МИРРА АЛЬФАССА : ДВЕРЬ НАВЕРХУ. ДВЕРЬ ВНИЗУ.
![МИРРА И САТПРЕМ....Ж. (480x361, 34Kb)](//img1.liveinternet.ru/images/attach/c/10/110/701/110701331_MIRRA_I__SATPREMZH.jpg)
Дверь наверху
Дверь есть и наверху.
О ней знают все, но на самом деле её не знает никто. Просвещенные люди на все лады проклинают дверь внизу, обвиняют вас в “жажде силы”, колдовстве, а то и посылают прямо на костёр, как в Средние века в Европе. Дверь наверху, напротив, озарена небесным светом: если человеку нужно всего-навсего выбраться из этой дурацкой истории, то есть жизни, то силы ему не нужны. Хватит и одной – силы выталкивания. В течение веков, мудрецы и святые всех мастей бежали или ковыляли в вертикальные миры, настолько вертикальные, что, “даже не видели – говорил Шри Ауробиндо, – огромных Царств Духа между двумя мирами. Цели своей они, может быть, и достигают, но лишь затем, чтобы почить в Бесконечности”. Аминь. Бедолаги внизу довольны, если им удаётся вытянуть немного света на создание поэмы, квартета, простого и красивого уравнения, а чаще – на Церковь, объявляющую луч своей привилегией. Да и зачем писать квартеты и уравнения, если нам надо выбраться отсюда? Те же, у кого не получается и это, не обладают достаточной властью или смирением, необходимыми для того, чтобы карабкаться вверх и вытаскивать оттуда лучшие квартеты или уравнения. А в общем, мы с одной стороны играем с неясным “вдохновением”, а с другой – ищем какого-то “освобождения”, хотя и сами не знаем какого: дело в том, что если какая-то сила резко выдергивает нас на небеса, то мы сразу чувствуем отвращение к суетному миру с его квартетами... Короче говоря, “небеса” ограничены стенами аббатства или ашрама. А умирают все одинаково. Итак, наши души делят бессильные мистики, всесильные шарлатаны и рассеянные поэты. В общем, вертикальный мир страдает от некоторой иррациональности, присущей, наверное, только нам...
Мирре же рассеянность не была свойственна. Она исследовала все уровни вертикального мира. Она знала цветные волны, царство ритмов, рождающее великую музыку, а выше “звук... но такой цельный! Он будто взрывается... не знаю даже, как сказать... Звук более чистый, чем у оркестра, это великолепно!.. Голубые ноты...” Она прикоснулась к источнику музыки, возможно, к источнику любой формы. “Надо поймать звук”, – говорила Она. Конечно, но как? Мощные вибрации звучали над землёй как перезвон колоколов и творили будущее, иногда роняя на землю “капли света”, несущие откровение, озарения и даже стихи, которые Мирра писала во сне. Однако, пытаясь поймать “звук свыше”, мы “будто пропускаем его сквозь сито, и он рассыпается на мелкие кусочки”. Остаётся только перевод на язык разума. Наверху же этот звук подобен светоносному обмороку: ни движения, ни форм, только снежное безмолвие. Вечность. Но, по правде говоря, нам не понять этого снежного безмолвия – оно чудесно, свободно, безбрежно, там прекрасно дышится, и один вдох переносит вас на небо, это и есть небо, но давайте забудем о скромности и подумаем, как наши друзья киноцефалы воспринимают наш собственный, предельно разумный, мир? Ведь для них он вертикален и, наверное, столь же притягателен – вплоть до экстаза непонимания, особенно если учесть ограниченность и механистичность их чувственного восприятия. Наверное “небеса” – понятие, так сказать, относительное. Наверное, “высший мир” для нас столь же неясен, сколь и “нижний”. Может быть, сложив их, мы узнаем, в чём тут дело?
С этого Мирра и начала.
Больше всего Её поразило то, что прежний ключ подходил и к “ситу”. Когда человек хочет низвести “это” в Материю – звук, вибрацию, гармонию (называть “это” можно как угодно), изменяющие низшие слои детерминизма – получается то же, что и с “водой в песчаном русле”: результат искажён, загрязнён и лишён реальной силы, будто луч затемняется, окрашивается и преломляется на каждом слое, а в конце пути рассеивается настолько, что уже ничем не отличается от привычной нам непрозрачной Материи. Наверное, именно эта причина подталкивала во все времена (нет, не во все) мудрецов и святых к окончательному уходу: внизу делать нечего, надежды нет, надо очиститься самому и уйти в великое снежное безмолвие, впрочем, можно остановиться и пониже; всё зависит от способностей, вкусов и наклонностей. В ожидании же ухода можно делать всё, что угодно: исполнять долг, любить ближнего своего, лечить больных, и так без конца, без конца, пока всем не захочется уйти отсюда. Очень хорошо. Но если небеса киноцефала вызывают у нас сомнение, как быть уверенными в своих? А вдруг на небесах нас поджидает какой-нибудь дурной сюрприз, который увлечёт нас на другую дорогу, что уже случилось с простодушным киноцефалом в миг его ментального “освобождения”? Возможно, в планы Матери-Природы просто не входят наши Евангелия, ни материалистические, ни какие-либо ещё? Да и чем может быть вертикальный мир, как не нашим эволюционным будущим? Ведь и мы сами – эволюционное будущее для рыб в аквариуме. Так зачем же помещать будущее непременно на “небеса”? Мы находимся на земле – рыбы это знают, а для нас в этом нет ничего сверхъестественного, вот и будущее наше может оказаться вполне естественным и земным, хотя и непонятным для плотной Материи и разума, запертого в ящике. Искать надо “новую землю”. Искать надо “образ”, “образ будущего”, говорила Мать. Он должен существовать, иначе какого дьявола Природе выдумывать эволюцию?
И всё же мы могли бы решить проблему “сита”, дробящегося луча, будущего, приходящего к нам по кусочкам, если бы удалось расчистить промежуточные слои. Расчистить их в себе – это понятно, но в масштабах космоса или даже человечества... эта задача представляется нам сложной. Неужели медленная и кошмарная эволюция, впустую расходующая миллионы тел и прибавляющая к старым мукам новые лишь затем, чтобы дать простой “урок”, растянется на века?.. Урок-то должен выучить каждый, ведь если останется хоть один нерадивый ученик, то и другие ничего не получат – тело у всех одно! Выйти можно только всем вместе. Измениться можно только всем вместе – измениться должно всё тело. Так разве может один Луч совершить такое чудо? На работу могут уйти тысячелетия, но она закончится, что бы там ни говорили материалисты и идеалисты: ещё никому не удавалось отговорить семя стать деревом. Эволюция – это единственная вещь в мире, в которой нельзя сомневаться, она наглядна как бульдозер. Но мы сами можем ускорить движение и немного сократить количество мучений. Вот об этом и размышлял Теон. К этому пришёл и Шри Ауробиндо. А Мирра, со своей стороны, искала Луч, способный расчистить слои. Чем ниже мы хотим опуститься, тем сильнее должен быть луч: “чем глубже вы хотите погрузиться в Материю, тем выше вы должны подняться в сознании”, потому что сопротивление возрастает – это Она видела ясно. Но чем выше в вертикальный мир поднимается человек – в этом и состоит дилемма – чем выше он воспаряет, или скорее, чем шире перспектива, тем менее реальным кажется ему мир; в конце концов он превращается в нечто вроде дурного сна. Иллюзии.
В этой дилемме нет ничего философского, она чисто практического свойства, как физический или химический опыт. Но одного элемента здесь не хватает. Человек либо разрывает связь с землей и отправляется на небо, либо остаётся на земле и разрывает связь с небом, хотя только оно способно исцелить Материю. А жить между двумя полюсами не очень-то удобно. Такое существование столь же неопределённо, как переход от рыбы к млекопитающему.
Опасные эксперименты
Но переход есть. Обе крайности можно связать, ведь мы переносимся одним прыжком с вершин разума к бесформенной тишине вечности, – в этом случае мы были бы обречены на участь сверхчеловека, погружённого в создание сверх-квартетов, сверх-уравнений и сверх-церквей – тот же порочный круг, что и внизу, но более величественный, торжественный, титанический – человек-тысяченожка, изобретающий очередную тысячу ног, четвёртый мозг и сверх-машины, чтобы забыть об усталости от жизни, но в конце концов надоест и это, так что сверх-люди будут готовы к последнему прыжку в вечный сон или белую бесконечность, которую им просто не стоило покидать. Как бы мы не восхищались “высшими” уровнями, они остаются обычными, хотя и более чистыми, слоями, или поверхностью воды в ментальном аквариуме, ибо разум всегда остаётся аквариумом – закон и принцип не меняется, пусть даже изменятся его способности и сила. Золотое “сито” по-прежнему будет разлагать луч на множество цветов наших разделённых картин и одиноких мучений, а на самом деле мука одна – пребывать в отрезанном от всего мира теле или на отрезанной от всего мира картине. Естественно, единственный выход для лентяев от эволюции – прыжок туда, где вообще нет картин.
Но есть другой путь.
Мирра самостоятельно обнаружила то, что Ведические Риши обнаружили семь или десять тысяч лет назад, когда под несчастливой(?) звездой начался наш цикл. Теон искал того же, и ту же самую просеку вырубал в огромном лесу Шакти Шри Ауробиндо. Ведические Риши не давали своему духу дремать, они были великими героями и завоевателями и ещё не знали спешки и бессилия современности – Железного Века, когда машины встали на место обленившихся людей, а всемогущий свет заменили социологические нравоучения и райки, пропитанные розовой водой. Риши последовательно изучили все уровни сознания, и обнаружили предмет, названный ими “нечто четвёртое”, touriam svid.
Итак, Мирра работала. Теону разговоров было мало – он хотел результатов. Каждое утро по часу повторялось одно и то же: “на самом деле, довольно опасно: энергия уходила из тела полностью, как будто я умирала”. Она методично переходила из плана в план по двенадцать раз подряд, как мадам Теон: “Я даже достигла немалой ловкости: останавливалась на нужном уровне, ходила, смотрела, рассказывала и запоминала то, что видела”. Наконец, Она натренировала тело настолько, что могла оставаться в сознании на любом уровне (для нас это равносильно глубокому и совершенно бессознательному сну) и, не возвращаясь в свой план, пусть тихо, но говорить, когда тело лежало на диване в состоянии, близком к каталепсии с почти остановившимся сердцем. Её телесная материя очищалась и легко воспринимала опыт “сверху”. Теон жадно слушал. С землёй Мирру соединяла только тонкая “нить” – опасные эксперименты. Если бы она оборвалась, Мирра не смогла бы вернуться. Она “забыла” бы тело и “умерла”, то есть в других планах жизнь бы не оборвалась, но путь в земной план был бы отрезан. В момент смерти происходит именно это. Однажды при очень трагичных обстоятельствах Мирра даже получила полный опыт смерти; для другого человека дело обернулось бы ещё печальнее, кроме того этот случай прояснил “другую сторону” Теона. На некотором уровне Она обнаружила нечто вроде определённой тональности вибраций или сочетание вибраций, создающее жизнь, а значит способное и к созданию смерти – опасная сила в дурных руках. Она интуитивно догадалась, что об этом рассказывать не стоит, но остановилась только тогда, когда Теон заинтересовался. Он был в диком гневе, и нить разорвалась; Мирра едва выдохнула: “Отрезана”, – и Теон понял, что он натворил. Его, наверное, прошиб холодный пот. Чтобы восстановить связь, потребовались все знания Мирры и вся сила Теона; Мать рассказывала, что “трение от возвращения” в тело было связано с такой болью, будто по её нервам пропустили ток, – ток жизни, конечно. Тут Мирра и поняла, отчего плачут новорождённые. Так начались переживания сознательной смерти, которые позже превратятся для Матери в “древний вопрос”, нуждающийся в разрешении. Что же до “тайны жизни”, то Она позже передала её Шри Ауробиндо, а тот просто отбросил её, ибо ему была нужна не слепая сила, способная изменить жизнь или смерть – сила всегда обречена на провал, – а изменение самой субстанции жизни и смерти. Теона больше всего интересовали сверхчеловеки и сверх-демиурги, а Мать и Шри Ауробиндо всегда настороженно относились к ним. Они хотели новой естественной эволюции земной Природы, а не оккультной “сверхъестественной” революции, длящейся ровно столько времени, сколько горит в небе фейерверк, поскольку как ни тяни кусок резины, рано или поздно силы кончатся, и он вернётся в прежнее состояние. Они же искали принцип, отличный от вознесённого до вершин принципа ментального аквариума – да и жалкие это вершины.
Мирра знала это.
Интересно, Мирра находила совпадения: так, например, взрыв видимого мира (Макс Планк, 1900, Эйнштейн, 1905) совпал со взрывом цвета у импрессионистов – будто это не одно и то же! В почву падает одно зерно, но прорастает оно под разными именами, с разными лицами и в разных формах. А сейчас её дорога – путь эволюции – пересеклась с дорогой Теона – воскресение Атлантов с грядущей перспективой Гитлера, – и ещё неизвестной, но уже угадываемой тропой, по которой Она пойдёт вместе со Шри Ауробиндо, но едва ли с Теоном.
Нечто четвёртое
Во время тех сеансов Мирра получила один опыт. В принципе, он был знаком ей ещё по Парижу, но тогда Она не смогла разъяснить себе его смысл, – честно говоря, Она ничего и не разъясняла; переживания хаотически сменяли друг друга без всякой видимой связи. По Её словам, не во что было верить, и не верить тоже было не во что: были факты – вот и всё. “Преимущество в том, что мои переживания не создавались на ментальном уровне”. За это Она всегда была благодарна Теону, забыв даже о его опасных вспышках (восходивших к гневливости одного из покойных дожей): “В конце концов, он меня многому научил”. Как можем мы судить о наших сегодняшних поступках? Они оказываются продолжением давно забытых событий и дополняют картину, начатую в ту пору, когда мы сами были окрашены в другие цвета и преследовали, возможно, совершенно иные цели... то есть, те же самые, но представленные в ином свете. Мы ничего не поймём, пока не поймём всё. Но это другая картина. Гораздо любопытнее, так сказать, “с научной точки зрения” то, что не только Мирра несколько раз пережила этот опыт, повторявшийся с точностью химической реакции, но и мадам Теон, и даже Шри Ауробиндо – они испытали то же самое, что и Мирра. А до них те же самые переживания узнали Ведические Риши, о которых Мирра до знакомства с Теоном даже и не слышала.
Однажды Она переходила к Высшей Точке, где сознание как бы утончалось, испарялось и теряло форму в Бесконечности. Прямо у порога Бесконечности, где великие волны и светящиеся вибрации нижних уровней начинают затухать, – у золотой вершины, откуда люди берут Евангелия, откровения, божественную музыку и величайшие в мире картины, столь разнящиеся между собой – итак, уже подходя к Белой вершине Блаженства, где тает всё, Мирра, уже готовая к последнему прыжку через золотой порог, внезапно была захвачена чем-то совершенно незнакомым. Другим сознанием? Да сознание ли это? Оно было удивительно плотным, хотя на такой высоте всё разрежалось и рассыпалось, а этот предмет представлял собой как бы тяжёлую и даже сжатую субстанцию сознания. В нём не было движения; волны, если они и были, словно все лучи, дробившиеся внизу почти до полной неразличимости, собрались здесь в один компактный слиток, уплотнённый настолько, что он был готов взорваться. Цвет у него был малиново-золотистый. На мгновение перед ней промелькнул, как прежде, в Париже (мадам Теон видела то же самое), силуэт в “золотисто-малиновом сиянии”) как бы “прообраз” не бога, а человека, но такого, что нам и вообразить не под силу – сверхчеловека. Там что-то было. Оно ждало. Возможно, оно ждало всегда. Это наше будущее, будущее человека. Человек в другой субстанции сознания – и это не “сон”, какие могут быть сны, если видение было реальнее Гималаев? Плотный человек. Сильный, практически всемогущий, но абсолютно неподвижный, и сила была сосредоточена именно в неподвижности. Малиново-розовое сияние. Будущее. Никаких сверх-квартетов, никаких сверх-евангелий: просто плотный человек. Другой принцип существования. Человек остался тем же, но изменился воздух – от нашего он отличается так же, как рыбий кислород отличается от человеческого. Изменилось дыхание. Так мы не дышим, так мы не существуем. Это другой образ существования. Другое существование.
За “высшей” Точкой что-то есть.
Конец человека – начало чего-то другого.
Эволюция не заканчивается белой бесконечностью.
Около семи или десяти тысяч лет назад Риши на своем символическом языке рассказали об этом в Риг-Веде: “Одна истина скрывает другую Истину, и они спешиваются с солнечных коней; десять тысяч (лучей) собираются вместе; это ОДНО, tad ekam. Я видел воочию величайшего бога”. Над золотыми вершинами разума находится солнечная Истина, где десять тысяч рассеянных лучей нашей интуиции и противоречивых картин объединяются в плотное тело: вот что такое ОДНО. “Лицо Истины закрыто блестящей золотой маской”, – говорится в Упанишадах, – имеется в виду золотое "сито", дробящее всё в мире разума. Разрежённые слои “духа” проходят через духовную маску мира. Они нашли “великий переход”, mahas pathat: “Небо (сознания) стало твёрдым как хороший столп... Бог открыл человеческие двери”. Они вошли в “плотное сознание”: chidghana, они прикоснулись к другой силе и “соединили в один поток человеческие силы и божественные энергии”. “Тогда они по-настоящему пробудились и жизнь их стала полной; за собой, вокруг себя и повсюду они поистине достигли небесного исступления”. “Будучи смертными, они достигли бессмертия”.
Шри Ауробиндо назовёт новый мир супраментальным. Это touryam svid Ведических Риши, “некоторое четвёртое”, возможно, четвёртое – следующее – состояние материи. Состояние материального бессмертия.
Другая материя? Или другой взгляд на ту же материю, но без ментальной тюрьмы?
Итак, Мирра нашла Луч, способный изменить детерминизм низших слоёв.
Но интереснее всего то, что Она видела внизу (мы не уверены, но скорее всего оба видения случились в одно и то же время) – словно отклик на существо в высоте, в самых глубоких слоях материального бессознательного Она увидела “существо, крепко спящее в тёмной пещере и излучающее во сне лучи раздробленного света [позже Мать будет говорить о “радужных лучах”], понемногу распространяющиеся в Бессознательном”. Один стоит на верхней ступени сознания в малиново-золотом сиянии, а другой погружен в “кристальную белизну, лучащуюся опаловым светом” на начальных ступенях существования, в самых древних слоях эволюции, где “мрак объемлет мрак”, если вспомнить мощный образ из Риг-Веды. Когда Мать посмотрела на это существо, оно открыло глаза и как будто проснулось – словно в глубинах материи, у тёмного истока всех вещей, дремал последний этап пути, Энергия, подталкивающая эволюцию к её золотому закату... Мы говорим о “будущем”, “прошлом”, “вершинах”, “глубокой пещере”, но наш язык не подходит для точного выражения, а образы наглядны только в трёхмерном мире аквариума, деформирующем и разлагающим целое; оно всё равно остаётся целым и не знает ни верха, ни низа, ни неба, ни ада: существует только путь нашего сознания, пересекающий все слои в поисках того, что есть всегда, существует только поиск нашей Цельности – “и жизнь их стала полной”. “То, что есть в этом мире, есть и в другом, – говорят Упанишады, – а то, что есть в другом, есть и здесь: тот, кто думает, что найдёт разницу, идет от смерти к смерти”. Иными словами, чем “дальше” мы уходим по пути эволюции, просветляя и расчищая плотные слои, тем больше вечности “сверху” способно уловить наше сознание – сначала сны, видения, затем воображение, мысль, восприятие, а в конце концов, вечность сливается с человеческим телом и его Материей; таким образом высшее существо становится существом здешним, точнее оба становятся ОДНИМ навсегда тем более, что они и не переставали быть ОДНИМ. Наши невзгоды и стремления суть первый шёпот одной части, преданной забвению, но вспоминающей себя в другой части. Мы стремимся к тому, что уже здесь, да и к чему нам ещё стремиться? Грязи не нужна грязь, а если превращается в свет и в лотос, залитый светом, то только потому, что свет уже был здесь, и в глубине тёмного зерна уже светил лотос. Высшая Энергия – то же, что и начальная Энергия, высший уровень – то же, что и начальный уровень. Всегда и повсюду мы встречаемся только с самим собой – да и как несуществующее может встретиться с существующим, если его вообще нет? В атоме прячется раздробленный, разделённый, высший Луч; как и в межзвёздном пространстве, так и в забывчивой маленькой клетке живёт высшее, цельное, могучее и бессмертное Единое. Воистину, “Дух в человеке – тот же, что и Дух на солнце, ибо Дух один, а другого нет”*. *Таитирья Упанишада. В ходе эволюции существует некий высший момент, когда единение оказывается совсем близким, и, освободившись от тёмных слоев забвения, лучезарное сознание склоняется над своим маленьким телом и становится самим собой: оно цельно, могуче, светоносно и бессмертно даже в самой тёмной клетке. И “высшее” Существо соединяется с “низшим”, сверхчеловек становится человеком, и даже в самом затемнённом участке воцаряется полная целостность – то, что было, есть. Изменяется время. Изменяется взгляд. Смерть отступает, так как люди умирают, забывая себя. Когда тело полностью вспомнит себя, когда оно полностью станет тем, что есть, просветлится и очистится, когда обе части соединятся даже в самой тёмной клетке, мы обретем бессмертие на новой земле и в новом теле. “О, люди, – говорили Ведические Риши, – идите за светящейся нитью... творите неразрушимую работу, станьте человеческими существами, создайте божественную расу... Провидцы Истины, острите сверкающие копья, что расчистят дороги бессмертных, познайте тайные миры, сложите ступени, по которым боги взойдут к бессмертию”. “И твоя человечность будет подобна деянию богов, словно светлые небеса зримо снизошли в тебя”.
Слияние двух частей Шри Ауробиндо и Мать назовут преобразованием. Так человеческое тело станет супраментальным или сверхчеловеческим.
Великий переход
Для нас этот переход – тайна, но в истории эволюции любой переход от вида к виду был таинственным. В некоторый момент всё изменялось, внезапно происходила мутация, пусть даже подготовка к ней была длительна, а само изменение никак не согласовалось с переходными ступенями. В механизме перехода можно сомневаться, здесь можно спорить, сам переход никогда не учитывал, что возможно, а что – нет, и уж конечно, не обращал внимания на сам объект мутации. Возможно, наш язык не подходит для обсуждения таких вопросов – “нам нужен новый язык!” – подобно Рембо восклицала Мать. Наше воображение беспомощно как ребёнок, когда оно пытается представить переход к другому виду, который будет дышать совершенно иным воздухом, и взгляды которого будут отличаться от наших столь же глубоко, сколь минерал отличается от животного. Гусенице тяжело представить себе завтрашний день, когда она станет бабочкой, но даже весь рационализм и изощрённая наука гусеницы не помешают ей превратиться в бабочку. Рациональный разум, не заглядывающий дальше сверхсияния своей рациональности (но она уже доказывает свою несостоятельность), может сомневаться в чём угодно, но эволюция не знает сомнений, поэтому переход всё равно случится – с нами или без нас. На самом деле, этот великий переход – mahas pathat – уже начался, так что наш научный и рациональный материализм, возможно, устарел не меньше, чем старик Моисей на горе Синай. Мы ещё вернемся к этому Синаю – второго такого мыльного пузыря не было. Так зачем же нам стоять в стороне от перехода? Вместо того, чтобы быть пассивными и презренными подопытными кроликами эволюции, мы можем стать участниками эксперимента. В этом состоит вся история Матери и Шри Ауробиндо. И провал Теона.
В общем, бессмертие не так уж и важно; когда сознание пробуждается и научается находить нити существования, бессмертие кажется детской шуткой: “Кто будет носить одно и то же платье сто лет? – говорил Шри Ауробиндо, – Что за радость жить в одном и том же тесном жилище целую вечность?”, тем более, что это “жилище”, подверженное кроме того смерти, кажется нам крайне неудобным. Смерть – это действительно поражение, только не тела (хотя обычно мы думаем иначе), а Духа, потому что Дух и Материя едины, что бы там не привиделось глазам гусеницы, – мы до сих пор не нашли ни настоящей Материи, ни настоящего Духа. Когда они соединятся и станут чем-то другим, наши поиски закончатся – это и будет наше будущее тело.
Но оно не упадет с неба, тело надо строить. Как это делается?
Очевидно, нет смысла увековечивать гражданина-потребителя или метафизика – эволюция смеётся над метафизикой, хотя и пользуется ею, как, впрочем, и всем остальным. Ей не нужны ни четвёртый, ни второй мозг; ни сверхчеловек, ни улучшенный вид шимпанзе, располагающий математикой и телевидением, не входят в её планы. Её задачи сводятся к поиску инструмента, способного напрямую воздействовать на сознание, потому что сознание есть отправной пункт эволюции, перводвигатель и начало конца, а мы худо-бедно учимся управлять им, заключены мы в панцирь краба, черепную коробку, или вообще какой-нибудь ящик. Эволюция строит не цивилизации, а последовательность расширяющихся сознаний. Сознание – вот ключ к переходу. Это Шакти, ищущая свою целостность. Мы же видели вслед за Миррой и Ведическими Риши, как высоко в небесах парит обширное и “плотное” сознание, тогда как тело дремлет внизу. Однако даже здесь нам не отказаться от языка гусеницы или аквариумной рыбки. Если бы даже некий особенно одарённый киноцефал сумел исследовать будущие уровни эволюции, то ближайшие уровни разума, вероятно, показались бы ему запредельными небесными царствами, и достичь их он сумел бы, лишь полностью порвав с обычной обезьяньей жизнью, но вряд ли ментальное небо смогло бы укорениться в его сознании. Там нет места, всё забито обезьяньей жизнью, а внезапное “нисхождение” ментальных небес в его сознание просто приведёт к взрыву. Но во сне, когда обычный грохот затихает, странный отблеск может промелькнуть на фоне его обезьяньего сознания и оставить после себя смутную ностальгию или стремление – это как бы прорыв в постижение бесконечности, моментально объемлющий всю его жизнь и существование всего обезьяньего рода: невыразимое объяснение. Рациональные соплеменники назовут этого киноцефала мистиком, но будущие этапы эволюции готовят именно такие смутные сны. Что-то просыпается – словно то существо в глубокой пещере медленно движется к поверхности. Природа неспешно очищает слои: в ожидании следующего этапа – слияния ментального “неба” и земли в человеческом творении – пройдут целые века. Видимо, механика перехода и заключается в очищении слоёв. Луч все растёт и растёт, захватывая всё более обширные области и всё более тёмные бездны, и всякая захваченная нами высота как бы придает лучу сил на проникновение в нижние слои до тех пор, пока высшая Энергия не найдёт саму себя в атоме высшего Существа, подвергнутого высшему забвению. Смерть – последняя дверь, ведущая к Высшему. Так и движется мир – прыжки со ступени на ступень, от существа к существу, от “неба” к небу, к целостности своего сознания, к Единому, бесконечному в любой точке.
А сейчас новое небо должно встретиться с новой землей.
Однако, отличие этого перехода от других существеннее, чем мы думаем: разница между человеком и обезьяной ограничивается, в общем, только нюансами одного принципа. Мирра, Риши и Шри Ауробиндо увидели именно другой принцип, настолько же отличный от нашего, насколько рыбий кислород отличается от человеческого, как мы уже говорили – кислород остается кислородом, но дышат им по-разному. Они увидели другую структуру. Наверное, лучше сказать: другую Материю: сознательную или созданную из сознания – плотного сознания. Возможно, это и есть настоящая Материя, которую нам никак не поймать, и в которой мы не умеем жить. Как воспринимает рыба Материю “земли”? Как смерть всего мира, если только рыба видит землю. А для нас всё дело заключается в одних тех же атомах и молекулах, соединяющихся по-разному: одно и то же “нечто” (но мы не знаем его по-настоящему) в различных сочетаниях. Однако по-разному может сочетаться только сознание. Шри Ауробиндо и Мать попытаются перенести новое сочетание в свои тела, а значит и в землю, ведь если изменение затронет одно тело, в процесс будут вовлечены и другие: тело на самом деле одно и Материя одна. Изменившись в одной точке, Материя может измениться везде. Только надо расчистить весь путь и прояснить промежуточные слои, чтобы новое сочетание, входя в Материю, не наделало разрушений. “Надо перекинуть мост над пропастью, – скажет Шри Ауробиндо, – и проложить дороги восхождения и нисхождения там, где сейчас пустота и тишина”.
Это рискованное предприятие.
Для земли этот переход опасен.