Его подожгли днем. Так говорили. Вроде бы какая-то компания пекла картошку рядом, и огонь перекинулся по трухе, которой дерево было окружено на несколько метров вокруг. Я ничего этого не видел, а внимание обратил только после заката. Солнце уже зашло, а какой-то его отсвет не спешил угасать.
-Что ты туда все смотришь? - спросил сосед- Дерево горит, а ты, небось, думаешь почему там светло?
- Так пламени же нет!?
- А оно изнутри горит. Глянь, какое красное!
Тогда я понял, что красное оно не в свете заката. Солнце уже пару часов освещает другую часть земли. Красное оно само. И еще я понял, что меня беспокоило подсознательно. Это звуки. Непривычные звуки. То хлопки, то глухие удары, то, как будто кто-то пытался свистнуть в два пальца, но у него не получалось. Вокруг дерева творился какой-то обряд: молчаливый и не заметный для тех, кто не смотрит. То ли птицы, то ли летучие мыши, а скорее и те и другие, плюс неизвестные стаи насекомых (я раньше не видел, как насекомые собираются в стаи) вырывались из еще не ставшей красной части ствола, и, поэтому теряющейся в ночи, как бы возникая из неоткуда, взмывали ввысь молчаливым облаком, а потом тем же облаком обрушивались в огонь верхних веток. Другой сосед, наблюдавший это рядом со мной, научно развеял мое замечание о массовом самоубийстве потерявших кров обитателей.
- Они так избавляются от блох и клещей, - пояснил он.- Те жара не выдерживают. А перья птицы выдерживают!
Я принял объяснение. Практически всех волновал вопрос: что будет дальше? Если дерево рухнет на дачную электролинию, то пиши пропало. Придется долго и нудно ее восстанавливать. Если упадет на высоковольтную, то свет восстановят и, причем, не за наши деньги. Погаснет Рамонь и др., не имеющие к нам отношение. Но дерево падать не собиралось. Оно, то вдруг утрачивало свой красный цвет и сливалось с ночью, то внезапно, как будто из самой ночи вырывался салют из искр, не уступающий праздничному фейерверку, а потом после восторженных возгласов наблюдателей из другой области чернеющего пространства вырывались неправдоподобно длинные языки пламени неестественно красно-черного цвета. Как будто дерево пыталось оградить окружающее от этого адского жара, но не в силах сдержать его отворялись его старые язвы, и это пламя вырывалось наружу. Уже начинался рассвет, и вся пиротехническая фантасмагория смотрелась не так эффектно, даже казалось, что все так и останется, но дерево начало падать. Я уже ушел в дом, когда услышал треск. Не сухой треск падающих веток. Это другое. Как из песни – трещит земля, как пустой орех, как щепка трещит броня. Казалось, что что-то сейчас обрушится на все. Я выскочил из дома. Дерево стояло. Потом еще были звуки, которые я не могу передать. Наверное, они были понятны лишь другим деревьям… И тут стало ясно, что дерево наклонилось. Оно клонилось, как в замедленном кино и в какой-то момент лопнуло, расколовшись от основания.
Не хочу говорить об эффектах, о пламени, которое, наконец, вырвалось из сдерживающей его оболочки, о том, что рассвет наступил не вовремя, что его опередили…
Дерево падало. Оно обрушилось на высоковольтную линию и порвало ее как струны на гитаре, завершая свой последний аккорд. Свет на дачах погас, вернее на редких столбах, освещавших основные дороги. По всему небу плавали искры, как безобидные светлячки. Я, даже с такого расстояния, подставив ладонь, поймал несколько. Они были теплыми.
Пару дней к месту, где было дерево, невозможно было подойти метров на 50. Стоял жар. Линию восстановили через неделю. Электричество вернулось. Но что-то ушло навсегда. Как будто кончилась эпоха. А она, кстати, кончилась. Новый век, в который дерево не вписывалось. Сколько было ему? Не меньше ста.
Председатель признался за рюмочкой, что гора с плеч. Вот и все.
Ушли любимые актеры, поэты, забирая остатки века. Вот теперь и дерево очистило горизонт. Он теперь пуст и скушен. На полях, ставших доступными взору, жгут что-то, чтобы не перепахивать. А я все думаю, почему я выбрал этот участок?! Может потому, что с него так ясно было видно ДЕРЕВО.