− Тебя это, должно быть, сильно расстроило... да? – Мадара усмехнулся, мягко отталкиваясь плечом от косяка. Прошел к кровати, опустился на нее и принялся сверлить меня взглядом.
− Что именно? – я выдавил слова через силу. Ну неужели он не может оставить меня в покое? Хотя бы на один день... Несколько часов...
− Ты мне скажи.
Сказать? Что... сказать?.. Меня не удивило то, что Итачи гей, ну разве что только первые пару минут.
А то, что меня задело его... что он с этим парнем... в этом я признаваться не собираюсь. Потому что...
− Тебе следует поучиться у Итачи невозмутимости, − хмыкнул дядя. – Все на лице написано, читай – не хочу.
Я почувствовал, что краснею. Правда, я так и не понял причину этого – следующая фраза сбила меня с толку:
− Ты так привязался к нему, что меня начинает это беспокоить.
− Чт...
− Почитать твой дневник, так такое можно подумать...
Он... что? Он читал...
Я разозлился. Лицо горело, и совсем не от смущения или стыда. Кулаки сжались так, что ногти впились в ладони. Он хочет вывести меня из себя? Ведь этого он добивается, его забавляет, когда я злюсь, он находит это... "забавным". Ублюдок. Не дождется.
− Это мое личное, и тебя это не касается, − я спокоен, и пусть только скажет, что его это не устраивает. Сам же говорил мне "поучиться у Итачи".
− Ошибаешься, очень даже касается, − Мадара зло прищурился. – Меня касается все, что связано с тобой, до тебя разве еще не дошло?
− И как это понимать?
− Напрямую, мальчик мой, напрямую, − он стремительно поднялся, в одно мгновенье оказался радом и скрутил меня, зажимая так, что на секунду мне показалось: сейчас треснут ребра.
− А... кх...
− Что? – мужчина заглянул мне в лицо с таким видом, будто ничего необычного сейчас не происходило. – Хочешь что-то сказать? Объяснить все эти записи и оборванные на середине фразы? А о чем вы разговаривали столько времени, интересно...
− Какая тебе разница...
− Просто слишком часто я слышу от тебя что-то об Итачи. Создается впечатление, что...
− Что − что? – я запрокинул голову, усмехаясь, − ты что, ревнуешь, а, Мадара-сан?

Черт, зря я это.
От дикого взгляда по коже пробежал неприятный холодок.

Длинные пальцы вцепились мне в волосы, рванули и от боли у меня разве что не выступили слезы. Я попытался вырваться, он сбил меня с ног, и, без единого звука, волоча меня по полу, за волосы оттащил к постели, швырнул на нее, так, что послышался жалкий скрип пружин. Что он...
− Не трогай меня! – я инстинктивно отпрянул, к изголовью кровати. Его рука поймала меня за лодыжку, не позволяя мне отстраниться, Мадара вцепился в пояс джинсов и рванул их вниз, с такой силой, что пуговица выскочила из ткани и отлетела к окну. Он не смотрел на меня, но, не избегая взгляда, а... будто у меня не было лица.
Белье он просто разорвал. Перевернул меня на живот, игнорируя попытки высвободиться, и, снова дернув за волосы, заставил стать на колени... я уже не сопротивлялся, зачем? Что я мог? Это только на словах каждый второй "ни за что не позволит так с собой обращаться", а на деле...
Всего один сильный рывок, и я вцепился зубами в собственную руку. Откуда-то стали появляться идиотские мысли, совсем не к месту, вот зачем он делает это так, ему ведь самому не слишком-то приятно, хочет задеть меня посильней? Куда уж сильней...
Если бы не разрывающая боль, я бы, наверное, засмеялся...
Резкие, рваные толчки, негромкое рычание, хлюпающие звуки и бегущие по внутренней стороне бедер теплые струйки, мой жалкие всхлипы и только одно желание – отключиться, умереть, прямо сейчас, под ним, и откуда-нибудь из угла прозрачной тенью наблюдать, как он трахает мой труп... что за бред... Господи, что я... что...
Голова стала тяжелой, будто ее набили цементом, колени дрожали, а во рту ощущался почему-то ставший таким противным вкус собственной крови. Перед глазами плыло, и совсем не от желания. А он все вколачивался в мое тело, и это длилось и длилось, мне уже стало казаться, что он не успокоится, пока не выбьет из меня последний дух... Внутри зарождалось и стремительно росло мерзкое чувство отвращения к самому себе, а Мадара вдруг... довольно застонал, даже, наверное, запрокинул голову назад, остановился на пару мгновений и, сдавив мою талию, гораздо сильнее, чем нужно, вернул утраченный темп, теперь каждым толчком выбивая из меня сиплые сдавленные вскрики. Кажется, пару раз я отключался, но он одним движением бедер возвращал меня в обесцвеченную реальность, снова и снова, словно ждал какой-то реакции, какой-то еще, помимо беспомощного скулежа.
Просить, умолять прекратить?
Доставлять ему еще и такое удовольствие... нет.
Хотя разве у меня было еще хоть что-то, что было бы страшно потерять?.. Мадара замер и кончил, наконец-то отпустив меня. Я тяжело повалился на бок, дрожащими пальцами подтянул к себе подушку и спрятал в нее лицо. "Пусть он уйдет, − о черепную коробку билась мысль, − просто уйдет".
− Вот так, ангел, − жарко зашептал Мадара, наклоняясь к самому моему уху. − Я не могу... ревновать тебя, потому что ты принадлежишь мне. И не вздумай... заставлять меня доказывать это, − многозначительно добавил он.
И вышел, бесшумно затворив за собой дверь.
Противно и мерзко. Больно.
Подушка уже намокла от слез.

У кукол ведь нет лиц... да?

***
Не помню, сколько дней прошло, три, пять... Когда наконец-то стало получаться нормально двигаться.
Я спустился в гостиную. Из кухни был слышен голос Мадары, он переругивался с кем-то по телефону. Очень удачно.
Его пиджак, так небрежно брошенный на подлокотник кресла... Несколько секунд – выдернуть из кармана бумажник, выудить несколько банкнот, вернуть все на место и испариться.

Глупо, наверное.
Мне хотелось увидеть Итачи.
Очень сильно.

Добираться до больницы пришлось дольше обычного, учитывая пару пересадок на метро и автобусах, уже после я поймал машину. У помятого панка, согласившегося меня подвезти, глаза на лоб полезли, когда он понял, где я велел ему остановиться. Я пошуршал у него над ухом банкнотами, и он, похоже, решил, что ему все равно, забрал деньги и поспешил убраться.
Орочимару с маньячной ухмылкой, которая, кажется, никогда не сходила с его лица, по крайней мере, в моем присутствии, поинтересовался, почему я один.
− У дяди какие-то непонятки там... − соврал я. − Поехал разгребать это дело. Можно мне... к Итачи?
− Непонятки, − протянул мужчина. И премерзко усмехнулся. – Думаю, можно. Я провожу тебя в палату.
Я кивнул, отвернулся и пошел к лестнице, раздумывая, с каких это пор мне позволено заходить к Итачи в палату.
− Саске-кун.
Ну что еще.
− Халат, − Орочимару протянул мне белый медицинский халат. Ах, да, правила... в палату без халата... бред какой-то. Ненавижу белый цвет.
Тем не менее, я накинул эту мерзость на плечи и принялся подниматься по ступенькам на второй этаж. Орочимару шел рядом, все время, поглядывая на меня и скалясь. Даже знать не хочу, что ему от меня нужно.
В коридоре на втором этаже он указал нужную мне дверь и ушел. Я в нерешительности замер – дверь была приоткрыта. И невольно бросил взгляд в образовавшуюся между косяком и створкой щель. Рука, занесенная для стука, так и замерла в воздухе. По ушам резанули громкие стоны.
На кровати, отлично видной с того места, где я стоял, самозабвенно трахались двое. Итачи и парень с карамельными волосами.
Из меня будто выбили воздух.