Эта умная и талантливая женщина упорно пробивалась в закрытый мужской мир серьезных исследований, но в награду получила только забвение.

  25 июля 1920 года в дружной лондонской семье Франклинов родилась желанная дочка Розалинд. Ее отец, банкир Эллис Артур Франклин, был человеком богатым и влиятельным. Благодаря обширным связям с еврейской финансовой элитой города, а также родственным узам с членами правительства, Франклины вели респектабельную и весьма обеспеченную жизнь. Само собой подразумевалось, что все отпрыски счастливого семейства должны получить превосходное образование.

  Маленькую Розалинд Франклин охотно приняли в школу святого Павла, элитное учебное заведение для юных представительниц аристократии. В отличие от большинства женских школ упор здесь делался не на домоводство и музыку, а на изучение наук, которые преподавали профессионалы. Розалинд продолжила образование в Коллегиальной школе северного Лондона, где продемонстрировала особые успехи в области латыни, естественных наук и спорта.

  Зимой 1938 года девушка поступила в Ньюнхем-колледж в Кембридже, который окончила в 1941 году с отличным дипломом, но без академического титула, так как в те времена женщинам его не присуждали. Только через четыре года, в 1945-м, Розалинд Франклин получила наконец ученую степень. 

  Молодая специалистка стала искать способ применить усвоенные в институте знания на пользу стране. Она начала работать в Британской ассоциации исследования угля и вскоре защитила диссертацию с серьезным названием: “Физическая химия твердых органических коллоидов на примере угля и подобных материалов”. Однако это было только началом ее пути.

   После непродолжительной командировки в Париж в январе 1951 года Розалинд Франклин вернулась в Лондон и была готова приступить к изучению протеинов и липидов в Кингз-колледже. Однако ее непосредственный начальник Джон Рэндалл без предупреждения перебросил ее на другой участок работы, где Морис Уилкинс и его студент Раймонд Гослинг вели исследования ДНК. Принимая это решение, Рэндалл руководствовался благими побуждениями: благодаря опыту работы с углем Франклин как никто умела делать хорошие рентгенограммы, необходимые для продолжения плодотворных изысканий в области генома. Фантастическая же трудоспособность молодого ученого в сочетании с внутренней дисциплиной и педантичной аккуратностью делали Розалинд буквально незаменимой.

Однако Рэндалл, занятый своими делами, как-то забыл должным образом представить доктора Франклин ее новым коллегам, равно как и упомянуть о том, что она не только присоединяется к проекту ДНК, но и будет отныне руководить написанием диссертации Гослинга. Последствия этого нарушения этикета оказались для Розалинд плачевными: шовинистически настроенные коллеги изначально восприняли ее кем-то вроде лаборантки и попытались завалить нудной, тяжелой и неблагодарной работой. Впоследствии недоразумение разъяснилось, но отношения между коллегами были безнадежно испорчены.

  Сотрудники ее лаборатории неоднократно жаловались на то, что она прямо-таки источает “холодную ауру превосходства”.

   Взаимодействию мешала и разность личностей и характеров исследователей. Розалинд была вспыльчива, резка, нетерпелива и имела пренеприятную, с точки зрения ее знакомых, привычку пристально смотреть собеседнику прямо в глаза, практически не моргая. Сотрудники ее лаборатории неоднократно жаловались на то, что она прямо-таки источает “холодную ауру превосходства”. Напротив, Уилкинс был очень застенчив и скромен. Перед тем как заговорить, он тщательно обдумывал свои слова и при первой возможности отводил взгляд.

  Не стоит, впрочем, обвинять доктора Франклин в том, что она без всякого к тому повода запугивала своих безропотных коллег. Ей тоже от них немало доставалось. Женщинам в науке в то время было невероятно тяжело. Их едва терпели в лабораториях и лекционных залах, но путь в места неформального общения, где часто происходит самый свободный и оттого наиболее драгоценный обмен мнениями, был им наглухо закрыт. После работы мужчины шли в паб или в ресторан, где за ужином и кружкой пива обсуждали сделанное за день, намечали дальнейший план работ, делились опытом. Розалинд, само собой, ни разу не была приглашена на такие посиделки.

Но она не сдавалась. Лаборатория обладала достаточными средствами, чтобы заказывать первоклассное оборудование, и никто не умел обращаться с ним лучше доктора Франклин. После тончайшей настройки, выполненной ею, аппаратура стала выдавать снимки такой точности, что Уилкинс наступил на горло предубежденному отношению к коллеге и почтительно спросил Розалинд, как ей удалось добиться подобных результатов. Но женщина хорошо помнила, как некоторое время назад этот же самый человек высокомерно отсылал ее мыть пробирки, и потому ответила достаточно резко. Больше Уилкинс попыток к сближению не делал. Из-за постоянных столкновений обстановка в лаборатории приблизилась к боевой. Стало очевидно, что необходимо развести поссорившихся ученых по разным углам, что и было сделано. Каждая группа приступила к исследованию своего фрагмента, чтобы потом сложить его в единое целое.

  Доктор Франклин решила заниматься гидратированной ДНК. Ее задачей было сфотографировать ее настолько хорошо, чтобы можно было максимально точно определить ее структуру, – задача, над которой бились сразу несколько научных институтов. В мае 1952 года Розалинд получила изображение, которое привело к настоящим потрясениям в мире биологии. Рентгенограмма волокон натриевой соли, получившая название “Фотография 51”, доказала спиральную структуру ДНК. Она стала вершиной карьеры Франклин и одновременно одной из самых печальных страниц мировой науки, ведь достойной оценки ее труд не получил, лавровый венок увенчал совсем других ученых.

  Некоторые исследователи писали, что Уилкинс банально выкрал фотографию прямо из ящика стола своей коллеги.

  Джеймс Уотсон и Фрэнсис Крик, которые работали над ДНК в соседней лаборатории, находились в дружеских отношениях с Морисом Уилкинсом. Тот, в свою очередь, сотрудничал с Гослингом, имевшим доступ ко всем результатам исследований Розалинд. Некоторые исследователи писали, что Уилкинс банально выкрал фотографию прямо из ящика стола своей коллеги. Это не так, но материалы были взяты явно без разрешения Розалинд. Именно Гослинг поделился с Уилкинсом “Фотографией 51”, а от него она попала в руки Уотсону и Крику. Они сразу поняли, что эта фотография – то, чего им недоставало. Уотсон вспоминал: “Как только я увидел рентгенограмму, у меня открылся рот и бешено забилось сердце”. Разумеется, надо было быть талантливым ученым, чтобы сделать подобный вывод даже из самой четкой фотографии, но это не извиняет того, что произошло потом.

  В итоговой работе, за которую Уотсон, Крик и присоединившийся к ним Уилкинс получили Нобелевскую премию, имя Розалинд Франклин упоминается лишь вскользь. Более того, в книге “Двойная спираль” опьяненный успехом Уотсон прозрачно намекает, что Розалинд была не более чем помощницей Уилкинса и не способна была разобраться в результатах собственных данных, а тем более совершить открытие такого уровня. Разумеется, это не так. Доказательством тому служит ее работа, опубликованная, по иронии судьбы, в том же номере журнала, в котором Уотсон и Крик похвалялись своим открытием. На страницах своей книги Уотсон также покровительственно именует коллегу уменьшительным именем Рози, хотя в жизни он вряд ли бы посмел так к ней обратиться.

  Розалинд задыхалась в атмосфере Кингз-колледжа и наконец в марте 1953-го приняла решение перейти в колледж Биркбек, где стала заниматься исследованиями вируса табачной мозаики. Эта ее работа не стала такой знаменитой, как “Фотография 51”, но ее результаты очень высоко ценятся генетиками и биологами всего мира. Однако это исследование ей не было суждено завершить – Розалинд тяжело заболела.

  В 1956 во время деловой поездки в Соединенные Штаты Франклин неожиданно обнаружила, что не может застегнуть юбку – мешала ощутимая опухоль в районе живота. Друзья уговорили ее обратиться к врачу как можно скорее. В сентябре того же года Розалинд сделали операцию, но прогноз был неутешительным: из-за постоянного рентгеновского облучения развился рак.

Доктор Франклин восприняла эту мрачную новость со стоическим спокойствием. Всю жизнь проработавшая на переднем крае науки, она верила, что вскоре будет найдено средство, которое ее вылечит. Она не стала останавливаться у родителей, несмотря на неоднократные приглашения, поскольку рыдания матери расстраивали ее, а поселилась в доме брата, где с удовольствием проводила время со своими племянниками.

  Совмещая научные исследования с тяжелейшим лечением, доктор Франклин исправно посещала лабораторию, руководила своей группой, продолжала публиковать работы. Однако в 1957 году ее состояние резко ухудшилось. Розалинд Франклин умерла в родном Лондоне 16 апреля 1958 года. Ей было всего 37.

  Согласно уставу Нобелевского комитета, премия не может быть присуждена посмертно. Возможно, если бы Розалинд была все еще жива в 1962 году, когда ее бывшим коллегам вручали самую почетную для ученого награду, она стояла бы рядом с ними и вместе с ними произносила бы благодарственную речь. Возможно…

www.cosmo.ru › Звезды › Знаменитости

‎

  А в 1962 году Фрэнсис Крик и Джеймс Уотсон получили премию Нобеля за открытие структуры ДНК. В своей речи на вручении эти оба даже не упомянули имя Розалинд Франклин.