Моя служба в армии
Моя служба в армии началась с Астрономического бастиона в городе Калининграде. Нас было четверо. Зам.начальника сборного пункта отвел нас в. отдельную комнату и сказал , чтобы мы находились в этой комнате и что мы должны подчиняться только ему. Мы расположились в этой комнате. До вечера нас никто не беспокоил. Вечером, когда мы уже дремали на нарах, прибежал какой-то капитан и потребовал,чтобы мы освободили помещение. Мы открыли по одному глазу и молча наблюдали,как он беснуется, пытаясь выжить нас из комнаты. Он кричал, что эта комната предназначена для офицеров и что мы должны ее покинуть. Набежала. целая толпа офицеров. Они возмущались, кричали, кто-то побежал за зам. начальника призывного пункта. Пришел зам. и кто-то, раздраженно спросил:" Послушайте, кто эти парни?" "КГБ, спецгруппа"- бросил зам и наступила звенящая тишина, правда это звенели увесистые осенние мухи на окнах. Зам отвел нас в другое помещение, где мы вполне счастливо провели время до отправки. На следующее утро, за нами пришел старший сержант, под предводительством коего мы и отправились к месту службы. Но прежде, чем отправить нас на вокзал, нас покатали по улицам Калининграда,с которыми нам предстояло расставание на долгие три года.
И вот мы в поезде. Видок у меня еще тот. На призывном пункте нас постригли под нуль, Ребята где-то добыли мне фетровую шляпу. Шляпа мне была велика, поэтому она качалась у меня на ушах. Как только мы сели в купе, ребята достали водку.Мне тоже налили пол алюминиевой кружки "Старки", Закусывать я не стал, поскольку я не участвовал в приготовлении этого пира. Мне протянули еще пол кружки, я выпил и эту порцию. Закусывать по - прежнему не стал и пошел в тамбур. В тамбуре смотрю в окно и вижу как мимо проплывают два моста по которым, совершенно синхронно, идут две фигуры. Я понял: у меня двоится в глазах. Ко мне подошёл Олег, это один из моих товарищей.Я наивно у него поинтересовался, двоится ли у него в глазах. Он спросил:"А у тебя что,двоится?" "Да" И он убежал в вагон. Я понял:" У него уже не двоится."
Вскоре Олег прибежал с Николаем и потащили меня в вагон. Я вырвался и ушел от них по вагонам. Меня здорово мутило и я вернулся в вагон, залез на вторую полку и заснул. Когда я проснулся,пир продолжался. Мои собратья увидели,что я проснулся и протянула мне пол кружки вина. Мы пили три дня, пока не доехали до Харькова. В Харькове нам предстояла пересадка на Одессу. Лица моих попутчиков пошли красными пятнами . Я понял, что мои попутчики не способны прекратить пир, поэтому я в одностороннем порядке перестал употреблять алкоголь и начал, по мере возможности, контролировать своих товарищей. Как я и родозревал, мои товарищи совершенно утратили связь с реальностью, я уже не говорю о чувстве долга. Они то появлялись, спрашивали, где тот или иной наш товарищ и исчезали снова. Сообщали о своих подвигах. Например, старший сержант сообщил, что его арестовал милиционер и,что он его вырубил и убежал. Так прошли еще сутки. За час до отправки поезда на Одессу,я собрал эту братию и тут выяснилось, что они, когда положили вещи в автоматическую камеру хранения, записали код снаружи а не изнутри. В результате, мы не могли ее открыть. Пришлось обращаться к специалистам вокзала. Но все-таки на поезд мы успели. До Одессы доехали, по всей видимости без приключений, поскольку в моей голове осталось только воспоминание о том,что мои документы, на пути в Одессу, милиция проверила трижды. А без приключений, благодаря тому, что у моих собратьев кончились деньги и затянувшийся пир закончился.
В Одессе нас доставили в учебный пункт,где мы начали осваивать курс молодого бойца. Я попал в легендарный 2 взвод. Почему легендарный? Да потому, что в песнях о войне всегда присутствует не 1 и не 3, а именно 2 взвод! Мы тоже были ещё те оболтусы. Как говорил наш сержант:" У всех во взводах люди, как люди, а у меня одни головорезы." Он был не прав. Мы были просто веселые и жизнерадостные ребята. Когда сержант нам приказал, каждый вечер докладывать, что воротничок подшит, мы в тот же вечер, как только он устраивался на унитазе, начинали, по очереди, ему докладывать. На следующее утро, он, ухмыляясь, бросил:"Ладно, негодяи, больше не надо докладывать."
По вечерам сержанты других взводов приходили в расположение нашего взвода. Вечерами у нас было весело, звучала гитара, мы пели песни.
К спинке моей койки, примыкала, своей спинкой, койка бойца первого взвода, несколько странного. Перед сном он становился на койке на колени и бубнил какую-то, видимо, самодельную молитву. Мне эти приколы порядочно надоели и я, когда он в очередной раз встал на колени, со словами:" Ты перед сном молилась Зеземона?, врезал ему подушкой в торец. Он слетел с койки.Тут же раздался крик:"Наших бьют!" и в воздух взметнулись десятки подушек. Перья в воздухе не летали, так как подушки были набиты стружками. Шум гам, пришел старшина и скомандовал:"Рота под'ем! Два часа строевой, с песней!"Наш взвод, разгоряченный битвой, выскочил на осенний дождь и под грохот сапог, начал выводить:"День и ночь, день и ночь мы идем по Африке. День и ночь, день и ночь все по той же Африке..." Это была песня французского иностранного легиона.На втором круге, когда мы дошли до слов:"Смерть,смерть, смерть,смерть из-за каждого угла..." Нервы старшины не выдержали нашего мрачного пения и он дал команду:"Второй взвод может отбиваться." Сколько топали остальные, я не знаю, поскольку сразу отрубился, как только моя голова коснулась подушки.
Курс молодоно бойца проходил довольно весело,если бы не традиции наших отцов и дедов и бесконечные строевые занятия, которые видимо тоже были в традициях наших отцов и дедов. Мне совершенно не нравились эти традиции, когда войска отступают и воевать приходится женщинам и детям. Короче, я имею в виду полит подготовку. Как ни странно, мне понравились наряды вне очереди. Дело в том,что старшина был маньяк колки дров и как только я попадал в его лапы,он воодушевлялся, как будто начался чемпионат мира по футболу, и тащил меня колоть дрова. Как бы там ни было,колол дрова я с удовольствием. Старшина меня все спрашивал:"Признайся, ты работал лесорубом?" На что я честно отвечал,что я работал кузнецом. Во всяком случае колоть дрова было приятнее,чем сидеть на политподготовке.
Быстро пролетело время освоения курса молодого бойца и мы приняли присягу. Так как я себя ни чем не проявил, оказался, по местным меркам, безталанным, то я попал служить в Ялту, в отдельную роту. Когда нас, из полка, отправляли в Ялту, я ощутил, как нас ненавидят офицеры полка. Это была какая-то ненависть, подозреваю, на генетическм уровне. Они все мечтали служить в Ялте и ненавидели всех кто служит в ней,неосознанно,
воспринимали нас,как препятствие к своей несбыточной мечте.
И вот мы в Ялте, в отдельной роте. Нас окружили старослужащие солдаты, простое любопытство, кого прислали, нет ли земляков. Кто-то принес боксерские перчатки. Самый авторитетный из старослужащих вопросил:"Молодые,кто будет?" Вышел я. Через несколько минут нас растаскивали,точнее, меня оттаскивали.У меня была разбита губа и старшина решил прекратить бой, с чем я был в корне не согласен, но меня оттсшили от соперника иной был прекращен. "Иш ты, Иш ты, какие нежности" - подумал я. "Иш ты, какой кровожадный" - изумился старшина.
Так началась моя служба в нашей отдельной роте.В первый же день, точнее ночь, столкнулся с дедовщиной. Я сильно уставал, так как у меня обострился бронхит, полученный мною в девятом классе, после гриппа. А прихватило меня конкретно, у меня постоянно держалась температура 37,3, головная боль не оставляла меня ни днем, ни ночью, когда, после отбоя ложился в постель,меня обливало потом, утром, когда я делал первый вдох,была такая боль, как будто мои легкие рвутся. Конечно я здорово уставал и вырубался, как только касался подушки. В первый день, точнее ночь, как только я заснул, меня разбудил крик, который пытался донести до моего сонного сознания, что третьему году службы остается до дембельского приказа,сейчас не помню, сколько дней. Это кричал мой сосед по койке сверху. У нас были двух'ярусные койки. Раздосадованный,я,не менее громко сообщил ему,что если он не прекратит орать, то он слетит со своей койки. Этот глашатай дембельского приказа орать перестал. "Ну что тебе жалко что ли" - жалобно вопросил один из дедов." Ладно. ори" - не стал вредничать я. Далее всё шло своим чередом, служба, опять "традиции наших отцов и дедов",ну и так далее. Однажды я выступил на комсомольском собрании и сказал,что в роте нам надо создать спортивные секции. Тогда я был еще наивен и не понимал, почему "деды" были против.Я тогда не понимал,что в нашей стране, как точно подметил поэт, "И ветер свежих перемен всегда вдувают через ж..у". В результате, ко мне стали подходить солдаты первого года службы и сообщать, что "деды" собираются меня бить. Я отшучивался, что это их проблемы. Но в это время я получил другую проблему, в лице командования роты. Ко мне подошёл командир взвода и сказал:" Пойди, послушай, о чём они говорят,недалеко от нас разговаривали два солдата. "Вы что?"- возмутился я. "Ты ничего такого не подумай" - сказал старлей. "А что тут думать!" бросил я и изобразил кистями рук вошь. С чем он и отвалил. Через некоторое время после этого,сделав.дела, положенные мне по службе, я дожидался, когда приедет машина и отвезет меня в расположение роты, но машина проехала мимо,не остановившись. Я добрался в роту с помощью автобуса, где меня уже ждало наказание за самоволку. Такой подарок подготовил мне мой командир, к моему девятнадцатилетию. за свой позор. Это было в мой день рождения. Но покольку, я от природы несколько тугодум и от рождения никогда не понимал намеков. Намеки это такой гнусный об'ект,тебе улыбаются,всё чего-то намекают,,а ты как дурак в ответ улыбаешся и не знаешь,может пора уже и в морду дать? Поэтому эти два события связал между собой я только через сорок восемь лет. Может быть и к лучшему. Дело в том, что, когда мне делают подлость, я имею обыкновение посмотреть сделавшему в глаза и высказать, что я по этому поводу думаю.
А тогда я стоял на кухне, зампотылу командира роты тупо мне начитывал, что я должен сделать до четырех часов утра. Я, не менее тупо, внимал ему,но вдруг, до меня дошло, что я ищу место куда его ударить и не могу остановиться. В мозгу мелькнуло, посадят. Я сделал шаг к разделочному столу,схватил нож и сказал:"Товарищ капитан, уйдите! Я не хочу за вас сидеть!" Капитана как ветром сдуло,ведь нож был с пол метра длинны.
После этого события, командование роты стало пытаться меня сломать, наряды сыпались как из рога изобилия. День - служба, ночь- наряд. И это на фоне повышенной температуры и непрекращающейся, ни днем, ни ночью головной боли. От бесконечного мытья. полов, заляпаных известью, казарма белилась известью,на подушках пальцев были раны. Но я тоже был не подарок. Замкомвзводу я снился, повидимому, в кошмарных снах. Как-то раз, возвращаясь после очередного наряда и проходя мимо его койки,слышу:"Зуев, салага! Товарищ старшина, дайте ему ещё два наряда!"Как-то он назвал меня наглецом. Я подошёл к нему и произнес:"Я бы, на вашем месте, извинился."
-"Наряд вне очереди."
-"Есть,наряд вне очереди, но я все равно бы извинился!"
-"Два наряда вне очереди!"
-"Есть, два наряда вне очереди! Но я все равно бы извинился!"
Сержант с досады плюнул и ретировался. Больше, по уставу, нарядов он дать не мог. Вечером, за ужином, чувствуя,что он не прав, сержант сказал:"Вот ещё! Я должен перед "молодым "извиняться! Когда ефрейтор М напился,я его назвал свиньей и он не обижался." "Да-а-а"- встрял ефрейтор М.
"Может, ефрейтор, на самом деле, свинья, потому и не обижался!" - отрезал я. Что тут началось! Ефрейтор действительно завизжал, как поросенок. Сержант орет:"Врежь ему!"
Я придвинул к себе чайник с кипятком и все успокоились. Ужин прошел в атмосфере понимания.
Так продолжалось полтора месяца, я спал по четыре часа, скотина фельдшер выставлял меня симулянтом. Я перестал выполнять идиотские приказы, ничего, кроме непосредственной службы и потребовал разговора с командиром взвода. Командир взвода ещё неделю меня избегал. Командование роты не знало что делать. С одной стороны, меня следовало отдать под суд, с другой -чувствовали свою вину. Наконец, я встретился с командиром взвода. Разговор был лаконичный. Командир извинился и сказал, что он со своей стороны "завязывает". Я сказал, что я тоже "завязываю". Через две недели, мне присвоили звание "ефрейтор", а ребята - звание "сумасшедший ефрейтор",
Далее моя служба потекла относительно ровно,если не считать, что в один из дней, точнее, ночей, я два раза за эту ночь чуть не погиб. Дело в том, что в окрестностях Ялты много сосновых лесов и не менее много туристов и эта смесь порождала много лесных пожаров, больших и малых. Больше, конечно, малых. Поскольку наша рота была единственная воинская часть в городе Ялта, нам приходилось, в среднем, два раза в неделю тушить эти пожары. В тот раз был большой пожар в горах, в районе Красного камня. Тогда пригнали солдат даже из Симферополя.
Ночью нас подняли по тревоге. Сначала ехали на машине, потом проводник вел нас горными тропами, к месту пожара. Потом тушили пожар, ходили через камнепады, которые присутствовали в каждой ложбине. Сначала ждешь, когда камнепад на какое-то время затихает, в этот момент и перебегаешь ложбину.В один из таких моментов, когда камнепад затих, я выскочил из-за скалы и получил камень, в плечо, я отпрянул и тут пролетел "чемодан" об'емом в кубометр. Я мысленно поблагодарил предыдущий булыжник и двинулся дальше, разгребать прошлогоднюю хвою и ловить летящие, вместе с камнями,головешки. Недалеко от меня, прапорщик инструктировал солдат из Симферополя. Потом они растянулись в цепь и начали разгребать хвою. Я увидел как один из них получил удар валуна в поясницу, солдат упал, поднялся, сделал пару неуверенных шагов и снова упал. К нему бросились его товарищи. Что было далее, я не видел. Мне взбрело вылезти на скалы. Оказалось, что делать там совершенно нечего, там шел верховой пожар, чудовищное зрелище. Я смотрел,совершенно завороженный, как вспыхивают сосны. Они горели, как свечи. Порыв ветра и горящая сосна полетела, столкнулась с новой сосной и та тоже вспыхнула. Все это действо сопровождалось ревом, как будто работают несколько реактивных двигателей. Наконец до меня дошло, что скоро здесь будет готовиться жаркое и,если я отсюда не уберусь, это жаркое будет готовиться из меня. Я побежал к краю скалы. Пекло уже так,что гимнастерка на мне начала дымиться. Впоследствии вспоминая этот случай, я был потрясен. Мне ранее представлялось, что человек, сгорая заживо, должен испытывать ужас. Но вдруг я обнаружил, что никакого ужаса не было, вообще никаких эмоций не было, им просто не было места. Меня жгло нестерпимо и инстинкт самосохранения гнал меня искать путь к спасению. Я бросил свою лопату вниз. На мое счастье, внизу, в двух метрах от края скалы, поперек скалы, шел небольшой выступ. Я спустился на него и пошел в сторону,где и смог спуститься вниз. Интересно, что тогда,сразу после этого случая, я имел провал в памяти. Тогда я только помнил, что бросил лопату, увидел выступ, далее провал. Как я спустился, моя память не зафиксировала. Тогда, если бы я был верующим, я бы решил, что меня спас, как люди говорят в таких случаях, ангел - хранитель.
Служба шла своим чередом. Я все-таки фельдшера скотину достал. Так что он ко мне однажды подвалил и держал речь, что вот он везет двух солдат в госпиталь, на обследование, так что он возьмет и меня, что там подтвердят,что ты симулянт и тебе мало не покажется. Через пару дней, меня и еще двух солдат, он свозил в госпиталь на обследование. У этих двух ничего не обнаружили, а насчёт меня полковник медицинской службы в моей карте записал:"Сделать повторное обследование через месяц". Проходит месяц, второй, фельдшер ни гу гу. Я подошёл к нему и спросил:"Когда мы поедем в госпиталь, на повторный осмотр?" Он ответил вопросом:"Зачем? Ты же здоров." Явиться, через месяц, на повторный осмотр, было написано в заключении!" - заметил я. "Раз ты такой умный, лечились сам" - взбеленилась эта скотина от медицины.
Я внял его совету, плюнул на все эти обследования и занялся самолечением. Моими пилюлями были бег на Ялтинском солнце и луковые ингаляции, то есть то,что мне было доступно. И результат не заставил себя долго ждать,я стал себя лучше чувствовать и даже заработал второй разряд по бегу. Это отдельная песня и несколько необычная, судите сами. За четыре дня до соревнований, мы разбирали крышу двухэтажного здания. Нужно было спуститься вниз и идти на обед. Я не нашел ничего лучшего, как спуститься с крыши на орясине, которая росла рядом со зданием. Я прыгнул на орясину,схватился за её макушку, и попытался спарашютировать, но орясина не гнулась. Я не знал особенностей крымских деревьев и расплата не заставила себя долго ждать. Как только я задрал ноги, чтобы перебраться выше к макушке, эту макушку словно шашкой срубили и я, плашмя, рухнул на каменистую крымская землю, с обломком этой макушки. Я поднял голову, все было как в тумане, потом резкость навелась, я вскочил, мне было очень неудобно за мой промах и я злой как черт рванул,куда - не знаю, подальше от сочувствий. Ко мне подскочили два моих товарища, схватили меня под руки, но я от них вырвался и, как я уже говорил ранее, злой, как черт, двинулся дальше. "У тебя в пояснице гвоздь". - вслед, сообщил мне один из них. Я обнаружил, что к моей пояснице, где-то стопятидесяти миллиметровым гвоздём, пришпандорен небольшой кусок доски. Я выбросил этот кусок вместе с гвоздём. Дальнейшие события этого дня в моей памяти не сохранились, видимо, по причине своей обыденности.
Через два дня, после полета с крыши, я делал сальто назад с гимнастического коня и сделал, так называемый, "кол". То есть воткнулся вертикально, вниз головой, в яму для прыжков в длину. Ощущение не из приятных. По всему позвоночнику прокатится треск и с носа, в одно мгновение снесло кожу, так как моя голова, в момент исполнения этого смертельного номера, была запрокинута. Но это событие не было концом постигшей меня черной полосы.
Ещё через два дня, я участвовал в соревнованиях по кроссу, на три километра, на первенство "Динамо." Мы опоздали и пропустили показ трассы. А надо заметить, вопрос:"И где эта чертова дорога?" - для меня оказался совсем не праздным. Перед забегом, ко мне подошёл командир третьего взвода, указал на одного из соперников. и сказал:" Вот этот дядя, сынок, кандидат в мастера спорта, ты его должен сделать." "Хорошо." - сказал я, со свойственной мне природной скромностью. Со старта, я сделал приличный отрыв, но широкая тропа уперлась в пересекающую её, асфальтированную дорогу.
Я оказался в ситуации "Витязь на распутье." Виктора Васнецова, только у "Витязя" перед носом был валун - указатель, а у меня ничего. Я остановился, моих соперников ещё не было видно. наконец они появились. Я кричу: "Куда бежать?" - "Направо" Конечно. дыхание было сбито и я пришёл третьим. На дистанцию затратил почти на полторы минуты больше времени, чем обычно. Так я заработал второй разряд по бегу. Шел второй год моей службы. Мои отнешения с командованием роты наладились. Раз в два - три месяца ко мне подходил командир взвода и просил совета,что ему делать, так как он чувствовал,что если бы были сейчас боевые действия, то свои бы ему выстрелили бы в спину. Я пытался ему об'яснить, что не надо этой чрезмерной строгости. Что чтобы собака хорошо сторожила, ей не надо обрубать хвост.Должны быть человеческие отношения. Я ему говорил, что ему надо брать пример с командира третьего взвода. Посмотрите,как ведет он себя,когда мы поднимается по тревоге. Он бежит впереди взвода и подбадривает свой взвод:"Ребята, давай вперед!" "А Вы нас гоните как стадо на убой. Рычите, как будто мы в чем-то провинились." На следующий день нашего старлея не узнать, даже как-то на турник бросился , у него упражнение не получилось,но он не смутился и сказал,что он думает, что у нас это лучше получится. Два - три месяца всё шло нормально, а потом всё начиналось сначала. Летом, командир роты, по понедельникам, на разводе, выводил меня из строя и об'являл мне две недели без уволнения и, обращаясь к моему командиру взвода, говорил:"А этого Ихтиандра, Евгений Иванович, наказать и самым строгим образом!" Весь этот спектакль разыгрывался для личного состава роты. Он знал, что в увольнения я не хожу,я и так каждый день в городе, он знал, что Евгений Иванович меня наказывать не будет. Евгений Иванович ходит неделю, вторую, затем однажды вспоминает, что он обязан меня наказать и вопрошает:" Я тебя наказал?" -"Нет." -"Майор спросит, скажешь наказал." - "А как?"- ерничаю я" "По рогам хочешь?" - злится старлей и добавляет:" Сам сочинишь как, не маленький!" Замполит вообще "умыл руки", как только приезжали на море, он об'являл меня своей спасательной командой. Это значило,что у меня неограниченый район плавания и вообще полная свобода. Должен заметить, что на должности замполита комроты была довольно отвратительная личность. Эта личность училась заочно на юрфаке и постоянно нас донимала лекциями из уголовного кодекса. Он, видимо, готовился стать следователем и обкатывал на нас методы допроса. У него был коронный метод, вызывает солдата, часа два его распекает пока тот не впадает в истерику. Когда солдатик впадает в истерику, он выкладывает всё,как на духу. Вот этот метод он и решил прокатить по мне. Но для большей надежности, сначала вызвал меня. Затем вызвал еще одного солдатта,довел его до истерики и затем сообщил мне:"А теперь займемся тобой" - и ещё два часа натации. Но поскольку я прекрасно понимал цель его действа, я только стоял и поддакивал.что мол я всё осознал и больше не буду. Наконец, несколько обескураженный моей сговорчивостью, он решил завершить свое действо фразой:"Я думаю мы договорились." "Договорились" - подтвердил я, коварно, и тут же добил его:" Я не понимаю, а в чем,собственно, проблема? Я внес предложение, ребята проголосовали, в чём проблема?" Глаза у замполита. выкатились из орбит.Он сам впал в истерику. Чего только он мне не наобещал, но я ничего не запомнил ввиду его невменяемости в тот момент.
Вообще, командование не зря беспокоилось за мою безопасность. Однажды, я вылез на скалу, старшина заметил и вознамерился запретить. Пока он не успел запретить, я, как стоял спиной к воде,так и сиганул вниз головой. А поскольку, я не успел обследовать, что под водой, я чуть не разбился о подводные скалы. Мне повезло, я просквозил между двух скал, только слегка зацепил одну из них ребром. Когда я вылез из воды, старшина чуть в обморок не упал. Кровь растеклась по мокрому телу и видок был не для слабонервных, хотя порез был пустяковый. Говорят,везет дуракам и пьяницам, радостно сообщаю, что я не пьяница. Служба шла своим чередом, дедовщина меня не трогала особо,так было три случая. Первый, когда мои одногодки прижали "деда", другой "дед" бросился к пирамиде с оружием, я его перехватил у пирамиды, шарахнул об неё и он вполне стал мирным. А вот второй случай, это отдельная история, но всё по порядку. Однажды, когда я, в очередной раз, был дежурным по роте, я заметил у дневальнного,вроде, синяки под глазами. Я, по простоте душевной, его спрашиваю:"У тебя что печень больная?" -"С чего ты взял?" - "У тебя синяки под глазами." - "А ты что ничего не знаешь?" - "А что я должен знать?" И он мне рассказал, как ребят, "деды", по ночам, выводят в канцелярию роты и бьют. Я сразу собрал ребят и мы решили, как только кого поведут ночью в канцелярию, все с табуретками, заходим в канцелярию и отбиваем охоту у "дедов" заниматься рукоприкладством.Но мы опоздали. На следующее утро, наши офицеры были какие-то не такие, я бы определил их состояние так, они были какие - то " синие" во всяком случае у меня было тогда такое впечатление. Мы ничего не могли понять, что случилось? Где-то, часов в одиннадцать, ко мне подбежал командир третьего взвода и сообщил, что кто - то написал анонимку в ЦК КПСС по поводу "дедовщины" и что наш
"полкан", приехал разбираться. Сразу стало понятно состояние командования роты. Надо сказать наш "полкан" был весьма калоритной личностью, как внешне, так и в поведении. Опишу действо раздачи наказаний самовольщикам ,по понедельникам. Громила двухметрового роста,с арабской внешностью,вместо голоса, рычание. Подошвы его сапог похожи на лыжи, на которых он.раскачивался, при этом рычал:"Бегают в эту, как её?" "Самовольной отлучку" - подсказывает замполит."Во-во,самоволку!" - рычит полкан. "Пьют эту, как её?" "Водку" - подсказывает замполит. "Во - во, сивуху с карбидом! И чтоб не вертелся, пятнадцать суток!" Имелось в виду, пятнадцать суток гауптвахты. Наш полкан,как командир отдельного полка войск КГБ обладал правами командира дивизии и имел право об'являть пятнадцать суток ареста.
После обеда нас построили в две шеренги перед канцелярией. Мой сосед слева держал меня за мизинец мне это надоело и я выдернул палец и попал рукой в пах, проходящему сзади "деду".Я повернул голову,чтобы извиниться, но увидел летящий мне в лицо кулак, я убрал голову и ударил его в солнечное сплетение,он согнулся пополам. Только я принял исходное положение, открылась дверь канцелярии и вышел полкан. Его взгляд уперся в согнувшегося за строем "деда" "А это что?" - прорычал полкан. В моей голове пронеслось:"Посадят!" И я из строя брякнул:"Болен!" "В санчасть!" - прорычал полкан и "дед" пополз в санчасть. Самое интересное, что в строю этого инцидента никто не заметил,кроме соседа слева.
Не все, естественно, было гладко в моей службе,были трения. О них и поведаю. Как -то я повредил ногу, а тут марш- бросок на шесть километров. Я обратился к ротному фельдшеру, с просьбой освободить от марш - броска, но этот эскулап, по своему обыкновению, записал меня в симулянты и мне ничего не оставалось, как принятьучастие в этом забеге для мазохистов. Меня всегда удивляло, почему некоторые люди меня,казалось бы, безпричинно, ненавидили. Может я неудачно шутил? Скажем,когда моя теща сказала:"Витя, Вы от скромности не умрете." Я пошутил:"Это пусть серость умирает от скромности, а мне это ни к чему." Вообще, льщу себе надеждой, что они звереют, как только во мне "сапиенса" почуяли, отсюда их ненависть. На марше, я, как всегда, был замыкающий, я называл себя "замыкивающим", ударение на "ы". Бежал последним и помогал отстающим. Когда бежишь, боль отступает,но стоит остановиться, опять боль становится. нестерпимой. Впрочем, какая нестерпимая, если я её терпел. Вобщем,я разгружал и. возвращал волю к жизни с помощью матюков,выбившимся из сил. Марш-бросок я закончил с тремя автоматами и двумя скатками. После марш-броска, мы сидели в курилке и ребята сетовали на меня,что я жестокий и бездушный"дедушку" покрыл матом, а у него ссадина на коленке и она трескается и ему очень больно. Я выслушивал эти сетования в прострации, мне было не до них. Потом была команда "строиться" и я не смог встать, моя нога окончательно отказала. Ротному эскулапу все же пришлось меня освободить, теперь вообще от службы. Было лето и я успешно проводил время на спортплощадке. Тут на меня и наехал однажды старшина, он приказал мне разгрузить машину,которая привезла бельё. Я естественно отказался выполнять его приказ. В те ветхозаветные времена, я имею ввиду совдеповские, это было страшное преступление. Меня вызвали в канцелярию,где собрались офицеры и стали меня допрашивать, почему я не выполнил приказ старшины и знаю ли я, что это очень серьезное преступление. И что в военное время за это расстреливают. Я сказал, что у меня повреждена нога и что поэтому я освобожден от каких либо работ. Следует идиотская фраза:"А если в военное время?" "Так что, будем людей калечить, прикрываясь военным временем? Вы меня уже один раз не освободили от марш - броска, теперь я ногу за собой таскаю. Вам что мало? А то что я занимаюсь на турнике, это мой принцип. Когда у меня повреждены руки, я гружу ноги. Когда повреждены ноги, гружу руки. За счет физической нагрузки идет быстрее выздоровление." Инцидент был исчерпан.
А так служба шла довольно ровно. Во взводе я имел прав больше, чем замкомвзвода, правда неофициально. Как сейчас говорят "по умолчанию". Даже дедушки, по собственной инициативе,по выходным, спрашивали у меня разрешения лечь поспать. Хотя официально, я не был им командиром, они просто знали, что если разрешит замкомвзвода, у него могут быть проблемы, а если разрешил я, то от офицеров вопросов не будет. Но всё хорошее имеет обыкновение заканчиваться. Меня сагитировали вступить в КПСС. Тогда я был дурачком, искренне верил в победу коммунизма и хотел быть в первых рядах строителей этого изма. Кстати, в то время я прочитал замечательную книжку "Приключения мистера Блексуорси на острове Ремполь", - если я правильно вспомнил её название., ведь прошло почти полвека. А в то время меня немало повеселило описание обеда на острове. Итак, островитяне усаживались за общий стол,хватали лучшие куски мяса, но не ели, а совали друг другу в рот и просили с'есть кусочек,но никто не ел. Все знали, что первого, кто вонзит свои зубы в мясо, ждет "укоризна". "Укоризна"- это большая дубина,утыканная" акульими зубами.На языке дикарей, это называлось "воздать укоризну".Кто первый начинал есть, получал свою порцию "укоризны" и его тут же с'едали.Я не понял тогда, что это была пародия на нашу страну,а дикарями были мы. Но вернемся к моему вступлению в партию.
Итак приплыл я пароходом в Одессу, в родной отдельный полк, на парткомиссию. Первый вопрос. был:"Как вы закончили учебный пункт?" Я ответил:"На хорошо." "А почему не на отлично?" И я почувствовал себя преступником и понял, ждет меня аутодафе. Далее не менее идиотский вопрос:"Как вы относитесь к соревнованиям?" "К каким?" - спросил я.
"Ну вот, в прошлом месяце у нас были соревнования по поднятию тяжестей." - сказал подполковник. "А эти, товарищ подполковник, это не соревнования, а анонизм! Ни спортивных секций, ни тренировок, а так собрали поподнимали для галочки, вот и вся работа по спорту." "Ах, вот как вы относитесь к спортивным мероприятиям!" - и подполковника понесло. Чего он только не наплел, и что мое место в тюрьме,а я хотел в партию проскользнуть, и он, наверное, обвинил бы меня, что я рою подкоп под Черным морем, чтобы улизнуть в Турцию, но я прекратил этот поток воспаленного сознания. Не знаю до чего бы он ещё договорился, если бы я его не прервал. "Разрешите идти!" - встрял я. От моей чудовищной наглости подполковника качнуло и он стал хватать ртом воздух и он выдавил:"Идите", ещё не сообразив, что я ему дал понять, что я не хочу больше слушать этот бред. И он остался в неловком положении перед остальными офицерами, членами парткомиссии. Так я приобрёл себе могущественного врага. Но я тогда был весел и беззаботен и меня мало волновал этот идиот в погонах. Правда,когда я прибыл в Ялту и старшина спросил:"Ну как?" Я ответил:"Подполковник сказал,что меня надо в тюрьму, а не в партию." "Дурак." - коротко и ясно выразил свое отношение к подполковнику старшина. Что я приобрёл врага, в лице замкомполка по тылу, неведомыми мне путями, стало известно командованию роты. Я это понял, когда подполковник приехал в Ялту, в командировку. С утра, ко мне прибежал командир взвода:"Так, ефрейтор, завтракаешь и через пять минут, чтоб духу твоего здесь не было! Иди куда хочешь, купайся, жри виноград, вернешься к отбою" "Товарищ старший лейтенант, я тут в баскетбол собрался поиграть".. - начал я. "По рогам хочешь? Завтракаешь и чтоб духу твоего здесь не было!" - против такого аргумента я не устоял..Лично я и думать забыл о злосчастной парткомиссии, поскольку меня ожидало новое приключение. Ко мне подошёл командир взвода и сказал, что командование роты решило, что от нашего взвода, в командировку на Лубянку , отправлюсь я. Так что я сунул в чемодан свой автомат, номер РА4005, и в составе группы из пяти человек, двинулся в Москву, на Лубянку.
В Москву мы доехали пассажирским поездом, без приключений. Инцидент чуть не случился на Комсомольской площади.Когда мы пересекали площадь, у меня вдруг открывается чемодан и из него чуть не вывалился мой АКМ, хорошо, я вовремя среагировал и успел захлопнуть чемодан. И вот мы на Лубянке, зашли в кабинет, где сидел суровый полковник. Когда наш офицер сообщил о цели нашего прибытия, полковник строго спросил:"А почему без оружия?" Мы молча открыли чемоданы и продемонстрировали наши АКМы. Потом мы получили груз и отправились в обратный путь. До Харькова добрались без приключений, а в Харькове застряли на неделю. Мы маялись от безделья, время тянулось медленно и тягомотно. Как то прихожу из магазина, мне ребята говорят:"Пошли к диспетчеру!" и мы пошли к диспетчеру.Пришли к диспетчеру. И тут начались странные вещи. Но сначала надо сказать несколько слов, для полноты картины, о нашем внешнем виде. А выглядели мы так; заросшие щетиной, в солдатских бриджах и сапогах, и довершали картину, синие тренировочные футболки с закатанными руковами и на плече автомат. Вобщем, вид колоритный.
И тут начались чудеса, во всяком случае для меня.Внезапно в нашей группе произошла смена лидера. Я смотрю и глазам своим не верю, тихий и не заметный ранее, рядовой Б вдруг стал напирать на диспетчера:"Когда наконец Вы отправите наш вагон?" "У меня арбузы пропадают!" "Какие арбузы!? Вы знаете кто мы?" "Ну, солдаты" "А какие солдаты!?" - напирал рядовой Б , имея ввиду нашу принадлежность к КГБ. И Тут до меня дошло, что мои соратники п'яные. Пока я ходил в магазин, они напились. Но всё закончилось прекрасно. По зрелым размышлениям, диспетчер решил поскорее избавиться от нашей пь'яной компании, от греха подальше. Он нас заверил, что через два часа он нас отправит. Своё обещание он сдержал и мы, ровно через два часа, двинулись в Симферополь. До Симферополя доехали без приключений, сдали груз местным чекистам. Наша миссия была окончена и мы отправились в Ялту, в родную роту.
Служба снова пошла своим обычным порядком. Однажды нам пришлось протягивать кабель в кабельной канализации. Каторжная работа. Кабель смазанный солидолом,тяжелый, гладкий и скользкий, выбивать из сил, мы тянули, сидя по колодцам кабельной канализации. Никогда не забуду того иступленного мата,выбивающихся из сил солдат, который звучал в этих колодцах. И командир взвода бился в истерике над моим колодцем: " И от меня, да по забористей!!!" Чтобы было понятно, что это была за работа, скажу, что после трех недель этой работы, у меня почернели и слезли ногти на мизинцах обеих рук, натёртые рукавицами. Потом я долго не был в этом районе, где-то около года. А когда я снова здесь появился, и как только я ступил на первый колодец, я отключился от окружающей меня действительности и в моей голове звучали все те маты, которые звучали в этих колодцах год назад. Тогда я понял, когда в фильмах показывают фронтовика, который пришел на место,где воевал и он слышит звуки боя, в котором он участвовал - это не художественный прием, а свойство нашей психики.
Мой третий год службы начался с конфликта со старшиной. Я однажды не пошел утром на физзарядку. Не потому, что я стал "дедом", просто я простыл и заниматься физзарядкой, полуголым на ноябрьском дожде было не с руки. Но старшина решил, что я почувствовал себя "дедом" и когда наш взвод заступил в наряд, старшина отправил меня на кухню, не ведая, что это он наказал себя. Сначала я воспринял наряд на кухню, как обычное явление, но когда старшина стал пытаться портить мне жизнь, я показал ему "кузькину мать". Сначала старшина стал требовать от моих сменщиков, чтобы они заставляли меня мыть пол в столовой после окончания наряда. Но сменщики меня предупреждали заранее и я успевал помыть пол до окончания наряда. Мои сменщики принимали наряд без замечаний и я вылетал на спортплощадку с дикими криками и демонстрировал старшине,что я ещё полон сил. А вот о старшине этого не скажешь, ему пришлось месяц. питаться ходить домой. Дело в том, что когда он стучал в дверь кухни, я спрашивал:"Кто там?" Он никогда не отвечал и я сообщал ему:"Туалет направо по коридору!", с чем он и уходил не солоно хлебавши. Я брал на кухню гитару и в свободную минуту бренчал. Однажды, я вышел за веником и вот в этот момент старшина проник на кухню. Когда я влетел с веником в столовую
и позвал:"Леха,Леха!", - из амбразуры меня сверлили немигающие глаза старшины:"Лешки, Маньки, Ваньки остались на гражданке! Здесь есть рядовой Кулешов! ...Так так,товарищ Зуев, опять с гитарой?!" Я посмотрел на него как на идиота, внимательно осмотрел веник и ответил:" Нет,товарищ старшина, с веником!" Тут его прорвало, такого я от него никогда не слышал! Я покорно выслушал его тираду и вздохнул:"Эх хорошая у Вас дочка, товарищ старшина." Старшину вынесло из кухни, как ураганом.
А я продолжал, пользуясь своим положением, ставить себя в наряд на кухню. В очередной раз, увидев, что я опять иду на кухню, старшина вскричал:"Нет Зуеву хватит ходить в наряд на кухню!." Вообще старшина был не плохим человеком, насколько это возможно в армии, и я сейчас несколько сожалею, что не стал с ним мириться. Месяца за два, до моего дембеля, он подошел ко мне и сказал:"Нам надо менять отношения, товарищ Зуев." "Чего уж там менять, товарищ старшина? Потерпите, до дембеля немного осталось." Старшина вздохнул и отправился восвояси.Когда я вспоминаю этот эпизод, я испытываю сожаление, но уже ничего изменить нельзя.
У нашей роты были шефские связи с различными организациями города, что конечно приводило к некоторым казусам. Сейчас меня просто потрясает наша беспечность, я имею ввиду беспечность командиров, руководителей предприятий, о нас, солдатах, я не говорю, мы были безголовые, в силу своей молодости. Мы разгружали оборудование, когда приезжал на гастроли Московский цирк, помогали его устанавливать. Однажды я целый день устанавливал прожекторы на "шаре смелости", под куполом цирка, без какой либо страховки.
Нашим шефом был и местный пивзавод. Ох и нализался я там однажды. Я, с моим напарником, на крыше варочного цеха загружал сахар в бункер. Мы таскали восьмидесяти килограммовые мешки, была ялтинская жара и мы, таская эти мешки, пили из двух чайников пиво,с неотделенным спиртом и фруктово - ягодное вино.
Когда закончились восьмидесяти килограммовые мешки и начались пятидесятикилограммовые, а мы уже прилично нализались, и нам показались они очень легкими, мы стали таскать по два мешка. Правда, я после второй ходки, когда чуть не ступил мимо помоста, стал таскать по одному. Потом парни рассказали, их девчонки спрашивали, что это за ребята, что по два мешка носят, а мы просто дошли до седьмой степени самосозерцания. И было от чего. Как мы потом посчитали, мы выпили, на ялтинской жаре, по восемь бутылок пива и по две бутылки вина, в пересчете на бутылки. Как рассказывали очевидцы, когда я спускался с крыши цеха, по пожарной лестнице, морда моего лица совершенно отсутствовала, к губе прилип окурок,короче - картина Репина. Ребята отвлекали офицера, чтобы он не видел эту эпическую картину. Когда вернулись в роту, я сказал замкомвзвода, что я буду спать там то и там,- разбудишь к отбою. Замкомвзвода разбудил меня к отбою, я сказал там своё "я" и, в хлам пьяный, залег в свою койку. Засыпая, я слышал, как, вернувшийся из увольнения мой соратник, что-то кричал и последняя моя мысль была, как не парадоксально,:"Вот, сволочь, нажрался и ещё выступает!"
На следующий день мне мои сослуживцы поведали, как я шел по коридору казармы, ровно - ровно,как я уже ранее сообщал, морда моего лица совершенно отсутствовала, следом шел дежурный офицер,который, видимо, поставил себе задачу:"Если я упаду, то сдаст меня,сам виноват, а если не упаду, то и Бог с тобой." А я, по показаниям ребят, шел совершенно ровно,не качаясь, но морда лица отсутствовала, что было, то было.
После этого возлияния, я неделю не мог есть суп, он мне пивом пах. А между тем служба шла своим чередом, ребят моего взвода, в основном, я видел только спящими,уезжал, по службе, они ещё спали, приезжал - уже спали. Иногда случались отдушины, например, соревнования по стрельбе из пистолета. Дело было так, один офицер заболел и в команде от нашей роты не хватало стрелка. Мой друг, знал о том, что я до армии, стрелял из самодельного пистолета и предложил попробовать меня, после трех пробных выстрелов, заключение майора было следующее:"Вы стреляете не как спортсмен, а как гангстер." Мне было смешно, школьником я стрелял из самодельного пистолета, без прицела, который я сделал, работая кузнецом,два дня в неделю. и стрелял без промама по консервным банкам, которые раз в десять были меньше мишени для пистолета. Но выступил я плохо, дело в том, что мне дали ПМ из которого я не стрелял, а бил он влево вниз, надо было брать упреждение. Я этого не знал,острота моего зрения не позволяла видеть,куда ложатся пули и я лихо всадил всю обойму, влево вниз, в круг, диаметром сто миллиметров, в двойки и тройки. Никто, собственно, от меня никаких результатов и не ожидал, нужно было только мое участие для зачета.А я тоже не в обиде, я с удовольствием пострелял из ПМ. Всё какое-то развлечение.
И наконец третий год службы. Как мы и говорили, на первом году, что у нас не будет "дедовщины, так и случилось. Мы этим позорным делом. не стали заниматься. Я, как и положено третьему году службы, стал изредка дежурить в комендатуре, но это быстро закончилось. А вообще в комендатуре было весело. К коменданту частенько приходили его фронтовые друзья, он говорил мне,, что за меня подежурит и уединялся со своими друзьями, а я до 18 00 гулял по Ялте, иногда встречал его фронтовых друзей. Они расспрашивали как там полковник Бессмертный и мы тоже уединялись, чтобы выпить бутылочку - другую прекрасного крымского винца. В восемнадцать ноль - нуль,на пороге комендатуры, встреча с комендантом,нас обоих слегка покачивает и происходит "вахту сдал - вахту принял", вместе с вахтой получаю ключи и идем спать, комендант домой, а я в помещение комендатуры. Однажды я. попался, когда я пришел из комендатуры на ужин, на крыльцене меня уже ждал командир взвода, он сходу "пригласил" меня в канцелярию. Ну и начались нудные выяснения обстоятельств моего пьянства в комендатуре. Кто, как, с кем,кто зачинщик, ну и прочее. Я сразу расставил точки над " и" и сразу сказал, что буду отвечать только на те вопросы, которые касаются только лично меня. Командир начал рисовать безрадостные картины моего ареста на пятнадцать суток, но видя,что они меня не впечатляют, задал мне главный вопрос,который его волновал:"Как ты целый день, пьяный, находился среди офицеров комендатуры?" "А кто Вам сказал, что я был пьяный среди офицеров комендатуры?" "Но твоя шинель с утра весит грязная в коридоре.!?" "Утром я просто упал, а выпил я после дежурства. И я поведал ему, как совершил утром полет на бреющем. Это была другая история, не менее захватывающая, вот она.
Утром я шел в расположение роты на завтрак. По пути встретил солдата, прикомандированного к нашей роте, мы их называли "чекистами", так как они несли службу по охране Ялтинского отдела КГБ. Так вот, когда мы подошли к дороге, ведущей в распоряжение роты, то увидели, что все асфальтовое покрытие покрыто льдом. Это. местные пацаны сделали себе ледяную горку, полив покрытие дороги вечером водой. Не долго думая, а точнее не думая вообще, я разбежался и поехал.
Сначала все шло нормально, как говорил один персонаж, пролетая семнадцатый этаж,но лед закончился и начался щебень. Я тормознулся о щебень и воспарил над дорогой. Состояние полета мне даже стало доставлять удовольствие, но тут я обнаружил, что лечу своим орлиным. профилем, прямо в, выступающий над щебнем, колодец. Я воскликнул "АССА",поскольку ничего более умного я придумать не успел, в воздухе перевернулся на спину и врубился загривком в этот колодец, кувыркнулся через голову,порвал на колене мундир, а заодно и кожу,все на том же колене, поднялся и снова упал, теперь уже со смеха. Дело в том,что я увидел, как следом за мной летит мой спутник, не как орел, а как-то боком, комично дрыгая долговязыми конечностями, ударился о придорожный кипарис и со стоном под ним приземлился. Мы поднялись одновременно и двинулись дальше, оживленно обсуждая наше приключение.После завтрака, я надел другую шинель, так как моя была вся в грязи. Выслушав мой рассказ, командир успокоился и заключил, что этот инцидент останется между нами, на чем мы и расстались. Вообще, мое пьянство во время моей службы, это отдельная песня. Со спиртным я особенно не заморачивался, я поступал просто, раз в месяц,получив свое жалование, я покупал семьсот пятьдесят вина "Мускат красный камень" , благо в моем распоряжении был буфет девятого отдела КГБ, города Ялты. После того,когда заканчивал дела по службе, я с'едал эти семьсот пятьдесят и возвращался в часть. Никто не замечал,что я выпил, поэтому все, и солдаты и командиры, считали меня патологическим трезвенником, коим я вобщем то и являлся. Я не пьянел и у меня не было тяги к спиртному. Но из - за спиртного происходили смешные события.Как-то, в какой - то из прадников, вызвал меня дежурный офицер и попросил меня отвезти сообщение моему командиру взвода. Мне не хотелось пилить через всю Ялту и я попросил его послать кого -нибудь другого. Он ответил, что никого другого он послать не может, потому,что этот другой обязательно напьется. Я выдвинул последний, убойный аргумент: "Но Вы же сами видели, что я тоже пью." Я действительно выпил бутылку вина у него на глазах. А дело было так. Мы с капитаном плыли на теплоходе, в командировку, в Одессу, Вечером капитан принес в каюту бутылку вина. Ему вино не понравилось и он спросил меня:" Будешь пить?" " Запросто" - ответил я и тут же опорожнил бутылку. Капитан сидел как громом пораженный. "Так ты ж не пьешь." - выдавил он. - "Как видите пью."
- "Кто же тогда у нас не пьет?
-"Товарищ капитан, у ГСМ
стоит столб, так вот он не пьет, у него чашки перевернуты." Ну вот я и напомнил ему этот эпизод. Но отвертеться от поездки в город мне так и не удалось. Капитан сказал, что он всё равно доверяет только мне и мне пришлось отправиться в путь. На третьем году моя служба шла стремительно, так как я постоянно был занят. Нудных традиций наших отцов и дедов мне больше не начитывали, по той простой причине, что в дни учебы меня брали на прокат командиры других взводов. Я откровенно не переваривал эти традиции.Я как - то спросил своего командира:"Что вы все толкаете нам эти традиции, вместо конкретного дела.Я что, встретившись с американским солдатом, буду рассказывать ему о традициях наших отцов и дедов?" Короче, от этого словоблудия я был свободен и был этим доволен. Ребят моего взвода я видел только спящими, уезжал - они ещё спали, приезжал - они уже спали. Однажды утром меня не отправили на службу рано утром, как обычно, и я,как все добропорядочные солдаты принял участие в разводе. Получил приказ командира почистить перья и явиться на развод в мундире. На разводе, совершенно неожиданно, меня настиг мой дембель. Я, как натура увлекающаяся, совершенно о нём забыл. Майор окинул меня взглядом, видимо впечатление было неутешительное. Я тогда выглядел четырнадцатилетним пацаном. Однажды в автобусе в меня вцепилась маленькая девочка,лет трех - четырех:"Мама, мальчик солдат,давай возьмем его к нам домой!" Молодая мама, вся пунцовая, не могла оторвать от меня своего ребенка. Весь автобус веселился. "Почему свои награды не надел?"- расстраивался майор. "Я их в Артеке пионерам отдал, товарищ майор." - "Ну сбегай хотя бы постригись, совсем мы тебя укатали,так похудел." - продолжал расстраиваться майор. Я сбегал в парикмахерскую, постригся, прибежал в роту, майор увидел меня и совсем расстроился:"Ну что ты постригся как пионер?!" Затем было прощание с ребятами и офицерами и наконец борт дембельского теплохода. Дембель на теплоходе оказался мероприятием чудовищным. Мои однополчане, все три года моей службы, считали, как собственно говоря, по их меркам и было, меня абсолютно непьющим. Вот эти три года они и фантазировали,как на дембельском теплоходе они будут крошить мне хлеб в водку и как я буду его клевать, как птенчик. Ну вот, как только сели на теплоход и начали праздновать дембель,они вспомнили эти фантазии. До хлеба в водке дело,конечно, не дошло, но чтобы я пил наравне со всеми,следили ревностно. В результате наши великие знатоки алкогольных дел довольно быстро дошли до кондиции и и мне, с теми,кто держался еще на ногах, пришлось растаскивать по каютам этих горе- пьяниц.
Наступила ночь. Не помню, но каким - то образом, я скорешился с нашим новым замполитом, который нас сопровождал.Он прекрасно пел и играл на гитаре. Он и меня подключил к этому импровизированному концерту. Короче говоря, он показывал мне аккордды, затем играл и пел, а я вторил за ним на второй гитаре. Мы так подожгли пассажиров, что танцы на палубе продолжались до четырех часов утра.
На следующий день мне было не до спиртного. Я мявкнуть не успел, как мой замкомвзвода прилип к свежеокрашенному борту. Я его положил на бухту шлангов,для смывания палубы и спустился в машинное отделение, чтобы добыть у механиков ветошь и ацетон. С ветошью и ацетоном вернулся на палубу и начал оттирать мундир сержанта от краски. Сержант стонал:"Вить не надо, мне плохо." Только я отчистил мундир сержанта,как к борту прилип рядовой из первого взвода, пришлось и его почистить. Я понял,что-то надо предпринять, иначе мои собратья облепят этот борт, как мухи. Пришлось сделать плакат "Осторожно, окрашено!" Как ни странно, липнуть перестали. Но тут новая напасть, на рейде Севастополя на борт поднялся морской патруль. Кто-то из наших дуриков дал в морду какому - то майору, из пассажиров теплохода. По требованию старшего патруля, я разыскал нашего капитана, вкратце обрисовал ему ситуацию. "И что же они так напились?" - сокрушенно вздохнул капитан. Я совершенно по идиотски заметил, что ребята давно не пили, вот и дорвались. "А ты, что пил?" - резонно отпарировал капитан. Ему как - то удалось замять инцидент и патруль удалился с миром. Затем собрал всех и об'явил, что все должны сидеть по каютам, пока не протрезвеют,кто вылезет пьяный,получит в морду. И что морды будет бить самолично и от души. После этой речи, до Одессы мы дошли без приключений. В Одессе, в полку нас встретили "радушно". В соответствии с тем отношением к нам офицеров полка, о котором я уже писал. Нам не дали поговорить с ребятами, с которыми мы прошли "учебку". Нас сразу построили в коридоре штаба и, через приоткрытую дверь кабинета, мы услышали:"А что тут вошкаться? Документы им в зубы и пусть валят отсюда." Мимо проходил замполит полка и услышал эти речи. Он влетел в кабинет и обрушился на офицеров:"Что за хамство? Вы что себе позволяете? Эти солдаты демобилизованы в первую очередь, а значит это отличники боевой и политической подготовки. Сейчас же выписать им всем благодарности за добросовестную службу и проводить должным образом!" Замполит ушел, а эти канцелярские крысы выперли нас за ворота части, не дав нам даже увидеться с ребятами, с которыми, три года назад, мы проходили курс молодого бойца в "учебке". Они избавились от нас как от зачумленных, хотя до самолета было еще семь часов. Так бесславно закончилась моя служба в армии.
ЭПИЛОГ
Через год, я возвращался с кавказа, потемневший от горного солнца,бородатый,волосы по плечи, неожиданно побывавший на собственных поминках,вобщем веселый и жизнерадостный. Но это тема другой истории, не менее увлекательной и не обычной.К которой я еще вернусь. А сейчас мой путь лежал через Ялту и было бы большим грехом, не посетить родную роту. Я пришел на КПП, там дежурил уже отрок из племени,молодого, незнакомого и я попросил его позвонить майору и сообщить, что прибыл "сумасшедший ефрейтор", что он и сделал, точнее, он позвонил майору и сообщил:"Товарищ майор, тут какой - то "сумасшедший ефрейтор " пришел". Майор дал команду:" Пропустить", - и я прошёл в расположение роты, зашёл в канцелярию, там уже собрались все офицеры роты. Как только я вошел, майор воскликнул:"О, ефрейтор, легок на помине! Только что тебя вспоминали!" "И что, много ругались?" - поинтересовался я. "Ну как можно, ты же у нас знаменитость." - сообщил майор. "Не понял" - действительно не понял я. "О твоей демобилизации стало известно в ЦК КПСС." И майор рассказал, что мой высокопоставленный недруг был в отпуске, когда меня демобилизовали, а когда вышел из отпуска и обнаружил, что он меня прозевал, то написал донос в ЦК на майора, ну и в частности там было, что майор демобилизовал в первую партию такого нехорошего человека, как я. Я поинтересовался у майора, не жалеет ли он, что демобилизовал меня в первую очередь, майор меня успокоил, что не жалеет и он все сделал правильно. Так что я теперь смеюсь,что когда я дембельнулся, все ЦК КПСС вздрогнуло, в полном составе.-'бдительными