ПУТЕШЕСТВИЕ ЗА БЛАГОДАТНЫМ ОГНЕМ. ЧАСТЬ II.


 

Вторая часть моей хроники посвящена дню, когда в Иерусалиме происходит очевидное чудо: сходит Благодатный огонь. Я не знаю, не имею ни малейшего представления, как снимать чудо, поэтому я снимал всё и всех как обычно. Разве что на сей раз перевёл фотоаппарат в режим серии :)

***

«Во гробе плотски,
во аде с душею яко Бог,
в раи с разбойником
и на престоле был еси, Христе,
со Отцем и Духом,
вся исполняяй, неописанный».

Тропарь Великой Субботы, глас 8.

В субботу мы собрались около ворот в Старый город; названия ворот я не запомнил. Проход через первый же кордон дал почувствовать, что легким предстоящий день быть не обещает: пришлось протискиваться через плотную толпу людей, каждый из которых норовил проскочить полицейский заслон с очередной группой. На моих глазах не получилось ни у кого.

Наш путь ко храму Гроба Господня лежал через переулки и подворотни Старого города, наводненного полицией и военными. Маршрут прокладывали две девушки-полицейские.

Как мне рассказали, за последние годы здесь сложилась традиция, по которой официальные группы, заранее получающие разрешение у Иерусалимской Патриархии на присутствие на службе схождения Благодатного огня, каким-то образом обозначают себя: то ли особого цвета шарфом, то ли специальными беджами-пропусками. У русской делегации таким отличительным знаком стали в последние годы шейные платки цветов государственного флага. 

Пройдя первый кордон, мы на какое-то время застопорились во дворе местной школы. Здесь многие встретили знакомых, и я в том числе: увидел батюшку, с которым познакомились осенью прошлого года в Минске. Из Белоруссии, как выяснилось, приехала паломническая бригада, в два раза большая, нежели из Москвы — аж 110 человек (нас было 50 чел.). Правда, если учесть, что, помимо московской группы, в Иерусалим прибыли еще делегации из Екатеринбурга и Краснодара, то статистика всё же окажется на нашей стороне.

Как бы то ни было, минут двадцать спустя мы снова двинулись в путь. На сей раз пройти удалось метров сто, и снова — стоп. Понять, по каким причинам происходили эти наши остановки, было невозможно; скорее всего, девушки-полицейские по рации связывались со штабом, и там их координировали, чтобы в центре не получилось давки. Очень правильная организация, потому как устроить массовое смертоубийство посредством банальной толкучки в Старом Иерусалиме проще простого.

Наш второй привал привлекал к себе внимание редких прохожих. Кстати, я так и не понял, откуда они брались, если учесть тот факт, что весь Старый город был наглухо перекрыт полицией.

Дедуля внимательно рассматривал пришлых людей. Кто он был: иудей? араб? Для иудея вроде бы время для прогулок неподходящее: шабат; на араба тоже не особо похож...

На пути нам встретилась пустая пекарня. Минут через пять появились работники, или хозяева, или и то и другое одновременно. Но и без людей пекарня смотрелась потрясающе живописно.

Еще один старик. Араб, тут уж сомнений нет. Кстати, зашел потом в пекарню, о чем-то говорил с тамошними работниками-хозяевами. Может быть то были его сыновья или внуки — запросто, по-моему. Большого достоинства человек.

Улочки Старого Иерусалима — это, конечно, не улицы европейских старинных городов, при всём уважении к последним. Иерусалимские подворотни мне понравились больше.

Новая остановка. Пять минут переговоров наших кураторов-девушек-полицейских — и мы двигаем дальше. Цель всё ближе, это почти чувствуется.

Наконец мы вываливаемся на соборную площадь. Половина из здесь присутствующих — военные и полиция.

Мы заходим в храм. Толкотня и гвалт, но довольно быстро при этом нас проводят к отгороженному специальной для делегации просторному месту в греческом храме Воскресения, и мы начинаем окапываться. Это значит — быстро занимать места у самых металлических ограждений; тут, правда, может быть довольно беспокойно в самые напряженные моменты службы, но зато отсюда более или менее что-то видно. Сзади, из-за спин точно ничего не рассмотреть и уж точно ничего не снять.

Одни из «рулящих» — кавасы. Кстати, их помощь нам понадобилась практически сразу же: заняв место, мы огляделись вокруг и поняли, что половины группы просто нет. Выяснилось, что где-то еще на подступах к храму на очередном кордоне часть группы банально отстала (причем это отставание, подозреваю, измерялось одним-двумя шагами, не более!) и оказалась оттёрта куда-то в отстойник для подозрительных лиц. Подозрительных — это потому что наши друзья двигались по Старому городу без сопровождения полиции, а это в подобных условиях считается серьезным нарушением.

В общем, полчаса созвонов-перезвонов и сумасшедших метаний по храму наших организаторов сделали свое дело: с помощью кавасов отставших сначала ввели в храм, потом поставили куда-то далеко (что само по себе уже хорошо: поставили в храме — значит, ты уже счастливчик!), а потом маленькими группками по несколько человек перетащили (почти в буквальном смысле) к нам в нашу загородку.

О степени наполненности отчасти можно судить по этому снимку. Правда, полчаса спустя невесть откуда появилась украинская делегация, и ее впихнули на нашу каноническую территорию. Ну, что ты будешь делать с этими братьями-славянами — и здесь за чужой счет умудрились утешиться :) Но первое время у нас было прямо-таки просторно.

Под куполом летали голуби.

Не знаю, может быть, созерцание птиц привело этого католического монаха в удивление, но с таким странным выражением лица он простоял довольно долго.

Под куполом над кувуклией в окне торчали полицейские. Я им завидовал: такая точка съемки! Но самым козырным местом, конечно, были маленькие балконы по обе стороны прохода от кувуклии в храм Воскресения. Справа от квадратной колонны как раз виднеется ограда одного из балконов. А слева от колонны — деревянный настил, на котором, как мне сказали, во время схождения Благодатного огня будут сидеть самые раскрутые фотографы. И в самом деле, это место — просто взбитые сливки какие-то.

По центру храма Воскресения полицейские и служители храма сохраняли свободный проход. Подозреваю, среди тех, кто выглядел как служитель, было немало постороннего народа, который в силу приятельских или родственных отношений заполучил заветный подрясник.

Монахи стояли в сторонке. По-моему, собственно утрамбовкой прибывающих паломников занимались не они, а как раз «братчики»-рекруты.

Многие из присутствовавших выглядели так, будто онт провели в храме не один день. Хотя, может быть, так оно и было, и полиция не разгоняла на ночь народ из храма?

Молодая монахиня периодически начинала вытирать покрасневшие от слез глаза.

А между тем время шло. Полицейские начали потихоньку зачищать проход из храма Воскресения к кувуклии — самое узкое место, в прямом и переносном смыслах. Скоро должны были принести восковую печать и после проверки кувуклии опечатать Святой Гроб.

Большинство (если не все) полицейских были оснащены огнетушителями — заплечными баллончиками с углекислым газом. У всех было оружие — пистолеты. Уж не знаю, заряженные ли.

Между тем кувуклию опечатали огромной восковой печатью. Снять этот момент было совершенно невозможно: на привилегированных позициях, как это часто бывает, оказалась самая разношерстная «почтеннейшая публика» с мыльницами.

Только спустя какое-то время мне после многократных неудачных попыток удалось с вытянутой руки щёлкнуть так, что в кадр попало почти то, что нужно — печать. Вон она, жёлтая огромная «клякса» на дверях кувуклии.

Символ времени: перстенёк с аббревиатурой Святогробского братства и цифровая камера в руке. 

...Постепенно я начинал осознавать, что наишоколаднейшее место над проходом оказалось занято не супер-гипер-фотографами из "Associated Press", "Reuters" или "France Press", а какими-то друзьями друзей, причем пользовались эти люди такой техникой, что мне стало просто горько: у этого, например, человека был то ли 350-й, то ли 450-й Canon и объектив чуть ли не штатник 18х55. Ужас.

Обидно было до слез, а сделать ничего нельзя: на входах на балконы стоял дежурный полицейский, единственной функцией которого было «не пущать!» Исполнял добросовестно, гад. Дядя слева от бойца с таким видом оглядывал свой затрапезный "Olympus", что мне показалось: он его впервые в руки взял.

На мои охи и ахи по поводу того, как же они могут, мол, такое событие такой техникой снимать, мой коллега-фотограф флегматично заметил:

— А чего им заморачиваться? Всё равно ведь всё купят!..

Прав.

На этой же почве зависти к привилегированным особам познакомился с пареньком-греком, стоявшим в оцеплении как раз передо мной. Узнав о моей душевной боли и ее причинах, он посоветовал: пойди, мол, попроси полицейского, чтоб пустил тебя наверх на пять минут! Я выразил глубокий скепсис по поводу перспектив подобных переговоров. Грек (его звали Анджело) с жаром стал убеждать меня, чтобы я "keep trying": этого-де от нас Сам Господь в любом деле ждёт — чтобы мы пытались и пытались что-то доброе сделать, а Он бы потом помог, в какое-то Ему одному ведомое время. С этим я совершенно соглашался, но идти на поклон к полицейскому не планировал — тем более что отлучение с занятых позиций даже на минуту было чревато полной потерей всех плацдармов. С этими моими доводами парень согласился и изрек мудрую (безо всякой иронии пишу!) вещь:

— God has only three words: "yes", "no" and "wait". So wait!

По-русски это звучит примерно так: «У Бога есть только три слова — «да», «нет» и «подожди». Вот и жди!» И я ждал. Выключив, кстати, фотоаппарат. Потому как с ужасом увидел, что заряженные буквально накануне вылета батарейки наполовину сели, и совершенно неясно, сколько еще времени они протянут. Через несколько минут выскочила новая напасть: обнаружил, что на карточке осталось места только для 81 кадра. А сошествие Благодатного огня еще всё впереди! Четырехгигабайтная карта Compact Flash была более чем наполовину занята прошлой моей съемкой, которую я тут же принялся лихорадочно тереть один кадр за другим. Успел. Но на всякий случай переставил качество съемки на medium и получил запас прочности в 300 с лишним кадров. Можно было вздохнуть спокойнее.

Но спокойнее подышать не получалось. Со мной попытался заговорить еще один парнишка-грек, стоявший рядом и слышавший наш с Анджело разговор. Он приблизился ко мне и спросил что-то вроде:

— Веареюфрам? Србия?

Только по второму слову я понял смысл первого и ответил, что мы из России. Тогда мой собеседник поверг меня в состояние ступора своим следующим вопросом:

— Сайнпитисьпаро?
— ?!!
— Сайнпитисьпаро? Сайнпитисьпаро?!..

Ему пришлось повторить эту мантру раз пять, прежде чем я сообразил: его интересует, не из Питера ли я. Я оказался из Москвы, и это меня спасло от следующих вопросов. Из Питера оказалась девушка слева от меня. К моему глубочайшему изумлению, через минуту у них завязался оживленный разговор, в который оказались вовлечены все окружающие. Оно и понятно: парень, оказавшийся футболистом, был фанатом нашего «Зенита», и его интересовало всё связанное с командой. Он расспрашивал, кто из известных ему игроков «Зенита» сейчас играет, кто сколько забивает и т.д. Причем фамилии игроков звучали в его устах так, что даже сейчас я не смогу повторить эти сочетания звуков, даже если напрягу все свои музыкальные способности.

Футбол футболом, но когда приблизилось время «Ч», наш собеседник умолк и принялся молиться. А на свечке у него были зайчики и цветочки.

Вестниками приближения этого самого времени «Ч», как известно, являются арабы, которые врываются в храм и заводят такой хоровод, шум и гам около кувуклии, что кажется, что ты попал не на православное богослужение, а встретил бразильский карнавал на гастролях.

В общем, в урочное время они появились, эти вестники :)

В команде было трое сидящих на плечах у товарищей вожаков — горластых, безумно орущих персонажей. Ритмы и драйв они выдавали — мама не горюй!

А еще через какое-то время из алтаря храма Воскресения начали выносить хоругви. Народ заволновался: значит, скоро выйдет Иерусалимский Патриарх.

Патриарх Феофил появился в Царских вратах, и весь храм вздохнул:

— У-y-y-y-а-а-а-а-а-о-о-о-о-о-y-y-y-y-ух-х-х-х-х-ф-ф-ф!!..

В центральном проходе мгновенно образовалась толкучка. Неторопясь, под заунывное (ну, а что? не слышу я в этих песнопениях радости, хоть убей!) пение греческого хора Патриарх Феофил прошел к кувуклии.

За ним проследовали иерархи, среди которых я сразу узнал Екатеринбургского владыку  Викентия.

Дальше то, что происходило около кувуклии, было доступно нам, стоящим в храме, лишь в пересказе наших новых друзей-греков. А в это время крестный ход трижды обошел вокруг кувуклии; затем Патриарха разоблачили до подризника, и он вошел внутрь. По-моему, именно в этот момент в храме выключаются все паникадила и всё освещение вообще. Он сразу становится тёмный и холодный.

Удары колокола. Гул толпы мечется между стен храма, как прибой между волнорезами. Пару раз всплескивалась «ложная тревога» — кому-то казалось, что огонь уже сошел. Не помню, продолжали ли свои речевки арабы, но сейчас мне кажется, что в тот момент молчала «вся плоть человеча». Это и есть — «преблагословенная суббота, в нейже Хистос, уснув воскреснет тридневен»; это любимый мой день в году...

Как сошел огонь, я не знаю. Не видел я язычков пламени, которые, как свидетельствуют, появляются под куполом храма или бегают по самой кувуклии. Мы, стоявшие в небольшом отдалении, сначала услышали, что огонь сошел: вся собравшаяся в храме «плоть человеча» в какой-то момент так выдохнула, что казалось — началось небольшое землетрясение. Всё, что происходило потом, я комментировать не стану — смотрите сами.

В самом начале сквозь храм через центральный проход пробегает человек со свечами, зажженными от свечей Патриарха, и бежит прямиком в алтарь. Потом в храм выплескивается вторая волна огня. И эта волна — главная сила.

А это мой слегка ошалевший новый друг Анджело. Так же, как и я, впервые увидел чудо сошествия Огня.

От моря огня в храме сразу стало жарко и дымно. Пахло воском и парафином и еще чем-то теплым. Воздух загустел и слоями, как отсыревшая вата, повис над головами. Из-под купола выстрелил в пол потрясающей силы сноп света. Его увидели все, кто был в храме. И все, у кого были фотоаппараты, сфотографировали эту красоту.

У кувуклии сразу стало повободнее: Патриарха после схождения Огня сразу уводят в алтарь, и народ тут же устремляется к выходу из храма. Я протолкнулся вперед и снял кувуклию, в которой «торчал» еще один луч света.

Вообще, это была какая-то симфония света. Потрясающе красиво.

Мы начали пробиваться к выходу. И вот тут-то выяснилось, что выйти из храма куда сложнее, чем в него зайти. Но потихоньку толпа все же перетекала из храма в притворы.

Об это лицо я «споткнулся» почти физически. В такой день — и такое лицо! Помоги, Господи, рабе Твоей...

В притворе помазания было очень тесно. И, опять-таки, очень красиво.

Через пять минут серьезных усилий и не менее серьезных опасений за сохранность техники мы на свободе. По живому коридору из полицейских народ растекается по близлежащим переулкам.

Румынский батюшка. Добросовестно сам держал свечи: все руки в воске.

В переулках Старого города паломников ожидало самое тяжелое испытание. В одном из мест пересеклись два людских потока. И не просто пересеклись — сошлись на встречных курсах. То ли что-то там в штабе военные с полицией попутали, то ли что еще — только перекресток этот мог стать местом упокоения нескольких пожилых женщин, которые на моих глазах и, в общем, прямо под моими ногами упали под непреодолимым натиском толпы и только чудом остались живы и здоровы.

Пока люди ничего этого еще не знают, стоят счастливые в подворотне.

Несколько сувенирных лавок было снесено; как ни старались их хозяева-арабы защитить свое добро — куда там... Но, миновав критическое место, мы шли уже спокойно, хоть и в плотной толпе. В конце концов, кто ездил в московском метро в час пик — тот морально и физически готов ко всему.

Пунктом сбора у нас стали все те же Яффские ворота.

Ввалившись в автобус, мы поняли, что теперь уже все в порядке.

Потом был аэропорт и недружелюбные проводы израильских эмиграционных властей: каждому проходившему спецконтроль сотрудник задавал по несколько вопросов и внимательно выслушивал ответы. Всё было бы ничего, и никто не был бы против прощальной беседы с любезными чиновниками, если бы не один факт: на всех нас был выделен только один парнишка. Через полчаса каким-то образом наши консульские добились смягчения режима проводов, и мы миновали последний израильский кордон.

Рядом с нами регистрировались рейсы на Екатеринбург, в Минск и еще куда-то.

Ну а потом был перелет в Москву и встреча Благодатного огня во «Внуково». Тоже — без комментариев.

Вот так всё оно и было.

Паки и паки:

Христос воскресе! С праздником всех!

***