— Знаешь, вообще-то у моей хандры есть повод. Каша остыла.

Холодным утром сентября, который в этом году выдался на редкость непогожим, немудрено было каше в тарелке нашего героя остыть. Мёрзли люди на автобусных остановках, утирая простывшие носы и сгорбившись под весом портфелей с учебниками школьники уныло брели на занятия, город продрог в автомобильных пробках и очередях в метро.

Так начинались сотни историй в книгах и кино, главные герои уверенно смотрели в новый день, а читатель понимал, что этот день, и все последующие, описанные в книге, непременно станут особенными. Иначе зачем бы про них писать? К сожалению, я не могу обещать вам ничего подобного, потому что у нашего с вами героя сегодня намечается вполне обычный, даже заурядный и скучный день.

— У твоей хандры по десятку поводов на дню. Удивительно, что каша появилась в их числе только сейчас, я вообще не понимаю, как ты ешь эту дрянь.
— Так я хоть что-то ем. Ты уходишь, а для себя я готовить не стану.
— Знаешь, я могла бы посоветовать тебе найти работу, но почему-то ты вполне справляешься с тем, чтобы работать дома, так что голодание пойдёт тебе на пользу, ты поправился и скоро снова придётся перешивать тебе джинсы.

Здесь, конечно же, предполагается, что читатель начнёт продумывать образ нашего героя. Пока что, пожалуй, мы знаем о нём не так уж и много — что-то там ест, сидит дома и толстеет, вот уж точно мало чем выдающийся типаж. Впрочем, разве совершенно необходимо быть выдающимся, чтобы о тебе написали книгу?

— У мамы скоро день рождения. Давай подарим что-то от нас двоих? Не хочется дарить ерунду, а на что-то серьёзное придётся занимать, так лучше возьму у тебя.
— Она звонила на днях, говорила, что старый холодильник совсем ни к чёрту. Дети дарят маме холодильник? Вот уж правда взрослая жизнь. Я бы предпочёл нарисовать открытку и сделать сову из макарон.
— Можешь сделать сову, но сходи днём в магазин и посмотри на чёртовы холодильники, я очень тебя прошу, у меня совсем нет на это времени. Только оденься теплее, не хочу снова возиться с твоими лекарствами.

В целом городе, пожалуй, таком большом и гудящим машинами не было никого, кто мог бы дать нашему герою такого трогательного совета — кроме его сестры. С другой стороны, единственное, что было в этой женщине трогательного, заключалось именно в этом моменте, из чего можно судить о том, что поменяйся они местами — роль мужчины походила бы ей гораздо больше.

— Я зайду. И куплю что-нибудь на ужин, и может быть даже приготовлю, если не пришлют новых заказов.
— Вот и хорошо. Как раз собиралась сказать, что к вечеру не приду, они пишут какую-то новую передачу, нужно отсмотреть и оценить, стоит ли тратить деньги на такое дерьмо. Ужинай один, потом ложись спать, умоляю, только не ищи приключений в этот раз, мне хватило прошлого.
— Прекрати, это был всего лишь спор. К тому же, видео со мной теперь есть в интернете, а заказчиков это только привлекает.
— Боже, да. Что может быть привлекательнее пьяного и голого неудачника-сценариста, пристающего к машинисту метро. Не городи чушь, и оденься теплее, сегодня на улице холодно.
— Ты уже говорила. Иди. У меня масса дел, нужно отскрести кашу от тарелки, а это может занять полдня, если она ещё больше замёрзнет.

Прошлое наших героев скребло по их душам не хуже металлической губки для посуды. Придавая ему столь большое значение каждый из них ставил на своём настоящем номера страниц, будь то сценарий, запись телефонного разговора или стенограмма судебного заседания. Нумерация сбивалась, числа часто повторялись, но нестерпимо больно было вспоминать, на какой же странице с ними происходило то же самое.

Меня всегда удивляло, какое большое значение люди склонны придавать своему прошлому. Позволяя вмешиваться, влезать в собственную же голову, тысячами голосов на разные лады сбивать с пути и наводить на ложный след — о, воспоминания казались мне уделом мазохистов, людей, так любящих сопереживать, что они готовы делать это с самими собой, каждый день, с каким-то извращённым упорством. Нежелание расстаться с ним я оценивал как ношение вериг, как избиение самого себя до крови, до синяков тем, что однажды уже лишило тебя сознания.

«Пожалуй, сегодня я не буду заниматься делами. Слишком много произошло в прошлую неделю, стоит взять перерыв и всё как следует обдумать. Карен сказала, что задержится на работе, значит я могу задержаться в городе без лишних вопросов. Стоит всё как следует обдумать и не принимать решения так быстро. В конце концов, я никому не рассказывал о произошедшем, значит, переживать стоит только за себя. Значит — переживать и не за что».

Нашего героя отличала как раз эта черта. Непонятная мне настолько, что я решил поделиться ей. Напрасно лжёт сам себе, говоря о том, что не станет переживать — переживания стали для него рутиной, настолько привычной частью жизни, что ему следовало бы придумать, как заработать на этом, он сколотил бы целое состояние на собственных эмоциональных кризисах.

Величавые здания в центре города, увешанные рекламой, полыхающие огнями, будто румянцем на щеках застенчивого юноши, последние сводки новостей, брошенные на тротуар спешащими на работу, сигналы светофоров, указывающие путь праздным туристам и тем, кому нечем было себя занять утром буднего дня составляли неутешительный прогноз — в этом городе всё было спокойно.

Спокойствие вначале было чертой города, которой он с радостью поделился со своими горожанами. Непохожий на другие большие города этот, в массе своей серый, пестреющий лишь силуэтами небоскрёбов, мог служить как надёжным домом, так и лекарством для случайно оказавшихся в нём, ищущих кто чего — любви, денег, радости, смерти. Объединяя разных людей, город словно спрут опутывал телефонными кабелями, линиями электропередач и телевизионными антеннами тех, кто решил ступить на его мощёные улицы. Пожалуй, если можно было бы отказаться от героя, я непременно посвятил бы книгу городу — более удачного протагониста сложно себе представить.

Многие представляли себе его другим. С этими бесконечными на первый взгляд пробками, столь же бесконечными, и бесконечно дорогими витринами магазинов, он казался неприступной крепостью, попасть в которую можно было лишь спустя годы усердного труда, после которых сложно было бы судить о том, стоили они того, или нет.

Он принимал и отпускал горожан ежечасно, каждую минуту озаряя криком новорождённых отделения больниц, довольно часто расчищая улицы для похоронных процессий, а также стуча штампами регистрации в паспортах недавно, а порой и нечаянно появившихся здесь людей.

О таком человеке, пожалуй, и пойдёт речь.

Posted via LiveJournal app for iPhone.

https://tankado.livejournal.com/49949.html