15 октября в онлайн-кинотеатре КиноПоиск HD выходит сериал Романа Прыгунова «Беспринципные» по рассказам Александра Цыпкина. Одну из ролей в нем сыграл Павел Деревянко. Мы поговорили с артистом о его герое Вячеславе Марковиче, отношении к TikTok и о том, почему только на мультфильме он может заплакать.

«Беспринципные» — это кто?

Герои сериала — это такой срез достаточно обеспеченных молодых людей, живущих на Патриарших прудах. Кто-то одинокий, кто-то состоит в отношениях. И вот они живут, кайфуют, обманывают друг друга, изменяют друг другу. Моего персонажа зовут Вячеслав Маркович. Он очень веселый человек, ни слова в простоте, быстро разговаривает, много врет и нормально себя чувствует при этом. С ним случаются интересные истории, даже метафорические в каком-то смысле.

Сейчас в киноиндустрии все переживают, что люди не станут так же массово ходить в кинотеатры после пандемии, зато у онлайн-платформ настанут золотые времена.

Платформы просто убрали всех. И очень здорово, что в России сейчас бум платформ, есть конкуренция, все соревнуются друг с другом.

А вы любите в кино ходить? На что пойдете в ближайшее время?

Я обязательно пойду на «Чернобыль» Данилы Козловского, моего товарища, всесторонне талантливого человека. И на фильм Алексея Нужного «Огонь» о пожарных и спасателях. Еще, конечно, я жду голливудских новинок классных вроде «Стражей Галактики», которых обожаю. Чтобы просто побалдеть полтора-два часа в кинотеатре.

В феврале следующего года выйдет фильм с вашим участием, который точно стоит посмотреть в кинотеатре, — экранизация сказки Петра Ершова про Конька-Горбунка. Сам Конек там анимационный, но с вашей мимикой, движениями и голосом.

«Мы хотим, чтоб он на тебя был немножко похожим», — сказали мне ребята-компьютерщики. Отвели в темную комнату, все лицо обклеили датчиками и попросили изображать разные эмоции — страх, смех, гордость, презрение.

И как, похож получился Конек?

Я пока не видел его в действии. От многих нюансов все это будет зависеть — интонации, повороты головы, взгляды. Если напрямую сравнить со мной, то все-таки отличия неизбежны: он конёк, я человек (Смеется. — Прим. ред.). Зато съемочный процесс проходил легче, потому что лицом уже не надо было ничего изображать. На мне был комбинезон в обтяжку, в котором я совершал разные движения. Были, правда, и неудобства: Конек все-таки маленького роста, пришлось ходить почти на коленях с помощью специальных ходунков, что не очень приятно. Но ничего страшного. Где наша не пропадала.

Конек-Горбунок ведь не первое животное в вашей творческой биографии: вы уже озвучивали попугая Голубчика в «Рио», агента Крота в полнометражных «Смешариках» и Шарика в «Простоквашино».

Все правильно. Видите, как получается, с животными рука об руку идем по жизни.

Озвучание похоже на обычную актерскую игру?

Когда на экране не показывают твое живое лицо, речь должна быть ярче, эмоциональнее. Ведь из инструментов остается только голос. Да и жанр мультфильма подразумевает некоторую эксцентричность.

А вы сами читали «Конька-Горбунка» в детстве?

Конечно, мы все выросли на этой сказке. Правда, для сценария ее переписали — получились если не новые, то обновленные персонажи, и акценты тоже расставили по-другому, на современный лад. Чтобы зрителю было интереснее смотреть — все-таки сказке столько лет уже.

Расскажите про Конька. Режиссер Олег Погодин говорил, что его образ основан на хмурых самураях из фильмов Куросавы.

Имеется в виду, что по характеру он самурай – совершенно серьезный, удрученный опытом мужчина. Так бывает, когда люди небольшого роста восполняют его недостаток очень ответственным поведением. Наш Конек умный, ироничный. Мы подумали, что так будет интереснее, чем делать его хохмачом, эдаким ослом из «Шрека».

Вы рассказывали Юрию Дудю, что и сами любите мультфильмы и даже плачете, когда их смотрите.

Да, я обожаю мультфильмы голливудские и только на них и плачу.

А почему на обычном фильме сложнее заплакать?

Нужен высокого уровня сценарий, чтобы он меня взял и купил. Чтобы я поверил в предлагаемые обстоятельства и просто сопереживал истории. Авторы мультфильмов настолько круто это делают, настолько трогательно всегда, классно, чисто, что не поверить невозможно.

А «Холодное сердце» вам понравилось?

«Суперсемейка» — больше. А еще практически истерика со мной случилась после мультфильма «ВАЛЛ-И», я начал рыдать. Это было странно и забавно.

А так вы не очень сентиментальный человек?

Я достаточно сентиментальный. У меня все-таки две малолетние дочери.

Как думаете, вашим дочкам понравится этот фильм?

Я очень на это надеюсь. Тем более что они очень много всего смотрят и имеют возможность сравнить.

В каких еще проектах вас можно будет увидеть осенью?

Еще выходит «Идеальная семья», которую мы почти полностью сняли для TNT в прошлом году, а сейчас досняли и улучшили. А в ноябре будет второй сезон «Дылд». Там я играю полюбившегося многим тренера Ковалева, такого брутального персонажа, который тоже любит немного приврать. Но при его жутком характере он обожает свое дело, любит волейбол, всецело ему отдается и всех заставляет работать точно так же. Мы с ним в этом похожи: я люблю свою работу и люблю профессионалов.

А у вас был кто-то, кто заставлял делать работу круто?

Я сам всегда заставлял себя, к счастью. Больше никто не сможет.

А педагоги, режиссеры?

Это да. Но тогда все это получается неосознанно, из-под палки. А важно делать все осознанно, только тогда ты добиваешься серьезных результатов.

Вы больше дорожите своими комическими ролями или драматическими?

Я люблю разные жанры. И дорожу в принципе своей профессией. Думаю, лучшая моя работа впереди, и это будет, возможно, трагикомедия.

У вас есть продюсерские или сценаристские амбиции?

Продюсерские амбиции имеются у меня давно и следующей весной мы будем снимать полнометражный фильм «Персональный Ад», в котором я не только буду исполнять главную роль, но и впервые выступлю в качестве креативного продюсера.

Во время пандемии вы снимались?

Нет. Я проводил время с дочками, с семьей, и мы кайфовали друг от друга.

Вы у себя в Инстаграме писали, что строите для семьи дом на Алтае.

Да, так получилось, что у нас появилось место на Алтае, в красивейшем районе горных Каракольских озер, где мы с женой строим дом.

Для чего вам Инстаграм, кстати?

Это способ общения, способ узнать, кто чем занимается. Мгновенный источник информации. Да и приятного там много. С подписчиками своими общаешься, видишь, как жизнь идет, как люди относятся друг к другу. Недавно мне сказали, что обязательно нужно завести TikTok. Я завел. Пока к нему не привык. Но надо соответствовать трендам, современности, мы же хотим быть адекватными этому миру, чтобы он был адекватен нам. Поэтому нужно уметь принимать новое. Так комфортнее жить.

Путешествовать любите?

Да, я люблю бывать в новых местах, получать заряд силы от этих мест, от новых людей. Сменить картинку — это очень круто, важно и нужно всякому человеку, особенно творческому. Необходимы свежие впечатления, какая-то чистота, природа. Это обязательно, потому что в городе тяжеловато.

Вас, наверное, узнают по всей России. Приходится кепку надевать, очки, чтобы меньше внимания обращали?

Да, порой приходится, это часть моей профессии. К счастью, я люблю очки, у меня большая коллекция. Я очкоман.

Интервью: Полина Сурнина

(c) R Flight октябрь 2020

https://podlina.livejournal.com/157071.html

На Okko выложили фильм «Война токов» об одном из величайших противостояний в истории технического прогресса – борьбе великих изобретателей за «право осветить электричеством весь мир». Что выберет история – постоянный ток или переменный? Воюющие стороны – Томас Эдисон (Бенедикт Камбербэтч), Джордж Вестингауз (Майкл Шеннон), Никола Тесла (Николас Холт) – не сомневаются: «тот, кто управляет током – управляет будущим». Мы поговорили с продюсером фильма Тимуром Бекмамбетовым о непростом пути фильма на экраны, эстетике скринлайфа и о том, что гений обязательно должен помнить о своей ответственности перед человечеством.

Громкий киноуспех ждал Тимура Бекмамбетова после «первого российского блокбастера» «Ночной дозор» и его продолжения «Дневного дозора», тоже ставшего абсолютным кассовым хитом. Режиссера позвали в Голливуд. В первом же его фильме за океаном — боевике «Особо опасен» играли Анджелина Джоли, Морган Фримен, одна из ролей была у звезды «Дозоров» Константина Хабенского.

Фильм «Война токов» — копродукция студии Bazelevs и нескольких зарубежных кинокомпаний — должен был выйти два года назад. Изначально среди его продюсеров был Харви Вайнштейн — и, когда The Weinstein Company разорилась, «Война токов» на два года легла на полку. Однако Тимуру Бекмамбетову все-таки удалось закончить картину и выпустить ее на экраны.

Какова предыстория создания «Войны токов»?

В 2011 году этот сценарий попал в так называемый Blacklist — список популярных сценариев, написанных молодыми авторами, но пока не спродюсированных. Я его прочитал тогда — и влюбился. Через год компания Bazelevs купила на него права.

С Харви Вайнштейном вы уже были знакомы?

Да, мы познакомились во времена «Ночного дозора», когда Вайнштейн хотел быть дистрибьютором фильма и очень агрессивно пытался получить права. Проиграв компании Fox, он не обиделся, мы продолжали общаться. И в какой-то момент возникла «Война токов».

Понятно, что кино без конфликта не бывает, но Эдисон в этом кино почти злодей. Вы нарочно немного сгустили краски, или все так и было?

Это абсолютно достоверная история. Именно так все и происходило, именно таким и был, как нам кажется, Эдисон. Часто бывает, что великие новаторы становятся жертвами своей гениальности и могут оказаться виновниками больших катаклизмов. И фильм как раз об этом.

Еще один момент, который буквально бросается в глаза, — красный нос финансиста Джона Моргана.

Вообще этот сценарий уникален тем, что обладает удивительным сочетанием поэтичности и достоверности в описании характеров и событий. У финансиста Моргана (британский актёр Мэттью Макфедьен) были проблемы с кожей. Никакого метафорического смысла это не имеет, но во многом объясняет его мизантропию и высокомерие. Просто делает его живым и настоящим.

Снят фильм тоже очень красиво — это работа корейского оператора Чон Джон-хуна, который снимал «Олдбоя» и «Служанку». Почему вы позвали именно его?

Во-первых, потому, что это очень хороший кинооператор. Во-вторых, поскольку речь в фильме идет про изобретателей, нам очень не хотелось, чтобы эта история стала пыльной телевизионной исторической драмой. Так что и по киноязыку фильм должен был стать небанальным. К тому же, период конца XIX века во многом эстетически связан с Японией, Китаем, Кореей. Многие европейские, американские художники и архитекторы того времени были под сильным влиянием восточного искусства. Соответственно, чтобы рассказать историю про это время, нам показалось важным позвать художника, который на генетическом уровне ощущает эстетику этого временного периода.

Параллельно с работой в Голливуде режиссер Бекмамбетов продюсировал в России семейное, «доброе» кино: «Черная молния», «Выкрутасы», «Ирония судьбы. Продолжение», сериал «Громовы», мультфильмы «Алиса», «Время первых», восемь лет шла работа над новогодней франшизой «Елки». Казалось бы, ничто не предвещало резких перемен. Но в 2015 году в США вышел спродюсированный им фильм «Убрать из друзей», ознаменовавший собой появление нового жанра — скринлайфа, где все действие происходит на экранах девайсов.

Недавно вы анонсировали проект Vera Voice, который умеет генерировать голоса людей, в том числе знаменитых. И во время презентации спектакля «Скринлайф» в Театре на Таганке голос Высоцкого поведал о том, что нас ждет в области искусственного интеллекта. Можете тоже вкратце рассказать?

Перспективы, как вы понимаете, совершенно разные. Мы можем дать возможность каждому человеку создать себе дубликат, который будет обладать не только его голосом, но и способностью формулировать мысли и адекватно общаться с людьми. Вы вот и сейчас не знаете, я ли с вами говорю или Vera Voice (смеется.) Он может поддерживать такую беседу, как наша, потому что изначально создавался как сервис для подбора сотрудников для HR-компаний.

Кроме того, у нас есть патент, который называется «Киноязык». Это технология, которая переводит текстовый сценарий в анимацию. Сочетание Vera Voice и «Киноязыка» в ближайшее время позволит людям самим писать сценарии и c помощью искусственного интеллекта генерировать мультфильмы, озвучивая их голосами известных актеров. До Нового года мы сможем показать, как это работает.

К чему это может привести?

К лавинообразному росту контента. Соответственно, самой сложной задачей будет отфильтровывать мусор. И придется ответить на очень много правовых вопросов. Они, я надеюсь, будут решаться в интересах всех участников процесса: и тех, чьи голоса используют, и тех, кто использует. Есть еще вопрос сознательности граждан, играющих с этим уникальным инструментом. Конечно, безопасность важна. Но многие вещи сопряжены с угрозой, если неразумно ими пользоваться.

Новая технология как-то повлияет на ваше другое изобретение — скринлайф?

Скринлайф смыкается с искусственным интеллектом. Совершенно очевидно, что скринлайф-фильмы очень органично производить при помощи искусственного интеллекта. Делая традиционное кино, мы имеем дело с физическим миром, и его воссоздание — это большая и сложная технологическая задача. А цифровой мир может быть легко создан цифровыми инструментами, цифровым сознанием. Так что я думаю, что в недалеком будущем скринлайф-фильмы будут создаваться при помощи искусственного интеллекта. Боюсь себе представить, что они и потребляться будут искусственным интеллектом. Это ведь уже происходит. Как вы знаете, машинное обучение — это скармливание компьютеру определенного типа контента, чтобы машина чему-то училась. Если вы много часов проведете в студии, записывая для нее свой голос, вы фактически создадите ценность, потребителем которой является компьютер. И она позволит ему стать умнее. В отличие от традиционного программирования, когда человек закладывает все от начала до конца, машинное обучение — это когда машина сама потребляет контент и совершенствуется. Вот такие страшные перспективы.

Вам еще обычное кино-то интересно или уже не очень?

Как явление целиком, вообще говоря, не очень. Какое-то отдельное кино как ретро, как ностальгические переживания по поводу своего прошлого — да. Но все чаще и чаще я ловлю себя на мысли, что ничего сногсшибательного в кино не встречал за последние много лет. Кроме хороших историй и глубоких характеров, созданных талантливыми актерами. Но это — профессиональная радость. А вот так, чтобы сказать, мол, я такого никогда не видел, как когда-то было с фильмом «Матрица»... Может быть, в последний раз это был «Аватар». И это объяснимо, потому что самую активную часть своей жизни мы перенесли в цифровой мир. Вот сейчас мы с вами разговариваем по скайпу, задействуем наши девайсы, и это наша реальность.

Традиционное кино больше не в состоянии адекватно отражать жизнь человеческого духа. Если сейчас поставить камеру и навести на вас, она увидит человека, сидящего перед компьютером, а вся жизнь будет на экране. Соответственно, чтобы понять, полюбить героев, переживать вместе с ними за их судьбу, необходимо видеть экран их девайсов. На этом и построена философия скринлайф-кинематографа. Очень много информации об этом на screenlifer.com.

У нас с ВКонтакте сейчас проходит конкурс среди создателей скринлайф-фильмов. Мы им помогаем, учим, рассказываем, делимся своим опытом. И я вижу удивление, с которым люди обнаруживают, что они уже освоили новый киноязык, даже не подозревая об этом. И что это очень востребовано. Если вы поищете в интернете, то поймете, что большое количество контента — это записи экранов. Того, как люди играют, как они переписываются в чатах. Это часть теперешней человеческой самоидентификации.

Но кино — это же все-таки в первую очередь визуальное искусство, красивая картинка.

Это вопрос эстетических вкусов и ощущения современности. Поскольку сейчас мы живем и общаемся на экранах девайсов, эстетика экрана и стала определяющей. Просто мы находимся в процессе осознания этого. Дизайн сайта ничем не отличается от дизайна вашего дома. Общественное пространство парка и общественное пространство социальной сети — схожие сущности. Просто мы парками любоваться привыкли, а социальными сетями — пока не очень. По парку идешь и думаешь: когда-то под этим деревом я впервые поцеловал свою возлюбленную. А скоро человек будет говорить: в этой социальной сети я впервые признался кому-то в любви. Это очень молодой мир. Мы еще его не успели отрефлексировать. Но мы там живем, проводим восемь часов в день на этих экранах. Огромное количество смыслов находится уже не в физическом мире, а в мире виртуальном.

Мне кажется, вы редкий человек, которого это не пугает.

Это пугает тех, кто не родился в этом мире. А для тех, кому до двадцати, это среда органичная. Они не помнят мира без интернета. И таких уже почти половина активного населения планеты. Вопрос только в том, как жить в этом мире. Как оставаться людьми, как продолжать испытывать чувства. Это то, чем мы занимаемся, делая скринлайф-фильмы. Потому что только рассказывая истории, складывая мифы, сочиняя романы про этот мир, мы сможем его гуманизировать. Мы сможем людей объединить вокруг его ценностей. А он совершенно другой, не такой, как физический. В интернете нет времени, нет географических границ. Есть языковые границы, но и то весьма условные. Нет понятия семьи, потому что у мужа и жены разные почтовые ящики. Этот мир другой. И, к сожалению, он пока никак не отрефлексирован творцами.

Люди не прочитали достаточно книг и не посмотрели достаточно фильмов про жизнь в интернете, чтобы сформировать какие-то моральные императивы обитателя интернета. Мы все от этого очень страдаем. В мире интернета очень много страхов: страх потерять данные, страх быть выкинутым из сообщества, внутри которого вы общаетесь… Хейтерство, кибербуллинг, воровство — все это есть, но пока никак не осмыслено в культурном процессе. Наши скринлайф-фильмы — авангард этого движения. И мы всех призываем вставать в наши ряды и двигаться дальше.

Но если вы хотите формировать моральные императивы, почему же вы начали с хорроров?

Потому что это самый доступный и простой жанр. Наиболее подходящий для первых опытов. А сейчас мы уже делаем «Ромео и Джульетту» на экранах мобильных телефонов. У нас снимаются фильмы в жанрах фэнтези, научная фантастика. Я снял фильм «Профиль» — это журналистский триллер. Мы сделали комедию по мотивам «Сирано де Бержерака», называется «Liked», должна скоро выйти. Мы переживаем в цифровом пространстве весь спектр чувств, поэтому и все жанры должны быть представлены.

Это же еще и очень прибыльная технология?

«Убрать из друзей» наряду с «Ведьмой из Блэр» и «Паранормальным явлением» входит в двадцатку самых прибыльных фильмов в истории кино в США (этот рейтинг составляется на основе коэффициента возврата инвестиций. — Прим. ред.). Они очень мало стоили и много заработали, потому что в кинотеатрах их смотрели как обычные фильмы. Но в случае скринлайфа, я думаю, эффективность связана не с дешевизной, а с высокой степенью востребованности этой тематики. То есть людям все больше и больше захочется узнать, как жить в этом другом пространстве. И единственный способ научиться — смотреть и слушать истории о нем.

Текст: Полина Сурнина

(c) Журнал «Сапсан» за декабрь 2019 года

https://podlina.livejournal.com/156726.html

В прокат вышла комедия «Давай разведемся» – полнометражный дебют Анны Пармас, постоянного соавтора Авдотьи Смирновой и режиссера самых громких клипов «Ленинграда». Главная героиня фильма врач-гинеколог Маша (Анна Михалкова) очень много работает, пока ее муж Миша (Антон Филипенко) сидит дома с двумя детьми. Чтобы порадовать мужа, Маша дарит ему абонемент в фитнес-клуб – и вскоре обнаруживает, что Миша ходит туда не только из любви к спорту. «Эта история не автобиографична, это микс из всевозможных историй, которые я услышала, болтая за бокалом вина с подругами», – говорит Анна Пармас.

Когда Анна Михалкова прочитала в сценарии, что ей надо будет появиться на экране в нижнем белье, она как это восприняла?

У Анны Никитичны прекрасное чувство юмора. Она сказала: «Вот я и дожила до того, чтобы сниматься обнаженной. До 45 лет таких предложений не поступало, а тут нате». В общем, отшутилась, но героически это вынесла. Она вообще очень самоотверженная артистка.

Как и Антон Филипенко: вы рассказывали, что он поправился на 12 кг, чтобы соответствовать образу героя. А как получилось, что Миша, его персонаж, сидит дома с детьми уже пять лет?

Довольно обычная ситуация: у нее пошло на работе, а у него как-то затормозилось. Нефтегазовый кризис или закрытие месторождений – Миша же у нас геофизик. Ему кажется, что он не реализован, хотя что дурного в том, что он человек-забота.

Как они встретились и почему друг друга полюбили?

В фильме была сцена знакомства Маши и Миши – самая первая. Там задавались и главные герои, и Мишин друг Санек, и жена Санька, и героиня Светы Камыниной Алена. Это были стремительные роды у жены Санька, и Санек оставлял Мишу вместо себя, а сам убегал, потому что «Финны-финны, контракт на миллион, а ты, грустинка моя...» Но потом продюсер Сергей Сельянов посоветовал ее убрать, потому что она тормозила действие, я посмотрела фильм целиком без нее и поняла, что это действительно не так важно. Люди по-разному знакомятся. А вот эта точка в отношениях, когда они рушатся, всем знакома. Думаете, про это надо рассказывать в интервью?

А почему нет?

Люди, может, еще фильм не видели, а им рассказывают про сцену, которой там не будет. А еще там не будет вот такой сцены хорошей... Монтаж – это же история про то, как окончательно создается кино. Оно в сценарии – одно, на съемках – уже немножечко другое и совершенно третье оно на монтаже. Когда увидела первый монтаж фильма «Два дня», очень удивилась. Мне казалось, что у нас кино про музейную работницу Машу, героиню Ксении Раппопорт. А получилось про двоих, и даже в какие-то моменты перекос в сторону Федора Сергеевича Бондарчука наблюдался. Кино от этого не ухудшилось ни на грамм, это мое просто ощущение: ты написал, и должно быть, как ты себе там напредставлял.

Вы поэтому и решили стать не только сценаристом, но и режиссером?

Моему подвижному характеру ближе работа режиссера. Режиссер что – поорал на площадке, побегал, рот закрыл, рабочее место свободно. А сценарист изо дня в день должен сидеть и писать. Хотя сценаристом я тоже в удовольствие работаю. Просто в какой-то момент тебе действительно вдруг очень-очень хочется эти картинки, которые ты представлял, когда писал, попытаться оживить самому.

И как – в «Давай разведемся» получилось то, что вы задумывали?

Конечно, нет. Была задумана более гротескная история, а получилась более близкая к жизни. Я старалась снимать так, чтобы не юмор актеры играли, а драму и ситуацию. Юмор вылезет так или иначе, потому что люди говорят глупости, делают глупости... Но то, что хотелось сказать, оно и сказалось.

Вы говорили, что кино не автобиографичное, а собирательное. Но что-то же и от вас там есть?

Песня Богушевской «Ангел моей печали». У меня в жизни был сложный драматический момент, и подруга мне сказала: «Знаешь что, я тебе сейчас запишу так называемый девичий плакательный плейлист. Чтобы вся эта гадость из тебя выходила, нет ничего лучше музыки. В этом плейлисте была Ветлицкая «Посмотри в глаза», «Океан Эльзы» «Видпусти», группа «Колибри». Поскольку подруга выстраивала плейлист так, чтобы вырулить на хорошее, в конце был Шура с песней «Ты не верь слезам, все вернется». А Богушевская встала в середину и центральной так и сохранилась у меня в башке.

Драму вы хотели бы снять?

Наверное, нет, потому что я не чувствую в себе драматизма, нерва, трагичности. Получится вымученный выплеск честолюбия, желания снять драму. Я очень быстро отхожу, начинаю высмеивать саму ситуацию или себя в ней. Мне это помогает легче справляться с проблемами. Поэтому за драму я, наверное, не возьмусь. Мне бы хотелось попытаться в следующей комедии добиться чуть большего драматизма. Но даже если я его не добьюсь, а просто облегчу кому-то жизнь и вечер, это будет уже прекрасно.

А как же «История одного назначения»?

Это был самый тяжелый сценарий. Тут надо объяснить, что я абсолютно счастлива, что мы встретились с Авдотьей Смирновой в этой жизни. Я ей благодарна невероятно за веру в меня, за все уроки, за все возможности. Она бесконечно отбрыкивается, говорит: «Дура ты, Аня. Ты сама своего таланта не видишь». Это она там что-то видит. И вот в Дуне есть механизм глубокой драмы. Она ее чувствует, она ее понимает. Но сама она была страшно занята и посадила писать нас с Павлом Басинским, собираясь подключиться потом. Я жаловалась, что не могу даже думать в направлении трагедии. Явсе равно скатывалась в комедию. У меня болело сердце за героев. Это так странно, когда на тебя работа влияет просто метафизическим образом. Как будто тебя самого корчит. Больше я так, наверное, не смогу. Когда Дуня подключилась к нам с Пашей, это был уже тот момент, когда хоть святых выноси. И тут она нас спасла. И нас, и сценарий.

Вернемся тогда к «Давай разведемся». Как вам удается делать так, что там каждая реплика смешная?

У меня были фантастические соавторы. Девушки с великолепным чувством юмора. С чувством смешного. Талантливые сценаристки – Мария Шульгина и Елизавета Тихонова. Заполучить их себе – это первое, что мне удалось. А дальше началось то, что в сценарном деле называется «сосредоточиться и писать диалоги». С одной стороны, они должны естественно произноситься. С другой стороны, кино – это художественная правда, поэтому мы делаем их чуть более интересными и парадоксальными. Например, Мишу поймали на измене. Что при этом происходит? Мужчина же не в состоянии признаться, это просто физически невозможно. Поэтому он начинает уходить от прямого вопроса в какие-то дебри.

Объяснять Маше, что чернозем надо удобрять.

Она вслушивается, пытается понять, а где ответ-то на этот вопрос. И пока не находит его. И потом впрямую спрашивает: «У тебя что, другая баба?» И здесь ей не отвечают! Мы все проговаривали, когда писали. Ходили за Мишу, за Машу... Мы и с Дуней так делаем, она человек артистичный. В фильме «Два дня» есть сцена, когда Бондарчук приезжает в музей, и все выходят на коленях. И Дуня ходила на коленях и показывала! «Вот в этом положении у нас культура находится».

А почему Миша читает «Финансиста» Драйзера?

Это особое удовольствие. Миша все время читает, закрывается от всех книгой. Художник Аня Козлова притащила целую библиотеку разных книг макулатурно-советских. И когда я увидела Теодора Драйзера, я сказала: «Ну конечно, «Финансист». Безусловно!» Среди вырезанных сцен была чудесная, когда Миша у Оксаны в постели читал «Французскую волчицу» Мориса Дрюона.

А почему и ее вырезали?

Я осознала уже в процессе монтажа, что невозможно рассказать про все. Ты и про это знаешь интересное, и про это можешь смешно. Но когда все, что ты хотела сказать и отстаивала перед продюсерами до последнего, ты вывалила на монтажный стол, то поняла, что за гарниром потерялось основное блюдо. Ты же хотела рассказать историю вот этой женщины, Аня, тогда зачем у тебя такая куча подробностей? Таких интересных, ненужных и уводящих в сторону. Дальше начинается процесс отделения главного от второстепенного.

Есть юмор словесный, а есть визуальный. Вот Маша идет кутить с полицейскими и, проходя через участок, царственным жестом распускает волосы. Такие моменты прописываются в сценарии?

Я солгу, если скажу, что все знала заранее. Но история с распусканием волос была. Почему народу так нравится песня «Гуляй, шальная императрица?» Это ощущение королевы внутри – алкоголь его, безусловно, дает. Конечно же, Маша должна была распустить свой пучок.

Полноценно проверяются такие находки, наверное, уже на публике?

На «Кинотавре», где была премьера, я хотела сбежать из зала. Мне было очень страшно. Но продюсер Наташа Дрозд сказала: «Надо посмотреть с залом. Надо понять какие-то вещи». Я говорю: «Наташ, а если у меня инфаркт, например, будет? Я чувствую, что у меня сейчас предынфарктное состояние». Она говорит: «Если что, спасем, выведем, сядешь близко к выходу». И я посмотрела вместе с залом. Адреналин такой – даже реплик не слышишь, потому что колотится в ушах. А дождаться первого смеха, когда ты представляешь комедию... Мне казалось, это было в жизнь длиной.

Какие у вас ощущения перед прокатом, страшно представить.

Чего лукавить, хотелось бы, чтобы фильм был успешен в прокате, чтобы как можно больше людей его посмотрело и посмеялось. Мне с какого-то момента понравилось готовить. Я стараюсь не заглядывать, конечно, в рот: «Ну как, ну как?» Но смотрю: тарелка чистая – ага. Это ощущение сродни. Ты что-то делаешь...

И хочешь угостить.

И чтобы понравилось. Приходите еще, гости дорогие.

Чем теперь будете угощать?

С одной стороны, ужасно хочется снять боевик. Как первый «Крепкий орешек». Я обожаю этот фильм, считаю его эталоном. А с другой – продолжать тему женского самоопределения. Потому что я еще столько смешного знаю про это и трогательного. Я пока нахожусь на распутье. Аккумулирую. У нас с Дуней так сценарные тупики назывались – ну ничего, это мы сейчас аккумулируем.

Какой был самый долгий период аккумулирования?

Авдотья сейчас снимает сериал «Вертинский». Сценарий к нему мы писали с 2012 по 2014 годы. Там у нас был мощнейший тупик, наверное, таких больше и не было. Во второй серии наш главный герой перемещается из Петрограда в Одессу, где дальше происходит действие. Мы встречались с Дуней, садились и говорили: «Итак, Одесса». Так было примерно дней двадцать. Потом мы уже смеялись, потом уже не смеялись, а плакали. И теперь любой сценарный тупик мы обозначаем так: «Что у тебя там – итак, Одесса?»

Текст: Полина Сурнина

(с) Журнал "Аэрофлот" // ноябрь 2019 года

https://podlina.livejournal.com/156423.html

28 ноября в прокат выходит дебютный фильм Ольги Городецкой «Тварь» – мистическая драма с элементами хоррора о супружеской паре, усыновившей необычного мальчика. Главные роли в картине сыграли Елена Лядова и Владимир Вдовиченков, которые до этого в фильмах ужасов не снимались. «История жанровая, необычная, не соцдрама, поэтому нам и захотелось поучаствовать», – говорит актриса, в чьей фильмографии соцдрамы действительно занимают заметное место: за роли в «Елене» и «Левиафане» Андрея Звягинцева Лядова получила пять кино- премий, на одну больше ей принес фильм Александра Велединского «Географ глобус пропил».

Картина ведь только маскируется под фильм ужасов. На самом деле это авторское кино о том, как проживается потеря близкого человека.

Мы согласились не чисто на хоррор. Если бы сценарий был написан на уровне «человек вышел из-за угла, и на него выбежала какая-то страшилка», мы на него не обратили бы внимания. Это не в чистом виде аттракцион, каким мы привыкли видеть этот жанр. Среагировали в первую очередь на драматическую составляющую, вплетенную в мистическую канву. Здесь надо вникнуть в предлагаемые обстоятельства героев, прочувствовать, ради чего все это происходит. Иначе сложно будет испугаться.

Сначала Полина, ваша героиня, очень хочет, чтобы этот ребенок при всей его странности стал частью семьи, а ее муж Игорь сопротивляется. Почему он в итоге передумывает?

Наверное, важную роль сыграли слова героя Жени Цыганова о том, что надо любить, просто любить, своего или чужого – неважно. Если ты хочешь кого-то сделать счастливым и быть счастливым сам, надо любить, отдавать. Игорь на все готов ради жены. Поэтому он захотел взять ответственность еще и за этого мальчика. А Полине привиделось, что спустя несколько лет они нашли своего пропавшего сына в таком изуродованном, неузнаваемом виде.

Мальчику, игравшему главную роль, наверное, трудно приходилось?

Сева – большой умница, гуттаперчевый абсолютно мальчик. Осенью, когда начались съемки, он был в первом классе и практически не ходил в школу, уроки делал в перерывах. Он очень пластичный и, конечно, отважный. В Севе есть и детская игровая натура, но он артист по природе своей. Его не заставляли, он работал по 12 часов – так же, как взрослые актеры. Однажды Ольга разбирала с нами сцену, а Сева стоял рядом. Она сказала: «Ты пока не нужен, малыш, можешь идти отдохнуть». На что Сева ответил: «Вы репетируйте, а я пока пристраиваюсь». Это слова профессионала.

Съемки в таком тяжелом фильме накладывали отпечаток на настроение?

Естественно, как и ваше любое интервью накладывает отпечаток на вас. Погружение в материал с головой имеет побочные эффекты. Мы ведь психоэмоциональные работники. Недавно я прочитала, что нас на пенсию раньше должны отправлять по той причине, что профессия вредная. Нормальным людям врачи говорят: главное – нервы беречь, тогда не будет болячек. Такой совет неприменим в творческой среде: нервы и есть наш инструмент.

Вы бы пошли на пенсию раньше?

Ни один актер не уходит на пенсию рано. Он работает до гробой доски.

Для роли вы готовы на все? Например, вы действительно предлагали Андрею Прошкину спилить передние зубы для роли в «Орлеане»?

Для определенной роли. Какие-то шаги в сторону своих персонажей я, конечно же, делаю, если в этом есть творческая необходимость. Для ленты «Космос как предчувствие» я набрала 12 кг – это подвиг для юной девочки.

У вас хорошие воспоминания о Щепкинском институте, который вы окончили?

Один из счастливейших периодов в моей жизни. Дружба, привязанности, творчество, погружение в профессию мечты. Два года назад нас покинула мой учитель Римма Солнцева, которая выпустила не одно поколение актеров. С ней прощался весь институт, было много ее выпускников, долго шли за машиной, даже движение по Неглинной было приостановлено. Как вы думаете, чему нас там учили? Любить людей и дарить эту любовь, отдавать без остатка все, что можно. Актеров-ремесленников много. Научить ходить слева направо, громко говорить и зайца можно. Но тратить сердце – это особое дело. Нас в первую очередь учили работать так, чтобы вам было больно или смешно. Чтобы ваш поход в кино или театр не оказался никчемным. А научить чему-то, не попав в сердце, невозможно.

Вы поддерживаете дружеские связи со своим курсом?

У нас чат общий в WhatsApp. Встречаемся редко. Не все занимаются профессией, но большинство – да. Один ушел в психологию. Другой мой однокурсник вернулся на родину в Пятигорск и проводит тренинги. Посредством актерства он открыл в себе, что может помогать людям, которым сложно социализироваться. Все равно все вертится вокруг одного. Казалось бы, актерство – развлечение, но это не так. Мы копаемся, изучаем человека все время. Действуем по Станиславскому – всегда приближаем историю к себе, насколько это возможно. Если артист умозрительно о чем-то рассуждает, зрители связи не почувствуют. Чтобы возник живой образ, я его полощу в своих кишках, потом отжимаю, стразы наклеиваю и показываю вам.

Вы десять лет играли в ТЮЗе. Там такой же механизм работы над ролью?

Еще сложнее. Каково, вы думаете, 50-летней женщине играть принцессу? Дети – самые непосредственные и недоверчивые зрители. Поэтому сказка – самый сложный жанр. Как и комедия. Слезу порой легче выбить, чем рассмешить. Слеза – это пласт болезненный, который есть у всех, а смех – это уже культурный.

Я знаю, что вы увлекаетесь фотографией.

С первой зарплаты купила себе фотоаппарат, но дело не пошло, не разобралась во всех кнопках. А я ученик прилежный: если не делаю как положено, это плохо. Вот и фотографирую, как все, на айфон. Но это не увлечение самой фотографией, а просто увлечение моментом. Если мне покажется, что на вас солнышко красиво упало или вы сегодня хорошо улыбаетесь, я прямо заставлю: посидите пять минут, а я поснимаю. Часто фотографирую друзей или своих ассистентов, гримеров, кому не лень потратить 30 секунд. Потом им снимки отправляю.

А в «Инстаграм» почему не выкладываете такие фотографии?

Я это делаю не для публики, а для себя. В «Инстаграме» все нарядные, лощеные, у него цель другая – популяризация владельца. Вроде и неплохо для человека публичного. Но я долго не понимала, почему должна публиковать все время свои портреты и кому это интересно вообще. Мы с Володей всегда интересовались но- вой техникой, гаджетами. У нас есть коптер и всякие аксессуары к нему. Иногда «летаем» и снимаем что-нибудь для себя. В общем, балуемся. Так потихоньку «Инстаграм» стал наполняться контентом. Это неплохая площадка, чтобы показать, как ты сейчас выглядишь. Вещь не совсем бесполезная: режиссер может увидеть артиста в разных образах.

Часто ли вас утверждают на роль без проб?

Меня знают как артистку, и многим режиссерам не нужны пробы, просто мы договариваемся о чем-то. Вообще пробы – это двусторонний процесс. Даже если актер может сыграть то, что нужно режиссеру, это еще ничего не значит. Вероятно, он подобное триста раз уже играл и думает, что его зовут, чтобы что-то новое при- внести. А оказывается, опять звали на то же самое воплощение.

На роль в «Елене» Андрей Звягинцев устраивал пробы?

Да. Андрей их всегда устраивает. Пробы у него длительные, многомесячные, он зовет большое количество актеров. Андрей – особенный режиссер. Его взгляд, видение, подход к профессии мне очень близки, я считаю его большим художником. Наверное, не каждого могу назвать таким.

Как вам кажется, может ли популярность определенных актеров быть вы- звана тем, что они явственнее отражают эпоху, чем другие?

Думаю, в большей степени это относится к режиссерам. Именно режиссер должен чувствовать время, контекст, тон. Что касается актеров – на мой взгляд (и нас так учили), актер должен быть нейтральным, чтобы уметь играть разных героев. Я же не существую точно так же, как в «Елене», в «Братьях Карамазовых». У меня пластика другая, осанка, я по-другому говорю. И моя героиня в «Изменах» кардинально отличается от девушки из сериала «Защита», которая идет на каторгу за мужем через леса и поля по снегу.

Сейчас вы снимаетесь?

Сейчас пауза. Только что участвовала в двух больших проектах. Один тоже дебютный – «Молоко птицы» Евгения Марьяна. Я там играю маму главного героя. Авторское кино, интересное, серьезное. Дебютанты порой оказываются убедительнее профессионалов в своем жарком желании делать кино. Продюсер картины – Роман Борисевич, известный по работам Бориса Хлебникова. Второй проект – 12-серийный детектив «Случайный кадр» режиссера Ильи Максимова. У меня роль следователя.

А в боевике вы бы могли сыграть?

Есть у меня сериал «Инкассаторы», снял его Юра Быков лет восемь назад. Я там играла инкассатора и бегала с пистолетом. Моя героиня в «Изменах» – это городская интерпретация женщины с кобурой. В детстве я любила Сталлоне, потому что его любил мой папа. Я воспитывалась на «Рокки», на «Кобре» и на всем, что смотрело наше постсоветское пространство. В институте пошло серьезное авторское кино, которое раскрывалось не сразу. Если Феллини – душевный неореалист с внятными человеческими историями, то Пазолини было сложно воспринимать. Это я сейчас только могу. Себя не опередишь. Можно пересмотреть всю классику лет в пятнадцать, но толку не будет.

А к Сталлоне осталась любовь?

Конечно. Я вообще люблю хулиганов. Непростые парни мне нравятся.

Текст: Полина Сурнина

(с) Журнал "Аэрофлот" // сентябрь 2019 года

https://podlina.livejournal.com/156232.html

В мае в «Мастерской Петра Фоменко» состоялась премьера «Чайки» в постановке Кирилла Пирогова, где Цыганов играет беллетриста Тригорина. А осенью актера можно будет увидеть в фильмах «Одесса» Валерия Тодоровского, «Тварь» дебютантки Ольги Городецкой и нескольких других проектах. Мы поговорили с Евгением о природе гениальности и о том, кого искусство делает лучше в первую очередь.

«Чайка» Кирилла Пирогова — постановка классическая. Чем она прежде всего важна?

В самой пьесе много о театре, в том числе о старых и новых формах. Тригорин говорит: «Но ведь всем хватит места, и новым, и старым, — зачем толкаться?». Наверное, можно сказать, что спектакль придерживается старой формы. Я видел разные спектакли по Чехову. Может быть придумано все что угодно, но в итоге чеховский текст — самое сильное, что есть в любой постановке. Герои, отношения, слова. То, что в этом спектакле не было изначально желания перевернуть все с ног на голову или добавить что-то, с одной стороны, пугало, потому что зачем нужна очередная «Чайка». Но наш мастер Петр Наумович Фоменко часто повторял: «Все уже было, не было только нас с вами». Таким составом мы к этому тексту раньше не притрагивались, для нас это событие.

Вы хотели бы, чтобы «Чайка» стала долгоиграющим спектаклем, как «Одна абсолютно счастливая деревня» или «Бесприданница»?

Время — очень условная категория. Я поставил спектакль «Олимпия», который шел три года. Сейчас неизвестно, когда он пойдет в следующий раз, может, и никогда. Или через какое-то время мы поймем, что без этого спектакля не можем существовать. Он редко шел, я переживал по этому поводу, а потом понял, что чем реже идет спектакль, тем большее это событие. Значит, надо ценить эти редкие встречи. Наверное, «Деревня» в этом смысле особенный спектакль, который случился сразу и идет уже 20 лет. А «Бесприданницу» мы, наоборот, стали воспринимать и ценить со временем. Должно было пройти несколько лет, чтобы мы в нем начали распределяться и чувствовать, что там вообще происходит. Вначале были совсем растеряны.

Петр Наумович одобрял вашу работу в кино?

Когда я уже поступил в театр, он подошел ко мне и спросил:
«Тебя в кино-то зовут сниматься?». — «Зовут». — «Отказываешься?». — «Отказываюсь». — «Ну ты от всего-то не отказывайся, а то позовут-позовут и перестанут». Это было очень странно слышать от Петра Наумовича, все знали, как он ревностно относится к артистам и съемкам, но тем не менее.

И теперь вы один из самых востребованных актеров в российском кино. Кажется, что вас зовут везде.

Зовут, да. Но если меня нет в фильме, это не значит, что я отказался. Бывает, что отказываюсь, но бывает, что и не предлагают.

Когда в последний раз вас звали к себе в кино люди, с вами не знакомые?

Так было с фильмом «Тварь», например. Я знаю хорошо Филиппа Ламшина, который выступил продюсером. Я поговорил с режиссером Олей Городецкой. Сценарий у картины достаточно черный, а Оля мне показалась человеком на удивление светлым, вот этот контрапункт меня и заинтриговал.

Зато «Одесса» Валерия Тодоровского — уже второй ваш совместный проект.

С Валерием Петровичем крайне интересно работать. Он очень внимателен к моменту, который возникает на площадке, к атмосфере, к природе артиста, к какому-то чувству правды.

«Одесса» — его личная история, отчасти построенная на детских воспоминаниях. Главный герой фильма — мальчик Валерик. Фильм уже называют «Амаркордом» Тодоровского. Может, не самое легкое сравнение, поскольку оно накладывает большую ответственность. Но Валерий Петрович действительно большой режиссер. Это все, что я могу сказать, поскольку фильм еще не видел.

Вы быстро согласились?

Валерий Петрович позвонил мне под Новый год и сказал, что у него для меня есть сценарий. Я его прочитал — он сильно отличался от фильма в сторону, я бы сказал, откровенно-эротическую. Это для меня сложный момент, но я согласился, поскольку Валерию Петровичу доверяю. Наверняка есть режиссеры, которым лишь бы раздеть артистов. Но Валерий Петрович не про это. Все-таки он рассказывает историю. Ему не нужно шокировать, удивлять публику или демонстрировать степень своей свободы. В итоге само собой сложилось, что история рассказывается через другие акценты. Будем надеяться, что для зрителя этот фильм будет не меньший подарок, чем для меня — процесс его создания.

Алексей Учитель будет снимать кино о Цое с вашим участием. Чем вас поразила эта история?

Я не знаю другого фильма об исторической личности, где эта личность практически не появляется в кадре. Мы видим его семью, детей, друзей, продюсера, фанатов, видим даже водителя «Икаруса», с которым столкнулась его машина, но нет артиста, который играет Цоя. С точки зрения драматургии это интересно. Чем-то, наверное, похоже на пьесу.

Чем вы руководствуетесь, выбирая тот или иной сценарий?

Я не люблю предсказуемость. Иногда ты открываешь первые три страницы и уже знаешь, что будет дальше происходить. Хотя, например, когда я открыл сценарий «Человека, который удивил всех», сначала решил, что это кино о деревне. Потом думаю: «Странно, кино о деревне, Чупов и Меркулова — что-то на них не похоже». Если прочитать первые десять страниц, складывается впечатление, что это советское кино о егере. Когда егерь надел на себя женское платье, я подумал: «Вот это номер». То есть они меня удивили.

Конец угадали?

С концом я был не очень согласен, но это мои личные ощущения. Не я в этой истории режиссер. Все равно процесс был очень интересный. Поскольку мы живем в эпоху продюсерского кино, не только в нашей стране, но и во всем мире, намерения очень быстро считываются. Часто художники, то есть режиссеры, вынуждены обслуживать продюсерскую необходимость.

А я учился в Киношколе, я люблю кино, где есть автор, кино, которое имеет больше отношения к искусству, нежели к бизнесу. Иногда получается попасть в действительно творческий процесс. У меня сейчас закончилась работа с Александром Зельдовичем. Тяжелая достаточно история. Не попсовая, если в двух словах охарактеризовать. Там оператор Александр Ильховский сформулировал так: «Главное не то, что мы делаем кого-то лучше, а то, что мы сами становимся лучше, занимаясь творчеством».

То есть бокс-офис для вас не аргумент для согласия?

Когда фильм затевается, о коммерческом успехе никогда речь не заходит. Да и потом в нашей стране сборы не отражаются на гонорарах артистов.

А вы интересуетесь, собрал ваш фильм денег или нет?

Последнее время у меня такие фильмы — да и не в последнее время… Я знаю, например, что «Питер FM» собрал в десять раз больше, чем он стоил. Мог бы и не собрать, а мог вообще не выйти, потому что в какой-то момент продюсеры немножечко разочаровались в этой истории, поняли, что этот фильм не надо, наверное, выпускать, потому что он никому особо не будет нужен. А оказалось, что он откликнулся.

Какой самый старый фильм недавно пересматривали?

Пересматривал фильмы с Верой Холодной, их не так много осталось. «В горах мое сердце» Хамдамова. В самолете смотрел «Трамвай ”Желание“». А когда-то моим настольным был «И карлики начинали с малого» Вернера Херцога — черно-белый фильм о немецких карликах в Мексике. Он просто стоял в видеомагнитофоне, я просыпался, включал, карлики начинали бегать, меня это успокаивало.

Как вы все успеваете: рок-группа, кино, театр?

Иногда я принципиально делаю паузу в съемках и репетициях, и тогда мое основное время занимает музыкальная группа Pokapr"et. Для меня это важные периоды жизни. Недавно вышел сингл, и у нас достаточно материала, чтобы записать альбом, но это вопрос времени.

Вы играли музыкантов в кино или театре?

Я играл Рахманинова в «Ветке сирени». Еще предлагали играть несколько раз рок-музыканта, но я думал: а как его играть, если я и есть рок-музыкант.

Ваш любимый рок-музыкант?

Я до сих пор слушаю группу The Doors. Фильм Оливера Стоуна в свое время на меня произвел сильное впечатление. Вообще люблю разную музыку: ска, джаз, хардкор, Том Уэйтс, Rage Against the Machine... Разную.

Цой?

Да. Я считаю, что Цой и Курт Кобейн — два самородка. Тот случай, когда простота становится гениальностью. Один в Америке в 90-х годах, другой в России в 80-х создали из ничего практически целый мир. Неслучайно столько людей сходили по ним с ума и носили эти майки бесконечные...

Вы бы так хотели?

Чтобы все ходили в майках с моим изображением? Нет. В какой-то момент у меня кухня была обклеена газетами, и туда, где в газетах были фотографии, я вклеивал снимки своих любимых героев из актеров, музыкантов, художников и поэтов. Маяковского, Бродского. Кубрика, Ника Кейва. И я понял еще тогда, что не хотел бы на место кого-то из них, мне мое место интересно. Чего и вам желаю.

Интервью: Полина Сурнина

Фото: Лариса Герасимчук, Владимир Максимов

(c) R Flight magazine // август 2019

https://podlina.livejournal.com/156065.html

В октябре в Музее Москвы — премьера проекта режиссера Дмитрия Крымова и продюсера Леонида Робермана «Борис» по мотивам исторической драмы Александра Сергеевича Пушкина. Лжедмитрия в нем играет Мария Смольникова. Мы поговорили с актрисой о классике, другом театре Ивана Вырыпаева и Дмитрия Крымова и формировании смыслов с помощью подкладывающихся в платье подушечек.

Лжедмитрий — это ведь не первая ваша мужская роль. Был уже Ленин в спектакле «Горки-10» в Школе драматического искусства?

Да. Я люблю мужские роли, это всегда вызов. Искусство стирает границы — именно в театре, в кино-то вряд ли сыграешь мужчину. А в театре кажется, что все возможно. От этого радостно.

Репетиции уже идут?

У нас был первый блок. Что-то стало понятнее. Мы нащупываем язык, ритм этой истории. Спектакль по Пушкину, но, как всегда, это будет самостоятельная драма Крымова, которую он придумает, опираясь на пушкинский текст.

Пушкин ведь — это еще и определенный взгляд на ситуацию.

Да. Разбираясь в деталях, я поняла, что версий море, и спустя столько лет докопаться до мотивации всех этих людей невозможно. Были пожары в Москве, многие документы просто сгорели. К тому же часто в летописи пишется то, что выгодно кому-то. Поэтому искать правду нет смысла, можно только на основе этой истории переосмыслить сегодняшний день и понять, что многое остается неизменным.

У вас была своя версия событий?

Я об этом не думала. Помнила о Годунове что-то из школы. У нас была замечательная учительница истории, и я на урок приходила — как на сериал. Но я люблю свою работу за то, что она меня наталкивает на темы, и приходится — и хочется! — читать дополнительную литературу, чтобы «сделать» персонажа.

Судя по ролям, вам приходится читать много русской классики.

Я ее очень люблю. Если взять пьесу Островского и прочитать ее пять раз, с каждым разом будешь замечать новое. Вообще первый раз я читаю поверхностно. Чтобы что-то понять, мне надо вчитываться, начать переписывать. Когда ты пишешь от руки, обстоятельства обретают реальность. И в мозгу это по-другому откладывается.

Вы ведь начали играть еще в детстве?

Да. Мама отдала меня в экспериментальную школу, где с первого класса была театральная студия. Там работали люди, любящие театр, постоянно что-то выдумывающие. И такое идейное окружение стало для меня нормой жизни. Я только сейчас могу это до конца оценить. Многих в детстве окружают люди, которым приходится выживать, и там не до идей, важна прагматичность. С другой стороны, у меня в семье не было ни актеров, ни режиссеров, а мне кажется, актерская кровь помогает, это заметно — на примере Ефремовых, скажем. Или вот Даня Стеклов, сын Грани Стекловой. Я ему верю. Как будто бы какой-то бонус. Это не значит, что надо расслабиться. Нужно трудиться усердно и куда-то себя направлять. Но что-то в них есть другое, в представителях актерских династий.

Благодаря тому, что заложила ваша школа, вы не сдавались и поступали в театральный несколько раз?

Благодаря этому у меня было столько радости, я понимала, что у меня что-то получается. А что я еще могу делать, я не знала. Но все правильно сложилось. За два года, когда не поступала, я подросла, а на третий оказалась у своего человека. На свой экспериментальный первый курс, где учились вместе сценографы, режиссеры и актеры, меня взял Евгений Каменькович. Он набирал актеров, которые должны были быть в распоряжении режиссеров, но параллельно успевать заниматься своей профессией. Я так хотела учиться, что, когда поступала, приносила этюды один за другим, мне уже говорили: «Маша, хватит, не надо». А когда училась, предполагалось, что тебя должны в отрывок брать режиссеры. А если они не брали, я действовала сама. Мне было это очень интересно — придумать решение для отрывка. Наверное, Крымов что-то почувствовал, и мы сошлись. Я очень много придумываю для своих ролей. Хотя он ведет, у него всегда есть интуитивная идея.

Как вы придумывали роль в спектакле «О-й. Поздняя любовь»?

Там очень много шло от обстоятельств. У Людмилы сложная история. Она живет с папой-адвокатом, который из-за своей честности потерял все: любовь, жену, карьеру. И не наложил на себя руки только из-за дочери. Он ее постоянно называет «ангел», потому что она его спасла. Дать он ей много не может. Эта девочка выросла в очень стесненных обстоятельствах, но в большой любви к отцу, единственному близкому человеку. Мне было интересно найти в этом персонаже греховность. В чем она отрицательна? Там она описывается как ангел. Ангела играть скучно, и это неправда. Мы бы тогда не жили здесь, человек изначально греховен, даже если он хороший и чистый. Значит, где-то есть червоточинка, внутреннее противоречие, контрапункт жизни, который мне всегда интересно откапывать. У Людмилы нет возможности ухаживать за собой, так что она за естественность — почему и брови такие густые, невыщипанные. Читая книжки, она посадила зрение и носит очки. Еще у нее длинная коса и большая грудь, я подкладываю подушечки. Вообще у нее очень красивая фигура, и в другой ситуации она сделала бы из себя секс-бомбу. Но так как она росла с отцом, и возможностей нет, и мировоззрение другое, и ум в приоритете, то выглядит она аскетично. А большая грудь — как намек на что-то несбывшееся. Формулируя идею, Крымов говорил, что любовь в этой пьесе — как бабочка, вдруг залетевшая в необжитое пространство. Может быть, и поздно, и уже невозможно для девушки, но любовь же не спрашивает.

Героинь современных пьес вы так же подробно разбираете?

Я современные пьесы вообще не люблю. Я не вижу там столько пластов, сколько в классике. И много чернухи. Да, они изображают то, что есть в реальности, но так не взлететь. А в искусстве и театре хочется же летать. Я не специалист, просто желания узнать больше про современную драматургию не было. Но мне очень нравится Иван Вырыпаев.

Почему?

У него свой стиль. Когда он работал в «Практике», я приходила к нему на спектакли и понимала, что это не мой театр. Когда люди просто читают тексты, мне не хватает в этом собственно людей. Для меня театр тем и ценен, что хочешь почувствовать контакт. Когда я смотрю на Константина Райкина, он как будто со мной, близко, и мне тепло. А тут другой способ — может быть, больше через голову, но он потом тоже попадает в сердце. Вырыпаев изобрел свой способ говорить о важных вещах, которые его волнуют. Я слушаю его тексты и понимаю: все, о чем он говорит, живет вокруг, я это тоже вижу, но стараюсь закрыться. Может быть, я не вижу там автора до конца, но он и не хочет там присутствовать — в привычной форме. Он присутствует как бог или мудрый родитель — без подсказок. В «Бытии N два», кажется, есть фраза «В этом есть что-то еще». Это заставляет мою фантазию работать. Он открыл свой театр, другой.

Как и Крымов?

Да. Нас же долго даже театром не называли. Не принято было дарить цветы. Фотографии артистов в фойе до сих пор не висят. У нас в Лаборатории не было своих гримерок, только под конец нам выделили для мальчиков одну на всех и одну — для девочек. Для меня это было странно, когда я пришла. В актерской профессии гримерка — это же святая святых. Там актер может сидеть перед зеркалом, может остаться один, поиграть, попробовать. Я не помню, чтобы мы с Крымовым садились и разбирали монолог. Я всегда дома сама разбирала. Потом показывала, импровизировала, он уже что-то корректировал. Нас так и называли — художнический театр. Но когда начали появляться более актерские работы, включая «Позднюю любовь», нас увидели как театр. И сам Дмитрий Анатольевич больше начал интересоваться вживлением актеров в свои миры.

Расскажите о сериалах. Это ведь противоположность театра по степени проработанности ролей.

Там часто интересные актеры снимаются. В «Рая знает» снимались Граня Стеклова, Ирина Пегова. И я туда пошла, потому что мне было интересно посмотреть, как они работают, побыть с ними. Кино — это совершенно другое. Редко тебе позволяют делать совсем интересный характер. Это могут себе позволить звезды первой величины. Их берут на такие роли, где можно перевоплотиться. А я не настолько медийная. Да и киношники не всегда в театр ходят, не знают способностей актеров.

Вы сами не хотели что-то поставить?

Я делала много отрывков в ГИТИСе. Например, «Три сестры» с художницей Полиной Гришиной. Она придумала чувственное пространство: железный холодный пол, красивые плиты резные. Сидят мужчины в шинелях, и по ним ступают три босые девочки. А потом военные уходят, а девочки остаются и шагают уже по полу. А насчет поставить — может быть, я когда-то решусь.

Что это будет? Классика?

Конечно.

Интервью: Полина Сурнина

Фото: Ксения Угольникова

(c) R Flight magazine // июнь 2019

https://podlina.livejournal.com/155789.html

Недавно Сергей Шнуров объявил о роспуске группы «Ленинград». Впрочем, это не помешает ему выступить на Торжественном приеме от имени Организационного комитета Петербургского международного экономического форума. В преддверии концерта он рассказал о мифологии «Ленинграда», несостоявшемся фильме про «Лабутены» и поисках глубины в «Инстаграме»

— Сергей, песня «Ленинграда» «В Питере пить» стремительно произвела ребрендинг Санкт-Петербурга...
— Из города страданий в город-праздник.

— Хочется получить детальные рекомендации из уст автора: где пить, что пить?
— Где в Петербурге пить, зависит, конечно же, от сезона. От компании. От настроения.

— Форум у нас в июне.
— По моим наблюдениям, форумчане пьют везде. Их можно встретить на набережных, в многочисленных забегаловках, в ресторанах. Они заполняют этот город буквально как наводнение, описанное Пушкиным. Так как город у нас Петра, построенный как некая альтернатива Москве и старой России, мне кажется, что здесь мы должны быть немножко всегда пьяны, но при этом очень рациональны, как это завещал нам великий Петр.

— В каких еще региональных брендах вам видится потенциал? Про Париж уже есть, про Москву тоже.
— Любой топоним обладает своими стереотипами. Меня эти все искажения радуют. Мне интересны понятия как таковые. Париж — это понятие. Петербург — это понятие. Это второе лингвистическое бытие, которое существует независимо от первого.

— К вам не обращались города или люди с заказом на песню?
— Обращались. Но я пока не писал. Это я оставлю на пенсию, когда мне уже совершенно будет нечем занять голову. Как бабушки решают в электричках кроссворды, так и я начну писать гимны городам.

— Вопрос в связи с роспуском группы: а если у вас родится песня, что вы будете с ней делать?
— Я ее точно так же запишу.

— С той же группой?
— Мы же не Rolling Stones, которые привязаны к определенному жанру. «Ленинград» всегда писался разными составами. И я мультиинструменталист, и еще пара людей тоже. На студии при современных возможностях можно сыграть все одному.

— То есть роспуск группы — это отказ от гастролей.
— Да, отказ от больших выступлений, но не от занятий песенным искусством. Я планирую пописывать песни и снимать клипы. Это не значит, что я буду выступать. Но все зависит от того, сколько денег мне предложат. Естественно.

— Когда был самый прибыльный период в жизни группы «Ленинград»?
— Я думаю, что он сейчас. У нас динамика всегда положительная, как и в мировой экономике. Поскольку мы предоставляем некую эксклюзивную услугу, я себя чувствую прекрасно в любой экономической ситуации. Как поставщик праздника, который никто не может организовать, кроме нас.

— Вы помните, как заработали первые деньги?
— В школе на УПК. Советские школьники в рамках урока труда раз в неделю ходили работать на производство. Я собирал клапаны для газовых нагревательных приборов. В петербургских коммуналках, где была подключена только холодная вода к дому, горячая получалась с помощью такого газового нагревателя. Внутри него был клапан. Я его собирал. С помощью отвертки.

— «Ленинград» — это много людей, которые зависят от вас финансово. Когда вы принимали решение распускать группу, эта ответственность влияла?
— Отчасти влияло. Почему отчасти — это серьезно влияло на то, что наш коллектив существует уже 20 с лишним лет.

— То есть без этой ответственности вы бы, может, и раньше прекратили.
— Безусловно, раньше. В моем представлении это совершенно понятно: то, что имеет начало, имеет конец. Примеры других коллективов просто кричат об этом. Можно долго барахтаться в этом болоте, но это ни к чему.

— Просто ради денег не имеет смысла.
— А не получится ради денег. Есть очень много коллективов, которые существуют по сто лет, но там деньгами не пахнет.

— Много ли денег отнимает производство клипов?
— Порядком. В процентах? Не считал. Я клипы рассматриваю как рекламу собственного коллектива. Реклама же не должна приносить деньги.

— Мне все же кажется, что это не только реклама, но и зеркало действительности. Например, издание Colta назвало ваши клипы «энциклопедией русской современности».
— «Ленинград» создавал собственную мифологию, это определенный ракурс и определенный взгляд. Навязывать эту точку зрения я бы не стал и не говорил бы о том, что это есть некое единственно возможное прочтение современности. Нет, конечно. Это одно из. Жизнь гораздо интереснее, чем клипы «Ленинграда».

— Тем не менее, это довольно комплиментарное определение.
— Да, но не более. Я стараюсь трезво смотреть на происходящее. Претендовать на энциклопедичность — это чересчур.

— По крайней мере, можно претендовать на то, что вы фиксируете какие-то процессы, происходящие в жизни людей. И что мне кажется самым удивительным — что им это нравится. Кто-нибудь когда-нибудь обижался на формулировку вроде «все бабы любят бабки»?
— Да конечно обижались! Много раз. Это же неизбежно. Обиды пронизывают жизнь любого человека.

— Но это не должно остановить художника.
— Если художник в своей жизни никого не задел и не обидел, то зачем он жил?

— К вопросу о чувствах художников — почему вы пошли в Совет по культуре Госдумы?
— Чтобы быть в курсе. Это же коснется меня непосредственно — закон о культуре, который там творится. У меня последние сводки. Как-то они будут пытаться загнать этого зверя в клетку, но это как воздух ловить сачками.

— Почему вас туда позвали, знаете?
— Понимаю. Чтобы продемонстрировать, что в общественном совете есть альтернативные точки зрения, что мы воспринимаем культуру чуть шире, нежели Эрмитаж и Большой театр. Звать туда кого-нибудь помоложе было бы странно. Сергей Шнуров был на Первом канале в программе «Голос» и там не матерился, поэтому в принципе, наверное, это управляемый человек. Потом, последнее время я же в «Инстаграме» реагировал с помощью стихов на политическую повестку, когда меня это забавляло.

— Вернемся к клипам. Как вы формулировали режиссеру Анне Пармас идею клипа «В Питере пить»?
— Некий дух антисистемы поселяется в представителях разных социальных страт, и они из разных точек бытия начинают странным образом притягиваться друг к другу и стекаться, буквально как ртуть. Это была моя идея, воплощенная Аней с помощью героев и мизансцен, которые она придумала.

— А Илья Найшуллер, который тоже «Ленинграду» несколько клипов снял, откуда взялся?
— Я с ним познакомился, когда он меня позвал в свой фильм «Хардкор». И так как я был увлечен идеей наращивания визуальности и степени удивления от клипов, я обратился к Найшуллеру, потому что на тот момент он был самый эффектный режиссер. Просмотров это больше не дало. Но клип «Кольщик» выиграл все возможные призы всех возможных фестивалей европейских и американских по части музыкального видео.

— А полнометражный фильм вы никогда не хотели снять?
— Нет. Этот жанр сейчас является полем экспериментов для спецэффектов. Больше ни для чего. Кино как таковое, на мой вкус, себя уже победило. И кроме «Трансформеров-666» мы уже вряд ли что увидим интересное и достойное внимания. Как художественный прием — ну, «Бердмэн». Но он разово стреляет и не определяет будущее.

— А куда же делась психологическая глубина? Где теперь ее искать?
— В «Инстаграме». Ну и потом, представление о том, что психологическая глубина — это нечто необходимое и то, что должно существовать всегда, ошибочно.

— То есть какой-то был период, подходящий для психологической глубины?
— Да, конечно. Это жанр. Отсветы большого стиля, который назывался «модерн». Сейчас-то уже какая глубина, зачем? Я не гонюсь за ней, потому что я понимаю, что невозможно искать глубины там, где асфальт.

— Вы, например, играете в опере «Бенвенуто Челлини». Чем это вам интересно?
— Во-первых, я привык. Во-вторых, я живу недалеко от Мариинки. Мне не составляет большого труда раз в три месяца прийти и сыграть Бенвенуто Челлини. Эта опера идет с нарастающим успехом, билеты всегда проданы — а почему мне не ходить?

— Вам никто не предлагал сделать мюзикл из песен «Ленинграда»?
— Мне предлагали сделать фильм на волне успеха «Лабутенов» с теми же самыми героями. Я подумал, что это спекулятивное решение, не движимое ничем, кроме желания сделать кассовый фильм. В чем я на тот момент не был стопроцентно уверен. Возможно, мюзикл с песнями «Ленинграда» — это было бы интересно. Однако в концертной программе «Ленинграда» очень важно, чтобы зритель двигался, а не сидел в кресле. Очень важны ноги, важны эти ритуальные пляски. Если их исключить, а оставить только некий нарратив в музыкальном сопровождении, песни выхолостятся и потеряют довольно много. К тому же, пока я не вижу экономической привязки — где это устраивать?

— Вы слушаете музыку для удовольствия?
— Вот так вот: а не послушать ли мне второй концерт Рахманинова? У меня есть некая профдеформация. Как монтажер не может смотреть фильм — он смотрит склейки. Я не могу слушать музыку как обыватель. У меня настолько закалены нервы, что их не расшатать никакими аккордами и мелодическими ходами.

— А как у литератора у вас тоже есть профдеформация?
— Как у человека, который пописывает стишки, да. Я пытаюсь разобрать на детальки. Допустим, я хочу понять, как воздействует произведение группы «Уикенд» на среднестатистическую телочку. Я начинаю вычленять заложенные механизмы, которые вызывают такую реакцию. Я смотрю, как устроен стих, и почему он так работает. И беру этот прием, он становится моим.

— Вы росли в словоцентричной среде? Привычка лингвистически сканировать все вокруг у вас с детства?
— Нет. Мои родители — технические инженеры. Наверное, от них желание разобрать. И разобраться, как это работает.

— А когда вы узнали слово «аллитерация» и полюбили этот прием?
— Поначалу по наитию. Я был поставлен в такие условия. Мне захотелось заниматься музыкой. Я даже знаю, почему. В то время, когда я рос и формировался, то есть в начале 80-х, никакой политик или писатель не приближался к социальному статусу условного Бориса Гребенщикова. Он был царем России в социологическом смысле. Точнее, свой царь (или барон) был у каждой фанатской группировки — Цой, Науменко и другие.

В силу того что, я homo sapiens, следую примерам и нахожусь в социальном болоте, кроме того, что я вижу, я ничего не вижу. Подростком я увидел, что возможна такая схема: когда ты тренькаешь на гитаре, ты становишься очень важным <персонажем>. Однако я очень быстро вылетел из контекста ленинградского Рок-клуба и ударился в какие-то дебри. Опять же, я пытался разобрать схему: а за счет чего существуют наши бароны, откуда оружие. Нашел поставщиков в лице Cure и Led Zeppelin, стал разбираться с ними. Потом я понял, что в наших широтах, в нашей среде, в нашей социальной ризоме без слов никуда не деться. И дальше стал думать, что такое припев, и почему припев — дико важно, а куплет, наверное, не очень.

— Если бы вы могли провести рэп-батл с человеком из любого времени, кто бы это был?
— Мне кажется, что этот жанр уже умер. Скоропостижно скончался, как в свое время риторические бои в Риме. Как зрелище, это неинтересно. Как выяснение отношений и сопоставление понятий — я не думаю, что в рамках батла это в принципе возможно.

— А если вообразить формат поединка умов?
— Возможно, в силу возраста я уже понял, что антагонисту доказывать что-либо бесполезно. Тем более если человек уже состоявшийся. У него есть определенный иммунитет и представления о мире. Моими понятиями он не заразится. Если это не публично, смысла в таком диалоге нет. Если публично, имеет право на существование, потому что собирает зрителей. Но это развлечение, а не формирование смыслов. Смыслы рождаются совершенно не там.

— Ваш недавний поединок с Ксенией Собчак — это тоже для развлечения?
— Абсолютно. Я работал на публику и показывал ее слабые стороны.

— Не до конца было понятно, насколько серьезны оба участника. И не созваниваются ли по вечерам, чтобы обсудить следующие шаги.
— Я поменял телефон, позвонить мне невозможно. Она, конечно, пыталась до меня достучаться, выяснить, что происходит. Но мне кажется, что интереснее, когда человек не понимает, что происходит.

— То есть вы немножечко актер.
— Это же публичное пространство, там все актеры.

— Вы устаете быть все время в публичном пространстве?
— Порядком подустал. В моем «Инстаграм», сейчас вообще ничего нет, кроме редких публикаций. Это сознательная стратегия. В современном мелькании, когда человек есть образ, который он продвигает, у меня масса возможностей. Даже если я ничего делать не буду, все равно медийное присутствие никуда не денется. Как мне видится, лучше создать дефицит, чем профицит. Будет следующее заседание Госдумы, туда придут репортеры. И зачем мне «Инстаграм»? Говорить о том, что у меня происходит «в душе»? Это тоже смешно.

— Поделиться большой идеей, которая вам пришла в голову?
— Все действительно большие идеи, которые меняют мир, публикуются в научных журналах. Я к науке не имею никакого отношения. Все остальные идеи мир не трансформируют. Был такой деятель, который выступал против сегрегации в Америке, Мартин Лютер Кинг. Мне совершенно понятно, что если бы Мартина Лютера Кинга не было, был бы Мартин Лютер Финк. Или кто-то еще. Просто общество созрело для появления такой фигуры.

— В России есть сейчас назревшая позитивная повестка?
— Она есть всегда. Любые смены происходят ровно тогда, когда должны произойти. Не сочтите, что я за предопределенность, но трансформации будут происходить, даже если этого никто не будет желать.

— Вы говорили, что закрыли «Ленинград», потому что эпоха застоя, по вашему ощущению, закончилась.
— Да. Это мои наблюдения, связанные с происходящим, прежде всего, в культуре. Я вижу, что обстановка предперестроечная. Ленинградский рок-клуб уже создали. Уже есть новые бароны. Происходит это все дело, естественно, в рэпе. У молодежи появились люди, которые для них являются авторитетами, моделями поведения. Люди, которые добиваются социального веса и статуса не с помощью бизнеса или политики, а с помощью болтовни в микрофон.

— Кто сейчас в России самый передовой?
— Новые люди, интегрированные в виртуальный мир. Рэперы, бьюти-блогеры, инста-телочки. Это самое интересное, что происходит. Но, по большому счету, все они находятся в селевом потоке большого движения, которое можно охарактеризовать так: сам человек является предметом искусства. Он себя выставляет, он себя продает, он сам себя делает. Это придумали не мы. Это планетарная движуха.

— Для вас это трудно — быть произведением искусства?
— А я не знаю, я человек сомневающийся. Я менжуюсь: я какое-то время побыл произведением искусства, когда это было актуально и ново, а сейчас мне кажется, что я уже достаточно послужил в этой церкви. Там стало душно — слишком много народу.

— И куда теперь?
— Не знаю. Нужно смотреть, придумывать, переизобретать. Я думаю, что этот дискурс, когда человек сам себя создает, глобален и долгосрочен. Плохо, когда ты понимаешь фокус. Я понимаю, что это манипуляция. И что за этим изображением на фанере пустота. Это, конечно, сложно.

— Но где-то же вы есть? Вы и это произведение искусства — между вами какие пересечения? Между личностью и публичностью?
— Это же сообщающиеся сосуды. Под большим вопросом личность как таковая — есть ли она, что она такое. «Инстаграм» — это, наверное, и есть личность. Все остальное обеспечивает существование этой личности. Каждый человек является производителем своего собственного цирка.

— А когда не было «Инстаграма», как вы производили цирк?
— С помощью газет и журналов. Раньше были иные медиа. Иные медиа — иной цирк.

— То есть вы свою мечту исполнили — хотели быть царем и стали.
— Да. Не знаю, насколько мне это нужно. Я понимаю, почему я захотел стать: скорее всего, это было не мое желание, а социальные условия. Теперь придется разбираться дальше.

Текст: Полина Сурнина

(c) Журнал Росконгресса к ПМЭФ-2019

https://podlina.livejournal.com/155407.html

Мария Шалаева в 2007 году получила на «Кинотавре» приз за лучшую женскую роль в фильме «Русалка», а в 2018-м приехала туда со своей короткометражкой «Развод» как режиссер. Сейчас актриса пишет сценарий для полного метра, недавно для съемок освоила профессию бармена, а для себя учится кататься на сноуборде. Мы поговорили с ней о счастье, этике и красной дорожке Каннского фестиваля.

1 апреля в прокат вышел киноальманах дебютов «Счастье – это… Часть 2» с вашим участием. Для вас счастье – это что?

Это ж такое абстрактное понятие. У меня была когда-то идея фикс, что ты обязательно должен быть счастлив. А когда ты несчастлив, ты страдаешь. А потом я подумала, что гораздо удобнее немножко расширить свой диапазон и принимать и дурацкое настроение, и грусть, и тоску, и если что-то не получилось. Это принятие дает ощущение полной жизни.

А что за роль у вас в этом фильме?

Я играю маму двоих детей, которой в силу обстоятельств приходится оставить на ночь вдвоем своих сыновей, одному из которых пять лет, и он всего боится, а второй – трудный подросток. В результате старший примиряется с младшим, младший преодолевает страх и немножко взрослеет. И мама, вернувшись с утра, вдруг обнаруживает, что дети поменялись. Не очень большая роль, но, мне кажется, я хорошо справилась. Там есть это ощущение: мама одна с детьми, сумками, суетится, все организует. Но в какой-то момент расслабляется.

Свои идеи вы там использовали?

Я всегда стараюсь от чего-то к чему-то прийти. Бывает, что нет возможности, но драматургически так интереснее.

В недавно вышедшей комедии «Любовницы» вы играете бармена. Там как с трансформацией?

Как раз там нет никакого разнообразия, но есть профессия.

В «Вечернем Урганте» показывали, как вы делаете коктейли.

Вы видели, как ловко я могу напоить людей? Профессионально теперь уже. Рядом с домом меня научили всему этому искусству мои друзья любимые. И даже дали мне возможность поработать полночи с ними в баре.

Сами бармены могут пить?

Меру надо знать, но можно чуть-чуть. Я так считаю. Забыла спросить.

А кто-нибудь пытался заводить с вами разговоры?

Во-первых, это бар, куда ходит много коллег. Многие решили, что что-то случилось, спрашивали: «Маша, ну что, все плохо?». А один пришел и сел такой деловой: «А вино есть белое?» Я: «Да, есть, вот, пожалуйста, карта вин». Он: «А можно наизусть?» Я говорю: «Значит, так, я приглашенная звезда, и сегодня придется почитать». И парни все такие: «Вау!» Потому что я именно как бармен справилась. Я ему не нахамила, но осадила, и дальше он пасся на другом конце стойки. И так на меня посматривал. Надеюсь, ему было стыдно. Я так считаю: грубить плохо, а шутка всегда оправдана. Это лучший способ защиты.

Что вы еще хотели бы освоить, кроме искусства смешивать коктейли?

Я сейчас учусь кататься на сноуборде. На горных лыжах я хорошо катаюсь, а сноуборд мечтала освоить лет 15 и никак не могла встать. Пока не очень получается. Но у меня азарт бешеный. В Подмосковье есть всякие горки для учебы подходящие, вполне симпатичные. Чтобы потом уже поехать в Альпы и шикануть.

Вы любите скорость?

На лыжах я очень быстро катаюсь. Меня дедушка поставил в 4 года. Правда, он меня на беговых учил, но мы много с ним катались с горок. Дедушка меня тренировал как спортсмена.

Он вас видел в какой профессии?

Он мне всегда говорил: «Машка, ты была бы хорошим менеджером. Так расстраивался, что я пошла в актрисы. Когда я получила приз на «Кинотавре», я ему тут же позвонила ночью. И он такой: «Что? Что-то случилось?» Я говорю: «Дедуля, я лучшая актриса!» И он потом признал: «Ну надо же, Машка, все-таки ты актриса».

А почему менеджером?

Он считал, что я умею располагать людей и очень общительная. И что эта профессия менеджера новая, которая только что появилась, перспективная. А у меня есть организаторские способности.

Он был прав: вы сумели организовать свой собственный фильм.

Да, короткий метр. Мне удалось собрать команду, снять и довести до конца. Но продюсерская часть самая для меня волнительная и травмирующая. Творческий процесс мне гораздо больше понравился. Я поняла, что режиссер – интересно, продюсер – нет, никогда.

А полный метр будете снимать?

Я пишу сценарий, продвигается. Когда идет легко, нравится, когда затыки и думаешь неделю над одной сценой, сразу мысль: да может не надо? Но когда ты видишь в перспективе: выход фильма, в титрах – режиссер Мария Шалаева…

Каннский фестиваль, красная дорожка…

Мне знакомые продюсеры говорят: «Маш, ты такая оптимистичная. Считаешь, что мы денег заработаем. Рассчитывай, что мы не провалимся, но и ничего не заработаем». Я говорю: «Да? Тогда как я буду писать сценарий?» Мне надо представлять себе Каннский фестиваль. Это неважно, может быть, его не случится. Но когда короткий метр снимала, я тоже думала про фестиваль. И мой дебют попал на «Кинотавр» в конкурс. По-моему, я молодец.

Есть, в принципе, и вокруг хорошие сценаристы, Роман Волобуев вот неплохой.

Да, но это история для меня важная. И у меня есть соавтор, она контролирует, чтобы я каждое утро садилась писать. Это важный момент, потому что самоорганизация – это очень тяжело. Может, с Ромой когда-нибудь что-нибудь мы напишем тоже. Мне очень хорошо диалоги удаются. А у него могут быть хорошие ходы. Соавтора иметь полезно, когда ты в диалоге, это ускоряет процесс. Сам с собой – это можно чокнуться. Либо иметь специальный ум. Как Вася Сигарев – садится, пьет и пишет.

А про что история?

Я боюсь разбалтывать. Держу в секрете.

У вас там главная роль?

Нет, у себя в коротком я играла главную роль, а в полном не буду. Впрочем, там нет и моего возраста персонажей.

Каких проектов с вашим участием ждать в ближайшее время?

Я сыграла, по-моему, чудесную роль у Гриши Константинопольского в «Грозе» Островского. Феклушу. Это не главная роль, но для меня значительная работа, пришлось попотеть. Еще есть проект для телеканала «Пятница», про который непонятно, выйдет он или нет. Мы снимали пилот. «Училки» называется. История мне дико нравится, и нравится персонаж, который получился. Я играю девушку с ужасным характером, просто отвратительным. Ей приходится стать училкой. И она ненавидит и эту школу, и этих детей. Но ей приходится выкручиваться и других училок переманивать на свою сторону. И у нее конфликт с завучем, которая типичная школьная завуч. С моих времен ничего не изменилось.

Как раз я хотела поговорить про феномен Григория Константинопольского. Почему его так любят в актерской среде?

Мне бы самой сложно было определить, но когда я снималась у него, параллельно у Ани Пармас снималась Аня Михалкова, и мы вечером в гостинице после смен встречались. Мы с ней вывели формулу, что если ты хочешь эксперимента и профессиональной провокации на свой счет, это к Грише. Ты не будешь защищен, ты будешь окунут в какую-то его только специальную атмосферу, тебе будет казаться, что у тебя ничего не получается, он будет тебя провоцировать на всякие разные проявления. И это может дать классный результат. Никто у Гриши стыдно не выглядит.

При этом он очень трепетный человек. Я даже помню эпизод: мне казалось, что у меня не получается, и я расплакалась на площадке. Для Гриши это был кошмар, он стал меня утешать: «Ну ты что, Марья, да ты лучшая». Он просто такой трепетно-детский человек. Он даже когда злобные вещи говорит, лишен яда. Его могут по-разному чувствовать, но я так чувствую и поэтому очень люблю. Это не значит, что надо каждый раз к нему пойти, но актерам полезно иногда ставить себя на место. И классно сказал про съемки у него Иван Макаревич: «Это как в детстве: страшно, но очень хочется».

С кем из режиссеров вы хотели бы поработать?

Я чуть-чуть снималась у Натальи Мещаниновой и мечтаю снова. Я бы хотела очень с Пармас поработать и с Федей Бондарчуком. А еще я уже почти 20 лет жду, что Вадим Юсупович Абдрашитов снимет фильм и меня позовет. Когда мне было 19, я пробовалась, ему понравились пробы. Я поняла, что такое воспитанные люди, когда он меня не утвердил, но пригласил на встречу и сказал: «Маш, однозначно ты очень талантливая. Я тебя не беру не потому, что ты не справилась. Пробы блестящие. Есть объективные обстоятельства». Я там даже по возрасту не дотянула. Это очень важно, у нас нет этики отказа актерам. Им никто не потрудится позвонить, и даже могут снять с роли, и ты узнаешь из газет. Вадим Юсупович работает потрясающе. Он что угодно может из тебя вытащить. Это невероятно, как он знает, как он разбирает, как это ты вдруг начинаешь вообще как будто в другом пространстве находиться на площадке. Джармуш – это уже совсем из разряда мечт. Триер мне нравится, но я побаиваюсь, он все-таки психический. У меня Гриша есть для этого. Еще есть один режиссер просто из разряда «нравится», а не у кого я хотела бы сыграть.

Кто?

Иранский режиссер Панахи, которому запрещено снимать фильмы. Он предпоследний свой фильм «Таксист» снял на видеорегистратор, и флешку с фильмом отправил в торте на Берлинский кинофестиваль. Я думаю, что ему это непросто, но он все равно делает то, что он хочет, и это приобретает уже философские очертания. Он прям как Сократ, который в бочке сидит.

И находит оттуда способы что-то сообщить. Соцсети как-нибудь изменили вашу жизнь?

В «Фейсбуке» у меня только люди из профессионального круга либо близкие друзья. И это классно, потому что ты не всегда можешь со всеми повидаться, но ты более-менее существуешь в каком-то кругу. «Инстаграм» я завела года два назад, потому что никак не могла понять, зачем он нужен. Когда размер ролика до минуты расширили, я захотела снимать маленькие истории, у меня много всяких лежит, но уже год ничего туда не делаю. А сейчас я мало что выкладываю, пользуюсь этим как площадкой для объявлений. С 1 января я решила, что в соцсетях я не буду делать ничего, что надо. Не завишу от них, а, наоборот, подчиняю себе.

Почти у всех журналистов есть идея фикс уйти из журналистики. А у актеров?

Меня бесит даже не профессия, а момент зависимости. Что тебя выбирают, как будто ты лошадь скаковая. С возрастом это вообще становится абсурдно. Поэтому я, во-первых, себя стараюсь уважать, а во-вторых, придумать себе то, что мне было бы интересно, то, что мне по возрасту. Да, у меня были порывы уйти, а сейчас я думаю – чего я должна себя выкидывать из профессии, лучше еще что-нибудь освою и еще что-нибудь. Загребаю потихоньку. Чтобы не отказываться и ничего не бросать, а, наоборот, всего больше и больше становилось. Теперь я могу даже в баре поработать. На крайняк.

Интервью: Полина Сурнина

(c) R Flight magazine // апрель 2019

https://podlina.livejournal.com/155376.html

7 марта в прокат вышел фильм «Ван Гоги», в котором актриса и режиссер Полина Агуреева сыграла, как она сама говорит, «девушку со здоровой психикой». Параллельно в театре «Мастерская Фоменко» она играет Маргариту в спектакле по роману Булгакова, который сама же и поставила – вместе с мужем Федором Малышевым. Мы поговорили с Полиной о тоске, о ценности времени и о смысле жизни.

– Как вы с Федором решились на постановку?

– Просто так сложились обстоятельства. То ли мы сглупили, то ли рискнули, но открылась возможность, и мы решили ей воспользоваться.

– Конфликтует ли режиссер Полина Агуреева с актрисой Полиной Агуреевой?

– Конечно, нет. Наоборот, как актриса я себе очень помогаю как режиссеру. Потому что в этом случае я лучше, чем другие актеры, могу понять и выполнить свой собственный режиссерский замысел. Если бы другие актеры так меня чувствовали, как я сама себя, то спектакль получился бы гораздо лучше. Я сейчас шучу, но одна из самых больших сложностей в режиссерской профессии – это объяснить, чего ты хочешь, и добиться этого. А когда ты хочешь найти новый язык существования, это втройне сложнее, потому что для этого актеру нужно забыть то, что он умеет. Ты должен объяснить, почему нужен такой язык, как им пользоваться, чем он по форме и содержанию отличается от предыдущего. Это невероятно сложно, я не могу сказать, что у меня получается. Вообще Федя меня очень ругает за то, что я это говорю, но я не могу сказать, что спектакль получился. Но я могу сказать, что он не бессмысленный. Что это не иллюстрация к роману «Мастер и Маргарита», а там есть наша собственная идея. Несмотря на всякие сложности, она просвечивается.

– Можете ее сформулировать?

– Сложно одной фразой. Это тоска от того, что люди такие, какие есть, это способность пронести веру и любовь через ад. Это история про людей, которые остро чувствуют и потому обречены на катастрофу. Они не могут существовать среди людей, ничего не чувствующих и не понимающих. В романе Булгакова люди гораздо хуже дьявола. Они равнодушнее, глупее и бесчеловечнее.

– В России почти у каждого человека, от литературоведа до продавщицы, свои взаимоотношения с этим романом.

– Поэтому сложно. Но к этому мне не привыкать, потому что всегда про все роли, которые я как актриса делала, писали, что это не Наташа Ростова, не Лариса Огудалова и не Тамара из «Пяти вечеров». К этому я нормально отношусь, потому что прекрасно понимаю, что у каждого человека свое восприятие. Я никогда не хотела и не хочу подравниваться под чужое. Что значит «не такая Лариса»? Это моя Лариса, моя Наташа и моя Маргарита.

– А у вас были свои маленькие открытия, когда вы изучали книгу для постановки?

– Конечно. Я не ожидала, что это до такой степени тоскливый роман. Мне вдруг открылась невероятная тоска сломленного человека моцартианского типа. Вот этой тоски я раньше не видела, и мне хотелось ее вытащить. И историю Пилата с Иешуа, который весь спектакль буквально носит его на себе. Такой символ вечного груза совести. В романе есть фраза, что трусость – самый тяжкий порок, а ведь и Мастер струсил, и Пилат струсил. Только два человека в этом романе не струсили – Иешуа, которого распяли, и Маргарита, которая продала душу дьяволу.

– Что сказал бы Петр Наумович Фоменко, если бы увидел спектакль? Вы думали об этом?

– Конечно, я всегда с ним существую во внутреннем диалоге. Я думаю, что он за дерзость нас бы точно похвалил. За наглость и за дерзость.

– В марте выходит фильм «Ван Гоги» Сергея Ливнева, где вы сыграли подругу одного из двух главных героев – художника Марка. Вы до этого работали с Алексеем Серебряковым, который его играет?

– Нет, никогда. Он мне очень понравился, он очень хороший человек. Очень редко встречаются люди с такой природой – мужественные, но мягкие. Очень теплый человек. И у него потрясающая жена Маша, которая тоже была с нами на съемках. Он ее очень любит, что тоже вызывает у меня огромное уважение. И он абсолютно русский человек.

– Живущий в Канаде.

– Это для меня оксюморон. По менталитету, по своей дионисийской природе, по внутреннему складу он абсолютно русский человек.

– Одна из центральных тем фильма – взаимоотношения детей и родителей. Марк, у которого сложные отношения с отцом, прямо говорит, что ему все время плохо.

– Это я называю «недоделанные дела детства».

– А вы, в свою очередь, играете девушку со здоровой психикой из большой и любящей семьи. Могут ли такие люди в принципе быть вместе?

– Сложно сказать. Человеку трудно избавитьсяот своих психических заморочек прежде всего потому, что почему-то человек с трудом хочет с ними расставаться.

– Музыку к фильму написал Леонид Десятников, одну из ролей сыграла Наталья Негода, которая почти не снимается, наконец, сам Сергей Ливнев впервые за много лет выступил режиссером, а не только продюсером. У вас было на площадке ощущение, что вы снимаетесь в особенном кино?

– Да, было, потому что всегда чувствуется, когда человек снимает то, что ему действительно дорого. Это всегда вызывает уважение, и хочется быть осторожным, не испортить то, что ему дорого. И актеры крутые. Оператор Юрий Клименко потрясающий. Я смотрела, как он работает, когда не снималась, это было что-то удивительное.

– Лейтмотив фильма – цитата из «Детства Никиты»: «Здравствуй, здравствуй, птицын серый, энергичный и живой». У вас дома практикуются фразочки и семейные прозвища?

– Мы очень любим фильм «Сережа» Георгия Данелии и Игоря Таланкина, это самый потрясающий фильм про детей. Там мальчику дают конфету пустую, и он спрашивает: «Дядя Петя, ты дурак?» Это мы часто цитируем.

– А музыку какую дома слушаете?

– Самую разную. Моему старшему сыну Пете 14 лет. Очень смешно, но он обожает Изабеллу Юрьеву, Клавдию Шульженко. Мы вчера делали генеральную уборку, и он задушил нас песней «Белой акации гроздья душистые», раз пять подряд ставил. Папа у нас хип-хоп слушает. Он сейчас занимается проектом, ему для спектакля надо. «Сентиментальный вальс» Сен-Санса часто дома звучит. Песни из «Электроника», потому что есть второй мальчик, которому 3,5 года. Я сама люблю классическую музыку, Шопена. А больше всего люблю Рахманинова и Шостаковича, могу их слушать всегда. Из современников – Земфиру, Аллу Пугачеву.

– Многие знают и любят ваши песни из разных фильмов, но у вас нет ни одного альбома. Почему не хотите записать?

– Я хочу, просто у меня всегда нет времени. Это очень долго. Когда-нибудь, может, запишу, когда у меня вырастут дети…

– Какую песню выучили последнюю?

– Вертинского.

– Под гитару?

– Нет. У нас в театре есть музыканты – аккордеонист, скрипач и гитарист. Мы с ними иногда подрабатываем и ездим куда-то петь. Это очень большое наслаждение. Еще я всегда пою на капустниках, которые у нас бывают в театре. И для них учу новые песни. Один раз я пела песню Окуджавы с православным хором. Придумала интерпретацию, было очень красиво.

– Вы занимались вокалом?

– Никогда. Это и слышно по тому, как я пою. Просто я пою с чувством, поэтому как бы незаметно. А так не могу сказать, что у меня хороший голос, и поставленный – тем более. Я очень люблю Елену Антоновну Камбурову, мне кажется, она тоже хорошо ко мне относится и просила несколько раз сделать вечер у нее в театре, но я все время боюсь.

– Чего?

– Просто это не совсем моя профессия. Мне очень трудно выходить на сцену, когда я не в каком-то образе.

– В этом году выходит еще один фильм с вашим участием – «Элефант» о детском писателе, который замыкается в себе и перестает писать. Может ли такое быть с вами, что вы перестанете профессией заниматься?

– Да, может быть. Мне кажется, чтобы заниматься профессией, надо очень этого хотеть. Нужно что-то накопить внутри. Во всяком случае, я так существую. Мне кажется, что делать спектакли и роли надо не просто, когда тебе хочется, а когда невозможно не сказать. У меня это случается не так часто. И потом, это очень трудно. Вот сейчас у меня ощущение, что нужна пауза, чтобы что-то про себя понять. И вообще я думаю так: если я почувствую, что у меня совсем не получается играть или сочинять, я очень надеюсь, что я смогу уйти. Правда, деньги придется все равно как-то зарабатывать. Мне кажется, что люди должны быть честными перед собой. Надо вовремя уходить или взять паузу. У меня были несколько раз такие паузы, и я очень была этому рада. Это рождение двоих детей. Я с одним сидела год, а со вторым полтора года. Не играла спектакли, и мне это очень помогло.

– Тогда можно подумать о третьем.

– Тогда придется вообще уходить из профессии. Я не умею мало заниматься детьми. Кто-то сказал, что любовь – это количество времени, которое ты уделяешь людям, которых ты любишь. С нашей профессией трудно проводить с детьмимного времени. А хочется. Я прихожу со спектакля, и мне обязательно надо что-то обсудить с Петей, тем более что он уже взрослый. А еще у нас есть очень умная бабушка, которая перед всей нашей семьей ставит философские вопросы. Мы на них с трудом отвечаем, и Петя в том числе. Хочется соответствовать их общению.

– Про искусство, про жизнь вопросы?

– Про все. Существование обретает смысл, если ты пытаешься философски осмысливать то, что с тобой происходит. А для того, чтобы это делать, надо себе какие-то вопросы задавать. И я бы хотела, чтобы Петя так тоже делал.

– До какого момента себе надо вопросы задавать?

– Всегда. Они нескончаемые. Все философские темы можно посчитать по пальцам – поиск смысла жизни, поиск бога. Просто ты в разные периоды жизни по-разному на них отвечаешь. И эти ценности периодически надо пересматривать. Чтобы они не заиндевели.

Вообще мне с Петей очень интересно, я люблю, когда он рассказывает о своих одноклассниках, о личной жизни, если он меня пускает. А вчера он прочитал две пьесы – «Антигону» Софокла и «Антигону» Ануя. И мы с ним обсуждали, в чем разница. Он очень умно говорил, мне было любопытно. Есть такое «неправильное» выражение: думать мысль. Если у меня есть какая-то мысль, я очень люблю ее думать. Я прихожу домой и говорю: «Давайте сегодня подумаем такую мысль». И мы все ее думаем. Это же гораздо интереснее, чем разговаривать о супах.

– У вас самой так было в детстве?

– Мне всегда задавали какие-то вопросы. Я очень хорошо запомнила, что когда мне было 13 лет, мама с подругой сказали: «Ты можешь стать средним человеком, понимаешь? Ты средне учишься, ты ни о чем не мечтаешь». Я помню, что меня это безумно мучило. Я думала: «Что же, что же мне нужно делать, чтобы быть не средним человеком?». Такой был кризис.

– Вы думаете, это было правдой?

– Наверное. Для того чтобы быть не средним человеком, нужно очень сильно корячиться. Что я всю жизнь и пытаюсь делать.

Текст: Полина Сурнина

(c) R Flight magazine // март 2019

https://podlina.livejournal.com/154881.html

ВРЕМЯ КОМЕДИЙ

14 ФЕВРАЛЯ В ПРОКАТ ВЫХОДИТ ФИЛЬМ «ГРОМКАЯ СВЯЗЬ», РОССИЙСКИЙ РЕМЕЙК ИТАЛЬЯНСКОЙ КОМЕДИИ «ИДЕАЛЬНЫЕ НЕЗНАКОМЦЫ». МАРИЯ МИРОНОВА ИГРАЕТ В НЕМ БЛАГОПОЛУЧНУЮ, НО НЕ СЛИШКОМ ДОВОЛЬНУЮ ЖИЗНЬЮ ДОМОХОЗЯЙКУ. САМА ЖЕ АКТРИСА УВЕРЯЕТ, ЧТО ЧЕМ ДОЛЬШЕ ЖИВЕТ, ТЕМ БОЛЬШЕ У НЕЕ ПОВОДОВ ДЛЯ ОПТИМИЗМА, И СТАРАЕТСЯ НАЛАДИТЬ СИСТЕМАТИЧЕСКУЮ ПОДДЕРЖКУ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОГО ФОНДА «АРТИСТ». Интервью Полина Сурнина

Как «Квартет И» предложил вам роль? Позвонил Камиль Ларин и сказал: «Мария, будьте моей женой»?

Нет, это была инициатива режиссера Алексея Нужного. У него со мной связаны юношеские воспоминания, где-то он меня увидел. С «Квартетом» мы не пересекались, хотя существовали вроде близко. Ребята и в театре «Ленком» много лет назад бывали. После фильма стали дружить гораздо больше.

Кто ваша героиня?

Это женщина, которая живет, по сути, для себя. Но ей кажется, что с этим мужем жизнь у нее скучновата. Хотя муж у нее замечательный — правильный, хороший, добрый, покладистый. И это ее немножко раздражает. Не хочу рассказывать финал, но в нашей версии герои в конце фильма начинают что-то понимать, и она тоже видит, что поведение мужа было продиктовано его мудростью. И сама меняется.

Вам понравился итальянский оригинал?

Фильм сделан очень хорошо. Но сама тема, конечно, мне была не особо близка, и поэтому у меня осталось двоякое, неоднозначное впечатление.

Что вы имеете в виду?

Грустно мне стало от того, что огромное количество отношений строится не на искренности, и из-за этого возникают параллельные жизни, обманы и нестыковки.

Сильно пришлось адаптировать итальянские реалии под наши? Ростислав Хаит рассказывал, что из сценария, например, вырезали шутки о биодинамическом вине, потому что у нас их никто не поймет.

Мы переписывали сценарий, чтобы показать менталитет и темперамент русского человека — жалостливого, любящего. Но фабулу мы сохранили.

В репортаже о съемках Леонид Барац цитирует Грэма Грина: «В человеческих отношениях доброта и ложь дороже тысячи истин». Вы согласны с этим?

Доброта — да. Ложь — нет, не согласна. Тайное когда-нибудь становится явным, поэтому я не верю в ложь во спасение.

Чем фильм необычен, на ваш взгляд?

Прелесть и сложность этого фильма состоит в том, что его действие происходит «здесь и сейчас», в едином пространстве, как в театре. Только в последнем кадре герои выходят из комнаты, где провели весь вечер.

Тяжело удерживать внимание в таких камерных историях?

В кино внимание зрителей удерживает режиссура. На сцене по-другому, там больше зависит от актеров. А в кино никакой прекрасный артист не удержит внимание зрителя, если режиссер не сможет смонтировать кино правдиво, интересно и самобытно.

Известно, что у вас совместный новый проект с Владимиром Вдовиченковым, а также — что вас с помощью пластического грима состарили до 80 лет.

Действительно, с Володей Вдовиченковым и Константином Лавроненко мы снялись в детском кино. Еще я снимаюсь в Англии, в очень известном английском проекте, но пока не имею права о нем рассказывать. А еще я сыграла в фильме «Холоп» Клима Шипенко, это комедия. У меня сейчас период комедий и детских фильмов, чему я очень рада. Соскучилась по этим жанрам.

У многих артистов есть фонды, которым они помогают, но у вас с Евгением Мироновым фонд «Артист» — профильный. Осенью вы отмечали десятилетие. Чем больше всего гордитесь?

Десять лет прошли как один день, даже не верится. Вообще фонд помогает не только артистам, но и представителям других театральных профессий — критикам, гримерам, костюмерам. Проделан большой путь. За последние два года мы сделали серьезный рывок и вышли в регионы, в 50 малых городов. И то, что мы смогли добраться именно до глубинки, где у людей гораздо меньше возможностей, чем в Москве и Петербурге, — большая радость и гордость.

Вы говорили, что в связи с фондом занялись продюсированием. Можете что-то об этом рассказать?

Об этом еще рано рассказывать. Но в общих чертах — я готовлю большой проект по системной благотворительности. Пока что в Москве. Благотворительностью я занимаюсь 10 лет и пришла к пониманию, что системы как не было, так и нет. Как мы первые годы приезжали, везде ходили и просили, так это и продолжается. С другой стороны, мы, например, приезжаем в Тобольск с нашим ежегодным благотворительным концертом «Признание в любви». Там у нас встреча с волонтерами. Молодые ребята нам говорят: «Мы дико хотим этим заниматься. Мы делаем одно, другое, третье». То есть они не просто ждут чего-то, а выполняют свою волонтерскую задачу — помогают старикам, убирают парки, у людей есть инициатива. Они хотят создать организацию, но у них нет возможностей. Когда ты начинаешь помогать, ты берешь ответственность за большое количество людей. И первое, о чем ты думаешь, — это возможность делать это регулярно и не волноваться, соберешь ты бюджет на год или не соберешь. Поддержка стартапов в благотворительности и системное обеспечение фондов — основная проблема, которую мне хотелось бы решить. И я сейчас этим занимаюсь.

Вернемся к началу разговора: сейчас выходит много российских сериалов, где очень ярко и выразительно изображен коллапс человеческих отношений. Это и «Садовое кольцо», в котором вы играли, и недавний сериал «Звоните ДиКаприо» Жоры Крыжовникова, и «Обычная женщина» Бориса Хлебникова. Почему так происходит?

Очевидная вещь: люди не принимают друг друга даже в близких отношениях, в семье. Огромное количество разводов. Встретить семью, которая живет в крепких, верных, прозрачных, добрых, гармоничных отношениях, — большая редкость. Нет приятия между старшим поколением и молодым, и наоборот. Я и сама замечаю это в жизни, к сожалению.

В российском медиапространстве сейчас бум видеоинтервью, который спровоцировал Юрий Дудь. Вам кажется удачным такой формат?

Мне кажется, это очень интересно. Многие интервью Дудя я смотрела — с Кинчевым, Шевчуком, Познером. Очень обрадовалась бы, если бы он пригласил Александра Сокурова.

Вам часто приходится давать интервью. Наверное, не от каждого остается ощущение, что это был лучший разговор в жизни.

Да. У меня был ужасный опыт с Борисом Корчевниковым в рамках премьеры фильма «Салют-7». У меня дома есть телевизор, но я его почти не смотрю. Я представляла приблизительно формат его передачи «Судьба человека», но не понимала, до какой степени это пошлая история. В результате монтажа один ответ становится совершенно другим. Меня спрашивали о вещах, о которых я тысячу раз просила не спрашивать. В ход идет все, только бы получить огромный слезливый или скандальный рейтинг. Поэтому, конечно, в очень многих вещах я зареклась принимать участие. И я не очень люблю разговоры на личные темы — о семье ли, о детях ли, мужьях или родителях. Я не то что закрытый человек, просто не понимаю, зачем на эту территорию заходить.

В путешествиях что предпочитаете — солнце или музеи?

Солнце, конечно. Все европейские музеи я уже посмотрела, потому что в первой половине жизни ездила исключительно в разные города и ходила в музеи. Сейчас летаю очень много, главным образом на Восток. Люблю солнце, его катастрофически не хватает в Москве.

Последняя книжка, которую вы прочли?

«Упанишады».

Чему в последний раз очень сильно радовались?

Ой, я радуюсь каждый день и вообще всему. Я главный в мире эксперт по получению радости от жизни. Чем дольше живу, тем больше у меня оптимизма, мне кажется. И это меня тоже радует.

Для журнала R Flight 02#2019

https://podlina.livejournal.com/154661.html

Давайте начнем с Достоевского и Брета Истона Эллиса. Вы их решили соединить в одном пространстве?

Случайно как-то соединились. Ну я посмотрел фильм, давно было, «Американский психопат», и мне пришла идея в голову сделать перевертыш этой вещи. Смешная идея. Посмеялся и забыл. Но она так у меня жила, жила. Потом взял и написал.

Долго писали?

Да не, месяц где-то.

И это было в 2011-м?

Ну, может раньше чуть-чуть. Ну где-то.

Перевертыш в том смысле, что какие-то реалии можно заменить на российские?

Я говорю об аттракционе, если вдруг непонятно, что значит перевертыш. Аттракцион строится на том, что мы считаем историю немного заурядным фильмом о маньяке-убийце, а потом оказывается, что он никого не убивал, что он добропорядочный гражданин и убивает только в своей голове. И все его товарищи, и все его друзья, с которыми он находится в баре, большинство вот этих вот яппи американских, они убийцы и есть. Мне пришла идея сделать перевертыш. Я говорю только про аттракцион как средство для того чтобы держать внимание публики, сделать интересной эту историю.

Критики считают что внутренняя речь героя стилизована под прозу XIX века. Вы согласны? Как вы этого добивались?

Давайте мы этот вопрос оставим напоследок.

Еще в фильме есть прямые высказывания на тему 90-х?

Я там вообще высказываюсь прямо все время. Разве есть какие-то загадки? После просмотра фильма не остается, мне кажется, вопросов. Я все разжевал, на мой субъективный взгляд. Многие меня обвиняли, что я слишком все разжевал. Надо уважать зрителя. Если он что-то не понял, ему нужно подсказать.

Почему важна тема 90-х до сих пор?

Ну... Потому что это то время, в котором мы до сих пор пребываем. Меня вот часто обвиняют незрелые люди, что я остался в 90-х. Мне кажется, ничего не поменялось, ну внешне может быть,появился интернет, появился айфон, фейсбук. В мировоззренческой системе ничего не поменялось.

Тогда можно сказать, что и по сравнению с XIX веком ничего не поменялось.

Ну да, по большому счету, без изменений, да.

То есть это ответ людям, которые обвиняют вас в несовременности?

Ну да, но я как-то особо им ничего не отвечаю. Вы спросили, я ответил. А если меня кто-то в чем-то обвиняет...

Ок, не обвиняют, просто говорят.

Мы снимали на частные деньги, денег этих было две с половиной копейки...

Сто тысяч евро от продюсера Андрея Новикова плюс то, что вы собрали на «Планете» на сцену ограбления банка?

Ну да. Мало-мальски знакомый с кинопроизводством человек понимает, что профессионально работать с такими деньгами невозможно. Это самодеятельность. Просто самодеятельность бывает разного уровня. Эта высокого уровня самодеятельность. Но, с другой стороны, я видел столько невысокого уровня самодеятельности за большое количество денег. Но это уже другой вопрос.

Правда, что большинство актеров играли без гонораров?

Да.

Вообще все?

Нет, ну кому-то я платил, например, артистам массовых сцен, но артистам не платил. Но изначально объяснил им ситуацию: что у меня есть хорошая вещага, но денег у меня нету. Мало. Все меня поддержали.

Никто не отказался? Кроме замены Ефремова на Макаревича?

Он не отказывался. Какие-то звезды не захотели сниматься в массовке.

А вы хотели звезд в массовку?

Ну у меня снимаются же. Алиса Хазанова мелькнула в эпизоде с лофтом. У Маши Шалаевой и Маши Цигаль роли без слов. Это зависит от желания человека участвовать в заметных ролях. Но мне кажется, что незаметных ролей не бывает. Субъективно.

У вас там тоже заметная роль.

Тоже бесплатно снимался.

Где-то я прочитала, что вы кому-то ее предлагали.

Никому. Я думал, но никому не предлагал. От такой роли вряд ли кто-то откажется. Нет, никому не предлагал. Я думал по поводу разных людей, но как-то решил своими силами.

Это как-то связано с автобиографическими моментами?

Ну как сказать. Это скорее связано с тем, с производством, связано с тем, что этот артист, который играет эту роль, должен был постоянно на площадке присутствовать, для того, чтобы вписаться в бэкап, флэшбэки. Но у меня не было возможности держать артиста на площадке какого-нибудь известного, но не снимать его. С одной стороны. С другой стороны я подумал, что эта роль будет правильной в моем исполнении.

Тем более, когда какие-то вещи говорите вы.

Это веселая, грустная, трагическая, смешная вещь...

Что-то изменилось в сценарии с 2011-го?

Ну да, конечно, что-то поменялось, там линия Ксении Раппопорт появилась.

Почему вы решили ее добавить?

Ну так вот. Чтобы мотивации добавить главному герою. Я подумал, что будет непонятно. Раппопорт сыграла, как она выражается, женщину-рану...

Ей идеально удаются вот такие вот роли.

А какие ей роли не удаются? Я считаю, что она гениальная артистка и ей удаются любые роли. Где бы она ни играла, она везде блестяще выглядит. Блистательно. А у меня только такие артисты и снимаются.

Мне сказали, что ваш фильм поедет на фестиваль.

Я не в курсе. Думаю, если возьмут куда-то, мне сообщат.

Тема двойников, значимая для литературы XIX века, она для чего?

На мой субъективный взгляд, ничего не меняется, появляются какие-то новые вещи, а герои не меняются. Знаете, чем отличается жизнь от кино, а кино от жизни? В кино декорация меняет одна другую, герои неизменны, а в жизни наоборот. Я вот, например, читал лет десять назад модный роман под названием «Околоноля». И с удивлением для себя обнаружил, что надо же, роман модный, и отлично написан, тем не менее, в героях ходят, извините за тавтологию, герои девяностых. Потом смотрю еще какое-то произведение, которое модное, интересное, и с удивлением обнаруживаю, что а герой-то главный – он из 90-х. Как ни странно, люди этого не замечают. Судят по каким-то внешним приметам, а суть неизменна.

Вы имеете в виду мотивацию, содержание внутреннее?

Да, все это.

А вас как-то интересует инфернальная сторона жизни? Бесовщина?

Мне неинтересно на эту тему говорить. Давайте я не буду нервничать, вставать и уходить. Я просто не буду отвечать, потому что это глупость какая-то. Давайте следующий вопрос. Человек находится в социуме в отчаянии. Какая инфернальная часть жизни, о чем вы говорите?

Но ведь даже внешняя атрибутика в ваших фильмах…

Не совпадаем... На этот вопрос неинтересно отвечать.

Хорошо, тогда расскажите про сцену ограбления в банке. Было собрано полтора миллиона на «Планете». Какие лоты хорошо покупали?

Роли. Если бы мы не начали продавать роли, никто бы не собрал никаких денег. Потому что никто не хочет ничего поддерживать, это все современное искусство никому не нужно. Вот есть например группа фанатов группы «Аквариум». И они собрали миллионов пять. У «Аквариума» есть определенная фанатская база. У меня, видимо, такой базы совсем нету, и в общем, никаких бы денег мы не собрали, если бы не начали продавать роли. Люди, впрочем, как и всегда, готовы деньги тратить на себя. Помогать они мало кому хотят, редко. Ну, собственно, даже не помогать, вопрос был в акционировании: давайте мы сделаем совместно крутой проект. Но в таком качестве, поиграть в артистов, людям интереснее. А вот так, чтобы отдать какую-то значительную суму денег, больше тысячи рублей, на что-то. Ну вот собрали с божьей помощью.

Хватило?

Ну чуть скромнее сделали что-то...

И те, кто отправил деньги, участвовал в этой сцене?

Ну да, все, кто смог приехать. Да, они снимались, кстати, довольны все. В войнушку поиграли, перемазались в крови, все весело, задорно.

У вас в фильме, кроме главного героя, самые долгие и осмысленные монологи произносят священник и следователь. Что это значит?

То, что они значат, что они говорят, то, что они делают, то, что они произносят те тексты, которые они произносят, их поступки, вот это все значит.

Ваше отношение к церкви?

К РПЦ? Наверное, это мое личное дело, и я не должен это транслировать в интервью. Так же, как мое личное дело сугубо, верующий ли я человек. Осталось спросить, как я отношусь к следователю.

Вам есть чем поделиться?

Слава богу, нет.

Еще мне сказали, что вы запускаете новый фильм.

Да, нас закрыли. Заморозили проект. На днях.

Почему так тяжело жить, Григорий Михайлович?

Мне, вам, кинематографистам? Конкретизируйте вопрос.

Хотели бы вы, чтобы вы смогли снимать чаще?

Я хотел бы.

Как вы думаете, есть способ этого добиться?

Нет.

Почему, вы же действительно талантливый человек

Видимо, те люди, которые распределяют деньги, так не считают. Ну, послушайте, я десять лет подавал свои проекты в Минкульт, Госкино, и меня никто не поддерживал тогда.

Даже ничего не объясняли?

Нет, они не обязаны говорить ничего. По их правилам, которые они устанавливают, они ничего не обязаны говорить. Вы не прошли комиссию. Сценарную, например. Или у нас в этом году мало денег, поэтому вам чуть-чуть не хватило. Причины разные, но я никогда там не получал денег. Как продюсер или как человек, который может сам производить кино. Иногда меня приглашали, крайне редко, в качестве режиссера или автора сценария, на те проекты, которыми рулил не я, а другие люди. Лично мне как продюсеру, который занимается производством видеоконтента с 92 года, ни разу.

А независимые продюсеры?

Андрей Новиков.

А до Андрея? Сельянов продюсировал «Самку», насколько я знаю.

Независимым продюсером в этом тандеме был я, не он. Он привлек часть бюджетных средств, очень незначительную, а я частные деньги.

А искать за границей?

Нет, у меня нет международного признания такого, я не был... Я был на зарубежном фестивале в качестве участника в 90-м году с короткометражкой. Потом я снял «8 1/2 $», и мне десять лет никто не давал снимать ничего. Моя жизнь прошла. Собственно говоря, меня никто не знает в мире. Кто может помочь мне за рубежом нашей родины? С чего бы? На основании чего?

Ну качество материала?

Видимо, качество моего материала не устраивает никого, ни там ни здесь.

А просто писать сценарий не предлагали?

Кто? Предлагали, я пишу. Есть несколько сценариев, которые я написал, все есть в «Википедии».

Это менее интересно, чем быть режиссером, продюсером, человеком, который целиком отвечает за фильм?

А вам как кажется?

Мне кажется, какая-то гибкость может присутствовать.

Я и так гибкий. Как лань, на протяжении десятилетий. Я и так слишком гибкий.

Вы имеете в виду, что вы можете адаптировать фильм под любой размер бюджета?

Например. Вы всерьез думаете, что это кому-то интересно будет читать? Вообще никому.

А что интересно?

Интересно читать журнал «7 дней».

В духе журнала «7 дней» задавать вопросы вообще не проблема. Тогда расскажите про Владу.

Влада прекрасна.

Какие-то еще подробности. Как вы познакомились?

Мы познакомились весной.

Этой весной или просто какой-то метафизической?

Метафизической. Три года назад мы познакомились.

Случайно, по работе, на улице вы подошли?

Ничего случайного не бывает.

Какие-то подробности журнал «7 дней» точно вытащил бы из вас клещами. Вы подошли познакомиться, или она пришла брать к вам интервью?

Она этим не заведует. Если бы она пришла брать ко мне брать интервью, мы бы вряд ли подружились. Потому что, как правило все, кто берет интервью, делает это скучно и неинтересно. А тот, кто мог бы интересно, интервью не делает, и ничего про меня не пишет и не говорит.

Кто бы мог быть таким человеком?

Я не читаю это все. Наверняка есть масса интересных людей, которые делают интервью, но из них никто не приходит и не берет интервью у меня. А может, их и нет. С кем было бы интересно поговорить.

Ну вот журнал Interview практиковал разговоры не между журналистом и режиссером, а кем-то из этой же отрасли. Было бы интересно, если бы вам Михаил Ефремов вопросы задавал?

У вас сейчас будет шанс узнать.

Вернемся к Владе.

О Владе мы уже поговорили

Чем занимается ваш сын?

Он арабист, российский дипломат. Ему 31 год.

Как относится к вашим фильмам? Он бы мог у вас взять интервью?

Еще как. Не получается у нас с вами интервью, не нравится мне это все.

Действительно приходит Михаил Ефремов.

М: Почему вы боитесь летать?

Г. Воот! Он что-то меня знает.

М: Почему вы все время на пароходах? Поехали быть хоть раз на автобусе!

Г: Смешно. Потому что, Михаил, не люблю высоты.

М: Самолет – это же не высота, это комфорт и безопасность, не так ли? Ну что можно для «Аэрофлота» сказать? Что Григорий так же стремительно, как реактивный двигатель, снимает свои фильмы, не правда ли?

Г: А ты когда-нибудь трезвый даешь интервью?

М: Только трезвый и даю.

Г: Ну это невозможно, согласись!

М: А в чем вы не совпадаете? В том, что у него плохое настроение?

Пусть Григорий расскажет.

Г: Настроение у меня всегда нормальное, я сосредотачиваюсь на работе. Ну не совпадаем, понимаешь! Бывает, что мне нужен тенор, а артист поет басом.

М: Поменяй партитуру! Ну что же сказать, Григорий, если для «Аэрофлота»? А вы бы вошли в состав директоров «Аэрофлота»?

Г: С удовольствием!

М: Вот, собственно, финал я вам сделал. With pleasure еще можно, перевод. Он же у вас на разных языках? Нужно тут его спрашивать про его работу, как он шил эту куртку, как он этот принт наклеивал. У меня, кстати, дочка придумала принт!

Г: Тебя Ваня подарил эту майку, скажи честно?

М: Нет, Соня. Я пожалел тебя, Гриш. Я вообще был сегодня с утра на репетиции с артистами, я пришел в майке с Иваном Охлобыстиным. Спросите его, как он относится к пути Ивана Охлобыстина? Спросите, спросите.

Г: Это мое личное дело, я не готов это обсуждать.

Вот видите, Михаил, в таком режиме мы и существуем.

М: Он на все так отвечает? Как Евгений Александрович Евстигнеев: «Да, нет, не знаю».

Задайте вопрос, на который Григорий сможет хотя бы три минуты продержаться и с интересом отвечать?

М: Григорий, расскажите про всю ненависть ко мне.

Г: Ты знаешь, хотя ты, конечно, очень тяжелый человек, я тебя искренне люблю. Вернее так, человек ты, конечно, говно, но очень талантливый артист. То есть такого талантливого артиста, как ты, я не видал в жизни ни разу. Ну а что говорить, ты и сам это все знаешь.

М: Просто прелесть, и не скажешь ничего.

Г: Покажи принт.

М: Спросите его, как он относится к лечебной медицине? Ну я не знаю, что его спрашивать...

Что вам больше всего понравилось в последнем фильме Григория?

М: Я не видел его... Я!

Г: Он там снимался, он прекрасен был.

М: А в зале смеялись?

Г: Конечно, кто же не будет смеяться над тобой?

М: И аплодировали? Самое приятное – аплодисменты. А вы не записываете!

Записываю я все.

Г: Это волшебная сила шлейфа. Я помню, когда я был не то, чтобы ребенком, но подростком.

М: Когда я пальцами ноги украл у твоего отца золотой «Ролекс» на пляже «Шахтер» рядом с гостиницей «Украина»?

Г: Я слышал, слышал. Я хотел рассказать про силу шлейфа. Помнишь, был фильм, конечно же, «Андрей Рублев». Я был на этом фильме подростком.

М: Каким подростком, тебе было года два в то время, подросток.

Г: Влада, посмотри, в каком году Андрей Рублев? 1972, 1974? Мне было 10 лет.

М: Может и раньше. (На самом деле, 1966 год, Константинопольскому действительно было два года_прим.ред).

Г: И сила шлейфа. Помнишь, там играл Юрий Никулин монаха, которого пытают татары. Когда он появился на экране, сразу ржак начал стоять в зале, представляешь, люди по-другому не воспринимают.

М: Это как Гарик Сукачев играл в своем фильме «Праздник», из-за того, что Саня Скляр и кто-то еще не приехали. А нужно был, чтобы на танке въезжал фашист. И он говорит, почему, мне всегда говорят, за границей что я похож на немца. А я говорю, Гарик, не делай этого, давай я лучше позову Орлова и Васильева.

Г: Потому что вся трагическая сцена превратится в фарс.

М: На премьере въезжает Гарик, и весь зал, в Питере премьера была, и весь зал: Гарик! Так что сила шлейфа, закруглить. Дело в том, что за Григорием Михайловичем, как и за Владимиром Владимировичем, тянется шлейф.

Г: Не записывайте.

М: Я про Познера. Тянется шлейф. Познер – Донахью, а Константинопольский – Охлобыстин. Потому что 9 с половиной долларов

Г: Восемь!

М: Да хоть пять, не переплюнуть.

Г: Говорят, что этот круче.

М: «Русский бес»! Название-то какое! Как тебе вообще разрешили в наше русское святое время снимать кино с таким названием. Это загадка. Потому что насколько я глубоко законспирированный контрразведчик, Григорий Михайлович гораздо глубже законспирирован в качестве контрразведчика, чем я.

Г: Да?

М: Я просто не знаю. Мне настолько все понятно, что я не знаю, о что о нем говорить. Все понятно.

В чем гениальность ГМ как режиссера?

М: Он любит рыть могилы и класть туда людей. Хоррор, на хорроре вышел. Ты не помнишь, когда Гарик Сукачев открыл ресторан «Вудсток» на Люсиновской, и на открытии показали твою то ли курсовую, то ли дипломную работу.

Г: «Красные слоны»?

М: Я помню, помню. Бабу, кого-то, гробы.

Г: Да нет, это было в фантазиях героя, кстати.

М: В фантазиях героя... Как известно..

Какой герой, такие и фантазии?

Г: Там были Джон Леннон, Сара Бернар, Мольер.

М: «Эмма Бовари – это я». Это про Григория Михайловича. Давным-давно сказал старина Флобер.

Г: Ты знаешь, что я хочу тебе сказать, наша жизнь давно прошла.

М: Я играл это вчера у Пети Тодоровского, жизнь не имеет смысла, у меня был текст.

Г: Я знаешь, кого вчера видел? <...> Ей 30 лет!

М: Ну я тоже снимаюсь с однокурсниками и однокурсницами Никиты или Николаши, большое поколение, довольно сильное.

Г: Ты к чему про это сейчас сказал?

М: Я к тому, что да, Григорий, жизнь прошла.

Опасный человек Григорий Михайлович? Я думала, надевать ли бронежилет на интервью.

М: Он опасен, если ему давать интервью. Если не давать, не опасен. Ипохондрик не может быть опасен.

Г: Я взрывной ипохондрик.

М: Взрывной ипохондрик тем более. Как только он взрывается, он думает: где же таблетки?

Г: Вот, Михаил, вот у кого нужно брать интервью, зачем у меня! Я ничего интересного не сказал, а он смешно.

М: Меня старшие запретят. Я не даю интервью.

Почему?

М: Я все сказал в своей жизни. Я Дудю дал, и такое началось, я не ожидал. Причем я никогда не скрывал ничего. Дудю тебе надо дать, позвоню и скажу: Юр.

Я позавидую человеку.

М:Между прочим, у нас пошел там спор, есть один, тоже с бородой, и мы ему говорим. Говорим: «А за что ты можешь сбрить бороду?» Он говорит, чудовищно картавя: «За студийную запись моей группы и за ее раскрутку». А как называется группа? «Парадигма». А что играете? Интеллектуальный металл. Я вообще не очень понимаю. А, нет, альтернативный металл.

Нежный, на скрипочках?

М: Нет, потому что когда я сказал другому человеку, давай приведем, давай начнем раскручивать, хотя бы первый концерт, он сказал нет, ты хочешь, чтобы к нам вообще больше никто не ходил? Придут уроды.

Григорий Михайлович, а вы за что сбреете бороду?

Г: Никогда.

М: А если предложит Константин Львович, я даю тебе вот в этом сериале десять серий. На Кипре.

Г: Я тебя огорчу, ты артист и для тебя свет в окошке сняться в проекте Константина Львовича. А мне пофиг.

М: Почему это мне свет в окошке сняться в проекте Константина Львовича? Я КЛ знаю с тех самых пор, как я пальцами ноги у твоего отца...

Г: Рассказать эту историю, про «Ролекс»?

М: Конечно. «Нас генералами песков зо-овут» (поет).

М: По-моему, все получилось, можно такой прекрасный материал написать!

О да.

М: Только про меня не пишите. Пишите НН.

Пришел НН, задает вопросы. Поет песни.

М: Меня нельзя почему рекламировать? Я могу объяснить. Потому что я боюсь, что сорвется проект. Большой.

Последний вопрос: он вас сильно третировал на съемках «Пьяной фирмы»?

Да, это самое ужасное, я вам сейчас расскажу.

Вы оправились?

Нет, после этого невозможно оправиться. Он всех так снимает. Спросите Ваню Макаревича, там то же самое. Смотрите, мы, выучив наизусть текст, к 8 утра приехали зимой в какой-то парк. Мы с Иваном мы выучили текст, мы были готовы сниматься. И даже оператор почти поставил свет. Так вот, режиссер явился только к часу дня. Сказал, где моя диетическая каша, где моя диетическое молоко, и вообще у меня нет настроения. Но потом, поскольку там был еще один человек, лучший медиаменеджер прошлого десятилетия, он ему сказал: ах так, да я тогда нажрусь! И нажрался. И тогда он был вынужден идти и снимать эти взрывы.

Г: Вася? Вася приехал нажратый, он опоздал. (Имеется в виду бывший главред «Коммерсанта» Андрей Васильев_прим.ред).

М: Вася не бывает трезвый вообще, всю мою жизнь.

Г: На три часа! Первый раз в моей жизни кто-то опоздал на три часа.

М: Нет, вы напишите и дайте ему почитать, литератор он неплохой. Может, почеркает, переставит слова, впишет что-нибудь.

Г: Это хорошая идея. Я все равно все за всех пишу в своих интервью

М: Подожди, дай человек сделает свою работу, пришлет тебе.

Г: А я ее переделаю.

М: Может, не переделает, на это тоже есть надежда

Это зависит?

М: Зависит от лени, ну и от болезней.

Г: Вот, собственно говоря, придется ее убить теперь.

Я чувствовала, что надо, как минимум, завещание написать

М: Миледи же убивает.

Г: Придется журналистку-то замочить.

М: Все время все кого-то сейчас хотят убить, все пишут про это, сериалы какие-то снимают.

Г: Так я про это и снял кино!

М: И ты про это.

Г: Про то, что все это хотят, я кино и снял.

В «Русском бесе» есть эта линия, когда г герою приходят коррумпированные чиновники один за другим, и их потом никто никогда не видит. Мне кажется, журналистов так можно отправлять к Григорию Михайловичу.

М: Вы просто не знаете, какое у меня плохое настроение. Вы бы знали, чего надо бояться. Григорий Михайлович святой.

Свят.

М: Он просто перед вами так немножечко так кокетничает. Ну что вы спрашиваете ерунду всякую. Загадку надо создать. Вот! Назовите статью Загадочный Константинопольский. Только через Ш.

Ш в какое место?

Загадошный. Константiнопольской. Через i.

https://podlina.livejournal.com/154455.html

В октябре Русфонд и Национальный регистр доноров костного мозга имени Васи Перевощикова запустили проект «Кровь5» – информационно-публицистический бюллетень для доноров костного мозга и всех, кто хотел бы ими стать. Возглавил проект известный журналист, спецкор «Русфонда» Сергей Мостовщиков. На должность шеф-редактора он пригласил своего давнего друга и коллегу – журналиста Алексея Яблокова. Давать интервью «Милосердию» Сергей и Алексей пришли вместе.

«Кому еще охота быть роботом»

Когда вы познакомились и начали сотрудничать?

А.: На втором курсе университета я пришел подрабатывать в издательский дом «Афиша». В самой «Афише» мне сказали, что у них есть только места упаковщиков тары – таскать коробки с журналами. Я отказался, и мне посоветовали зайти в журнал «Большой город», он тогда открывался. Сергей был главным редактором, основателем журнала.

Сергей, вы дали Алексею творческое задание?

С.: Да, нашумевшее творческое задание. Алексей покупал на Курском вокзале видеокассеты с порнофильмами и писал рецензии.

А. По-моему, ни одна не была напечатана.

С. Неправда. Публиковали.

А. Тогда мы и познакомились. Это было 15 или 16 лет назад.

И так и работали бок о бок или расходились?

С. Война раскидывала нас.

А. Мы расходимся регулярно по своим делам. Когда я работал в Men’s Health главным редактором, Сергей делал журнал «Новый очевидец». Но потом жизнь нас все равно сводит. Мы уже привыкли.

Предыдущий какой был совместный проект?

С. Мы выпустили за год 12 томов книжек «Крокодила». А сейчас ведем Telegram-канал «тычитал». Обсуждаем новости.

А. Нас читают 1200 человек. От новостей не избавишься. Они вокруг нас летают, что-то мы выхватываем.

Какие новости вас интересуют?

А. Например, вчера была хорошая новость про робота, который оказался аниматором в костюме робота. Мы обсуждали, что это судьба всех гастарбайтеров. Скоро, наверное, их заставят работать роботами. Российская робототехника придет к этому состоянию.

С. Кому еще охота быть роботом.

«Я имею шанс раз в неделю видеть адекватных людей»

Сергей, как вы присоединились к проекту «Кровь5»?

Естественным порядком. Я работаю в Русфонде уже три с лишним года. Езжу раз в неделю по стране, делаю семейные портреты людей, которые получили помощь и с чем-то справились. Они уже не в той стадии, когда они просят о чем-то, – они чего-то добились. На мой взгляд, это очень важно – с ними разговаривать, на них смотреть, потому что людям, которые в первый раз попадают в сложные обстоятельства, важно понимать, как другие с этим справляются. Для меня лично в этих встречах есть феномен, который до входа в эту ситуацию был не очевиден. Считается, что люди, попавшие в тяжелые обстоятельства, находятся на территории горя, ужаса и кошмара. На деле оказывается, что все наоборот. Это люди, у которых правильная, не виртуальная система ценностей. Они понимают, чем они занимаются, в каком мире они живут, чего они хотят добиться. На первом плане для них серьезные приоритетные вещи, которые касаются жизни и смерти. Для меня это вечный позитив. Я, по крайней мере, имею шанс раз в неделю видеть адекватных людей. Это большая редкость для современной жизни.

Семейные фотографические портреты?

С. Есть вечный вопрос ухода из журналистики. Я последовательно пытался для себя его решить. И придумал начать фотографировать, чтобы не писать заметки. В Русфонде у меня появилась такая возможность. Но, к сожалению, выяснилось, что и писать тоже надо. Так что фотографировать я начал, но писать не перестал. Все как-то развивается.

Почему вы хотели уйти?

С. Много причин – и субъективных, и объективных. Субъективные заключаются в том, что нельзя до бесконечности этим заниматься, надоедает. А объективные в том, что работать негде. А где работать сейчас журналисту? Таких мест не осталось.

Вы тоже считаете, что негде, Алексей?

А. У меня опыта поменьше, чем у Сергея. В год моего рождения он как раз начал заниматься журналистикой. Но я абсолютно согласен. Я тоже не занимаюсь этим уже года два.

«Плата за этот тип жизни – отказ от смысла»

Сергей, в своих интервью вы рассуждали о том, что новости уже никому не интересны, а интересны истории людей.

С. Не то что они никому не интересны. Я считаю, что их просто нет. Это закон мира, в котором мы живем. Я считаю, что доставка мгновенных сообщений с помощью смартфона отсюда на другой конец света возможна только потому, что они не несут в себе никакой информации. Я одно время пытался прочитать переписку Лейбница с Иоахимом Буве, французским миссионером в Китае. Они обсуждали сходство гексаграмм из Книги Перемен с двоичным кодом. Это была углубленная сущностная переписка о конструкции мира. Письмо шло Буве в Китай полгода. Он отвечал, и еще через полгода оно доходило до адресата. Зато все, что удавалось обсудить людям, имело вес.

А. Когда ты знаешь, что твое письмо будет идти полгода, ты вкладываешься.

С. Плата за эту скорость, за этот тип коммуникации, за этот тип жизни, за то, что не надо носить с собой кошелек с деньгами, – отказ от смысла. Поэтому новостей больше нет. Появляются fake news, это же сейчас главное слово. Их приходится выдумывать для того, чтобы соответствовать этой системе.

Смысл же тоже по законам физики не должен исчезнуть? Где он тогда?

С. Хороший вопрос. Извечный в том смысле, что а надо ли искать смысл, а стоит ли?

В письмах французскому миссионеру Лейбниц искал же, наверное.

С. Наверное. Но они все же мало жили из-за этого.

То есть это еще и опасно.

С. Большое количество народа это же устраивает. Это же равновесие. Можно жить и бессмысленно.

Для вас существуют сейчас в журналистике тексты, которые осмысленны и нужны?

С. Буквально сегодня ночью у нас произошло большое событие. У нас есть сотрудник, автор шести детей, бывший работник «МК» Влад Дорофеев. Несколько месяцев назад поехал с семьей отдыхать под Углич, снял дом. И там он подхватил вирус ГЛПС – геморрагическую лихорадку с почечным синдромом. По одной из конспирологических теорий, это лабораторная разработка японских военных. Очень хитрый вирус, который маскируется под какие-то заболевания, и последовательно отключает весь организм.

А как он заразился?

Вирус передается через мочу и фекалии мышей. Видимо, пошел в сарай что-то взять, вдохнул... Протокол лечения ГЛПС достаточно известный, эффективный и хорошо изученный. Но вирус очень сложно диагностировать. Там один анализ делается только в московской СЭС и занимает неделю. Влад умирал добросовестно, к нему приводили прощаться жену. Но молодой врач быстро заподозрил причину, и Влад чудесным образом выкарабкался. Он сочинил по этому поводу заметку, и это прекрасный текст, написанный по всем канонам той журналистики, которая больше не нужна.

Из которой не хотелось уходить.

Это удивительное ощущение, потому что мои глаза давно такого не видели. Это просто не принято. Хорошая, качественная журналистская работа. Надо, видимо, родить шестерых детей, заразиться лихорадкой, тогда, возможно, один текст получится. Такая технология. Раньше было проще.

«Каждый день проговаривать мир заново»

Что изменилось?

С. Вот И-цзин нас учит, что мир не меняется. Я сам не сторонник эволюции, у меня другая теория. Я считаю, что однажды мы просыпаемся, и мир просто становится другим. Это принципиально другая конструкция – сразу с другой одеждой, другими связями, другой системой ценностей. Очередной мир мы отжили, и его просто больше не существует. Его можно увидеть только в фильмах по телевизору. Сейчас невозможно представить курение в помещении. Я еще успел пожить в мире, когда можно было курить и пить в самолете. Удивительно, но самолет конструктивно очень приспособлен для этого. Там отличная система вентиляции.

Ты просыпаешься в новом мире, и тебе надо заново учиться в нем жить?

С. А есть люди, которые это изначально умеют. Сейчас рождается ребенок, и он уже в три года знает, как пользоваться смартфоном. Есть дети, которые и читать не умеют, но каким-то образом могут составлять запросы в сеть и находить себе мультфильмы. То есть это не вопрос образования. Некоторые люди сразу несут в себе конструкцию мира, хотя никто их этому не учил. Можно говорить, что телефон Apple изменил мир, а я считаю, что его породили законы этого мира, в котором нужно быстро отправлять и получать информацию.

Законы этого мира позволяют делать приличную журналистику?

С. Почему надо упираться в приличную журналистику? Тогда надо определиться с задачей этой профессии. Во всяком случае, свою задачу я вижу в том, чтобы каждый день проговаривать мир заново и делать это так, чтобы он получался красивым. Я не говорю про «добрым», это уже высокая планка. Со-творчество, со-творение мира. Мне кажется, что возможность создавать миры у каждого есть, ее никто не отнимал. А если ты вовлечешь в этот процесс других людей, вообще отлично.

Какой мир вы хотели создать с помощью «Кровь5»?

Лично меня зацепило присутствие в стране не будем говорить «класса», но нового сообщества людей, о существовании которого никто не знает. Это слишком далеко от современных понятий. Никто не знает, что такое костный мозг, что его можно трансплантировать, и как это устроено. Наличие людей, которые это знают и готовы стать донорами, – открытие для абсолютного большинства людей в этой стране. Поэтому мне показалось с профессиональной точки зрения интересным хотя бы познакомиться с этими людьми, понять, кто они такие и зачем это делают. Вглядеться в их лица, налюбоваться ими и показать эти лица другим.

То, что мы получили, превзошло все ожидания. Это не просто здоровые умственно и физически люди с 18 до 45 лет. Они красивые и адекватные, у каждого своя чудесная история. Им есть, что рассказать. На наш грубый журналистский вкус это всегда исчерпывающе интересно. По крайней мере, сейчас это нас завораживает и дает возможность рассуждать и действовать дальше.

Сколько их сейчас? Потенциальных доноров костного мозга в регистре?

Уже порядка 90 тысяч человек, и количество растет. Это, конечно, ничто по сравнению с тем, что существует в мире, но это только начало. Может, нам это кажется, потому что мы вовлечены, но у нас ощущение, что все сейчас только об этом и говорят.

«Я несу в себе заразу прошлого»

Чем еще новый мир отличается от старого?

С. В прошлом мире можно было материализовать это интервью во что-то, что можно подержать в руках. Сейчас это почти недоступное удовольствие – в России, по крайней мере. Но, как ни странно, вот эта моя доисторическая привычка почему-то дает о себе знать. Например, первый спецвыпуск «Кровь5», который мы сделали, помимо нашего желания сверстали и распечатали, чтобы раздавать. Не знаю, может, я несу в себе заразу прошлого. Я же вырос среди устройств, которые умели делать это волшебство.

Покойный ныне Валерий Дранников, журналист из «Гудка», имел право диктовать свои репортажи сразу на линотип. То есть на устройство, которое отливало его слова из смеси свинца и цинка, которая называлось «гарт». Он говорил, слова вылетали из его рта и уже через незначительное время превращались в куски железа. Разумеется, это был другой мир, совсем другая конструкция. Это все сейчас музейные экспонаты.

Я не противник этого мира, я отдаю ему должное. Я тоже увлечен отсутствием смыслов и, слава богу, пока не отовсюду еще выкинут. Но почему-то я нахожу в этом мире знаки предыдущего. Я был у мальчика недавно. У него в животе кальмар, нечто необъяснимое, как в фантастическом фильме «Чужой». Для меня это нечто – существо прошлого мира, которое осталось только в виде непонятного образования, и мучает, истязает людей. Его надо травить химией, биться с ним при помощи лекарств. Но оно есть, с ним все еще можно пообщаться. Можно это увидеть своими глазами и почувствовать. Наверное, поэтому мне так это все важно.

Сергей, у вас и отец был журналистом, и сын журналист. Как думаете, они какие задачи решали и решают?

С. Папа у меня был человеком сложной судьбы. Он решал задачу справиться с тем, что он прожил две жизни, потому что папа был уголовным преступником до какого-то возраста, а потом стал совершенно другим человеком, журналистом, который всех воспитал. Секретарем парторганизации большой газеты «Московские новости». Сын мой, конечно, абсолютно существо этого мира. Он его чувствует, он его знает, наслаждается им. Понимает, как это все устроено. Даже во многом благодаря ему мы имеем то, что имеем. Он нам помогает делать сайт.

А. В качестве представителя индустрии развлечений.

С. Он из глубин индустрии милосердно, снисходительно помогает нам к этому миру прикасаться, и это всегда выглядит комедийно. То есть он говорит: «Вы что, пользуетесь мышью? Сейчас 2018 год».

Его беспокоит отсутствие смыслов? Он согласен с этим тезисом?

Я не знаю. Это надо у него спрашивать. Но думаю, что отсутствие смысла – это его конек. Это то, что он очень тонко и правильно чувствует. Это среда его обитания. То, чем он владеет виртуозно.

«Много правильной жадности»

Почему вам интересно заниматься бюллетенем «Кровь5»?

А. Потому что здесь мы сами себе хозяева в творческом плане. Мы можем сами ставить задачи и сами их виртуозно выполнять.

Мне рассказала ваш приглашенный редактор Снежана Каратаева о многообразии форм.

С. Снежана и есть многообразие форм.

А. Каждый месяц мы выбираем приглашенного редактора из числа потенциальных доноров из разных городов и стран. И эти люди, на мой взгляд, представляют гораздо больший интерес для журналистских экспериментов. Они, может, и не очень хорошо владеют формой, стилем, но для этого существуют редакторы. То, что они говорят, гораздо важнее. Для меня это большое удовольствие – с ними со всеми работать, потому что я не вижу ничего подобного сейчас в других проектах.

С. По мне, в их проговаривании мира много правильной жадности и свежести. Каратаева – это для меня открытие. К сожалению, среди профессионалов уже не найти такой жадности. Недавно мы ходили встречаться со студентами ВШЭ, которые учатся на факультете коммуникаций, медиа и дизайна. Мы хотели с ними вместе придумать проект, посвященный теме крови. Мне казалось, что, если вы учитесь, если развиваетесь, то пофантазируйте и сделайте что-то в разных жанрах. Будет, по крайней мере, прикольно.

А. Сделайте комикс, поэму напишите…

С. Все, что угодно. Но ни один человек не сделал ничего. Они пришли на это, как лекцию, получили за то, что выслушали меня, скучного и нудного человека, так называемый кредит. Но это не привело ровным счетом ни к каким результатам. Но, к счастью, находится Каратаева, которая жадно смотрит на людей. Для нее это какая-то магия. Она сейчас фонтанирует. Это потрясающее зрелище.

А. Я с огромным удовольствием буду работать со Снежаной, с поваром из Перми. Тут гораздо больше сотворчества, энергии, да и веселья больше, удовольствия больше от этой работы гораздо, чем во всей этой убогой современной журналистике.

С. Не знаю про убожество, наверняка в этом есть великолепие свое, но во мне это не вызывает вибрации никакой. Это как если бы я ел что-то безвкусное. Можно, но невкусно.

«Журналистика – узкая клановая профессия»

В «Большом городе» ведь тоже работали не журналисты?

С. Там были журналисты высококлассные. Был Дранников, была Пищикова. Раз в неделю 64 полосы – это большой объем работы. Вы не можете не иметь дела с профессионалами, иначе вы ничего не сделаете. Но мы действительно были притягательны для разных людей. Мой бывший водитель Алексей Макаров стал журналистом и телеоператором. Он делал острую стенгазету «Колючка» – раз в месяц критиковал позднюю сдачу материалов. Полковник милиции у нас был…

А Владимир Яковлев в «Коммерсанте» как делал?

С. У Яковлева был подход совершенно другой. Он утверждал, что журналистом может стать кто угодно, его можно научить, как зайца играть на барабане. Я так не считаю. Я считаю, что это очень узкая клановая профессия. Все люди в ней видны, как на ладони. Они могут называть себя журналистами сколько угодно, но таковыми не являться. Это тяжелый, высокопрофессиональный, изнурительный труд. Далеко не каждый может им заниматься. Нельзя кого-то научить быть журналистом. Ты либо журналист, либо нет. Поэтому история «Коммерсанта» и всех детей этого гнезда никогда не была мной любима. Там работали яркие люди, но я никогда не читал ни газету «Коммерсант», ни журналы, носившие в себе эту концепцию.

А что отличает настоящего журналиста?

С. Я боюсь, что я не смогу формализовать. Я так много времени провел среди этих людей, что мне это не нужно. Но я совершенно убежден, что это а) профессия, б) специфическая профессия, в) сложная и интересная работа.

Снежана Каратаева создана для такой работы?

С. Абсолютно. Она изначально видит и слышит больше, чем среднестатистический человек. Но мне кажется, что это не благоприобретенная вещь. Это в некоторой степени наказание. Человек, который слышит больше, чем окружающие, в значительной степени страдает, потому что 2/3 всего этого слышать не хотелось бы. И вот ты либо мучаешься с этим и не знаешь, куда это приложить, или реализуешься, например, в журналистике. Считается, что это поверхностное занятие. Наверное… Но ты перемещаешься не так, как окружающие. Ты бываешь в большем количестве мест. Ты оказываешь в городе и за три дня узнаешь его лучше, чем люди, которые там живут целую жизнь. Это твое природное свойство.

«Фокус не в количестве»

Какая у вас была самая большая аудитория, Сергей?

С. Тиражи журналов, которые я делал, они были разные. Про «Столицу» с «Крокодилом» я могу сказать, что это порядка двух тысяч с чем-то экземпляров. Но какой эти экземпляры в самом деле имели охват, мне сказать сложно. Что касается «Большого города», он был бесплатный и печатался довольно большим тиражом, около 80 тысяч экземпляров.

А в «Известиях»?

Когда я там работал? Тогда у«Известий» было 6 миллионов экземпляров. Я работал еще в «Труде», где было 19 миллионов.

Для вас имеет значение, сколько вас читает человек – 19 миллионов или 90 тысяч человек?

Я скажу честно, я не знаю магии этих больших чисел. Мне-то кажется, что фокус не в количестве. Почему-то я всегда был не то защищен, не то закрыт от этой информации. Я пытался много раз увидеть, как люди читают то, что я делал. Даже пробовал у ларьков стоять и смотреть, кто покупает журнал «Новый очевидец». Но у меня никогда не получалось. Когда «Крокодил» лежал на заправках и стоил бешеных денег, я ни разу не видел, хотя всегда приглядывался. И в какой-то момент просто перестал этим интересоваться. Подумал, что, наверное, раз я этого не знаю, значит, для меня это не имеет значения. Мне кажется, что какие-то сообщения будут прочитаны потом. Про «Крокодил» я убежден, что он еще просто не прочитан. Про него я почему-то точно знаю, что туда что-то было заложено. Может, я до сих пор сам не знаю что.

А колонки в Газете.ру?

Там есть одна-единственная заметка, которая возникает периодически, раз в год ее кто-то где-то находит. Она называется «Почему у женщин нет ни стыда, ни совести, ни мозгов». Я уже даже не считаю, что это я ее написал. Заказал ее журнал Cosmopolitan, но публиковать отказался. Помню, что сотрудницы журнала попросили себе второй экземпляр. Жадность во мне была, думаю, что пропадать, опубликовали в Газете.ру. Но я уже не имею к этому отношения.

Меня сейчас больше заботит то, что удалось сделать сайт. Сейчас нам надо его перезапустить в новом дизайне, понять, что это механизм, что мы умеем им пользоваться, что мы наладили периодичность.

У вас есть рассылка?

Да, мы делаем рассылку по базе данных потенциальных доноров регистра. Но мы рассчитывали после того, как с сайтом более-менее устаканится, создавать базу своих подписчиков. И уже сделали что-то наподобие клуба редакторов проекта – закрытую группу в WhatsApp для обсуждения тем, решений, идей, связанные с развитием истории.

Снежана сказала, что Алексей стихи пишет.

А. Да, мы с Сергеем пишем стихи. Перевели с армянского басню, повесили ее на сайте. А также литературно обработали северный эпос и тоже опубликовали.

В принципе, у проекта нет никаких границ – жанровых, географических?

А. Мы к этому стремимся. Это, собственно, нас здесь и удерживает – полное отсутствие границ.

«Я не представляю своей жизни без этой работы»

Снежана Каратаева, приглашенный редактор «Кровь5», познакомилась с Сергеем Мостовщиковым, когда он приезжал к ней в село Ермаковское Красноярского края фотографировать ее и писать историю их семьи. Младшая дочь Снежаны Дана в 11 месяцев заболела миелоидным лейкозом. Ни в одном из регистров не удалось найти неродственного донора, пересадку девочке сделали от мамы, но совместимых клеток оказалось слишком мало. После пересадки Дана прожила всего месяц.

Через полтора года Снежана увидела объявление, что волонтерская группа ищет потенциальных доноров, и присоединилась к ней. Провела в своем селе первую акцию, в результате которой донорами стали 34 человека, потом еще две. Летом 2018 года началось сотрудничество с Русфондом. А когда запустился проект «Кровь5», Снежана стала в нем корреспондентом – забрала старшую дочку Виталину и с пятьюстами рублями в кармане переехала с ней в Москву.

«Я не представляю своей жизни без этой работы. Я благодарна команде Русфонда, что я с ними. Это для меня спасательный круг. Теперь вливаюсь в ритм московской жизни. Как проходит день, ты просто-напросто не замечаешь. Село есть село. Твое основное занятие – это уход за частным домом. Воду привезти, в огороде похозяйничать, снег зимой почистить. Монотонная, ежедневная и однообразная работа. Время тянется, и ты не знаешь, в чем себя проявить. А здесь ты проснулся – как уже 12 часов ночи? Я встречаюсь с потенциальными донорами, беру у них интервью и выношу в проект, чтобы другие почитали их истории и тоже вступили в регистр. Мы хотим как можно больше людей смотивировать вступить в регистр.

Проект обновляется каждый день, и в конце каждого месяца выходит спецвыпуск. Там собраны все дневники приглашенного редактора, «Портреты» с историями потенциальных доноров и другие материалы. Режиссер Мария Варанд снимает для нас замечательные фильмы, например, для «Зачем» опрашивались люди, вступившие в регистр. На нашем сайте есть стихи, музыка, аудиотренинги. Есть рубрика Елены Горшениной «Инстаграм в кроваво-красных тонах». Есть диафильмы для детей и взрослых, где все очень доступно объясняется. В прошлом выпуске мы собрали высказывания детей о крови: «Кровь как помидор, который находится в руке».

Команда проекта дает возможность потенциальным донорам побыть в роли приглашенного редактора. Его задача – каждый день выкладывать свои дневники. Я рассказывала о своей жизни, но от лица выдуманного персонажа Аси Светловой. Как она начинала жизнь, как пошла в садик, в школу, с какими трудностями столкнулась. Я немного писала в школе, а потом началась взрослая жизнь – семья, работа, дом, дети. Я и в баре работала, и менеджером по рекламе. 21 год прожила в Хакасии, а потом уехала в Ермаковское за мамой. Деревенская жизнь мне не особо понравилась: сидеть на месте для меня очень сложно. Жизнь должна кипеть.

Общаясь с человеком, я слушаю, что он говорит. Что-то тебя заинтересовало, и ты задаешь вопрос, даже если его нет по плану. Мне очень хочется, чтобы получилось именно то, что нужно редакторам. Стараешься, саму себя ругаешь, успокаиваешься, слушаешь советы. Алексей постоянно говорит, чтобы я была внимательна. Чтобы я не надеялась на диктофон, а слышала и запоминала собеседника. Сергей говорит, что нужно верить в себя, в свои силы. Я записываю все замечания в блокнотик. И каждый вечер сижу и перечитываю. Настоящая школа жизни.

https://podlina.livejournal.com/154241.html

Игра в слова

Ирина Богушевская шутит, что много лет считалась автором исключительно душераздирающих песен с декадентским надломом, и только проект «Детская площадка» дал ей возможность сочинять и радоваться жизни одновременно.

Впервые на сцену она сама вышла еще ребенком — как солистка детской хоровой студии «Веснянка». В основу первого альбома «Книга песен», ставшего культовым, легли песни из спектакля «Зал ожиданий» Студтеатра МГУ. Кроме того, в дискографии Богушевской еще пять альбомов, включая диск песен Александра Вертинского (совместно с А. Ф. Скляром). О новых и старых песнях, магии «Винни-Пуха», силе слова и противостоянии мировому злу мы поговорили с Ириной.

— Где хорошо пишутся песни?

— Например, Велегож, где расположена конюшня моего мужа Саши. Там есть родник, в котором самая сладкая вода на свете. Если набрать в нем воды и пойти гулять с собакой в лес часа на три-четыре, ты практически всегда возвращаешься с новой песней. Детской или взрослой. Рядом там легендарное Поленово. Живописный ландшафт, игра высот; урочища, овраги, холмы. И все это вибрирует и звенит. Я в этом лесу сочинила две своих новых детских пластинки, которые теперь надо записать. Мы потихонечку показываем их на концертах, дети смеются, им нравится. Один альбом для того ребенка, который ходит в детский сад или начальную школу, она про распорядок дня. А другой для того, который выехал на дачу, и у него там никакого режима — лето, свобода и счастье.

— Сложно ли сочинять для детей?

— Да! Быть детским писателем — это специфический талант: нужно уметь смотреть на мир глазами ребенка. Я умею впадать в детство, с удовольствием и легко это делаю, очень люблю порадоваться и чему-то удивиться, но у меня, к сожалению, так в жизни получилось, что мне пришлось стать очень взрослой. И мои детские песни таковы, что я не рассказываю истории про других: я тот лирик, который всегда тянет паутину из собственного брюшка. А вот Андрей Усачев, с которым мы вместе сделали две пластинки «Детская площадка», всегда рассказывает какие-то истории, и этому у него стоит научиться. Он мне сказал однажды замечательную фразу: «Когда-то я тоже был твоим коллегой, расцарапывал душевные раны, чтобы писать песни. Потом мне это надоело, и я понял, что существует уникальный способ одновременно что-то создавать и быть счастливым. И это детская литература».

— Какая ваша любимая детская книжка?

— «Винни-Пух и все-все-все». Это вообще книга моей жизни: самая первая, которую я прочла в четыре года сама. Помню, что осознала себя в этот момент. Я сидела на кухне на высокой табуретке, у меня болтались ноги в малиновых колготках, и на коленках лежала эта книжка. Табуретка стояла за дверью, и взрослых не было никого. И я сидела читала главу, в которой они построили западню. Винни-Пух вылизал горшок с медом, и он наделся ему на голову. А в этот момент Пятачок проснулся и почувствовал, что ему очень хочется посмотреть, где Слонопотам. Прибежал к западне и одним глазком в нее заглянул, и в этот момент Винни поднял голову и издал свой самый отчаянный, жалобный вопль. И Пятачок побежал от этой ямы, да так, что только пятки засверкали. Он бежал и вопил: «Караул-караул, ужасный Слонопотам! Слоноул-слоноул, карасный Ужопотам». Я помню этот момент всю жизнь, как я сижу, вожу пальцем и читаю: ужопотам, слоноул. И меня так потрясло, что, оказывается, со словами можно делать такие штуки. Тот момент, когда на тебя снисходит истина и просветление. (Смеется.)

— Вы легко ладите со словами?

— Мне очень легко со словами, я была самым настоящим книжным червяком. И когда меня наказывали, самым страшным наказанием было не ставить меня в угол (потому что я начинала потихоньку ковырять обои), а отнять книжки. Мой папа знал пять языков, и все мое детство мы играли в слова всеми возможными способами. Мы брали три согласных буквы, всяко-разно меняли их местами и комбинировали с гласными. Мы из большого слова делали много маленьких. Мы играли в «Эрудит» на бумаге с клеточками. Мы играли в «балду». Папа знал немыслимое количество словесных игр. Когда в детстве ты читаешь у Олеши: «Пена, падая в таз, закипает как блин», тебя изумляет это пронзительное ощущение связи непохожих явлений. И хотя наши дети живут совершенно в другой среде, мне кажется, что ценность чтения никуда не денется, оно так и останется самой крутой развивалкой. Ведь для мозга получить из гаджета готовую картинку гораздо проще, чем самостоятельно при чтении ее построить. И это невероятно ценная штука —способность самому строить миры.

— А что вам хочется понимать про мир?

— Чем дальше живешь, тем больше неприятных вопросов возникает к его устройству. Смотришь на самый невзрачный цветок — и понимаешь, что он божественно совершенен. И человечество дотягивает в единичных проявлениях своего духа до этого совершенства, но, в общем и целом, конечно, ситуация аховая. Не говоря уже о том, как люди себя ведут в этом совершенном мире и что они друг с другом творят... Вопрос, как все устроено, меня занимает всю жизнь. Такая банальщина страшная, но я поняла, что я всю жизнь пытаюсь его решить. И мне внезапно оказалась близка та масонская тема, что человек в своем совершенстве должен стать равным мирозданию.

— Вы тоже стремитесь к совершенству?

— В меру возможностей (улыбается). Однажды у меня был очень серьезный срыв. Я тогда залезла по некоторой необходимости глубоко в историю Смутного времени. 1612 год, в Московском кремле осажденные поляки сидят уже несколько месяцев, страшный голод... Начиталась этого всего, и мне стало прямо нехорошо. Потом перед глазами начали появляться картинки про святую инквизицию, охоту на ведьм, потом весь XX век... А в этом году будет двадцать лет, как я занимаюсь всякими восточными практиками. И вот я приезжаю к своему мастеру просто опрокинутая, подавленная, и говорю ей: «Света, зачем мы все это делаем? Зачем по полчаса стоим в позе «дерево»? Гоняем туда-сюда энергию? Зачем пытаемся понять какие-то вещи про нашу жизнь? Зачем нужны все эти усилия, если, вообще говоря, мир лежит во зле? Ты посмотри, что вокруг творится. А в историю заглядывать вообще страшно. Ткни наугад, и там обязательно будет выплеск инферно. Что мы можем сделать, несколько безумцев, которые медитируют и пытаются двигаться к свету?»

На столе лежал мой шелковый платок, я его сняла и бросила. Света его аккуратно расправила, двумя пальцами зацепила и говорит: «Видишь, я поднимаю в одной точке, а поднимается вся ткань. Вот так и мы все друг с другом связаны. И когда ты совершаешь усилие над собой, ты сама этого не чувствуешь, но пространство вокруг тебя улучшается. Ты помогаешь другим в этот момент. Мы не знаем, как этот механизм работает, но поверь, это так». И меня это убедило. Я подумала: надо просто продолжать. Год назад после трагического события, внезапной смерти Антона Носика, я снова написала довольно отчаянную песню. Там есть такие строчки: «Я не понимаю, во что мы все здесь играем, но все равно выбираю двигаться к свету».

— А много вообще новых песен?

— Ужасно много. И они такие разные! Как в мультике: все набились в теремок, и то лягушка выглянет, то зайчик покажется, то мышка, то еще кто. Таки из меня периодически выплескивается то джаз, то широкие баллады в духе ABBA, то латина. Новые песни давно пора записывать, и мы сейчас плотно и предметно обсуждаем нашу краудфандинговую кампанию. Я много лет говорила, что не смогу на это пойти, потому что ненавижу просить. Мне действительно это очень сложно, очень боюсь отказов. Но у нас есть просто прекрасные песни, мы поем их на концертах вместе с залом. И мои музыканты сказали: «Послушай, ты не идешь на паперть! Не сидишь с протянутой рукой! Это print-on-demand — люди просто предзаказывают твой альбом. В этом смысл краудфандинга». И меня отпустило. Будем делать.

— Я помню, на старом сайте у вас был раздел «Записочки», куда люди писали, когда им хотелось прикоснуться к кумиру.

— Ох, у меня есть глубокая убежденность, что не надо к кумирам прикасаться. У нас у всех есть способность навешивать на предмет обожания скафандр своих иллюзий, ожиданий и представлений. И когда потом выясняется, что они не соответствуют реальности и скафандр кумиру тесноват, мы горько плачем. Это постоянно происходит по жизни. Правда, мне ужасно повезло: познакомилась пару лет назад с Борисом Гребенщиковым. Мы сидели на балконе с видом на залив и разговаривали. И он оказался еще лучше, чем я его себе представляла.

— А кто еще среди ваших кумиров?

— Бобби Макферрин. Потому что, во-первых, это совершенно феерического уровня профессионал: у него два дирижерских образования, дирижер-хоровик и оркестровый дирижер. Он фантастического, запредельного уровня артист! И те, кто с ним общался, говорят, что это чудеснейший человек в общении, такой же свободный и радостный за кулисами, как и на концерте. Для меня, особенно долгой зимой в России, особенно если ты простыл, болеешь и выйти на сцену все равно что лечь на амбразуру, эта легкость пока недостижима. Я работаю над этим! И хорошо, что есть на кого равняться и куда стремиться.

https://podlina.livejournal.com/153954.html

«Мне довольно просто установить контакт практически с любым человеком, потому что тем или иным способом я ему уже знаком. Кто-то меня знает как одного из создателей «Билайна», кто-то – как продюсера мюзикла «Норд-Ост», кто-то – по бардовскому дуэту «Иваси». А самым популярным всепроникающим проектом, по которому я теперь идентифицируюсь, оказались «Фиксики», причем не только в России, но и за рубежом», – говорит о себе Георгий Васильев. Сейчас он ищет продюсера для своего нового мюзикла «Ходжа Насреддин» и обдумывает концепцию большого научного-популярного проекта.

Георгий Леонардович, почему «Ходжа Насреддин»?

До «Норд-Оста» в России не было мюзиклов ежедневного показа, и нам важно было начать с чего-то монументального, такого, что привлекало бы зрителей в зал каждый день. Мюзикл «Норд-Ост» по роману «Два капитана» позволил решить эту задачу. Когда-то мы с Алексеем Иващенко начинали свою театральную деятельность в музыкальном театре МГУ. Нашим основным жанром был капустник, мы ставили незатейливые сатирические и юмористические спектакли и получали от них большое удовольствие. Поэтому еще со времен «Норд-Оста» мы мечтали когда-нибудь сделать такой же мюзикл ежедневного показа, только веселый и авантюрный. «Ходжа Насреддин» оказался подходящим персонажем. У нас в семье была такая традиция: мы читали вслух. У меня пятеро детей, между старшим и младшим разница 21 год, и у всех поколений детей неизменной популярностью пользовались два романа – «Два капитана» Вениамина Каверина и «Повесть о Ходже Насреддине» Леонида Соловьева.

Каждый из них по-своему уникален. Роман Каверина – героико-романтическая эпопея, а роман Соловьёва – это светлая романтическая сказка, очень смешная и мелодраматичная. В моей голове они так и существовали парой. Однако после известных событий, связанных с «Норд-Остом», я отчаялся и подумал, что, наверное, уже никогда не суждено будет написать новый мюзикл, да и не хотелось вообще подходить к инструменту. Но постепенно, может быть, благодаря тому, что я занялся мультфильмами, гитара вернулась в руки: я написал больше двух десятков песен для детей и снова начал думать о «Ходже Насреддине». За несколько лет у меня набрался музыкальный материал. Впрочем, в отличие от «Норд-Оста», который пелся от начала до конца, в новом мюзикле много соловьевского текста – мне очень не хотелось терять прелесть этого витиеватого, смешного романа с восточным колоритом.

В мюзикле колорита будет много?

Он написан на русском языке, но предполагается, что исполняться будет с легким восточным акцентом, причем неопределимым. Примерно как Владимир Этуш разговаривал в «Кавказской пленнице». Ходжа Насреддин многолик. Его считают своим и в Турции, и в Узбекистане, и в Азербайджане, и в Таджикистане, и во многих других странах Востока. Поэтому я стилизовал музыку под фольклор разных стран, а также под музыку советских композиторов из союзных республик Закавказья и Средней Азии. Вспомните песни Полада Бюльбюль-оглы или ансамбля «Ялла» – это же были хиты! Мелодичные, узнаваемо восточные – и в то же время свои, родные.

Кроме того, мы с моим соавтором драматургом Евгением Антроповым использовали множество анекдотов о Ходже Насреддине. Как оказалось, более двадцати народов считают Ходжу Насреддина своим героем и собирают о нем фольклор. В разных культурах у него разное имя – где-то Молла Насреддин, где-то Афанди, где-то Анасраттин. Но во всех культурах это весельчак, мудрец и очень добрый человек. А у Леонида Соловьева это еще и человек воинствующего добра. Ходжа Насреддин помогает хорошим людям и наказывает злодеев. А еще он говорит: «Если хотите меня отблагодарить, не говорите мне «спасибо». Лучше сделайте добро другому человеку». Так ваше «спасибо» будет путешествовать по свету от одного человека к другому. Так добро завоюет мир. Очень интересная и красивая идея, которую, надеюсь, нам удалось воплотить в этом мюзикле.

Я бы не хотел отдавать «Ходжу Насреддина» в репертуарный театр, собственно, поэтому он ещё никуда и не ушел. Я вижу интерес у молодых продюсеров к этому материалу и жду, пока кто-то предложит способ сделать качественный спектакль. Мне бы хотелось, чтобы это был спектакль уровня «Норд-Оста». Но вот получится или нет, зависит от того, сыщется ли продюсер, сыщутся ли инвесторы для того, чтобы обеспечить эту планку качества.

А почему вы не хотите продюсировать сами?

Потому что я предпочитаю не входить дважды в одну и ту же воду. В качестве продюсера я сделал всего один большой мюзикл – «Норд-Ост», я стоял у истоков одной-единственной в своей жизни системы сотовой связи – «Билайн», я создал единственный в своей жизни крупный анимационный бренд «Фиксики». Я стараюсь делать один большой проект в каждой области. Это своего рода жизненный принцип. Всегда хочется сделать что-то новое в новой сфере. Именно поэтому я так путешествовал из одной активности в другую. Наверное, люди считают меня чудаком, когда я в очередной раз ухожу из какого-то цветущего бизнеса и начинаю заниматься чем-то совсем другим. Для многих было странно, когда я вдруг перестал заниматься организацией биржевой торговли и переключился на сотовую связь. А тогда никто даже слова такого не слышал. Собственно, мы с Дмитрием Борисовичем Зиминым и запустили это слово в обиход. А когда сотовые компании начали зарабатывать деньги, я вдруг встал и ушел в производство электронного оборудования. Когда окрепла эта компания, я стал заниматься мюзиклами. Мы открыли фактически новый бизнес – мюзикл ежедневного показа. Потом мюзиклов стало много, и я ушел в мультфильмы. Все эти поступки снаружи кажутся странными, но, поверьте, в них есть внутренняялогика.

Вам хочется совмещать бизнес и творчество?

Это всегда приятно. Но для меня важно и нечто большее. Интересно работать, когда твой проект – это флагман новой отрасли или яркое социальное явление. Например, «Норд-Ост» оказался не только успешным бизнес-проектом, но и крупным культурным и социальным явлением. В свое время он был очень востребован обществом. Тогда, в конце девяностых – начале двухтысячных, у людей была потребность обелить свое прошлое. Было ощущение, что в стране все плохо: по телевизору показывали какую-то чернуху, экономическая ситуация ухудшалась, преступность росла. Люди хотели увидеть что-то большое и чистое, и «Норд-Ост» дал им такую возможность. Спектакль был так популярен не только из-за мелодичной музыки и эффектной постановки, но и благодаря посылу, который он в себе нес. Если хотите, можем назвать его светлым патриотическим чувством. Сейчас светлое патриотическое чувство уже стало официальным чувством нашего народа. Поэтому «Норд-Ост» отчасти потерял свою актуальность.

А «Ходжа Насреддин» актуален?

Еще как! Межнациональные отношения сейчас – вопрос номер один. Европа разрывается, в США вся политика вокруг него вертится, у нас он тоже очень острый. Мигранты, террористы, гастарбайтеры – целый букет проблем, которые требуют какого-то человеческого подхода. Я абсолютно уверен, что никакими административными мерами и тем более военными действиями невозможно решить эти проблемы. Мюзикл «Ходжа Насреддин» предлагает совершенно другое решение. Он показывает человеческое лицо Востока. Он несет в себе силу любви и добра. Я мечтаю увидеть, как люди будут выходить из зала со счастливыми улыбками на лицах, испытывая чувство единения со всем миром.

А вы сами чувствуете родство с Насреддином?

С этим авантюристом? (смеется) Я хочу подчеркнуть, что это интерпретация именно Леонида Соловьёва. В отличие от Остапа Бендера, который работает только на свой карман, Ходжа Насреддин работает ради блага всех людей – ну, не всех, а честных и добрых людей. Это очень его выделяет среди подобных героев. Это не Робин Гуд, который грабит силой, это знаток человеческих душ, который достигает своих целей, зная тонкости человеческой природы. Очень приятно иметь дело с таким умным литературным материалом. Я сам, когда читаю пьесу, каждый раз получаю очень большое удовольствие. Что же касается родства – я недавно сделал генетический анализ (смеется). Оказалось, что во мне есть какой-то небольшой процент генов из Центральной Азии. Мой отец говорил, что это калмыки, может быть, узбеки или казахи. Правда, генетический анализ показывает, что у меня есть также эскимосы и японцы в роду. Я не очень верю этому, хотя чем черт не шутит.

На юбилейном концерте Алексея Иващенко в Театре мюзикла вы спели несколько новых песен. Можно ли надеяться на новый альбом?

Нет. Я ушел из песенного жанра, потому что для меня давать концерты не лучший способ зарабатывать средства к существованию, я считаю, что песни надо петь для удовольствия. Я давал концерты до тех пор, пока чувствовал, что мои новые песни лучше старых, и по количеству их достаточно, чтобы составлять новые программы. Когда почувствовал, что начал пробуксовывать в этом жанре, ушел. Новые песни я сочинил для того, чтобы наш совместный концерт, посвященный 60-летнему юбилею Алексея Игоревича, не был чисто мемориальным. Хотя детские песни я продолжаю писать. В следующем году выйдет второй полнометражный фильм «Фиксики» – очень хороший, лучше первого, хотя и тот тоже побил все кассовые рекорды. Для этого фильма не хватает нескольких песен. Поэтому придется сесть и написать.

Какой же тогда лучший способ зарабатывать деньги?

Лучший способ – это вообще их не зарабатывать. Чтобы они сами приходили, когда ты делаешь любимое дело. Мой принцип – люби то, чем занимаешься. Но раньше, пока у меня еще не было подкожного жирку и приходилось кормить многочисленное семейство, я зарабатывал, как все. Сначала научным сотрудником, потом предпринимателем. А песнями и театром я занимался в свободное от работы время как хобби, что мне и позволяло сохранять свежесть в творчестве. Поэтому мне всегда нравилось то, что я делаю, и людям тоже. А потом, когда я обнаружил, что в области культуры тоже можно зарабатывать деньги, какое-то время мне удавалось совмещать это с творчеством. Хотя когда ты продюсируешь мультфильм или мюзикл, по большому счету, не до творчества, потому что голова всегда занята финансовыми, организационными, производственными проблемами. Нужно сделать колоссальное усилие над собой, чтобы переключиться и написать какую-нибудь арию.

В прошлом году вы прочли курс лекций в МГУ – о чем он был?

Курс назывался «Человек и ноосфера: современное осмысление мира». Я взял современные знания из самых разных областей – антропологии, географии, теоретической физики, нейрофизиологии, психологии, лингвистики и многих других – и попытался показать, как из всего этого рождается цельное представление о мире. Мне самому было очень интересно провести этот эксперимент. И многие студенты (курс прослушало больше 300 человек) говорили, что это тот самый курс, ради которого стоило прийти в университет. Естественно, за 12 лекций невозможно рассказать обо всех достижениях современной науки. Я ограничился научно-популярным изложением.

Вам нравится научпоп?

Я считаю, что это единственный способ собрать цельную картину мира в голове современного человека. Если раньше осмыслением мира занимались теологи и философы, то сейчас на самые сокровенные вопросы – например, «в чем смысл жизни?» или «как достичь счастья?» – вдруг начала отвечать наука, причем вполне рационально. К сожалению, современная наука говорит заумным, «птичьим» языком, который нормальному человеку невозможно понять. Популяризация науки как раз и позволяет собрать воедино и сделать доступными эти разрозненные, очень сложные, но важные и интересные новые знания. Я думаю, именно поэтому сейчас стали такими модными различные лектории, научно-популярные сайты и фильмы. Наука не только объясняет прошлое, она определяет мир, в котором нам предстоит жить. Мир будущего волнует всех. Этот жгучий интерес к будущему я сполна ощутил в студенческой аудитории, когда читал в МГУ лекции по футурологии.

Кстати, о будущем – чем займетесь после лекций?

Лекции – это маленькая часть моего нового проекта. Контуры проекта, который сейчас вертится у меня в голове, еще окончательно не определились, но он точно будет связан с популяризацией науки и с будущим.

https://podlina.livejournal.com/153766.html

Вот когда я буду старой и знаменитой, и у меня будут брать интервью и спросят, должен ли интервьюер обязательно быть красивым, я скажу, что, конечно, да.

Потому что вот только что брала я интервью у одного человека, и был он весь потухший, как вулкан Этна на любимом им острове Сицилия. А когда я завела разговор про курортные романы, и вовсе свернул беседу. Хотя казалось бы!

Пока разочарованно брела к метро, вспомнила предыдущее мое с ним интервью, и меня осенило. Было оно для глянца, параллельно его должны были пудрить и переодевать. И вот когда в переговорку вплыла визажистка.. Или стилистка, не помню уже точно. Случилось чудо. Атлант расправил плечи и принялся шутить. Не знаю, оценила ли Она, но я была очень довольна.

Нет, правда, главный кошмар интервьюера - герой, который смотрит на часы и чуть ли не физическую боль испытывает от каждого твоего вопроса. И мечта - когда он старается произвести Впечатление. Пусть даже и не на тебя.

PS Интересная могла бы быть жизненная позиция - никогда не разговаривать с некрасивыми.

https://podlina.livejournal.com/153358.html

Я привыкла жаловаться на память, но некоторые вещи отчего-то помню хорошо. У нас было полдня свободы в Эдинбурге, и я решила пешком пойти к морю. 25-30 минут от центра, пообещал директор языковой школы, которую мы инспектировали. Мимо садов на улице Королевы, потом по пыльному невыразительному Leith Walk, с которого сворачиваешь на Pilrig и шествуешь мимо аккуратных домиков и одноименного парка, где уже что-то начало цвести, хотя был март.

Пересекаешь речку, идешь бездумно по следам промелькнувшего перед глазами автобуса, на который у тебя нет мелочи, и Craighall Rd выводит наконец к морю.

У моря делать оказывается нечего. То есть к нему нельзя даже спуститься. И понюхать толком не получается - далеко. И тогда ты за 4 фунта покупаешь бутылку местного пива, горького-горького, и решаешь дойти по этой смехотворной набережной, приподнятой над берегом метра на четыре, до Granton Rd и уже по ней вернуться к цивилизации.

Пиво действует, солнце светит, море все-таки источает слабый запах йода, и ты быстро погружаешься в то состояние, когда все вокруг становится особенным.

Что-то такое было со мной на концерте King Krule на Гластонбери после стакана сидра: он играл днем, на дальней сцене, народу пришло немного, и можно было улечься на траве и сквозь темные очки лениво любоваться соседями. И, вытянув руку с флипом вверх, записывать песню, которая показалась гениальной. Потом, правда, действие алкоголя ослабевает, магия проходит, и хочется в туалет.

Но до того, как все это произошло, я все-таки нашла спуск к морю.

https://podlina.livejournal.com/153207.html

В последнее время в разговорах злоупотребляю словом "профайл" - это когда журналист идет на интервью, а потом пишет о своем герое связный текст, в котором изредка возникает прямая речь. По-моему, это куда более удачный способ подать человека, чем, собственно, голое интервью. Мало кто такой блестящий оратор, чтобы кайфовать от слов.

Вот и теперь: поговорила с одним комментатором и думаю, как бы круто было рассказать, как он ест суп, как нахохливается иногда и смотрит вбок с суровым видом полководца, как улыбается совершенно неожиданно, когда у тебя душа ушла в пятки и в голове ни одного завалящего вопроса. Как двигает в твою сторону тарелку с чизкейком и требует есть, пока не остыло. А потом произносит на одном дыхании речь про спортсменов, которые не настолько эгоисты, чтобы побеждать только для себя. Из таких кусочков гораздо интереснее что-то склеивать.

https://podlina.livejournal.com/152885.html

Хуже всего придумывать посты перед сном - утром они кажутся бредом. Но тем не менее, актуальный вопрос вчерашнего вечера: как вы думаете, в мире больше людей плохих или людей хороших? Понятно, что слишком расплывчато, по-детски и вообще люди разные, но на самом деле я наблюдаю вокруг конкретную и четкую разницу в мировоззрениях. Кто-то - например, я - считает, что плохих людей мало и плохих поступков тоже, а моя начальница Л. из Ск. была дана мне свыше как явный знак, что из Ск. пора валить. А кто-то считает, что ухо нужно держать востро, окружающие способны на черт знает что и не признавать этого - быть махровым идеалистом. Мне вот лично как-то не нравится эта мысль. Совершенно нет желания давать окружающим индульгенцию на черт знает что, а когда они на радостях это чзч совершат - не удивляться и не расстраиваться. Пусть я лучше буду думать, что все хорошие, вдруг это кого-нибудь остановит.

https://podlina.livejournal.com/152697.html

А вот и герой моего завтрашнего интервью:
"Начнем с малого - представьте себе семью: мама, папа и сынок. Перед сном они садятся на диванчик, обнимаются и включают Моцарта, пускай даже на пять минут. И говорят: «Мы любим друг друга и любим Моцарта». Представляете, что этот ритуал будет значить для ребенка всю его жизнь?"
Ваши варианты в комментариях.
Upd прекрасный оказался герой, кстати, ценитель чувства юмора. Ну и большой оратор.

https://podlina.livejournal.com/152359.html