Знаешь,я в этом городе чаще впадаю в унынье,

Пью вино,отдающее плесенью прожитых дней.

Заливаю глаза полуночной бессонную синью...

И себе обещаю,что завтра смогу быть сильней.

Ем не вкусную пищу,люблю некрасиво и пошло...

Или грубо рифмую стихи и курю натощак.

Долго шарю руками в бездарно растекшемся прошлом

И себе обещаю,что завтра все будет не так.

Отпускаю неделю в тоску календарного быта

И себя забавляю какой-то настольной игрой.

На небо смотрю,как на старый потрепанный свиток.

И опять обещаю,что завтра я буду другой.

Закрываю окно полинявшей портьерою пыльной

И гашу в себя тысячи огненных ватт.

Знаешь,я в этом городе чаще впадаю в уныние,

Но,вот только ли город,в уныние моем виноват?

         «Человек там - где его мысли. Поэтому надо искать себя там, где ты хочешь себя найти.»

             такая красивая
             и неповторимая
             идет от любимого
             его нелюбимая.
             такая изящная -
             идет не сутулится
             такая скользящая
             над утренней улицей
             над утренним городом
             походкою вьюжною...

             такая свободная
             такая ненужная...

Нас миллионы

- А тебе никогда не приходило в голову, что дружба - это ответственность?
- Я бы не обиделась если бы мы поехали домой. Или если бы ты сказал, что занят и не приехал.
- Знаешь, мне один мудрый человек рассказал, что "занят" в китайской письменности состоит из двух иероглифов - "мертвый" и "сердце". Так что для тебя я всегда свободен.
 

Цитаты из сказки Антуана де Сент-Экзюпери "Маленький Принц", 1943
Перевод: Нора Галь

Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. - (Лис)

Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

С каждого надо спрашивать то, что он может дать. Власть прежде всего должна быть разумной.

Себя судить куда трудней, чем других.

Светильники надо беречь: порыв ветра может их погасить.

Слова только мешают понимать друг друга.

Когда даешь себя приручить, потом случается и плакать.

У каждого человека свои звезды.

Есть такое твердое правило. Встал поутру, умылся, привел себя в порядок - и сразу же приведи в порядок свою планету.

Одни только дети знают, чего ищут. Они отдают всю душу тряпочной кукле, и она становится им очень-очень дорога, и если ее у них отнимут, дети плачут.

Шансон д'амур

В Лионе или

лилле

под ливнем я шла и смотрела вниз:

в черных лодочках белые ноги мои

плыли…

Я не сразу тебя заметила.

…В серебристом “пежо”

ты присохшие брызги стираешь с моей

голени,

а я ничего не чувствую —

как будто ты ластиком трешь

бумагу.

Зачем?

И дождь уже вроде бы кончился…

Щекотно!

Целуешь мне кончики пальцев:

сухие леденцы ногтей

скользнули по твоим губам;

на язык, на зубок не попали —

еще не успел

распробовать. А ну-ка

отниму

руку!

Ты не в глаза, а на глаза

смотришь.

Я для тебя — совсем не я,

а части тела

в одном наборе —

все включено!

Грудь, ноги, шея, губы, волосы —

все пункты списка комплиментами

перечисляешь и прицениваешься.

Какая денежная мелочность!

Как будто ты на распродаже:

успеть бы быстро нахватать

побольше! По дешевке!

Даже имя свое — Франк,

как монетку, мне бросил ты.

Ты уверен во мне — заплачено:

целый день провозил по городу, угощал, говорил приятности

этой глупенькой русской девочке…

А я — ускользну, обману.

…Никогда бы тебе не пришло на ум

простую нежность — такую мелочь! —

ни за что, словно милостыню, подать:

просто положить

поцелуй

на дно моей ладони —

в протянутую руку…

"...Пушкин меня заразил любовью. Словом — любовь. Ведь разное: вещь, которую никак не зовут,— и вещь, которую так зовут. Когда горничная проходя сняла с чужой форточки рыжего кота, который сидел и зевал, и он потом три дня жил у нас в зале под пальмами, а потом ушел и никогда не вернулся — это любовь. Когда Августа Ивановна говорит, что она от нас уедет в Ригу и никогда не вернется — это любовь. Когда барабанщик уходил на войну и потом никогда не вернулся — это любовь. Когда розово- газовых нафталинных парижских кукол весной после перетряски опять убирают в сундук, а я стою и смотрю и знаю, что я их больше никогда не увижу — это любовь. То есть это — от рыжего кота, Августы Ивановны, барабанщика и кукол так же ...

         Немножко позже — мне было шесть лет, и это был мой первый музыкальный год — в музыкальной школе Зограф-Плаксиной, в Мерзляковском переулке, был, как это тогда называлось, публичный вечер — рождественский. Давали сцену из «Русалки», потом «Рогнеду» — и:

         Скамейка. На скамейке — Татьяна. Потом приходит Онегин, но не садится, а она встает. Оба стоят. И говорит только он, все время, долго, а она не говорит ни слова. И тут я понимаю, что рыжий кот, Августа Ивановна, куклы не любовь, что это — любовь: когда скамейка, на скамейке — она, потом приходит он и все время говорит, а она не говорит ни слова.

— Что же, Муся, тебе больше всего понравилось? — мать, по окончании.

— Татьяна и Онегин.

— Что? Не «Русалка», где мельница, и князь, и леший? Не «Рогнеда»?

— Татьяна и Онегин.

— Но как же это может быть? Ты же там ничего не поняла? Ну, что' ты там могла понять?

Молчу.

Мать, торжествующе:

— Ага, ни слова не поняла, как я и думала. В шесть лет! Но что же тебе там могло понравиться?

— Татьяна и Онегин.

— Ты совершенная дура и упрямее десяти ослов! (Оборачиваясь к подошедшему директору школы, Александру Леонтьевичу Зографу.) Я ее знаю, теперь будет всю дорогу на извозчике на все мои вопросы повторять: «Татьяна и Онегин!» Прямо не рада, что взяла. Ни одному ребенку мира из всего виденного бы не понравилось «Татьяна и Онегин», все бы предпочли «Русалку», потому что — сказка, понятное. Прямо не знаю, что' мне с ней делать!!!

— Но почему, Мусенька, «Татьяна и Онегин»? — с большой добротой директор.

(Я, молча, полными словами:) «Потому что — любовь».

— Она наверное уже седьмой сон видит! — подходящая Надежда Яковлевна Брюсова , наша лучшая и старшая ученица, — и тут я впервые узнаю, что есть седьмой сон, как мера глубины сна и ночи.

— А это, Муся, что? — говорит директор, вынимая из моей муфты вложенный туда мандарин, и вновь незаметно (заметно!) вкладывая, и вновь вынимая, и вновь, и вновь...

Но я уже совершенно онемела, окаменела, и никакие мандаринные улыбки, его и Брюсовой, и никакие страшные взгляды матери не могут вызвать с моих губ — улыбки благодарности. На обратном пути — тихом, позднем, санном,— мать ругается:

— Опозорила!! Не поблагодарила за мандарин! Как дура — шести лет — влюбилась в Онегина!

Мать ошиблась. Я не в Онегина влюбилась, а в Онегина и в Татьяну (и, может быть, в Татьяну немножко больше), в них обоих вместе, в любовь. И ни одной своей вещи я потом не писала, не влюбившись одновременно в двух (в нее — немножко больше), не в них двух, а в их любовь. В любовь.

Скамейка, на которой они не сидели, оказалась предопределяющей. Я ни тогда, ни потом, никогда не любила, когда целовались, всегда — когда расставались. Никогда — когда садились, всегда — расходились. Моя первая любовная сцена была нелюбовная: он не любил (это я поняла), потому и не сел, любила она, потому и встала, они ни минуты не были вместе, ничего вместе не делали, делали совершенно обратное: он говорил, она молчала, он не любил, она любила, он ушел, она осталась, так что если поднять занавес — она одна стоит, а может быть, опять сидит, потому что стояла она только потому, что он стоял, а потом рухнула и так будет сидеть вечно. Татьяна на той скамейке сидит вечно.

Эта первая моя любовная сцена предопределила все мои последующие, всю страсть во мне несчастной, невзаимной, невозможной любви. Я с той самой минуты не захотела быть счастливой и этим себя на нелюбовь — обрекла.

В том-то и все дело было, что он ее не любил, и только потому она его — так, и только для того его, а не другого, в любовь выбрала, что втайне знала, что он ее не сможет любить. (Это я сейчас говорю, но знала уже тогда, тогда знала, а сейчас научилась говорить.) У людей с этим роковым даром несчастной — единоличной — всей на себя взятой — любви — прямо гений на неподходящие предметы.

Но еще одно, не одно, а многое, предопределил во мне «Евгений Онегин». Если я потом всю жизнь по сей последний день всегда первая писала, первая протягивала руку — и руки, не страшась суда — то только потому, что на заре моих дней лежащая Татьяна в книге, при свечке, с растрепанной и переброшенной через грудь косой, это на моих глазах — сделала. И если я потом, когда уходили (всегда — уходили), не только не протягивала вслед рук, а головы не оборачивала, то только потому, что тогда, в саду, Татьяна застыла статуей.

Урок смелости. Урок гордости. Урок верности. Урок судьбы. Урок одиночества.
 

         У кого из народов — такая любовная героиня: смелая и достойная, влюбленная — и непреклонная, ясновидящая — и любящая.

Ведь в отповеди Татьяны — ни тени мстительности. Потому и получается полнота возмездия, поэтому-то Онегин и стоит «как громом пораженный».

Все козыри были у нее в руках, чтобы отомстить и свести его с ума, все козыри — чтобы унизить, втоптать в землю той скамьи, сровнять с паркетом той залы, она все это уничтожила одной только обмолвкой: «Я вас люблю,— к чему лукавить?»

К чему лукавить? Да к тому, чтобы торжествовать! А торжествовать — к чему? А вот на это, действительно, нет ответа для Татьяны — внятного, и опять она стоит, в зачарованном кругу залы, как тогда — в зачарованном кругу сада, — в зачарованном кругу своего любовного одиночества, тогда — непонадобившаяся, сейчас — вожделенная, и тогда и ныне — любящая и любимой быть не могущая.

Все козыри были у нее в руках, но она — не играла.

Да, да, девушки, признавайтесь — первые, и потом слушайте отповеди, и потом выходите замуж за почетных раненых, и потом слушайте признания и не снисходите до них — и вы будете в тысячу раз счастливее нашей другой героини, той, у которой от исполнения всех желаний ничего другого не осталось, как лечь на рельсы.

Между полнотой желания и исполнением желаний, между полнотой страдания и пустотой счастья мой выбор был сделан отродясь — и дородясь.

Ибо Татьяна до меня повлияла еще на мою мать. Когда мой дед, А. Д. Мейн, поставил ее между любимым и собой, она выбрала отца, а не любимого, и замуж потом вышла лучше, чем по-татьянински, ибо «для бедной Тани все были жребии равны» — а моя мать выбрала самый тяжелый жребий — вдвое старшего вдовца с двумя детьми, влюбленного в покойницу, — на детей и на чужую беду вышла замуж, любя и продолжая любить — того, с которым потом никогда не искала встречи и которому, впервые и нечаянно встретившись с ним на лекции мужа, на вопрос о жизни, счастье и т. д., ответила: «Моей дочери год, она очень крупная и умная, я совершенно счастлива...» (Боже, как в эту минуту она должна была меня, умную и крупную, ненавидеть за то, что я — не его дочь!)

Так, Татьяна не только на всю мою жизнь повлияла, но на самый факт моей жизни: не было бы пушкинской Татьяны — не было бы меня.

Ибо женщины так читают поэтов, а не иначе.

Показательно, однако, что мать меня Татьяной не назвала — должно быть, все-таки — пожалела девочку...
 

         С младенчества посейчас, весь «Евгений Онегин» для меня сводится к трем сценам: той свечи — той скамьи — того паркета. Иные из моих современников усмотрели в «Евгении Онегине» блистательную шутку, почти сатиру. Может быть, они правы, и может быть, не прочти я его до семи лет... но я прочла его в том возрасте, когда ни шуток, ни сатиры нет: есть темные сады (как у нас в Тарусе), есть развороченная постель со свечой (как у нас в детской), есть блистательные паркеты (как у нас в зале), и есть любовь (как у меня в грудной ямке)."

• Любовь,не судит внешность,она не лицемерна.
• Любовь,не берет,она только отдает с избытком.
• Любовь не завидует и все прощает.
• Любовь,она в сердце...Человек,подвластный гневу и ярости не может любить.
• Когда любовь плачет проливается дождь.Когда страдают нации,проливается ливень.
• Жить по любви,это значит принадлежать самому себе.
• Человек,полюбивший однажды, не будет любить вновь.Он сможет только влюбиться.
• Любовь и влюбленность разные вещи и не сопоставимы  друг с  другом.
• Когда мы любим от этого не отречемся никогда.
• Когда мы влюблены то время,убивает и отсеивает это чувство.
• С мудростью рассуждайте о любви.Ведь от глупости она умирает.

 Пообещай, что ты вернешься,
Не затеряешься,найдешься,
Что ты отыщешь путь назад
И наши встретятся глаза.

Пообещай мне снова встречу,
Пусть через год,
Пусть,через вечность.

Татьяна Снежина,