...Однажды известному петербургскому искусствоведу и издателю Сергею Маковскому, который планировал начать выпуск журнала «Аполлон», принесли очень душистое письмо. Вскрыв конверт, он обнаружил листки, на которых в черной траурной рамке были написаны стихотворения. Между письмом и конвертом находилось несколько увядших бутонов роз, что свидетельствовало о романтичной натуре писавшей. Но кто эта незнакомка? Письмо не раскрывало инкогнито, стихи были подписаны только буквой «Ч.» Оставалось только ждать звонка, который последовал примерно через неделю.


Гийсбрехтс Корнелиус «Quodlibet»

Голос у прелестницы оказался просто чарующим, папаша Мако (как звали Маковского за глаза товарищи) почувствовал трепет и любовное томление. Он деликатно попытался выяснить у собеседницы имя. Она сдалась, как крепость Измаил, только после длительной осады. Но имя оказалось не менее завораживающее: Черубина де Габриак.



Папаша Мако, используя обширные связи, поднял на дыбы всю полицию, чтобы разузнать адрес незнакомки. Он был известнейший ловелас и славился тем, что не пропускал ни одной юбки. Любая публикация стихов могла состояться только через интим. Другой формы отношений литератор и издатель просто не признавал.



Но «полицейская облава» ни к чему не привела. Лицо с таким именем в Санкт-Петербурге зарегистрировано не было. И Маковскому было отчего приуныть. Но девушка позвонила сама. Он постарался узнать о ней как можно больше. Но Черубина не очень охотно пускала его в свой мир. Полунамеками она дала понять, что внешность у нее пленительна, а судьба загадочна и печальна. Он настаивал на мелких деталях, она переводила разговор на другое. Ловелас «завелся» так, что стены его кабинета искрились от желания. Но Черубина играла с ним, словно кошка с мышью.



Во время третьего или четвертого звонка она, как бы сдаваясь, с протяжным вздохом, заметила: «Как жаль, что нам не суждено встретиться. Я слышала о Вас много того, что недостойно мужчины». Сергей Константинович чуть не взвыл: «Не верьте ничему, мое сокровище! Как вы только увидите меня, сразу поймете, что все эти сплетни чистой воды вздор! Я не такой!». Черубина помолчала, словно заново оценивая своего собеседника, а потом тихо продолжила: «Все равно нам нельзя даже увидеться. Я испанка, ревностная католичка, мне всего лишь восемнадцать лет. В монастыре я получила строгое воспитание, а сейчас с меня не спускает глаз отец-деспот и монах-иезуит, мой исповедник. Они следят за каждым моим шагом!».


Christine Comyn.

Эти несколько слов биографии распалили папашу Мако еще больше. «Позвольте хотя бы увидеть вас издали, пусть не целиком, хотя бы силуэт. Скажите, где вы остановились, и я как верный пес у ваших ног буду ожидать этого чудесного мгновения!» «Безумец! Вы хотите чтобы нас вообще лишили возможности общаться? Да если отец узнает, он меня тотчас же увезет отсюда!» В трубке повисла тишина. И вдруг Черубина певуче начала читать стихи:

Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...
Венчает гордый выгиб лба
Червонных кос моих корона.
Но спят в угаснувших веках
Все те, что были бы любимы,
Как я, печалию томимы,
Как я, одни в своих мечтах.
И я умру в степях чужбины,
Не разомкну заклятый круг.
К чему так нежны кисти рук,
Так тонко имя Черубины?



Во время следующего разговора девушка решилась описать свою внешность: рыжеватые, бронзовые кудри, бледное лицо с ярко очерченными губами. Но тут же огорошила своего тайного воздыхателя: отец все-таки что-то заподозрил, поэтому послезавтра мы срочно уезжаем в Париж. Сергей Константинович замер, как соляная статуя. А потом продолжила: «Милый! Теперь я могу по праву тебя так называть! Сегодня я по почте послала тебе свое прощальное письмо. Кто его знает, будет ли в Париже подобная оказия. Зная твой горячий нрав, свой парижский адрес не сообщаю...». О, как он умолял ее поверить ему! Как просил, а потом требовал открыться, во всем признаться отцу. Такой испепеляющей страсти он не ведал еще никогда. Она оказалась непреклонной...



Заглянувший в комнату Иннокентий Анненский не узнал Маковского. Тот был почти что невменяем: «Она призналась мне в любви! Она хочет нашей встречи! Я вырву ее из рук сумасшедшего отца и иезуита! Чего бы мне это не стоило!». Иннокентий был человеком не такого романтичного склада. Но он выразил сочувствие Маковскому: «Что ж, поезжайте в Париж и найдите свою прелестную незнакомку. Однако что-то мне кажется нечистым в этой истории. Другая бы к такому известному человеку сама на шею бросилась. А эта... Воля ваша, но что-то здесь не то!»


Б. Кустодиев. Волошин Максимилиан Александрович.

А Черубина де Габриак невольно стала причиной ссоры поэтов Николая Гумилева и Максимилиана Волошина. Первый непочтительно отозвался о Черубине, второй прилюдно залепил ему звонкую пощечину. 22 ноября на Черной речке, месте дуэли Пушкина, противники стрелялись, но никто из них не пострадал...Тогда, 22 ноября, мало кто мог предположить, что и один, и второй знают о жгучей испанке несколько больше, чем говорят.



…31 марта 1887 года в Петербурге в небогатой дворянской семье Дмитриевых родился третий ребенок – дочь. Отец, учитель средней школы, мама – акушерка. Родители были из многонациональных семей. Бабушка по отцу – шведка, дедушка по матери – украинец. Были в материной родне и цыгане, отчего Лиля (так ее звали родные, а по паспорту она была Елизаветой) пошла в кого-то из родственников: ее волосы были как вороново крыло. Отца она запомнила не так ярко, он «сгорел» от чахотки, когда младшей девочке было 14 лет.



Гораздо больше хлопот ей доставил, как бы сказали сейчас, жестокосердечный старший брат, который первым стал замечать, что сестренка прихрамывает на одну ногу. Соответственно, он брал Лилиных кукол, отрывал им по одной ноге и приговаривал: у хромой девочки должны быть хромые куклы. Обследование в больнице выявило у Лили туберкулез легких и костей. Она не могла ни бегать, ни резвиться, как все ее сверстники, ей было тяжело наступать на ногу. А брат, пользуясь тем, что она малоподвижна, каждый вечер пробирался к ней в комнату и читал ей страшные рассказы Эдгара По. Она визжала, ночью ее мучали кошмары, а его это лишь веселило.



А когда ей исполнилось 7 лет, тело ее заковали в жесткий корсет, так что она вообще потеряла способность двигаться. На какое-то время из дома пропал самый страшный ее мучитель – брат. Оказалось, что он решил удрать в Америку для того, чтобы лишать жизни людей определенной национальности. Но в Новгороде он обратился в полицию с просьбой выдать ему паспорт, а там быстро выяснили, откуда мальчишка сбежал, и вернули его в Петербург. Но не только туберкулез доставлял беспокойство девочке. Когда ей было 9 лет, она на 10 месяцев ослепла. Лиля была погружена в себя и не раз представляла, как ее душа отлетает из тела. С тех пор она никогда не боялась смерти…

Когда Медведица в зените
Над белым городом стоит,
Я тку серебряные нити,
И прялка вещая стучит.
Мой час настал, скрипят ступени,
Запела дверь... О, кто войдет?
Кто встанет рядом на колени,
Чтоб уколоться в свой черед?
Открылась дверь, и на пороге
Слепая девочка стоит;
Ей девять лет, ресницы строги,
И лоб фиалками увит.
Войди, случайная царевна,
Садись за прялку под окно;
Пусть под рукой твоей напевно
Поет мое веретено.
...
Что ж так недолго? Ты устала?
На бледных пальцах алый след...
Ах, суждено, чтоб ты узнала
Любовь и смерть в тринадцать лет.

Странное ощущение для 13-летней девочки? Возможно, если не знать, что однажды, когда она была одна, к ним домой наведался знакомый матери. Увидев, что никого из взрослых нет, он воспользовался беспомощным состоянием девочки и надругался над ней… Этот случай оставил вечную кровоточащую рану на сердце девочки. Гимназию Лиля окончила поздно, в 17 лет, в 1904 году, с медалью. Потом поступила в Женский Императорский Педагогический институт и окончила его в 1908 году по двум специальностям: средняя история и французская средневековая литература. В это же время была вольнослушательницей в Университете по испанской литературе и старофранцузскому языку. В том же году отправилась в Париж, поступила в Сорбонну, но очень скоро разочаровалась в учебе и вернулась на родину.



Летом 1909 года в Крыму познакомилась с Максимилианом Волошиным. Некоторые источники прямо указывают на любовный треугольник, который возник из-за Лили Дмитриевой. Она, мол, сначала была любовницей Гумилева (которого знала с 1907 года), а потом Волошина. Мне в это мало верится: если бы она имела такую дурную славу, то ей вряд ли бы уже весной 1911 года удалось выйти замуж за инженера- мелиоратора Всеволода Николаевича Васильева. Версию о том, что Сева просто не знал о прошлом невесты, можно отмести сразу: дело в том, что они дали клятву, что поженятся, в далеком от 1911-го, в 1906 году, когда не было ни Гумилева, ни Волошина. Остается добавить, что в те времена невесты не изменяли своим женихам направо и налево, не принято было…


Е.И. Дмитриева (Черубина де Габриак, вторая слева) на веранде дома М.А. Волошина в Коктебеле.
Фото 1909.

И потом, как можно оценить ее стихотворение, посвященное мужу: «Ты мой посох, посох радостный…»? Но, с другой стороны, есть свидетельства того, что Гумилев неоднократно предлагал Лиле, чтобы она вышла за него замуж. Она к тому времени была безумно влюблена в Волошина и была не прочь, чтобы Макс женился на ней. Но он проявил полнейшую нерешительность и не хотел связывать себя узами брака именно с Дмитриевой. Из-за чего она и дала согласие выйти за Васильева. У девушек это иногда случается, и называется выйти замуж назло.



Три месяца они провели на Амур-Дарье, в Туркестане. На следующий год она осталась в Санкт-Петербурге, а он опять уехал в Туркестан, на этот раз на полгода и один. Ей этого хватило, чтобы занять себя теософией. Забегая вперед, можно сказать: это увлечение сыграло с ней в будущем плохую шутку. Но пока она ездила за своим «гуру» – г-ном Штейнером по всей Европе, слушая его лекции. Потом так продолжалось не раз. Муж уезжал надолго в Туркестан, она посещала лекции, а в 1913 году была назначена гарантом (официальным представителем Антропософского общества в России).



…Но настала пора возвращаться к Черубине. Мы оставили ее тогда, когда она собиралась уезжать в Париж. Вскоре оттуда пришло письмо, что девушка рассчитывает постричься в монахини. Папаша Мако от огорчения чуть не заболел. Но ему удалось уговорить девушку вернуться в Санкт-Петербург. С большим трудом ей удалось упросить отца… Они успели переговорить по телефону только раз. Она сообщила, что на следующий день будет разговаривать со своим духовником. Еще через пару дней ему позвонил старый камергер Черубины и сообщил, что она потеряла сознание сразу после ухода каноника и всю ночь пролежала на ледяном полу. Как результат – тяжелая форма воспаления легких, и сейчас жизнь возлюбленной литератора в смертельной опасности. Завтра, на третий день болезни, решится все!



Как раз в этот день Сергей Константинович присутствовал на очень важном совещании. Внезапно его попросили к телефону. Когда он вернулся, лицо его сияло. Он прошептал сидящему рядом товарищу: все хорошо, она будет жить… В «Аполлоне» с большим интересом следили за развитием романа Маковского. Для кого-то Черубина де Габриак стала эталоном женщины, способной манипулировать мужчинами, далеко не все ее соотечественницы могли себе это позволить. Для кого-то, как например, Марины Цветаевой, она являлась в чем-то образцом для подражания. Дальше – больше. У Черубины вдруг объявился кузен. Он был португалец, атташе при посольстве, и носил странное имя – дон Гарпия ди Мантилья. За этим доном Гарпией была организована целая охота, и ему удалось ускользнуть только благодаря тому, что его вообще не существовало.



Но сколько веревочке не виться – конец всегда будет! В десять часов утра после дуэльного дня Сергей Маковский принимал в "Аполлоне" Черубину де Габриак. Он сказал: "Ну пусть она не испанка, русская, она мне еще ближе, пусть некрасива, пусть прихрамывает, но она близка мне по духу, по таланту, я не могу ее оставить..." Но, когда он увидел вошедшую в кабинет женщину, он был поражен.. Тайна Черубины была раскрыта. Как вы, наверное, уже догадались, ею оказалась… Елизавета Дмитриева. А всю мистификацию придумал в Коктебеле небезызвестный Макс Волошин… Культ Черубины разбился вдребезги, и взамен появилась не менее страстная критика. Осуждалась и ее внешность, и стихи как вторичные, подражательные или даже не ею написанные. Больше всех обманутый Маковский писал о Дмитриевой, как о страшной химере, вставшей перед ним вместо прекрасной Черубины, в которую он был влюблен.



Разблачение стало сильным ударом для Дмитриевой. Она рассталась с литературными кругами и надолго оставила поэзию. Современники, и в более позднее время литературоведы, стали считать творчество Черубины второстепенным по отношению к литературному скандалу вокруг ее имени. Имя Черубины де Габриак на долгое время было забыто, и только в последние десять лет появились публикации ее стихов и жизнеописания. А дальше были испытания. Первая мировая война, затем революция. В 1920 году в Екатеринодаре Елизавета Дмитриева знакомится с Маршаком. Он ее «увлекает» в мир детской литературы. Она пишет пьесы для детского театра, потом, после отъезда Маршака в Петроград, она принимает его предложение и возвращается на свою родину. Но послереволюционный город не очень-то ее радует.



Вскоре она попадает под пристальное внимание чекистов. У нее делают обыск, изымают часть дневников и стихотворений. Ее помещают в тюрьму, освобождают, потом снова сажают. В конце концов, в 1927 году сотрудники ОГПУ забирают у нее абсолютно все, а саму Дмитриеву ссылают в Ташкент. Здесь она живет только своей любовью к ученому-китаеведу Юлиану Щуцкому, который разделяет ее увлечение антропософией. А в 1928 году последовала ссылка в Ташкент, на три года. В 1927 по предложению Ю. Щуцкого, создает еще одну литературную мистификацию — цикл семистиший «Домик под грушевым деревом», написанных от имени «философа Ли Сян Цзы», сосланного на чужбину «за веру в бессмертие человеческого духа». Но в том же году у Елизаветы развивается рак печени. Скончалась в ташкентской больнице им. Полторацкого в ночь на 5 декабря 1928 года, не дожив до конца ссылки. Была похоронена на Боткинском кладбище в Ташкенте. В настоящее время местоположение могилы Елизаветы Дмитриевой неизвестно.



Это стихотворение, написанное в апреле 1928 года, как нельзя лучше отражает состояние поэтессы.

Вот облака закрыли журавли –
Куда их бег?
Не уходи от горестной земли,
Останься, человек!
Останься здесь, где есть песок и камень
И солнца мед,–
Но здесь цветок, он голубой, как пламень,
Он расцветет.
Все ночи жди, и будет ожиданье
Напряжено, как молнии в грозу, –
Где ты видал цветы благоуханней,
Чем здесь, внизу?
Пусть ты устал, пусть нет воды и хлеба,
Пусть ты один и негде ночевать.
Он голубой, он голубее неба...
Ты будешь ждать?