахнется дверь и воздух дернет знакомой рейацу.
Его бесит высокомерие и невозмутимость ответов Кучики на открытое хамство, но эти перепалки доставляют какое-то непонятное удовольствие.
Джаггерджак его ненавидит, искренне ненавидит и мечтает убить.
Но он не может сопротивляться этому незнакомому, постоянно бухающему внутри собственного тела ощущению жажды.
Он борется до последнего. До самого конца, но построенная на инстинктах натура отчаянно требует удовлетворения самых низменных и примитивных из них. Убийство и похоть… и если не дано первого, пока не дано, то…
Гриммджо просит.
Слова с трудом выталкиваются из глотки, но все же звучат вслух.
- Сделай… я прошу…
Бьякуя не торжествует. Он просто дает то, о чем его просят.
И дает на высшем уровне.
Гриммджо уже даже не пытается сдерживаться, отдаваясь шинигами с какой-то лихорадочной жадностью. Он торопит, подгоняет, получает желаемое… и понимает, что делает ошибку. Тело, распробовав удовольствие, требует еще. Больше. Всегда.
И этому невозможно сопротивляться.
И вновь приходится смотреть в холодные глаза и просить…
Он ненавидит. Ненавидит Бьякую за то, что тот сумел поймать его на этой слабости. Что сумел найти ниточку, за которую можно дергать, добиваясь подчинения…
День за днем, неделя за неделей - и Гриммджо понимает, что Кучики Бьякуя становится смыслом жизни…
Он его ненавидит. Он его хочет. Он без него не может.
Слишком сильно. Слишком остро и ново.
Джаггерджак стоит у окна и не отрывает глаз от спины в капитанском хаори.
Смесь глухого раздражения и желания ворочаются в груди, вырываются наружу прерывистым дыханием. А в паху ноет от напряжения…
Посмотри на меня…
Бьякуя словно слышит. Словно Гриммджо не думает, а кричит во весь голос.
Медленно поворачивается, смотрит на стоящего в окне бывшего Сексту.
Холодный фиолетовый взгляд схлестывается с горящим синим.
Будто нет разделяющего их расстояния. Будто не существует защищающего окно заклинания. Будто он рядом и уже готов к…
- Тебе нужно просто попросить…
- Я прошу…
Бьякуя отворачивается, что-то говорит слугам. Те слушают внимательно, почтительно склонив головы. С капитаном Готея все всегда почтительны.
А Гриммджо ждет. Ждет, когда откроется дверь и воздух дернет его рейацу.
Характерный знакомый звук выводит из состояния прострации.
Слишком знакомый. И совсем не тот, что Джаггерджак ожидает услышать здесь, в Сейретее, в этой комнате.
Звук открывающейся Гарганты…
Гриммджо медленно поворачивается. И на долю секунды застывает, пораженный.
Так и есть. Открытый проход, а в нем…
В груди снова бухает, только теперь это…
Сожаление?
- Улькиорра, мать твою, - скалится Джаггерджак. - Жив, ублюдок…
Шиффер смотрит привычным равнодушным взглядом. Знакомым взглядом. Почти таким же, как добыча с аметистовыми глазами…
Хотя нет. Если подумать, Шиффер просто хорошая подделка.
- Айзен-сама хочет видеть тебя, Гриммджо.
Разумеется. И Джаггерджак даже знает, зачем.
- Соуске снизошел до бывшего Эспады? Как лестно, мать твою, - ухмыляется он.
Айзен тоже подделка. Они все, претендующие на звание великих, просто пустышки. Они никогда не станут…
Гриммджо кидает последний взгляд на удаляющуюся от пристроек фигуру в капитанском хаори.
Он знает, куда она направляется. Где будет буквально через пару минут.
Бьякуя слышал, видел просьбу и теперь…
Очень жаль, шинигами, но я тебя убить не смогу. Это сделает кто-то другой.
Чертовски жаль…
- Пойдем, Гриммджо, - голос Кватры спокоен, но в нем проскальзывают нетерпеливые интонации.
Бывшая Секста снова смотрит на Улькиорру и усмехается.
Просто фальшивка…
Джаггерджак делает шаг по направлению к Гарганте. Еще один…
Когда Бьякуя открывает дверь в комнату, она уже пуста…

Шаг четвертый

Эта клетка не похожа на ту, в которой Гриммджо находился последние несколько месяцев. В ней холодно и сыро. В ней каменный пол. В ней нет окна в сад. Никаких удобств…
Гриммджо не сожалеет. Ему наплевать.
В конце концов, нет разницы, какая у тебя тюрьма. Нет просто потому, что цель у всех тюрем одна и та же – лишать свободы…
Джаггерджак лежит на полу и смотрит на ущербную луну Уэко Мундо.
У него сломано множество костей, он похож на покалеченную куклу. Браслет до сих пор болтается на запястье, перекрывая доступ рейацу, мешая телу регенерировать, восстанавливать клетки. Он слаб, беспомощен, но…
Ему не страшно. Ему даже почти не больно.
Ему просто неохота умирать. Как всегда.
А ведь придется. В этот раз придется…
Луна смеется и хохочет, подражая своей сестре из Сейретея.
Ха-ха, ты думаешь, он придет? Нет, Гриммджо Джаггерджак, неудавшийся Король, не придет твой шинигами…
Арранкар растягивает разбитые губы в кривой усмешке.
Дура, она просто дура.
Разумеется, он не придет. Он и не должен приходить.
Это глупо, это противоречит здравому смыслу.
А кто в Сейретее самый главный по здравому смыслу?
Именно.
Гриммджо бы точно не пришел…
Он с трудом поворачивается на бок, закрывает глаза, вспоминая встречу с Айзеном.
- Ты разочаровал меня, Гриммджо.
Голос Владыки сочится медом, но эта мягкость насквозь пропитана фальшью. Как и сам Соуске…
- А мне наплевать, - привычно скалится бывший Секста.
А потом он слышит хруст ломающихся костей, чувствует соленый привкус крови во рту и краем сознания понимает, что кости и кровь его собственные.
- Как неразумно… Ты всегда был неразумным, Гриммджо, но я дам тебе шанс исправиться…
И предлагает то, что предложил Сейретей пять месяцев назад. И дает время подумать. До рассвета.
Он думает, что благороден до чертиков. Что арранкар примет его условия.
Это смешно и Гриммджо смеется. Хохочет.
На несколько мгновений в нем просыпается прежний Гриммджо Джаггерджак. Свихнутый на всю голову, не умеющий никому подчиняться Секста Эспады.
- Айзен-сама, он не согласится, - говорит как всегда рассудительный Кватра, глядя на обезумевшего Гриммджо.
Но Айзен только качает головой.
- Пусть подумает, Улькиорра. А ты сделай так, чтобы он сумел принять правильное решение.
Идиоты. Неужели они не понимают, что ему неинтересно их предложение?
Зачем ему клетка, в которой не будет развлечений?
Хотя бы тех, к которым он привык за эти недолгие пять месяцев…
Тюремщики стараются на славу, получают максимум удовольствия от своей работы и тоже не понимают, что, сколько бы они не ломали его кости, не выдирали сухожилия, ему все равно.
Гриммджо не боится. И ему даже почти не больно.
Ему просто не хочется умирать вот такой, посредственной смертью
Это скучно. Это глупо. Это неинтересно.
Ему хочется взять в руки катану и посмотреть в аметистовые глаза, отливающие сталью. Снова ощутить сносящий крышу адреналин схватки. И почувствовать, как клинок Сенбонзакуры прошивает насквозь его слабую плоть… и одновременно разодрать в клочья тонкое, белое тело, что умеет дарить удовольствие…
Это упоительно. Это возбуждает. Это совсем не похоже на его нынешнее положение…
Гриммджо открывает глаза, скидывая путы наваждения.
Холодная клетка. Каменный пол.
Одиночество тюрьмы.
Ухмыляющаяся луна…
Я ненавижу тебя, Кучики Бьякуя. Я ненавижу то, что ты заставляешь меня чувствовать себя слабым. Беспомощным.
Я ненавижу тебя за твой здравый смысл…
Где-то на краю воспаленного сознания проносится унизительная мысль о сожалении. Сожалении о том, что добыча с фиолетовым взглядом достанется кому-то другому. Что его ненависть пропадет даром. Что он не сможет сполна ощутить ее вкус.
Сожаление. Ненависть.
Ненависть – удел слабых…
К черту тебя, шинигами. Все к черту. Ведь именно ты заставляешь меня чувствовать себя таким. Чувствовать…
Ненавижу…
За дверью внезапно раздаются встревоженные голоса, чьи-то крики и ругань.
Что-то происходит. Что-то, выбивающееся из привычного течения жизни Лас Ночес. Что-то непонятное…
Гриммджо прислушивается, собирает оставшиеся силы, пытаясь уловить, почувствовать. А потом колебание знакомой рейацу продирает насквозь.
Это невозможно.
Это противоречит здравому смыслу.
Дверь слетает с петель, комнату заполняют лепестки сакуры, и Гриммджо почти хохочет. Смешно. И нереально.
Тонкая фигура в капитанском хаори. Надменный взгляд.
- Вставай, арранкар.
Холодный голос.
Все привычно. Все знакомо.
- Пришел, - хрипит он, усмехнувшись. – Ты разочаровал меня, шинигами.
- Меня не интересует твое мнение. Вставай. Я не намерен ждать вечно.
Надо встать, пока он еще здесь. Пока не ушел.
Встать.
Успеть напоследок двинуть ему по челюсти. Оставить прощальный подарок.
Вставай, Гриммджо, вставай!
Он делает усилие. Еще одно.
Вставай!
Тело слушается плохо, сломанные ребра полыхают огнем, но Гриммджо встает.
Аметистовые глаза совсем близко. Очень близко.
- Ты хотел убить меня, помнишь? – говорит Бьякуя. - Как ты это сделаешь, если умрешь сейчас?
Ненавижу…
- Черта с два, сначала сдохнешь ты, мать твою…
Он привычно заносит руку для удара. Всего лишь удар. Один удар, но…
Перед глазами плывет, тело бунтует и сил не остается.
Джаггерджак теряет равновесие и падает прямо в руки Бьякуи.
Тот держит крепко, почти грубо… надежно…
- Ненавижу, - хрипит арранкар, обессилено утыкаясь лбом в его плечо. – Как же я тебя ненавижу…
- Пора уходить.
Это последнее, что слышит Гриммджо перед тем, как отключиться.

Конечная

Первое, что видит Гриммджо, просыпаясь - лежащего рядом Бьякую.
Шинигами еще спит. Руки закинуты за голову, грудная клетка размеренно поднимается и опускается в такт дыханию. Простыня сползла, обнажая худощавое, тренированное тело.
Иллюзия беззащитности… всего лишь иллюзия. Хотя…
Джаггерджак обводит взглядом белое тело. Довольно ухмыляется, заметив свежие царапины на груди. Он знает, что такие же есть на спине, бедрах. Почти везде.
Его метки. Его шинигами.
Именно.
Никто больше не смеет прикасаться. Ранить. Убить. Только он.
Бывший Секста переводит взгляд выше, на беззащитное горло.
Оно близко. Очень близко.
Достаточно одного движения, чтобы убить. Сделать то, чего так долго хочется…
Гриммджо даже тянется, кладет ладонь поверх кадыка, вдавливает ногти в светлую кожу… и замирает.
- И чего же ты ждешь? – раздается холодный голос.
Джаггерджак ухмыляется, смотрит в глаза своего заклятого врага. Тюремщика. Любовника…
Кучики спокоен, в фиолетовом взгляде ни капли сонливости.
- Это слишком легко, - фыркает арранкар. – Я предпочитаю настоящий бой.
Тонкая, четко очерченная бровь едва заметно дергается.
- Ты думаешь, я предоставлю тебе такую возможность?
Гриммджо разжимает пальцы, скользит ладонью вниз, дотрагивается до одной из меток на гладкой груди.
- Конечно, - скалится он. - Тебе ведь интересно, шинигами? Приручать дикую кошку? Ты ведь поэтому притащился за мной в Уэко Мундо?
Он спрашивает не просто так.
Ему нужно знать причину. Причину, по которой этот шинигами поступился своими железными принципами и здравым смыслом. Причину, по которой не дал ему подохнуть на холодном и грязном полу клетки Лас Ночес.
Почему?
Этот вопрос мучает неопределенностью. Этот вопрос оседает в груди странным чувством… непривычным чувством…
- Ты, как всегда, льстишь себе, - невозмутимо отвечает Кучики.
Не прошибешь тебя, да, Бьякуя?
- Вот как значит…
А если так?
Ладонь арранкара перемещается на живот Кучики, почти ложится на пах, но…
Сильные пальцы перехватывают руку, сжимают. Не больно, но ощутимо. Напоминая, кто здесь диктует правила.
- Мои условия, - говорит Бьякуя, отводя его руку.
Как удар поддых. Почти подло. Но…
Это никогда не было игрой на равных.
Гриммджо смотрит на Кучики. Смотрит серьезно, без тени привычной насмешки.
Впервые жизни не хочется язвить и ухмыляться.
Осознание…
Я не могу без него.
Именно так.
Ненависть жива. До сих пор. Но она больше не руководит, не застилает глаза глупостью и самодурством…
Приручил? Нет, просто изменил.
Подчинил? Никогда. Просто показал, кто сильнее…
Ты готов это признать, Гриммджо Джаггерджак?
Готов признать, что все было решено с самого начала?
И готов к тому, что так будет всегда?
- Тешить собственное самолюбие – это так ничтожно, - выдавливает из себя Гриммджо, сглатывая непонятный ком в горле.
- Даже дикая кошка должна знать свое место.
Одно молниеносное движение и Джаггерджак оказывается прижатым к футону гибким сильным телом.
- Твое место здесь, арранкар, - говорит Бьякуя, дотрагиваясь до браслета на запястье Гриммджо. – Даже если ты сам этого не хочешь.
Ты – моя собственность. Ты – моя игрушка. Вещь, которая интересна. Пока интересна. И именно поэтому ты здесь. Именно поэтому я тебя вернул…
Все это Гриммджо читает в аметистовом взгляде.
Он ненавидит Бьякую за это. Но эта ненависть – смысл жизни. То, без чего он не сможет жить.
Без ненависти. Без тягучего ощущения внутри тела. Без этого надменного шинигами…
- Однажды, я убью тебя…
- Возможно, я предоставлю тебе такой шанс…
Сегодня Кучики не ждет просьбы. Сегодня он просто берет то, что ему нужно. Им нужно.
Гриммджо послушно и охотно подставляется, выгибается. Ногти до крови раздирают свежие царапины на теле шинигами.
Бьякуя никогда не бывает нежным и внимательным. Его цель – получить желаемое. А то, что это нравится Гриммджо – просто совпадение.
Не приручить, но изменить.
Не подчинить, но доказать превосходство.
Он оба понимают это.
Уже оба…
Четыре шага до цели.
Это конечная. То, что устраивает обоих.
- Запомни мое имя, шинигами…
- Полное подчинение…
И если это произойдет, они станут неинтересны друг другу…

Серия сообщений "BYAKUYA KUCHIKI":
Часть 1 - запомни моё имя.Блич яой.

Серия сообщений "ренжи\бьякуя":
Часть 1 - запомни моё имя.Блич яой.

Лучше пить и веселых красавиц ласкать,
Чем в постах и молитвах спасенья искать.
Если место в аду для влюбленных и пьяниц,
То кого же прикажете в рай допускать?

***

Когда фиалки льют благоуханье
И веет ветра вешнего дыханье,
Мудрец - кто пьет с возлюбленной вино,
Разбив о камень чашу покаянья.

***

Метнул рассвет на кровли сноп огня
И кинул в кубок шар владыки дня.
Пригубь вино! Звучит в лучах рассвета
Призыв любви, вселенную пьяня.

***

Увы, не много дней нам здесь побыть дано,
Прожить их без любви и без вина - грешно.
Не стоит размышлять, мир этот - стар иль молод:
Коль суждено уйти - не все ли нам равно?

***

Среди гурий прекрасных я пьян и влюблен
И вину отдаю благодарный поклон.
От оков бытия я сегодня свободен
И блажен, словно в высший чертог приглашен.

***

Дай кувшин вина и чашу, о, любимая моя,
Сядем на лугу с тобою и на берегу ручья!
Небо множество красавиц, от начала бытия,
Превратило, друг мой, в чаши и в кувшины - знаю я.

***

Любовь - роковая беда, но беда - по воле аллаха.
Что ж вы порицаете то, что всегда - по воле аллаха.
Возникла и зла и добра череда - по воле аллаха.
За что же нам громы и пламя Суда - по воле аллаха?

***

С той, чей стан - кипарис, а уста - словно лал,
В сад любви удались и наполни бокал,
Пока рок неминуемый, волк ненасытный,
Эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал!

***

О горе, горе сердцу, где жгучей страсти нет.
Где нет любви мучений, где грез о счастье нет.
День без любви - потерян: тусклее и серей,
Чем этот день бесплодный, и дней ненастья нет.

***

Любя тебя, сношу я все упреки
И вечной верности не зря даю зароки.
Коль вечно буду жить, готов до дня Суда
Покорно выносить гнет тяжкий и жестокий.

***

Скорей приди, исполненная чар,
Развей печаль, вдохни сердечный жар!
Налей кувшин вина, пока в кувшины
Наш прах еще не превратил гончар.

***

Ты, кого я избрал, всех милей для меня.
Сердце пылкого жар, свет очей для меня.
В жизни есть ли хоть что-нибудь жизни дороже?
Ты и жизни дороже моей для меня.

***

Упреков не боюсь, не опустел карман,
Но все же прочь вино и в сторону стакан.
Я пил всегда вино - искал услады сердцу,
Зачем мне пить теперь, когда тобою пьян!

***

Лишь твоему лицу печальное сердце радо.
Кроме лица твоего - мне ничего не надо.
Образ свой вижу в тебе я, глядя в твои глаза,
Вижу в самом себе тебя я, моя отрада.

***

Страстью раненный, слезы без устали лью,
Исцелить мое бедное сердце молю,
Ибо вместо напитка любовного небо
Кровью сердца наполнило чашу мою.

***

Утром роза раскрыла под ветром бутон,
И запел соловей, в ее прелесть влюблен.
Сядь в тени. Этим розам цвести еще долго,
Когда будет наш горестный прах погребен.

***

Поутру просыпается роза моя,
На ветру распускается роза моя.
О, жестокое небо! Едва распустилась -
Как уже осыпается роза моя.

***

Страсть к неверной сразила меня как чума.
Не по мне моя милая сходит с ума!
Кто же нас, мое сердце, от страсти излечит,
Если лекарша наша страдает сама.

***

Раскаянья обеты забыли мы теперь
И наглухо закрыли для доброй славы дверь.
Мы вне себя; за это ты нас не осуждай:
Вином любви мы пьяны, не лоз вином, поверь!

***
Омар Хайям Рубаи о любви
Рай здесь нашел, за чашею вина, я
Средь роз, близ милой от любви сгорая.
Что слушать толки нам про ад и рай!
Кто видел ад? Вернулся кто из рая?

***

Этой чаше рассудок хвалу воздает,
С ней влюбленный целуется ночь напролет.
А безумный гончар столь изящную чашу
Создает и об землю без жалости бьет!

***

Хайям! О чем горюешь? Весел будь!
С подругой ты пируешь - весел будь!
Всех ждет небытие. Ты мог исчезнуть,
Еще ты существуешь - весел будь!

***

Не горюй, что забудется имя твое.
Пусть тебя утешает хмельное питье.
До того, как суставы твои распадутся -
Утешайся с любимой, лаская ее.

***

Хочешь тронуть розу - рук иссечь не бойся,
Хочешь пить - с похмелья хворым слечь не бойся.
А любви прекрасной, трепетной и страстной
Хочешь - понапрасну сердце сжечь не бойся!

***

Ты в игре королева. Я и сам уж не рад.
Конь мой сделался пешкой, но не взять ход назад...
Черной жмусь я ладьею к твоей белой ладье,
Два лица теперь рядом... А в итоге что? Мат!

***

Родник живительный сокрыт в бутоне губ твоих,
Чужая чаша пусть вовек не тронет губ твоих...
Кувшин, что след от них хранит, я осушу до дна.
Вино все может заменить... Все, кроме губ твоих!

***

Дай коснуться, любимая, прядей густых,
Эта явь мне милей сновидений любых...
Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,
Так нежны и так трепетны локоны их!

***

Целовать твою ножку, о веселья царица,
Много слаще, чем губы полусонной девицы!
День-деньской я капризам всем твоим потакаю,
Чтобы звездной ночью мне с любимой слиться.

***

Цвет рубину уста подарили твои,
Ты ушла - я в печали, и сердце в крови.
Кто в ковчеге укрылся как Ной от потопа,
Он один не утонет в пучине любви.

***

Чье сердце не горит любовью страстной к милой, -
Без утешения влачит свой век унылый.
Дни, проведенные без радостей любви,
Считаю тяготой ненужной и постылой.

***

Из края в край мы держим к смерти путь;
Из края смерти нам не повернуть.
Смотри же, в здешнем караван-сарае
Своей любви случайно не забудь!

***

Кто розу нежную любви привил
К порезам сердца, - не напрасно жил!
И тот, кто сердцем чутко слушал бога,
И тот, кто хмель земной услады пил!

***

Развеселись!... В плен не поймать ручья?
Зато ласкает беглая струя!
Нет в женщинах и в жизни постоянства?
Зато бывает очередь твоя!

***

О, если б, захватив с собой стихов диван
Да в кувшине вина и сунув хлеб в карман,
Мне провести с тобой денек среди развалин, -
Мне позавидовать бы мог любой султан.

***

Не дрогнут ветки... ночь... я одинок...
Во тьме роняет роза лепесток.
Так - ты ушла! И горьких опьянений
Летучий бред развеян и далек.

***
Омар Хайям Рубаи о любви
Наш мир - аллея молодая роз,
Хор соловьев, прозрачный рой стрекоз.
А осенью? Безмолвие и звезды,
И мрак твоих распущенных волос...

***

Кто урод, кто красавец - не ведает страсть,
В ад согласен безумец влюбленный попасть.
Безразлично влюбленным, во что одеваться,
Что на землю стелить, что под голову класть.

***

Мы похожи на циркуль, вдвоем, на траве:
Головы у единого тулова две,
Полный круг совершаем, на стержне вращаясь,
Чтобы снова совпасть голова к голове.

***

Шейх блудницу стыдил: "Ты, беспутница, пьешь,
Всем желающим тело свое продаешь!"
"Я, - сказала блудница, - и вправду такая,
Тот ли ты, за кого мне себя выдаешь?"

***

Небо - пояс загубленной жизни моей,
Слезы павших - соленые волны морей.
Рай - блаженный покой после страстных усилий,
Адский пламень - лишь отблеск угасших страстей.

***

Словно солнце, горит, не сгорая, любовь,
Словно птица небесного рая - любовь.
Но еще не любовь - соловьиные стоны,
Не стонать, от любви умирая, - любовь!

***

Сбрось обузу корысти, тщеславия гнет,
Злом опутанный, вырвись их этих тенет.
Пей вино и расчесывай локоны милой:
День пройдет незаметно - и жизнь промелькнет.

***

Мой совет: будь хмельным и влюбленным всегда,
Быть сановным и важным - не стоит труда.
Не нужны всемогущему Господу Богу
Ни усы твои, друг, ни моя борода!

***

Из сиреневой тучи на зелень равнин
Целый день осыпается белый жасмин.
Наливаю подобную лилии чашу
Чистым розовым пламенем - лучшим из вин.

***

В жизни сей опьянение лучше всего,
Нежной гурии пение лучше всего,
Вольной мысли кипение лучше всего,
Всех запретов забвение лучше всего.

***

Дай вина! Здесь не место пустым словесам.
Поцелуи любимой - мой хлеб и бальзам.
Губы пылкой возлюбленной - винного цвета,
Буйство страсти подобно ее волосам.

***

День завтрашний - увы! - сокрыт от наших глаз!
Спеши использовать летящий в бездну час.
Пей, луноликая! Как часто будет месяц
Всходить на небеса, уже не видя нас.

***

Изначальней всего остального - любовь,
В песне юности первое слово - любовь.
О, несведущий в мире любви горемыка,
Знай, что всей нашей жизни основа - любовь!

***

От зенита Сатурна до чрева Земли
Тайны мира свое толкованье нашли.
Я распутал все петли вблизи и вдали,
Кроме самой простой - кроме светлой петли.

***

Те, кому была жизнь полной мерой дана,
Одурманены хмелем любви и вина.
Уронив недопитую чашу восторга,
Спят вповалку в объятиях вечного сна.

***

Если в лучах ты надежды - сердце ищи себе, сердце,
Если ты в обществе друга - сердцем гляди в его сердце.
Храм и бесчисленность храмов меньше, чем малое сердце,
Брось же свою ты Каабу, сердцем ищи себе сердце.

***

Кудри милой от мускуса ночи темней,
А рубин ее губ всех дороже камней...
Я однажды сравнил ее стан с кипарисом,
Возгордился теперь кипарис до корней!

***

О, не растите дерево печали...
Ищите мудрость в собственном начале.
Ласкайте милых и вино любите!
Ведь не навек нас с жизнью обвенчали.

***

Пей вино, ибо радость телесная - в нем.
Слушай чанг, ибо сладость небесная - в нем.
Променяй свою вечную скорбь на веселье,
Ибо цель, никому не известная, - в нем.

***

Сад цветущий, подруга и чаша с вином -
Вот мой рай. Не хочу очутиться в ином.
Да никто и не видел небесного рая!
Так что будем пока утешаться в земном.

***

Я к неверной хотел бы душой охладеть,
Новой страсти позволить собой овладеть.
Я хотел бы, но слезы глаза застилают,
Слезы мне не дают на другую глядеть.

***

Горе сердцу, которое льда холодней,
Не пылает любовью, не знает о ней.
А для сердца влюбленного день, проведенный
Без возлюбленной, - самый пропащий из дней!

***

Волшебства о любви болтовня лишена,
Как остывшие угли огня лишена.
А любовь настоящая жарко пылает,
Сна и отдыха, ночи и дня лишена.

***

Не моли о любви, безнадежно любя,
Не броди под окном у неверной, скорбя.
Словно нищие дервиши, будь независим -
Может статься, тогда и полюбят тебя.

***

Куда уйти от пламенных страстей,
Что причиняют боль душе твоей?
Когда б узнал, что этих мук источник
У той в руках, что всех тебе милей...

***

Сокровенною тайной с тобой поделюсь,
В двух словах изолью свою нежность и грусть.
Я во прахе с любовью к тебе растворяюсь,
Из земли я с любовью к тебе поднимусь.

***

Не по бедности я позабыл про вино,
Не из страха совсем опустился на дно.
Пил вино я, чтоб сердце весельем наполнить,
А теперь мое сердце тобою полно.

***

Говорят: "Будут гурии, мед и вино -
Все услады в раю нам вкусить суждено".
Потому я повсюду с любимой и с чашей, -
Ведь в итоге к тому же придем все равно.

***

Я над книгою жизни упрямо гадал,
Вдруг с сердечною болью мудрец мне сказал:
"Нет прекрасней блаженства - забыться в объятьях
Луноликой красы, чьи уста, словно лал".

***

За любовь к тебе пусть все осудят вокруг,
Мне с невеждами спорить, поверь, недосуг.
Лишь мужей исцеляет любовный напиток,
А ханжам он приносит жестокий недуг.

***

"Надо жить, - нам внушают, - в постах и в труде!"
"Как живете вы - так и воскреснете-де!"
Я с подругой и чашей вина неразлучен,
Чтобы так и проснуться на страшном суде.

***

Для тех, кто умирает, Багдад и Балх - одно;
Горька, сладка ли чаша - мы в ней увидим дно.
Ущербный месяц гаснет - вернется молодым,
А нам уж не вернуться.... Молчи и пей вино.

***

Жертвуй ради любимой всего ты себя,
Жертвуй тем, что дороже всего для тебя.
Не хитри никогда, одаряя любовью,
Жертвуй жизнью, будь мужествен, сердце губя!

***

Роза молвила: "Ох, мой сегодняшний вид
О безумстве, по сути, моем говорит.
Почему выхожу я в крови из бутона?
Путь к свободе сквозь тернии часто лежит!"

***

Страсть к тебе порвала одеяние роз,
В аромате твоем есть дыхание роз.
Ты нежна, блестки пота на шелковой коже,
Как роса в чудный миг раскрывания роз!

***

Ты одна в моем сердце лишь радость несла,
Горем сердце мое твоя смерть обожгла.
Лишь с тобой мог терпеть я все горести мира,
Без тебя - что мне мир и мирские дела?

***

Путь любви ты избрал - надо твердо идти,
Блеском глаз затопить все на этом пути.
А достигнув терпением цели высокой,
Так вздохнуть, чтобы вздохом миры потрясти!

***

Не убудет луна твоя в месячный срок,
Украшая, был щедр к тебе скаредный рок.
Жизнь и мир этот, право, покинуть не трудно,
Но как трудно покинуть всегда твой порог!

***

Вы в дороге любви не гоните коня -
Вы падете без сил к окончанию дня.
Не кляните того, кто измучен любовью,-
Вы не в силах постичь жар чужого огня.

***

В сад я в горести вышел и утру не рад,
Розе пел соловей на таинственный лад:
"Покажись из бутона, возрадуйся утру,
Сколько чудных цветов подарил этот сад!"

***

Плачут очи мои из-за цепи разлук,
Плачет сердце мое от сомнений и мук.
Плачу жалобно я и пишу эти строки,
Плачет даже калам, выпадая из рук...

***

Приходи, ведь душевный покой - это ты!
Ты пришла! И не кто-то другой - это ты!
И не ради души - ради нашего Бога
Дай увериться, тронуть рукой - это ты!

***

Я любимую радостно вновь обниму
И из памяти зло моих дней изыму.
Хотя пьяный словам мудрецов не внимает,
Но уж эти слова я, конечно, пойму!

***

Ветром в кудри ее залететь нелегко,
И страданий в любви не иметь нелегко.
Говорят, что глазам ее лик недоступен -
Оком пьяным, конечно, глядеть нелегко!

***

Каждый миг, о кумир, ты жеманной не будь,
В себялюбии столь постоянной не будь.
Шагом ровным иди и не хмурь больше брови,
Для влюбленных врагом непрестанно не будь!

***

Осветил мою душу подруги приход,
Улыбнулось мне счастье меж многих невзгод.
Пусть померкнет луна. И с угасшей свечою
Ночь с тобой для меня - словно солнца восход.

***

От огня твоей страсти лишь дым исходил,
Сердцу мало надежд он с собой приносил.
Повстречаться с тобой я прилежно старался,
Но раз не было счастья - бесплоден мой пыл!

***
Омар Хайям Рубаи о любви
Не сраженных тобой наповал в мире нет,
Кто бы разум притом не терял, в мире нет.
И, хоть ты ни к кому не питаешь пристрастья,
Кто любви бы твоей не желал, в мире нет.
Перевод: Н.Тенигиной

Говорит мне душа - влюблена в его лик,
Звук речей его в самое сердце проник.
Перлы тайн наполняют мне душу и сердце,
Но сказать не могу - пригвожден мой язык!

***

Думал я, что верны обещанья твои,
Постоянства полны обещанья твои.
Нет, не знал я, что, как и столпы мирозданья -
Свет очей! - непрочны обещанья твои!

***

Просило сердце: "Поучи хоть раз!"
Я начал с азбуки: "Запомни - "Аз".
И слышу: "Хватит! Все в начальном слоге,
А дальше - беглый, вечный пересказ".

***

Страсть не может с глубокой любовью дружить,
Если сможет, то вместе недолго им быть.
Вздумай курица с соколом рядом подняться,
Даже выше забора - увы - ей не взмыть.

***

Коль с любовью дано сердцу вдруг совладать,
То коня-то мечты нет труда оседлать.
Если сердца не будет - любовь бесприютна,
Нет любви - так зачем же и сердцу стучать?

***

Если любишь, то стойко разлуку терпи,
В ожиданьи лекарства страдай и не спи!
Пусть сжимается сердце, как роза в бутоне,
Жертвуй жизнью. И кровью тропу окропи!

***

У монахов - экстаз, в медресе все шумят,
Для любви же не нужен духовный обряд.
Будь он муфтий хоть сам и знаток шариата,
Где любовь суд вершит - все наречья молчат!

***

Надо выпить вина! Человечность нужна,
Сострадания боль жечь как пламя должна!
Надо Книгу Любви изучать непрестанно,
Чтоб учила быть пылью пред другом она!

***

Встань от сна! Ночь для таинств любви создана,
Для метаний у дома любимой дана!
Где есть двери - они запираются на ночь,
Только дверь у влюбленных - открыта она!

***

Когда к жизни Любовь меня в мир призвала,
Мне уроки любви она сразу дала,
Ключ волшебный сковала из сердца частичек
И к сокровищам духа меня привела.

***

У тюльпана ты цвет свой пурпурный взяла,
Тебе лилия юности суть отдала.
Была роза, она на тебя походила -
Передав тебе жизнь, она робко ушла.

***

Нет голов, где не зрела бы тайна своя,
Сердце чувством живет, ничего не тая.
По дороге своей идет каждое племя...
Но любовь - ураган на путях бытия!

***

Что от страсти к тебе я, страдая, вкусил?
Днем и ночью я боль и несчастье сносил,
Мое сердце в крови, и душа исстрадалась,
И глаза мои влажны, а сам я - без сил.

***

Златом можно красавиц любых покорить,
Чтоб плоды этих встреч и сорвать, и вкусить.
А нарцисс-венценосец уж голову поднял, -
Погляди! Златом можно от сна пробудить!

***

Кто рожден в красоте счастья лик созерцать,
Тому мир будет множеством граней мерцать -
Украшает шитьем для красавицы платье
И умеет изнанку душой понимать!

***

Зелень, розы, вино мне судьбою даны,
Нет, однако, тебя в этом блеске весны!
Без тебя мне ни в чем не найти утешенья,
Там, где ты, - мне другие дары не нужны!

***

Ты, чей облик свежее пшеничных полей,
Ты михраба из райского храма милей!
Тебя мать при рожденье омыла амброю,
Подмешав в аромат капли крови моей!

***

С влажной розы ты, сбросив стыдливый покров,
Принесла мне сумятицу в виде даров.
С волосок твоя талия! Лик покажи мне!
Я расплавлен как воск и к страданьям готов!

***

Ты как будто сначала дружила со мной,
Но потом враждовать вдруг решила со мной,
Не отчаялся я, что судьба отвернулась:
Вдруг, по-прежнему станешь ты милой со мной?

***

Ты - рудник, коль на поиск рубина идешь,
Ты - любим, коль надеждой свиданья живешь.
Вникни в суть этих слов - и нехитрых, и мудрых:
Все, что ищешь, в себе непременно найдешь!

***

Мы в наперсниках были у чаши вина -
И в свиданиях тайна была нам нужна -
Как боялись в поступках себя опозорить!
Опозорены ныне - молва не страшна!

***

Лик твой - день, с ним и локоны в дружбе всегда,
Роза - ты, а в шипах - разлученья беда.
Твои кудри - кольчуга, глаза - словно копья,
В гневе ты - как огонь, а в любви - как вода!

***

О, кумир! Дружбу ты почему прервала?
Где же верность твоя в это время была?
Я хотел за шальвары твои ухватиться -
Ты рубашку терпенья мою порвала!

***

Свет очей, вдохновение наших сердец!
Наш удел - лишь мучение наших сердец!
От разлуки душа вдруг к губам подступила,
Встреча лишь - исцеление наших сердец!

***

Пусть весь мир перед шахом покорный лежит,
Ад - плохим, рай же праведным принадлежит.
Четки - ангелам, свежесть заоблачным кущам,
Нам - любимых и души их дать надлежит.

***

Две Каабы для веры нам создал Творец -
Бытия и сердец, это - веры венец.
Поклоняйся Каабе сердец, пока можешь,
Выше тысяч Кааб - и одно из сердец!

***

Нет надежд у меня на свиданье с тобой,
Нет терпенья на миг - что поделать с собой!
В сердце мужества нет, чтоб поведать о горе…
Что за дивная страсть вручена мне судьбой!

***

Мир любви обрести без терзаний нельзя,
Путь любви отвести по желанью нельзя.
И пока от страданья не станешь согбенным,
Суть его донести до сознанья - нельзя!

***

Мест, где в чащах пурпурного нету вина,
Где красавицы нет, что нежна и стройна, -
Избегай, даже если там райские кущи, -
Вот совет. И в словах этих мудрость одна.

***

Дуновения вешней поры хороши,
Музыкальных созвучий хоры хороши,
Пенье птиц и ручей у горы хороши…
Но лишь с милой все эти дары хороши!

**

В этом мире любовь - украшенье людей,
Быть лишенным любви - это быть без друзей.
Тот, чье сердце к напитку любви не прильнуло,
Тот осел, хоть не носит ослиных ушей!

***

Лучше локон любимой, лаская, схватить,
Лучше с нею вино искрометное пить,
До того, как судьба тебя схватит за пояс -
Лучше эту судьбу самому ухватить!

***

Нам с гуриями рай сулят на свете том.
И чаши полные, пурпуровым вином.
Красавиц и вина бежать на свете этом
Разумно ль, если к ним мы все равно придем?

***

Красой затмила ты Китая дочерей,
Жасмина нежного твое лицо нежней,
Вчера взглянула ты на шаха Вавилона
И все взяла: ферзя, ладьи, коней.

***

Как полон я любви, как чуден милой лик,
Как много я б сказал и как мой нем язык!
Не странно ль, Господи? От жажды изнываю,
А тут же предо мной течет живой родник.

***

Сядь, отрок! Не дразни меня красой своей!
Мне пожирать тебя огнем своих очей
Ты запрещаешь... Ах, я словно тот, кто слышит:
"Ты кубок опрокинь, но капли не пролей!"

***

Суровый рамазан велел с вином проститься.
Где дни веселые? О них нам только снится.
Увы, невыпитый стоит в подвале жбан,
И не одна нетронутой ушла блудница.

***

Кумир мой, вылепил тебя таким гончар,
Что пред тобой луна стыдится своих чар.
Другие к празднику себя пусть украшают,
Ты - праздник украшать собой имеешь дар.

***

Доколе будешь нас корить, ханжа ты скверный,
За то, что к кабаку горим любовью верной?
Нас радует вино и милая, а ты
Опутан четками и ложью лицемерной.

***

Когда под утренней росой дрожит тюльпан,
И низко, до земли, фиалка клонит стан,
Любуюсь розой я: как тихо подбирает
Бутон свою полу, дремотой сладкой пьян!

***

Кто чар ее не избежал, отныне знает счастье,
Кто пылью лег у милых ног, душой впивает счастье.
Измучит, станет обижать, но ты не будь в обиде:
Все, что подобная луне нам посылает, - счастье!

***

Люблю вино, ловлю веселья миг.
Ни верующий я, ни еретик.
"Невеста - жизнь, какой угодно выкуп?"
- "Из сердца бьющий радости родник".

***

Саки! Пусть любви удостоен я пери прелестной,
Пусть винную горечь заменят мне влагой небесной.
Пусть будет чангисткой Зухра, собеседник - Иса.
Коль сердце не радостно, то пировать неуместно.

***

На розах блистанье росы новогодней прекрасно,
Любимая - лучшее творенье Господне - прекрасна.
Жалеть ли минувшее, бранить ли его мудрецу?
Забудем вчерашнее! Ведь наше сегодня - прекрасно.

Он сказал: «Мне нравятся многие женщины, Я не могу быть только с одной».
Она улыбнулась в ответ.
Он сказал: «Я сам по себе, Я свободен и никому ничего не должен».
Она опустила глаза.
Он сказал: «Мне нравятся женщины, которые понимают меня, и ценят мою свободу».
Она ухмыльнулась.
Он сказал: «Давай проведем хорошо время, ты мне нравишься».
Она посмотрела ему в глаза.
Он понял, что она не возражает.
Он спросил: «У тебя, наверное, было много мужчин?»
Она обняла его и сильнее прижалась к нему.
Он спросил: «Тебе хорошо со мной?»
Она закрыла глаза и поцеловала его.
Уходя утром, он сказал: «Все было здорово, только давай это останется между нами».
Она протянула руку и смахнула невидимую пылинку с его плеча.
Он сказал: «Я как-нибудь тебе позвоню».
Она кивнула и захлопнула дверь.
Он позвонил вечером того же дня.
Её не было дома.
Он дозвонился ей на сотовый только поздней ночью.
Она позволила приехать только через неделю.
Он спросил: «Ну, как ты развлекалась без меня?»
Она улыбнулась и предложила ему кофе.
Он звонил ей почти каждый день.
Она иногда просто не поднимала трубку.
Он приезжал к ней, когда она разрешала.
Она не объясняла, почему приглашения были такими редкими.
Он понял, что хочет быть только с ней.
Он нервничал, когда она не отвечала на звонки.
Он выходил из себя, когда узнавал, что её видели с другим.
Он хотел, чтобы об их связи знали все.
Она была против.
Он хотел, чтобы она была только его.
Он приехал к ней с огромным букетом алых роз.
Она приняла цветы, но попросила больше не приезжать без приглашения.
Он хотел попросить её стать его женой.
Она сказала: «Я сама по себе».
Он закурил, у него дрожали руки.
Она сказала: «Я свободна».
Ему вдруг стало холодно.
Она сказала: «Я никому ничего не должна».
Ему показалось, что сердце остановилось.
Она сказала "И Я не собираюсь что либо менять!"