Режиссер Михаил Сегал: Большинство фильмов для взрослых сейчас — это фильмы для детей
Редакционный материал
Мы встретились с Михаилом, чтобы поговорить о его новом фильме «Слоны могут играть в футбол». Но разговор ушел далеко за пределы картины (если у нее есть пределы), и какое-то время я просто не знал, что с ним делать. Для пиара кино — слишком много философии, для портрета «мастера на фоне Вселенной» — слишком много кино. Знакомство со времен средней школы в таких случаях скорее мешает, чем помогает донести мысль, с которой я живу с тех пор, как прочел его книжку «Молодость»: Сегал — большой художник, а его «художества», будь то очередной фильм, книга или песня, — уникальное высказывание, способное взорвать ваш мозг и изменить жизнь, даже если вы сразу этого не понимаете
15 Январь 2019 15:10
Режисер Михаил Сегал
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
Автор: Станислав Кучер
Тарантино. Аллен. Сегал. Почувствуйте разницу
Ɔ. Массовый зритель знает Сегала как режиссера прежде всего благодаря «Рассказам», фильму, который полюбили миллионы, несмотря на отсутствие большой рекламной кампании. Те, кто следит за твоим творчеством, отмечают, что «Кино про Алексеева» получилось совсем другим, а «Слоны…» не похожи вообще ни на одну из предыдущих картин. Как ты сам считаешь: у тебя все разное или есть свой почерк?
У меня есть то одинаковое, в плохом смысле, от чего я хочу избавиться. Делаешь что-то и думаешь: о, это действительно новое! Кино снимаешь, книжку пишешь и вдруг замечаешь: то, что казалось новым, либо в чистом виде, либо частично случалось раньше. Не уследил за собой, повторился. Даже не в сюжетных ходах — в настроении. Поэтому я осознанно делаю разное, а там, где замечаю одинаковое, стремлюсь это искоренять. Разумеется, это эксперимент длиной в жизнь.
1 / 2
Кадр из фильма «Кино про Алексеева»
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
Ɔ. Потому что он заведомо обречен на неудачу?
Потому что любой художник в любом виде искусства, а кинорежиссер тем более, востребован и «продаваем» именно при условии, что делает примерно одно и то же. Завоевывает свою аудиторию, которая по определенному стилю его распознает. Любишь хард-рок — слушаешь условный Deep Purple, любишь приятные песенки — твой герой Пол Маккартни. Так же в кино. Если человек выдает все время категорически разное, зрителю не за что зацепиться. Если я люблю Тарантино, я точно знаю, что от Тарантино получу вот это, а от Вуди Аллена — вот это. Несмотря на то что они чудовищно талантливы, они не стесняются самоповторов, потому что поняли, в какую точку нужно долбить, в какую дуду дуть, и успешно, совершенно искренне, это делают. А я вот задумываюсь, хочу ли так же.
Ɔ. А по какому общему стилю зритель, как тебе кажется, распознает тебя? У Тарантино известная доля стильного насилия и великолепные диалоги. У Вуди Аллена — обезоруживающее обаяние героев, магнетизм эстетики, эдакий приятно-пьяный лунный джаз. А что у Сегала?
Я интуитивно чувствую это «свое». Надеюсь, и зритель чувствует, но четко сформулировать не возьмусь. По-моему, художник заканчивается, когда начинает осознавать, в чем его фишка, его сила, когда говорит: «О, вот это у меня получается отлично!»
Ɔ. Ты правда так считаешь? Похоже если не на кокетство, то на симпатичную фигуру речи.
Да, я так считаю. Можно ходить вокруг да около понимания себя, но точно нельзя это понимание формулировать.
Ɔ. Давай все-таки попробуем понять вместе, что объединяет твои картины? Что общего у «Кино про Алексеева» и «Слонов»?
Соотношение серьезного и смешного. Это не комедия, это серьезное кино, во время которого часто смешно. Есть некая генеральная линия с драматическими чувствами, серьезными жизненными вопросами, а внутри этого растворен юмор, как наполнение жизни. Подобная природа и у «Кино про Алексеева», и у «Слоны могут играть в футбол». Общим еще является такой прием, как наглая обескураживающая искренность. Зачастую в современном кино принята отстраненная позиция, когда автор не идентифицирует себя со своим высказыванием, не подставляет себя как человека, и над произведением висит его предполагаемая фраза: «Вы только не подумайте, что это я написал про себя. Нет-нет, это он, мой герой, он сам по себе. Не подумайте, что это я, что у меня так может быть». И в «Алексееве», и в «Слонах» применен такой прием — обескураживающая искренность, — когда автор серьезно подставляется. Это редкость сейчас, и это общее у моих фильмов.
1 / 2
Кадр из фильма «Рассказы»
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
Посеешь характер — пожнешь судьбу
Ɔ. Еще одна общая черта твоих фильмов — автор высмеивает или как минимум подстебывает то, что ему не нравится в сегодняшнем времени и в молодежи. И делает это опять же с помощью сочетания юмора и серьезности. Знаменитая последняя новелла в «Рассказах» со ставшими афоризмами «Да, я знаю, немецкие танки до ИКЕА дошли» и «О чем с тобой трахаться?!» — классический пример этого твоего высказывания. В «Слонах» главного героя — нашего ровесника — раздражает, такое ощущение, вообще все, что отличает молодых. Что тебе не нравится в сегодняшнем времени? В людях, которые заметно моложе тебя?
Мне кажется, ты видишь то, чего нет. В «Рассказах», сатирическом кино, просто поднимается вопрос о необразованности тех или иных людей…
Ɔ. Очень конкретных людей, представителей другого поколения.
Да, но там это был просто сюжетный ход, художественная форма, через которую удобно раскрыть тему. Если у меня и есть претензии, то не к поколению, которое выросло вне контекста главных трагедий XX века, многого не знает, не помнит и помнить не может, а потому допускает то, что сейчас происходит. А к старшему поколению, к тем, кто вырос в XX веке, кто, зная и понимая всё, преступно индифферентен, «осознанно забывчив», — вот к ним у меня действительно большие вопросы.
Ɔ. Логично. Но эти вопросы у тебя не звучат, в то время как стеб над молодым поколением очевиден.
В «Слонах» вообще об этом речи не идет. Там нет разговора об обществе, о времени. Это психологическое кино, драма одного человека. Даже когда герой психует и разражается наездами на то, как все вокруг устроено, я говорю не о своем отношении к миру, а о характере героя, о его личном занудстве, о том, что накипело в его жизни. То есть это исключительно личное, я бы сказал, интровертное кино, и никакой связи с критикой общества тут нет.
Ɔ. Любое кино, согласись, это, с одной стороны, плод воображения, замысел автора, а с другой — продукт восприятия зрителя. Я абсолютно уверен, что так бывает — не только с кино, кстати — когда автор задумывает одно, а аудитория считывает другое. В случае со «Слонами», по-моему, да, это личная история, но она завязана на совершенно очевидное неприятие героем сегодняшней картины мира. Может, это кризис среднего возраста…
Не согласен, я этого в своем фильме не нахожу. Может, эта тема подспудно растворена где-то, но целью высказывания не является. Этот фильм построен по очень простому драматургическому принципу. Я показываю, что происходит с человеком, через некую основную сюжетную линию, а во второстепенных эпизодах, в крошечных, как бы случайно выхваченных фрагментах жизни ты видишь проявления его характера. И в какой-то момент понимаешь, что является причиной происходящего с ним в той главной сюжетной линии — этот самый характер, его природа. Есть такая пословица «Посеешь характер — пожнешь судьбу» — это именно тот случай. Потому что характер — это то, что дается при рождении и что изменить невозможно.
Ɔ. Как гласит строчка из буддийской медитации, наши вчерашние мысли, слова и поступки стали нашим сегодняшним днем. Знаменитое санскритское слово «карма», в вольном переводе на русский — что посеешь, то и пожнешь.
Ты специалист в этих вещах, я тебе доверяю. Против кармы, как известно, не попрешь.
1 / 2
Кадр из фильма «Рассказы»
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
О невозможности любви
Ɔ. Вернусь к вопросу, который я попробовал задать выше: ты этим фильмом хотел сказать что-то определенное — про себя, про мир? Представь: человек выходит из кинотеатра, посмотрев твой фильм. Наверное, ты хочешь, чтобы он вышел с осознанием того, что не зря потратил время, испытал гамму эмоций и т. д. А помимо этого, о чем ты хотел бы, чтобы он задумался?
В качестве ответа, возможно, нескромного (но после параллелей с Тарантино и Вуди Алленом уже ничего не страшно), вспомню отзыв режиссера Павла Лунгина на мой первый фильм «Франц плюс Полина». Он сказал: «Это фильм о невозможности любви». И больше ничего не добавил, это было законченное определение. Просто фильм о любви, которая невозможна по ряду обстоятельств и которую зритель хочет увидеть случившейся. Из этого противоречия возникает ядерная смесь, которую человек несет в себе и от чего потом, после выхода из кинозала, представление о ценности любви, маленькой или большой, в его жизни меняется. По большому счету, если вдуматься, то слова Лунгина о невозможности любви в той или иной степени применимы ко всем моим фильмам, включая «Слонов». Я рисую картину невозможности любви. Она трагична, безнадежна, но после просмотра, когда зритель почувствует «невозможность любви» в конкретном сюжете, ценность отношений для него возрастает — тех, что у него есть или могли бы быть.
Ɔ. По-моему, главная проблема твоего героя в «Слонах» — в том, что он попросту не живет. Он существует, его жизнь — не жизнь, а движение по инерции, без красивой цели и без мало-мальски нескучного содержания…
Ты прав, да. Разве это не типично?
Ɔ. Типично. Он в неплохой физической форме, в планке стоит каждое утро, родителям звонит по скайпу, совершает набор разных механических действий. И тем самым прекрасно иллюстрирует тезис: «Что мы спорим о том, если ли жизнь после смерти? Давайте поговорим о том, есть ли жизнь при жизни!» Он производит впечатление человека, который давно умер. И вдруг в эту жизнь врывается что-то, что начинает его «вставлять», будоражить, приносить настоящий кайф. Что происходит в его жизни, что так меняет ее?
Независимо от того, как конкретно у каждого из нас складывается жизнь (семейная, холостяцкая, еще какая-то), однажды человек перестает надеяться на мощное эмоциональное событие, на то, что в его жизни произойдет некий яркий опыт на том градусе чувств, о котором он мечтал в юности. В какой-то момент человек смиряется с мыслью, что его жизнь — это «вот отсюда и досюда», и надо просто бодро ложиться спать и бодро просыпаться, не думая о том, что другой жизни быть не может, или, наоборот, о том, что другая жизнь вдруг может случиться. В «Слонах» герой получает шанс, в его жизни появляется то, чего ему так не хватало, притом что он и сам толком не знал, что не хватало именно этого. Он встречает молодую девушку и постепенно подпускает к себе те самые забытые чувства. Какие именно? Начало фильма сделано очень «лолитообразно», и единственное, о чем мы думаем, — это некое сексуальное развитие сюжета. Герой хватается за возможность жить, кидается в нее с головой. Ну, а что происходит дальше… Давай все же посоветуем посмотреть фильм.
Ɔ. Смиряется с жизнью… Звучит как приговор.
Но ведь, если честно, то большинство из нас живет, смирившись со своей жизнью, с тем, как она течет или заканчивается.
Смириться или жить?
Ɔ. А что значит «жить на самом деле»?
Если нам приоткрыть дверь и показать: «Вот они, настоящие ощущения и смыслы!», то мы скажем: «Ах, да, это то, чего я действительно хочу». Это кино про шанс, который человек получает. Про шанс получить всё это.
Ɔ. И про то, как им пользуется. Кстати, а у тебя так же? Ты смирился? Или у тебя другая, яркая жизнь: кино, фестивали, путешествия, никакого конвейера или рутины, совсем не как у твоего героя? Откуда тебе знать, как себя чувствует человек, который существует, а не живет?
Я сделал вид, что смирился, но готовлю решительные вылазки по отношению к жизни. Дело даже не в ней, а в приобретении опыта, только не в том смысле, в котором нас учили его понимать. В детстве предполагается, что жизненный опыт тебя обогатит знаниями о мире, а это не так: с окружающим миром все ясно и в 10, и в 15 лет. С возрастом понимаешь, что жизненный опыт — это процесс узнавания не мира, а себя. Когда ты узнал себя, то есть приобрел опыт, приходит понимание границ возможного. Не предела того, что мир может тебе дать, а твоих личных кармических границ, на что ты сам способен или неспособен. И возникает вопрос: бороться с этим или нет? Когда я говорю «смиряться», я имею в виду смиряться с честным и достаточно объективным пониманием того, кто ты. Так вот, мой герой живет или «не живет» (что в его случае одно и то же) с абсолютным пониманием того, кто он.
Ɔ. А он точно понимает?
Да, просто, как и большинство из нас, он это понимание держит на определенном расстоянии от сердца и мозга, потому что если подпустит близко, то, конечно, сдохнет. Но в самом начале фильма происходят события, которые эту дистанцию сокращают и затем словно швыряют его в холодную прорубь, герой вынужден иметь дело с самим собой. И мы наблюдаем, как это человека переворачивает.
Что-то большее, чем жизнь
Ɔ. Когда ты говоришь про вылазки, которые делаешь или собираешься делать в жизни, как они выглядят, в чем проявляются?
Если честно, я сказал это для красного словца, а теперь придется подумать… У меня есть категорическое понимание и неприятие себя. Я себя не устраиваю в том виде, в котором себя понял. И это, на мой взгляд, является самым нормальным продуктивным материалом для творческой деятельности. Бывает другой, обратный вид мотивации творчества — гармония. Ты пришел в гармоничное состояние и творишь. Такое «просветленческое» творчество, но это не мой случай.
Ɔ. Примеров успешного «просветленческого», как ты выразился, творчества не так уж и много. В творчестве гармоничного человека нет страдания, надрыва и всего того, что «цепляет» абсолютное большинство землян, полагающих тех самых просветленных либо занудами, либо блаженными, либо лицемерами. По моим наблюдениям, самые сильные творцы рождают действительно гениальные вещи именно тогда, когда пребывают в отчаянном поиске той самой гармонии. Ну, раз уж мы вышли на столь «простые» материи, в чем, по-твоему, главная проблема человека ищущего?
В том, что жизнь не может быть чем-то большим, чем жизнью. Человек чувствует в себе потенциал неземного, божественного, хочет увидеть и реализовать его здесь, сейчас, но в жизни нет форм для реализации божественного. Что ты можешь сделать? Бросить всё, уйти куда-то пешком из Ясной Поляны? Ну можешь, это несложно. Семью бросить? Ну брось, другую заведи. Нет семьи — женись. А дальше? Или живешь в цивилизованной части мира — бросил все, уехал во вьетнамскую деревушку или к пингвинам в Антарктиду. Даже если ты сделаешь это и радикально изменишь свой образ, внутри тебе не станет интереснее. Человек не меняет свою жизнь не потому, что у него нет сил, а потому что понимает, что эти изменения не приведут к реализации божественного в земной жизни.
Ɔ. Эффектное, но, по-моему, абсолютно ошибочное утверждение. Сотни художников, поэтов, ученых реализовали...
Ну, мы же не только о гениях сейчас говорим, а о большинстве людей.
Ɔ. Большинство тоже состоит из индивидуальностей. Для кого-то смена пейзажа — уже открытие. Для тебя после поездки во вьетнамскую деревушку ничего не изменится, а для кого-то изменится и еще как. Может такое быть? У каждого своя реальность.
Да, но все равно. Жизнь — довольно обычная штука. И если ты хочешь необычного ощущения в обычной жизни, ты никогда его не получишь (мы же с тобой тут пропагандой наркотиков заниматься не будем?). И в этом смысле соприкосновение с божественным опасно: дверца приоткрылась, ветерок подул, и она тут же закрылась. Почувствовать, насколько тот, другой мир интереснее, волшебнее, — и тут же затосковать по нему. И потом ты тратишь годы на то, чтобы найти хоть что-то подобное, и уже не находишь. В этом трагедия, о которой ты спрашивал, если я правильно понял вопрос.
1 / 2
Кадр из фильма «Слоны могут играть в футбол»
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
«Я счастлив, когда никто не знает, где я сейчас»
Ɔ. А вот это уже другое. Божественный путь чертовски опасен — тут и спорить не о чем. Пушкин, Лермонтов, Есенин, Рубцов, Высоцкий — они же, наверное, ушли именно потому, что в какой-то момент устали искать ту самую дверцу и довольствоваться обычной реальностью. Сколько бы Высоцкий ни пел «От жизни никогда не устаю» — он устал. И именно поэтому ушел. И другие, убежден, ушли по той же причине. Ты, кстати, как и я, их всех уже пережил. Что дальше? Если тебе все понятно, как ты сам собираешься дальше разнообразить унылое существование в этой реальности? Если все понятно и предсказуемо. Ну снимешь ты еще один фильм. Ну посмотрят его миллионы. Ну, не Звягинцев, а ты получишь «Оскара». Все предсказуемо. Будет новый уровень успеха, признания. И что? Ты и так это почувствовал: и залы полные тебе на премьерах аплодировали, и призы на международных фестивалях получал. Ты все понял про преходящесть, про эго. Так что дальше?
У меня нет задачи себя развлекать.
Ɔ. А какая есть?
Развлекать других. Ха-ха.
Ɔ. Почему ха-ха? Ты от этого ловишь кайф. Это нормально.
Ну да…
Ɔ. А что тебе еще доставляет кайф?
Давай я параллельно прорекламирую «Почерк» — мою только что вышедшую книжку. Там есть рассказ как раз про это. Человек долго гуляет в незнакомом городе, потом приезжает во второй город, в третий. А потом оказывается в городке, который никто не знает. Даже люди, живущие в этой стране, не знают, что такой есть на карте, не подозревают о его существовании. Бывает же такое? И он гуляет там, теряется среди улиц, а его кайф заключается в том, что вот сейчас никто не знает точно, где он. И он это так формулирует: «Я счастлив от того, что никто не знает, где я сейчас». И это самый большой кайф для меня тоже. Затеряться. А еще, поскольку на протяжении всей жизни, начиная с подросткового возраста, я занимаюсь придумыванием чего-то, изобретением сюжетов, сценариев, то постоянно сам себе ставлю задачи, впадаю от них в зависимость и все время работаю над их выполнением. У меня развит внутренний невроз на тему того, что надо что-то «накреативить» к такому-то времени, и я живу с ощущением «надо-надо». Поэтому второй суперкайф — это когда я понимаю, что какая-то моя работа закончилась, новая не наметилась, и есть возможность ничего не придумывать, просто заниматься созерцанием, а не производством мыслей.
О круговороте вторичного
Ɔ. Что, на твой взгляд, сегодня круто в кино? Что смотришь сам?
Как в любом искусстве, в кино круто — невторичность. Наличие собственного содержания, а не ретранслирование чужого, когда человек много впитал, посмотрел кучу фильмов, у самого вкус есть, и дальше он превращается в очередную печку, пекущую новые фильмы. Загрузил в себя культуру — и работает на воспроизведение примерно того же, что впитал. Это превращается в бесконечный круговорот вторичного интеллектуального продукта. Круто, когда ты чувствуешь, встретившись с оригинальным произведением, что это мысли автора, его кино, его содержание, именно этого уникального человека. Когда чувствуешь, что это не могли бы снять тысячи других, умных, насмотренных режиссеров.
Ɔ. А есть такие сегодня?
Я, к своему стыду, не очень запоминаю фамилии. Бывает же, смотришь на фестивале кино, а там фильм такой-то страны, и в голове у тебя остается: «А вот был классный норвежский фильм…»
Ɔ. А в России такие есть? Наши-то фамилии ты запомнил?
Наши-то да, их легче запоминать. Честно — восторгов у меня нет. У меня их и по поводу себя нет, и я даю другим право так же не восхищаться мной. Мне интересно другое. В дискуссиях о нашем кино всегда звучит офигительная формулировка: «Для нас это очень неплохо!» Или: «Для нас это просто круто!» То есть, с одной стороны, есть вкус настоящий, каким он должен быть, и мы применяем его, когда смотрим иностранное кино, говорим: «Вот это гениально, а это так себе». Когда же речь заходит о российском кино, у нас включается дополнительный критерий, который называется «Для нашего неплохо». Мы как бы изначально ставим себя в положение, что в целом у нас все хреново и, если кто-то прыгнул чуть-чуть выше нашей планочки, это уже достижение. Не хочется оценивать в таких категориях, понимаешь? Если рассуждать в категории «Для нас неплохо», то очень многие картины можно назвать. И я сам иногда подхожу к коллегам, хвалю их, потому что хочется быть позитивным… Не то что я вру — просто в такие моменты перехожу в другое агрегатное состояние, у меня в голове возникает эта категория. Но если проснуться ночью и честно самого себя спросить, то я не смогу назвать такой фамилии, вряд ли у нас есть сегодня какой-то Леонардо да Винчи…
Ɔ. У тебя есть пожелание к зрителям своего нового фильма, с каким настроением идти его смотреть? Настраиваться на что-то? Скажем, Тарантино бы мог сказать про «Джанго освобожденный»: «Ребята, вы увидите самый стебный вестерн в истории!»
Я надеюсь, что, как и в других моих фильмах, зритель попадет в атмосферу эмоциональной правды, когда сразу, с самого начала и в течение всего фильма он будет понимать, что это не актеры разыгрывают сюжетик, а то, что происходит, происходит на самом деле, истории можно доверять. Мы же так привыкли: сценарий дурацкий, диалоги дурацкие, актеры плохо играют, но поскольку 90 процентов кино по телевизору именно такое, то появляется некая негласная договоренность: «Ладно, посмотрим». Хотя все прекрасно понимают, что это абсолютно лживое киноискусство. Это вопрос, как у академика Павлова с условным рефлексом. Воспитан определенный рефлекс той эстетикой, той «правдой» чувств, которая льется на нас с экранов последние лет двадцать, создана новая, достаточно лживая норма органики. Какой жанр ни возьми — все равно ощущение, что «старые песни о главном» все время смотришь. И когда это длится годами, мы это уже воспринимаем как правдивое, хорошо сыгранное кино. Но это же не так. И я надеюсь, что у зрителя возникнет приятный шок от того, что он увидит не такое кино, а кусок нормальной жизни.
1 / 2
Кадр из фильма «Franz+Polina»
Фото предоставлено Михаилом Сегалом
Яд действует на всех одинаково
Ɔ. Твое восприятие сегодняшней реальности понятно. Ты видишь дефицит искренности и настоящести. Так всегда было или это особенность сегодняшнего момента?
Всегда. Я думаю, находясь в некоей точке времени, которую можно назвать настоящим, ощущение испытываешь всегда примерно одинаковое. Находясь в сегодняшнем «презент континиус», мы воспринимаем 1960–1970-е как «паст симпл» и думаем, что вот тогда было что-то другое. А тогда, когда для них свое время было «презент континиус», «паст симпл» был Серебряный век, и они ощущали тот же градус «падения»…
Ɔ. Понятно. Но все равно же есть разница. Скажем, в 90-е честности, искренности, прямоты было точно больше…
Ну, ты никогда не отделишь характеристики времени от специфики своего возраста, не сможешь сказать: «Вот тогда было так-то» — и быть уверенным в том, что объективен, а не потому так говоришь, что тебе тогда было 20, а не 40. Это же невозможно.
Я чувствую не «искренность/неискренность», а большую инфантильность нашего времени, причем не отдельно взятого поколения, а всех, включая себя самого. В 90-е я чувствовал себя взрослым, умным, зрелым человеком. Сейчас — гораздо инфантильнее. Да, мы никогда не можем отличить личные, возрастные впечатления от характеристик времени, в котором находимся, но во многом, конечно, социальные сети сыграли с нами ужасную шутку. Они настолько вытянули из людей все инфантильное, развили это… Яд действует на всех одинаково. Рухнула иллюзия, что есть старая гвардия, люди умные, привыкшие читать бумажные газеты и качественную литературу, знающие историю, а вот молодежь, которая «книжек не читает», — вот она такая инфантильная и поверхностная. Нет. Я вижу, как себя ведут в соцсетях люди — я специально подчеркиваю: не «что пишут», а «как ведут» — люди, которым 50–60 лет, и думаю: «Как же не стыдно так инфантильно себя вести, выставлять на общее обозрение то, что может быть только личным?» Каким легким оказался этот инструмент, чтобы показать, что никто перед ним не устоит, все обнаружат свои слабости. И искусство тоже становится инфантильным. Книги менее уязвимы, потому что это всегда общение один на один, у тебя индивидуальный контакт с произведением. Но большинство фильмов для взрослых сейчас — это же фильмы для детей. И когда появляется действительно сильное честное кино, все меньше и меньше людей его не то чтобы не хотят — не готовы воспринимать. Но я уверен, что это только кажется. На самом деле есть огромное количество людей, которые хотят смотреть такое кино, ждут его, ищут, безумно радуются, когда оно появляется: «Ну вот, наконец-то появилось кино, которое со мной разговаривает не как с придурком, не как с тушканчиком, а на том интеллектуальном уровне, который я в себе осознаю и с которым мне самому приятно общаться».
Игра с самим собой
Ɔ. Ты встречал в своей жизни человека равного, с которым тебе хорошо вместе, с которым хотел бы связать жизнь, с которым вы бы друг друга дополняли, у которого ты мог учиться?
Ты имеешь в виду женщину?
Ɔ. Я имею в виду человека. Женщину, мужчину — тут же у каждого свои предпочтения.
Встречал сто раз. Связать жизнь мог бы, наверное, с любой. Потому что жить можно с любым человеком, которого ты сам назначишь «своим», в этом и сложность выбора. Сложность не в том, что этот человек уникален и его сложно найти. Сложность в том, что этим человеком может быть любой. Причем «любой» не в плохом смысле — «а, да какой попало, с любым буду», — а в хорошем. Ты любого можешь назначить человеком своей жизни, и он таким станет. Весь вопрос в твоем выборе: «Вот, я тебя назначаю!»
Ɔ. Важно, чтобы потом ты сам не изменил собственную программу, потому что в какой-то момент ты можешь начать сомневаться: «И все-таки это не тот…»
Ну, если начинаешь таким образом менять собственную программу, то это не потому, что разочаровался, а потому, что ты в принципе хочешь ее изменить. Если бы ты выбрал любого другого человека, ты бы так же все изменил. Вопрос персоналий не имеет значения ни в момент выбора, ни в момент изменения выбора. Это твоя игра с самим собой.
