Маша Мериль

 

"Быть княжной Гагариной - это меня очень смущает"

"Вот, полюбуйтесь-ка на эту прелесть. Княжна Гагарина. Чистокровная. Пензенская. Степная. А по-русски ни слова…" (из фильма А.С.Кончаловского "Дворянское гнездо")

А.С.Кончаловский о Маше Мериль

Глава из книги "Низкие истины".

Княжна Гагарина

Летом 1967 года, когда уже положили на полку "Асю Клячину" и "Андрея Рублева", происходил очередной международный кинофестиваль в Москве. Ко мне уже был определенный интерес, я пользовался славой диссидента, автора запрещенной картины. Я уже знал, что буду снимать "Дворянское гнездо", уже состоялся тот самый разговор с Сурковым, где я согласился на эту постановку.
Приехала большая французская делегация, и в составе ее Паскаль Обье, интересный человек, талантливый режиссер, внешне чем-то похожий на Гоголя, с такими же свисающими усами. Он слегка знал русский, старался говорить по-русски. С ним была молодая девушка, скуластая, со вздернутым носом, с раскосыми татарскими, совершенно голубыми глазами, с темно-русыми волосами и чудным овалом лица - казалось, я уже давно ее знаю. Звали ее Маша Мериль. Когда я увидел ее, все внутри у меня остановилось. Ведь я был женат, у меня родился сын, очень дорогое мне существо. Наташа была с ним на даче.

Бывают такие отношения с женщиной, когда уже не владеешь собой от невыносимости чувства. Боишься не только прикоснуться - боишься находиться рядом. Когда я узнал, что она русская дворянка, княжна Гагарина, мое падение в бездну еще более ускорилось. Было ощущение абсолютной обреченности. Самое смешное, что я не собирался оставаться на фестивале. Мы начинали работать над "Дворянским гнездом", сняли большую избу в селе Безводном, там, где я снимал "Асю Клячину". Валя Ежов уже сидел там, я должен был ехать к нему. Машу я увидел за два дня до отъезда - на открытии фестиваля. 
Я решился пригласить ее прокатиться на машине - я летел в Горький, мы поехали во Внуково, нас вез шофер. Я показывал ей Москву, а сам все время искоса смотрел на ее неподражаемый вздернутый нос, на нежный овал лица. Пошел, взял билет, она меня проводила, я улетел. 
Приехал на Волгу, надо было писать сценарий, но я понимал, что не могу там находиться. Валя все время говорил:
- Что с тобой? Ну что с тобой? Давай работать.
Я ходил по полю и чувствовал, что упускаю звездный час своей жизни. Позвонил из Горького в Москву, фестиваль продолжался, начиналась уже вторая его неделя. Я связался со студией, договорился устроить просмотр "Аси Клячиной", позвонил Маше, сказал, что возвращаюсь. В последний день фестиваля я показал ей картину. Пригласил к себе домой.
Она пришла с удовольствием, мы съели "табака", мне ничего не лезло в горло. Меня трясло. Я испытывал точно то же, что мой герой в "Возлюбленных Марии" - такой силы чувство, которое оставляло лишь возможность платонических отношений. Мы поцеловались, она ушла в ванную, через десять минут вернулась в комнату, умытая, свежая, распахнувшая мне объятья, улыбающаяся, девственно нагая.
- Иди...
У меня был шок, я не чувствовал себя мужчиной. Она заснула. Я просидел рядом всю ночь, глядя на нее и, как сумасшедший, куря.
Лето. Июль. Рассветает рано... Это было первое наше любовное свидание, и оно было абсолютно неэротическим. Потом она уехала.
В сентябре я начал ей звонить. Она прислала мне несколько своих фотографий, храню их. На одной - она с учебником русского языка. Начала писать мне на ломаном русском, сообщила, что учит язык.
В это время в Прагу отправлялась кинематографическая делегация. Там уже происходили события, из которых выросла потом "пражская весна". Брежнев с командой пытались использовать все рычаги, чтобы удержать события под контролем. Поездка киноделегации на встречу с чехословацкими коллегами была звеном в общей цепи. Я уговорил Караганова, главного идеолога кинематографического союза, взять меня с собой, с одной только целью - увидеть Машу. Выступление, написанное для этой встречи, я закончил цитатой из Солженицына. Меня попросили ее вынуть. "Не стоит вспоминать Солженицына", - сказал Караганов. Я его слова проигнорировал...
Мне стоило огромных нервов и трудов задержаться в Праге еще на два дня после окончания встречи - Караганов очень был против, но помогли чехи. 

 
 

Маша приехала в тот день, когда уезжала делегация. Я попросил Иоселиани сказать ей, что жду ее в машине, - боялся. Такое было время. Все боялись всего. Всюду мерещились агенты КГБ, агенты чешских служб.
Маша была такая же прекрасная, загоревшая, обветренная, солнечная. Она где-то плавала по Средиземному морю на яхте своего друга, великого композитора Ксенакиса, руки были в шрамах от натягивания лееров. Она остановилась в том же отеле. Меня опять трясло, я ничего не соображал. Я чувствовал, что она так далека от меня! Мы так не подходим друг другу! Что я делаю здесь? От этих мыслей тянуло пить.
Многое она говорила по-французски. Я не все понимал, но кивал головой. Мне было грустно. Я чувствовал рядом с ней свою несостоятельность. Мне она казалась настолько недостижимой!
Мы гуляли по Праге. Я купил шесть открыток с репродукциями Ван Гога, дал их ей. Сказал:
- Каждый месяц 5-го числа (это было 5 сентября) посылай мне, пожалуйста, одну открытку. Письма не дойдут, а на открытки КГБ не слишком обращает внимание. Пиши о чем угодно - о погоде, что в голову взбредет. Если открытки придут, я буду знать, что ты все еще меня любишь, и скажу моей жене о наших отношениях.
Мы разъехались. Первая открытка была как гром среди ясного неба. После нее я уже жил только тем, что ждал следующую.
Вторая открытка. Третья. Четвертая...
После четвертой открытки я не выдержал. Наташа возвращалась от родителей из Казахстана, везла с собой моего дорогого мальчика. Я встретил ее, мы ехали на машине. На коленях у нее сидел маленький Егор. Я сказал, что люблю другую.
- Лучше бы ты сказал, что у меня умерла мама...
Чувствовал я себя ужасно. Но иначе поступить уже не мог.
Через месяц пришла пятая открытка. В ней было написано.
"Дорогой Андрон! У меня все хорошо. Я выхожу замуж. Он итальянский продюсер, чудный человек, очень интересный... Уверена, что он тебе понравится".
Мои отношения с Наташей уже все равно были поломаны. Я почувствовал внутри себя полную пустоту.
Я поехал в Чехословакию. В Карловы Вары, лечиться. Шел снег, падал тяжелыми мягкими хлопьями, в Алма-Ата такой снег бывает. Позвонил Маше, она была в Италии. Это был момент, когда я был готов уехать, обрубить все концы, стать невозвращенцем. А уехать было так просто: садись в автобус до Вены и ты уже Там. Не сел. Сработал тормоз. Если бы не было отца, матери, брата, тогда бы можно было рубить концы. А эти концы я рубить не мог… Какое счастье все-таки, что не сел, не уехал, не женился на Маше. Я бы давным-давно уже с ней развелся. А так у нас самые добрые отношения.
Написал ей большое письмо. "Все равно, пройдут годы, я тебя буду любить, я заберу тебя со всеми твоими детьми, когда ты разведешься".
Продюсер, за которого она вышла, имел троих детей, она стала им матерью. 
Встреча с Машей была для меня почти роковой. Дворянка, княжна, женщина европейской культуры - это было то, о чем я втайне мечтал, такой хотел видеть свою спутницу. То, что она меня бросила, казалось само собой понятно. Разве могло быть иначе? Я остро пережил случившееся, но про себя не удивился. Думал: куда мне! Я совок, а там Париж, Италия! Я уже знал, что это такое.
Разрыв с Наташей происходил очень болезненно. Она хотела уехать во Вьетнам, воевать. Хотела немедленного развода. Я ей не давал, знал, что ей это будет только во вред - она училась тогда во ВГИКе.
Рана моя была настолько сильна, что, когда я писал сценарий "Дворянского гнезда", который я начал снимать на следующий год, Маша Мериль влезла в картину под своей подлинной фамилией - княжна Гагарина. Лаврецкий встречается с ней в Париже. Русская, не говорящая ни слова по-русски, но, тем не менее, чистокровная пензенская. Сыграла ее Лиля Огиенко, чудная молодая киноведка из ВГИКа.
Вообще все "Дворянское гнездо" пронизано чудовищной тоской - по Маше Мериль, по Франции и по тому, что делать нечего, я должен жить здесь, в России, в своей почве, не стать вырванным из нее корнями. Все мучения Лаврецкого, все его мысли выросли из того, что я весь этот год чувствовал, думая о том, что там, в залитом светом Риме и Париже, ходит женщина, которую я боготворю и в которой я обманулся. Вся картина об этом - о том, где жить. Роман с Машей меня очень сильно обжег.
Года два спустя, уже женившись на Вивиан, я ехал в Рим, думая только об одном - о том, что встречусь с Машей. Она знала, что я приезжаю. Мы встретились в тот же день. Она приехала на машине с детьми, со всеми познакомила. Была очень возбуждена, весела. Я тоже был возбужден и весел - боялся этой встречи ужасно, хотя и ехал с одной только целью - увидеть ее.
Она повезла меня с собой на съемку. Ее фотографировали на крыше где-то за Тибром, в Транстевере. Я сидел, пил кофе, смотрел, как она позирует, и вдруг почувствовал, что освобождаюсь от нее. Что эта любовь меня больше не гнетет - я снова свободен. Мне стало так легко, что я захохотал.
- Что ты смеешься?

 

 

Все годы с момента нашей встречи я жил под ощущением ее пленительного образа, а виделись-то мы с ней всего три дня и две ночи.
Мы с ней стали друзьями. Мама с ней познакомилась. Я бывал у нее, познакомился с ее чудными сестрами, с ее матерью. Потом Маша развелась, вернулась в Париж. Замуж уже не вышла, жила с разными интересными людьми.
Она чудесный человек. Всегда весела. Прекрасно готовит, пишет книги - по искусству кулинарии, по рецептам спагетти, по интерьеру - универсальная женщина, замечательная актриса. Она снималась у меня в "Дуэте для солиста". И все-таки внутренне я ощущал душевную рану - чувствовал, что мне, моим ожиданиям изменили.
Уже после "Дуэта для солиста" она предложила поставить пьесу.
- Я тебя познакомлю со Стрелером, давай сделаем Чехова.
Так появилась "Чайка", где она играла Аркадину. Отношения у нас неизменно оставались чудными, но всегда ощущалась тень недоговоренности. Что-то между нами случилось. Что-то драматическое. Что?
Шли репетиции. Работалось интенсивно и очень интересно. На одной из репетиций Маша вдруг сильно повздорила с партнером, с актером, игравшим Треплева. Она хотела на эту роль своего молодого бойфренда - я его не взял. Не люблю, когда мне кого-то навязывают. Потом у меня не раз был случай пожалеть о том, что ее не послушался...
Вспышка раздражения была неожиданной и острой, Маша была зла и резка. Когда мы уходили, я остановил ее на лестнице. Сказал:
- Маша, надо быть добрее. Надо уметь прощать.
Она посмотрела на меня, словно ее ударило током или ошпарило кипятком. Вся побледнела.
- Прощать? И это ты мне говоришь? Какое право ты имеешь говорить мне это!
И побежала вниз. Я ничего не понял. В первый раз за двадцать лет отношений.
На следующий день мы снова встретились на репетиции. Я сказал:
- Маша, я не понял, что ты вчера сказала мне. Почему я не мог сказать тебе "надо уметь прощать".
- Ты что, не понимаешь сам?
- Нет.
Она посмотрела на меня так, будто в первый раз увидела. Сказала:
- Ну ладно, мы как-нибудь поговорим об этом.
Я дождался конца репетиции, пришел к ней в уборную.
- Маша, объясни мне, в чем дело
- Разве ты не знаешь, что между нами произошло?
- Я точно знаю, что между нами произошло. Ты меня бросила.
- Я тебя бросила? Ты меня бросил, дорогой мой.
У меня все перевернулось внутри.
- Я получил от тебя открытку. Ты вышла замуж за другого. Я развелся из-за тебя с женой. Я ждал твои открытки как манны небесной! У меня все в жизни из-за тебя перемешалось.
- Я же все сказала тебе в Праге...
- Что ты мне сказала?
- Что я беременна. Полтора месяца уже как беременна. От тебя.
У меня все поплыло перед глазами. Как! Я вообще не мог представить, что от меня в ту ночь можно было забеременеть. Наша встреча была на грани чистой платоники... По крайней мере, так мне казалось.
- Не может быть!
- Я тебе это сказала. Ты никак не отреагировал. Я ждала от тебя хоть какого-то знака. Думала, что ты хочешь ребенка. Что мы его сохраним. Ты ничего не ответил. Ничего не сказал. Просто напился. И никак не отреагировал в течение двух месяцев. Я ждала очень долго. В конце концов, я поняла, что ребенок тебе не нужен. Вот так. Я тебя хотела забыть. Я вышла замуж.
Стефан Цвейг! Все двадцать лет наших отношений, моих представлений об этих отношениях полетели в тартарары. Никакие розы, которые я эти годы слал ей домой и в ее уборную, не могли ни объяснить, ни извинить этого драматического непонимания.
Она удивительное существо, умнейшее создание. Вообще идеальная женщина. Русская. Аристократическая. Всегда для меня дорогая.
Не могу освободиться от чувства вины, хотя вина вроде всего лишь в том, что плохо знал французский.

(А.С.Кончаловский, "Низкие истины", М., 2006)

 

 

 

Маша Мериль о А.С.Кончаловском

"Да, я знаю, что Андрон Кончаловский в своей книге написал обо мне. Он рассказал свою версию того, что было. Я не со всем могу согласиться, но я считаю, что таковы все любовные истории. Каждый переживает это по-своему. Если бы нас с ним связывали по-настоящему большие чувства, быть может, мы были бы вместе. Поэтому это не был грандиозный роман. Во всяком случае, я считаю,что Андрон проживает великую историю любви с самим собой. Я думаю, что он не тот, кто стремится отдавать. Это человек очень занятый своими чувствами, своими эмоциями, быть может, он прав. Без этого он не стал бы большим режиссером. Но я уверена, что женщина переживает любовь по-другому. Я, наверное, была гораздо щедрее, я всецело погружаюсь в отношения с мужчинами. Я всякий раз рисковала кардинально изменить свою жизнь. Андрон нет. Он не менялся ради женщин. Он никогда ничего не менял в своей жизни. Это все, что я хотела сказать. Я не прочла всей книги. Я знаю, что он рассказывает там о всех женщинах, которых он знал, и в некоторых случаях некоторые женщины были полезны его карьере. Я - нет. Это был маленький, ну такой маленький шарик... Молодость…
Он такой человек! Для него всё мало. Ему нужны все женщины, все страны, это завоеватель, это монгол, это татарин. Он татар. У него даже внешность татарская. Я думаю, что он уникален в своем роде. Но я его люблю. Он мой друг. Мы с ним встречаемся всякий раз, когда он бывает в Париже.

Русская душа. О ней говорят столько глупостей, столько всяких небылиц Я считаю, что русская душа - это прежде всего постоянная жажда культуры, жажда развития, жажда узнать другие культуры. Мне кажется, что когда я познакомилась с Андроном, он был голоден, ему не хватало европейской культуры. Он хотел приехать во Францию. Это была тонкая смесь дефицита и качества. Знаете, у меня есть одна небольшая теория насчет русских. А вы скажете, согласны вы со мной или нет Русские живут в несуществующем мире, они живут в театре, они великие артисты. И, кстати, когда Владимир Красное Солнышко остановил свой выбор на православии, тогда это была уже декадентская религия. Богослужение было спектаклем: церкви, благовония, позолота, богатство, песнопения, музыка.., короче говоря, я считаю, что на протяжении многих лет русские живут как в театре. Именно поэтому у них так много потрясающих танцоров, потрясающих актеров, так как в жизни они не признают реальности. Когда я ездила в Санкт-Петербтург во времена падения Берлинской стены, я была сражена наповал, когда увидела молодежь, читающую Достоевского в то время, как дома падают, подъезды грязные. необходимо ремонтировать улицы, а вот все заняты Достоевским Именно поэтому это чрезвычайно милый открытый народ. Русские не приемлют реальности. Это их не интересует…"

(интервью М.Мериль в телевизионной программе "Парижский журнал", телеканал "Культура", 3 декабря 2006 г., 00.55).

 

 

 

Досье

"Меня зовут Маша. Маша Гагарина. Мария-Магдалена Владимировна Гагарина. Маша Мериль - это мой псевдоним. Мои родители познакомились в России. Маму звали Маруся Бельская. Она была кузиной моего отца. Познакомилась она с моим отцом, когда ей было 7 лет. Она была совсем маленькой. Увидела этого прекрасного молодого человека в белом мундире морского офицера и влюбилась в него. Он был старше её на 17 лет. Они поженились во Франции после революции. Для заключения брака им потребовалось специальное церковное разрешение. Так как они были двоюродными братом и сестрой. Две мои сестры родились на Лазурном берегу. Я намного позже 10 лет спустя в Марокко. Французское правительство предложило отцу возглавить фруктовую плантацию в Марокко, он с радостью согласился, потому что до революции Гагарины специализировались на выращивании фруктов. Да к тому же он получил постоянную зарплату. И вся семья переехала в Марокко. Потом началась война и мой старший сводный брат ушел добровольцем во французскую армию и погиб нелепо накануне победы. Это была трагедия. Отец поехал во Францтю перезахоронить сына, заразился тифом и вскоре умер. Это был 1947 год, я тогда только родилась…

У моих предков были земли на Украине. Это были достаточно самобытные семьи, потому что они жили в деревне круглый год, хотя у них были дома и особняки в Санкт-Петербурге и Москве. Но они больше любили жить в деревне. Моя мама рассказывала, что путь от одной границы владений до другой занимал три дня на лошади. Естественно, во время революции они всё потеряли. Их состоянием были земли, у них не было других ценностей. Мои родители остались без гроша. Мама сумели вывести некоторые украшения, зашив их в подол платья, а у отца не было ничего. У них был маленький дом в Антибе, у семьи был еще дом в Бургундии и, по-моему, дом в Баден-Бадене. Этот маленький дом спас моих родителей, Они быстро поменяли цветы и японские яблони на помидоры, картошку и всё, что можно было есть. Такова история моих родителей. Моя мать сильно пострадала от революции. Её семья, оставшаяся в России, была сослана в Сибирь. В течение 35 лет она ничего не знала о родственниках. Она думала, что они все погибли. И она положила себе камень на сердце, чтобы не страдать. И нас воспитывала не то чтобы в антирусских, но и не в прорусских настроениях. Она не хотела, чтобы мы были перемещенными лицами. Она определила меня во французскую школу. Она всячески стремилась, чтобы я росла француженкой. И я ей за это благодарна, так как я не живу воспоминаниями, ностальгией по прошлой эпохе.

Мой отец умер и мать привезла нас в Париж. Нас было трое молодых женщин. Мои сестры и я сразу пошли работать. Я хотела получить образование, но у меня не было такой возможности. Я должна была сразу зарабатывать себе на жизнь. В 16 лет я снялась в своем первом фильме, который назывался "Горячая рука". Его снял режиссер Жерар Ури. Это был первый фильм Жерара Ури. Фильм имел успех и я поехала в США. Во Францию я вернулась в период "новой волны" и на мою долю выпала огромная удача - меня пригласил Жан-Люк Годар на роль в фильм "Замужняя женщина" ("Une Femme Mariee"). Это уникальный фильм. Этот фильм снят в холодной отстраненной манере. Он не психологичен. Там показана женщина в поиске. Такая, какими мы были в 1968 году. В то переломное время, помните? В 60-е годы. Тогда мы старались отойти от старой модели и создать новый тип женщины. В фильме мы видим женщину глазами женщины, но не мужчины. Без макияжа, минимум ухищрений. Фильм снимался в естественных декорациях, без павильонов, в обычных квартирах. Это был очень реалистический фильм. 
Творчество режиссеров тех лет было пронизано неореализмом и русским кинематографом. Известные фильмы Чухрая, Бондарчука - это были наши идолы, те, с кого мы брали пример. Мы хотели быть похожими на их героинь. Эти женщины не были звездами, секс-символами. Мы были просто женщинами.

Считают, что фильм Годара - мой первый фильм. Это не так. До него я снялась, например, в одном фильме с Мариной Влади "Милая лгунья". Я снялсь в нем как раз накануне "Замужней Женщины".
Но фильм "Замужняя женщина" меня преследует как мой самый значительный фильм, как мой звездный час...
Годар - это не обычный мальчик. Он ни с кем не общается, ни к кому не ходит. Каждый раз, когда мы встречаемся, он всегда очень любезен со мной. Он не любит свои фильмы.
Я взяла другую фамилию, потому что не хотела неприятностей моей семье, моим сестрам. Они не принадлежат к миру кино. И я подумала, что надо взять псевдоним, так как я знаю, что актрисе приходится играть и неблагородные роли. Я не хотела, чтобы эта фамилия, эта известная русская фамилия, была связана с кинематографом. Я стремилась к своему собственному "я", я не хотела становиться заложницей своего происхождения. Быть княжной Гагариной - это меня очень смущает. И, заметьте, Гагарина по-французски не так уж и красиво звучит. И потом, это очень тяжело выговорить, "Гагарина", они это не сумеют произнести, не сделав ошибки.

Но главная причина - я не хотела быть обязанной своему русскому происхождению. Мне это было не к чему. Пусть говорят, что я талант, что я хорошая актриса. Только не то, что мне повезло, поскольку я из старинного русского рода и моя магия - это магия моей манеры игры, а не магия моего имени. Когда космонавт Юрий Гагарин полетел в космос, моё имя было написано повсюду большими буквами, я поняла, что правильно сделала, что не оставила себе это имя… 
Вы знаете, я вдруг поняла, что старея, я становлюсь все более счастливой сформировавшейся женщиной. Более того, равновесие, которого я достигла, я могу передать мужчине. Сегодня всё гораздо гармоничнее. У меня больше опыта. В моих отношениях с мужчинами нет корысти. Все мои предыдущие связи были для того, чтобы иметь ребенка, или для того, чтобы чувствовать себя замужней женщиной, или для того, чтобы чувствовать себя защищенной. Когда мы молоды, мы не до конца сформировавшиеся личности, мы нуждаемся, нам необходима опора. В то время как сейчас я вполне целостная натура. Я считаю, для меня любовь только началась в 50 лет…

(интервью М.Мериль в телевизионной программе "Парижский журнал", телеканал "Культура", 3 декабря 2006 г., 00.55).

http://www.akonchalovsky.ru/living/behind-the-scenes/friends/friends_16.html  

Снова Маша Мериль. И снова - любовь!

belan_olga  

22 декабря, 2014

Маша Мериль, неспетая моя песня....

 

Как я гонялась за этой женщиной по всему земному шару, а она исчезала прямо перед моим носом - недосягаемая, прекрасная. Она не отказывала в интервью, она назначала встречи, но каждый раз что-то срывалось, не состыковывалось. Ее подруга в Париже мне сказала: "О, Маша! Она - как ветер..."

 

Я захотела сделать интервью с ней после скандальной книги Андрона Кончаловского "Низкие истины", где он взахлеб пишет о своем романе с французской актрисой   русского происхождения Машей Мериль. Из-за нее он бросил жену Наталью Аринбасарову и маленького сына Егора. История их любви была трагична и прекрасна в пересказе Андрона, но мне хотелось услышать  Машину версию.

Я прилетела в Париж для встречи с ней, а она в этот день умчалась в Америку снимать кино - в то время Маша увлекалась документалистикой. Пресс-секретарь сказал, что Маша Мериль пишет книгу, где в том числе расскажет и про роман с Кончаловским, и эту главу она отдаст первым делом в нашу газету, он клянется...
Клятву пресс-секретарь сдержал. В ТОЙ газете мы первыми в нашей стране опубликовали главу из романа Маши Мериль "
Биография одной вагины" (в России книга  вышла под другим названием). Конечно, роман с Кончаловским выглядит в глазах Маши совсем по-другому...
(Обе версии романа режиссера и актрисы можно прочесть здесь или в моей книге здесь)
А в этом году Маша Мериль вышла замуж. Хотя в своей книге она давала клятву никогда этого не делать. После предательства стольких мужчин (в том числе и Кончаловского), она решила остаться одна. Но жизнь внесла коррективы. Когда-то, в начале 60-х, у актрисы случился страстный роман с композитором Мишелем Леграном, которым стал знаменитым после фильма "Шербурские зонтики". Однако У Леграна была семья - жена и четверо детей, и он не решился уйти от них. Но, видно любовь жила все годы в его сердце, как ни громко это звучит: через почти 50 лет он пришел к Маше и сделал ей предложение. В сентябре пара обвенчалась в русском соборе в Париже (Легран ради этого крестился).
Что сподвигло Машу простить старого любовника и поменять свое решение? Может быть, об этом она напишет в своей следующей книге...


Ей - 74. Ему -на десять лет больше. А счастье - впереди. 

 

 

More:

http://mignews.com.ua/society/2180764.html

 

  Юрий Колкер

МАРИЯ-МАГДАЛИНА ИЗ РЮРИКОВИЧЕЙ

 

http://yuri-kolker.com/articles/Macha_Meril.htm http://yuri-kolker.com/articles/Macha_Meril.htm  

http://fenixclub.com/index.php?showtopic=125364 

 

http://kinozal.tv/persons.php?s=%CC%E0%F8%E0+%CC%E5%F0%E8%EB%FC