ВОЛОШИН: "Серебряные россыпи"...Последствия обретения
Я дух механики. Я вещества
Во тьме блюду слепые равновесья,
Я полюс сфер — небес и поднебесья,
Я гений числ. Я счётчик. Я глава.
Мне важны формулы, а не слова.
Я всюду и нигде. Но кликни — здесь я!
В сердцах машин клокочет злоба бесья.
Я князь земли! Мне знаки и права!
Я слуг свобод. Создатель педагогик.
Я — инженер, теолог, физик, логик.
Я призрак истин сплавил в стройный бред.
Я в соке конопли. Я в зёрнах мака.
Я тот, кто кинул шарики планет
В огромную рулетку Зодиака!
Максимилиан ВОЛОШИН, "Два демона"
Профессор Арсеньев пил чай. Из чудной чашки китайского фарфора. Чайник тоже соответствовал. Но главное – это был чай. В каждый сезон сбора чая в Краснодарском крае Юрий Андреевич брал билет до Лазаревской и обратно и на три дня отправлялся к морю…собирать чай. Самый северный, о чём знали почти все, и самый лучший, о чём догадывались немногие. Как и абхазский табак. Заходясь в ритуальном восторге от достоинств продукции «Филипп Морис», юные недоумки и «золотая молодежь» понятия не имели, что все достоинства (если к табаку вообще применимо это понятие) фирменного курева – ничто без «Золотого руна» как обязательной ароматизирующей добавки. А «Три слона» – солома, если не добавить краснодарского чая. Впрочем, чай, кофе, табак и вино, с особым усердием насаждаемые Петром, на века развели русских царей с лучшими представителями древних родов. Чага, травы, варенья и мёд, в том числе хмельной – чего же боле! Тем не менее Юрий Андреевич ежегодно высаживался в Лазаревской, и шел к Волконке, селу у верхнего края Волконского ущелья. Село и ущелье, да ещё школа в селе, были названы так в честь кузины погубленного в Нерчинске масонами князя. Отправленной за нежелание отречься от брата на Кавказ. Это сейчас здесь курорт, а в те времена – место ссылки. В Сибири жёны декабристов открывали школы и больницы. Сёстры на Кавказе поступали так же. Так и княжна не случайно обосновалась здесь, а не в приморском посёлке, где покоритель Антарктиды Лазарев ещё раз прославил своё имя во время турецкой кампании. Лазарев мудро решил, что баталии надо вести в водах турок, а сюда их просто не пускать. Кто знает характер побережья Чёрного моря, поймет: всего четыре крепости от Адлера до Туапсе лишили союзников турок подвоза оружия и припасов, а экспедиционный корпус Ермолова довершил начатое почётным гражданином Владимира предприятие. Княжна же выбрала местом жительства маленький казачий хутор в горах, построила здесь школу, а в нижнем конце ущелья, у древних дольменов – больничку, в которой лечила страждущих со всей Руси, Малороссии и даже балканских славян. Под ногами была серная грязь и радоновые источники, а над головой – сакральное для славян, и только для них, небо. Горцам ни грязи, ни воды не помогали. А вот славяне лечили здесь радикулиты и полиартриты, даже церебральные расстройства, выгоняли соли и камни из почек и иных мест! Профессор собирал здесь, чуть повыше, самый северный в мире чай, как научили его казаки. Казаки завезли чай сюда и далее по Дону и Кубани много ранее Петра. Вместе с жёнами-татарками, как звали они кавказские и левантийские племена. И ритуалом пития сего напитка в полдень, сохранившимся до сих пор. Казачья сиеста.
Собрав чай, профессор сутки «вялил» его и купался в море. А в понедельник уже сидел в кабинете и заполнял убористыми крючками формул ученические тетради. Он отдавал предпочтение тетрадям в клеточку в дюжину листов всем другим «носителям» своих мыслей. Вот и сейчас он пил чай, а правее вазочки с мёдом лежала на треть заполненная открытая тетрадка, в которую он поглядывал время от времени. По его лицу бродили тени. Удовольствие от процесса чаепития и раздражение от выкладок в тетради.
– Бред, – раздражение пересилило и профессор потянулся к тетрадке.
– Опять основное решение лежит в мнимой части, а побочное скорее всего – обертон. Мнимое…А фильтры у аспирантов летят вполне материальные, – он усмехнулся собственному каламбуру, – где же эта неуловимая гармоника?! Профессор отошёл к окну и стал тупо разглядывать морозный узор на стекле, в котором чудилась та же загадка.
– Ну, всё, кажется я подхватил вирус навязчивой идеи!
Объяснимся: третий месяц Юрий Андреевич, завкафедры прикладной математики мучился в поисках гармоники, услышанной им при исполнении секстетом «Гиперборея» простенькой с виду
песенки, да ещё собственного сочинения. Ряды Фурье и развёртки звукоряда на осциллографе приводили к одному. Попытки обеспечить абсолютную сходимость путём модулирования и в интегральной, и в тригонометрической форме загоняли область решений в мнимую часть, точки сингулярности просто не разрешались, а на осциллографе то и дело появлялись разрывы. Складывали амплитуды и частоты периодик – значит сама результирующая тоже должна быть, пусть и сложной, но гармоникой с кучей локальностей. Но не разрывов – откуда разрывы?! И ведь месяц назад устроил этот стервец мне головоломку после конкурса песни: чуть ведь я не рехнулся, моделируя их распев. А он как-то увёл в сторону с этим гармоническим анализом. Я-то дурень порадовался: ряды Фурье, что у меня второкурсникам не даются, эти "детишки" в две недели расщёлкали. А он, выходит, уже тогда всё это предвидел, знал и вот - нате вам!
Профессор снова взял чашку и, отхлёбывая остывший чай, попробовал зайти с другой стороны. Можно ли найти косвенные проявления этого фантома? Безусловно – явления массовых психозов и летящие фильтры. Что их объединяет? Хороший вопрос, горячий – так что?!
– Резонанс астральный.
Профессор стремительно обернулся и чуть не выронил драгоценную чашку. У стола, чуть склонив голову к его изыскам и при этом пытаясь изобразить учтивый поклон в его сторону, стоял
некто в тяжёлом, до пят, плаще, подбитом серебристым мехом. Шляпа с перьями и крупным камнем. Ну, тот самый... Забранная в перчатку рука округлым движением указывает на тетрадь. Ряженый, шут,…если бы не эти пронзительные глаза, в которых плещется вечность.
– Пифагор Гипербореец с помощью своей «четверицы», цифровой гармонии арийского Космоса, нашёл основные музыкальные интервалы: квинту, кварту и октаву. И создал свой открытый строй, где 12-я квинта не равна исходному звуку, а фа-диез выше соль-бемоль. Разрыв: вот он – разрыв в логике Аристотеля! Музыка сфер, астральный резонанс. Там, у Господа, всё гладко. Ни тебе разрывов, ни мнимостей.. Музыка сфер, двойной кватернион, астральный резонанс, милейший профессор! Мальчик его вам сыграл. Что ж ещё-то?!
И пока профессор прикидывал, потребовать ли объяснений столь внезапного и необъяснимого прохождения сквозь запертую дверь, или просто выставить наглеца, незнакомец с любопытством осматривал диковинный кабинет Арсеньева, причём весь вид его говорил: предстоит
разговор.
Вам приходилось видеть как на скамейке в парке, среди солнца, радости, трескотни парковых пичуг и звонких криков детишек бездумно сидит на парковой скамейке посреди этого гама молодая женщина. Грустное, милое лицо, сквозь флёр равнодушия проглядывает отчаяние. Вы, верно, проходите мимо, но маг, слуга любви, этого себе позволить не мог. Останавливается, присаживается рядом. Женщина безучастна.
Я дух механики. Я вещества
Все конечно помнят забавную байку великого шутника Марка Твена. И в жизни так случается, хоть не всегда кончается забавно. А если принц и нищий - в одном лице? Как разгадать? Очень сложно, хоть это бывает очень часто. Что я имею в виду? Я лучше притчу поведаю.
В сонетах 9 - 11, как мы уже отмечали, появляется образ Христа. Христос - это та часть Бога, которая материализовалась в Любви: Бог жертвует не всего себя, а только один лучик, который уходит жертвой в материю: не Бог, а сын Божий воплощается на земле, постепенно отказывается от себя для того, чтобы погаснуть совершенно в безднах материи-греха. По ведическим представлениям, от которых, как от первоистока не уйти ни в какие мистерии, это - расплата за майю развоплощения мира (Бога) в себе на мозаику заблуждений авидьи (неведения - не знания Вед). В «Сorona astralis» перед нами предстает образ странника, неустанно ищущего свой путь к звездам. Он пристально озирает небо, но не ночное, на котором звезды ясно видны, а дневное, когда они скрыты под «покровом майи». Он слышит зов невидимых звезд сквозь гул обыденности.
Тот, чья душа землей убелена,
