Наше вам с кисточкой :) И снова Друг вытаскивает меня из стагнационного болота как того бегемота. В смысле чудесная моя дарлинг
lady_begood придумала хороший флешмоб, где можно смотреть и рассказывать, вспоминать и ностальгировать. Пост у неё называется «семь советских психопатов», ну и флэшмоб пусть у меня так называется. Вспоминаем советское детство по картинкам чудесной Зои Черкасской. У меня, конечно, не столько картинок получилось, сколько у Дарлинг. И не так весело, но вот что-то такое… оттаяло.
Вот, к примеру, картинка «Мама-анархия».
Это про ростки русского-рока в юных душах. Цоя я как раз в подростковом возрасте начала слушать, но не первого из плеяды. А началось всё так: мне было 7 лет, 1989 год. Это были первые осенние каникулы в школьной жизни. Первоклашку Лу как раз сослали на дачу (как всегда). Там у меня был один приятель – соседский мальчишка Лёнька. И вот к Лёньке приехал его друг, такой же клоп. Была сухая солнечная погода и мы пошли лазить по деревьям. Так как в дачной компании единственной девчонкой была я – я должна была лазить выше, бегать быстрее, стрелять лучше среднестатистической девчонки. Идеал, конечно – лучше мальчишек. Поэтому Лу моментом вскарабкалась на дерево и заняла верхнюю ветку. Мы расселись уютно, как мартовские коты. Было скучно, разговоры ещё у нас как-то не были приняты философские, всё больше смоллтоки о черепашках ниндзя. И друг Лёньки внезапно предложил петь песни. У меня, говорит, старший брат рокер, и я много чего знаю. И запел, заворожённо глядя куда-то ввысь «…Сексуальная кошка на облаках, блаженная фея добра. Ласкающей звёзды и вижу тебя…». Потом другие песни Крематория. Не целиком, по куплету-два. Но это было настолько в н е привычного семантического мне контекста реальности, что я подсела глубоко и плотно. Вернувшись в город, я попросила у папы денег на кассеты. В моем районе СГШ, на станции Павшино, на рынке, была одна палатка с кассетами. Там всегда толпилось много людей. Кассеты были и студийные и самопереписанные. Для меня это было целое событие. Помню, я даже до окошка палаточного доставала только если сильно на цыпочках. Протянула влажные купюры (бежала, волновалась, ладошки вспотели) – дайте, говорю, пожалуйста, кассету Креаматория с песней про кошку. Мужик в палатке погоготал, но кассету нашел. И вот я такая счастливая бежала с ней домой! Блин, только в детстве, наверное, у меня было такое ощущение счастья от обладания чем-то материальным. Дома – никого. Родители работали до вечера и после школы я часто было одна. Поставила кассету в магнитофон и слушала слушала слушала её до сумерек. Потом копила деньги на другие кассеты, знала песни наизусть и этот голос тёплый и добрый всегда когда слышу – ощущение будто друга встретила. Потом лет в 13 была Агата Кристи, Цой. 16-18 это период всепоглощающего Башлачева. Тягучий, вязкий, как разлитая нефть в океане. Потом больные рассветы с Наутилусом – он для меня всегда про душевные переживания любви и нелюбви. Разные. Но позитивный и светлый только он один – Армен Григорян.
Ну а на диване я скакала под Ветер с моря дул и ещё какую-то мишуру. Не помню, весёлую.
Застолье.
Вот Дарлинг написала так круто про картинку эту – «Старый да малый – без лиц. У одного ещё нет своего лица, у другого – уже нет. Метафора.» У меня про застолья нет опыта из детства. Разве что только Новый год или Пасха. Но это были просто семейные ужины, - просто вкуснее чем обычно. Наверно, потому что у меня каждый день, когда я жила на даче, были «застолья» (а это все выходные+каникулы). Без алкоголя, но с цветами. Застолья – потому что семья большая и обедали вместе. Бабушка, дядя, папа, мама, часто соседи в гостях, друзья старших. И в мои обязанности было готовить обед (завтра и ужин – бабушка). Лет с 13. Обед обязан был состоять из первого-второго-третьего. И чтобы на неделе блюда не повторялись. После завтрака, помыв посуду (кто готовит, тот не моет) я приступала к обеду. Три блюда, да ещё в большом количестве было для меня целым челленджем. Не всегда выходило сносно. Но из всей семьи только бабушка могла скривить лицо, типа «фу, что за гадоззть». Остальные терпеливо ели.
Песняр за пустым столом.
Вот чего у нас не было, так это живых песен за столом. Молчаливое семейство было. Зато были пластинки в каком-то количестве, и мы с папой их молча слушали вдвоем. Помню свою самую первую музыку, которую отец поставил. Это год, наверное, 1985-6, мне, соответственно 3 или 4. Слушай, сказал папа, эту музыку Огинский написал, когда уезжал, как он думал, навсегда из своей родной Польши. И поставил полонез Огинского. Я её до сих пор, когда слушаю, всегда плачу. И музыка грустная про расставание н а в с е г д а (мне в детстве это казалось бесповоротным каким-то горем) и про папу, который уже в другом царствии. Из детства мне помнится только одна песня, которую мне пели. Опять же папа. В качестве колыбельной у нас была «Там вдали за рекой…»
Там, вдали за рекой,
Загорались огни,
В небе ясном
Заря догорала,
Сотня юных бойцов
Из будённовских войск
На разведку
В поля поскакала.Засыпая я всегда очень красочно представляла себе картинки из этой песни. Особенно там, где
«И боец молодой Вдруг поник головой - Комсомольское сердце Пробито... . Я мечтала, что когда вырасту, то хочу погибнуть как-то так. Чтобы на поле боя, горячая кровь, а я всё ещё скачу куда-то в своем сердце. И другие комсомольцы вот уже вдали, их тени становятся совсем совсем маленькие, а я дышу тёплой землей и мне как-то так… хорошо.
Слава труду.
У нас в Красногорске тоже была похожая надпись, только вроде не труду, а КПСС, но я могу путать.
Дарлинг видит в этом утро, а я день. Буду тут не вспоминать, а придумывать. Мне кажется, что у мальчика обед – на первое суп, второе вот стоит остывает – там котлетка и пюрешка. В стакане тархун вместо компота (зеленое же). Мальчик после школы. Вздыхает, помешивая суп. Расстроенный и задумчивый. Тархун в доме редкость. И ему купили за пятерку, например, которую он принес накануне. Когда мать ему вручала – он, конечно, радовался, а теперь она отвернулась, и он чуть не плачет. Про пятерку он обманул. А награда всамделишная досталась, и он чувствует себя недостойным что ли… Стыдно ему. Ухо вон горит. Слёзы подсаливают бульон и он обещает себе больше так не делать.
Прожектор перестройки
У меня даже где-то музыка есть в плеере из этой передачи. Друг Антон мне накачал много музыки из разных советских передач и заставок. Просто кладезь. Я помню, что тоже смотрела её спиной, потому что играла на ковре в пластмассовый зоопарк в большой комнате, а телевизор нависал где-то сверху и сзади. Я всегда ждала её окончания (вечером), потому что после неё мы обычно шли гулять с папой. В такой вот космический и снежный холод, как на картинке. Это год 88 где-то. Мне тогда очень хотелось игрушечных солдатиков (были только звери), но их не было. Зато были маленькие, открученные от какого-то механизма гаечки. Они и были у меня солдатиками. Даже с именами. Вот программа заканчивалась, и мы шли гулять. Гаечки уютно лежали в варежке, обнятые ладошкой. Мы доходили до детской площадки с деревянным домиком, и я залезала туда поиграть. Свет там был только от фонаря. И в узенькой полоске света строилась моя неказистая армия. Армия космонавтов. Они смотрели на луну и разрабатывали план полета. Зима, холодно. За минут десять стояния на космодромном плацу они вмерзали в поверхность скамеечки. И приходилось на них дышать, чтобы забрать домой.
Конфеты мак и чайный гриб.
В детстве ничего такого не помню, а во взрослом уже относительно возрасте у меня было домашнее животное Серафима, как раз чайный гриб. Потому что ничего другого мне не разрешили. Серафима была молчалива и многослойна. Я не пила из-под неё «чай», только ухаживала и смотрела как она растет. Не помню сколько она прожила, но когда скукожилась и погибла, я очень расстраивалась.
Пустой коридор. Окно.
Я так понимаю, что это староста. Она пришла утром, гораздо раньше всех остальных, что называется, к «0»-му уроку. Это первый день её старостности и она жуть как переживает. Лидочка (почему-то так хочется её назвать) скромная и тихая девочка. Не любит быть в центре внимания, а наоборот – забиться бы в угол, отсидеться серой мышкой и тихо уйти домой. Ну, не домой, конечно, а в лесополосу погулять (пока дома никого нет и не хватились), пофантазировать про рыцарей и спасение принцесс, например. А накануне, назначали новых старост в начале учебного года. И учительница придумала, как ей казалось, хороший педагогический ход – бросить Лидочку в самое пекло социальной жизни класса. Лидочка что-то мямлила в ответ, но класс так гоготал от этого назначения, что оспорить его было невозможно. Теперь у неё множество обязанностей. А Лидочка очень тревожная. И вот она стоит, вцепившись мертвой хваткой в подоконник и смотрит в это утро чугунной ответственности. Воображение мне уже нарисовало целую повесть, эх. Но это как-нибудь в другой раз.
Дежурство по классу.
Да да, и я такие стулья помню! С железными ножками, тяжелые. Про уборку болезненных воспоминаний у меня нет. Надо было – убиралась. Особенно мне нравилось вытирать доску. Ведь меловая доска это было в наше школьное детство девяностых символом информационной интерактивности. (для меня) Написал-стер-снова-написал. Но доска это в школе, там не размахнешься со всей фантазией. А вот стены в подъездах. Особенно чужих. Особенно, когда завязывалась таинственная переписка… У нас в Красногорске есть дом. Старый престарый. Криповый – там скрипучие двери, необычные лестницы, у дверей много звонков с фамилиями. И вот там, в моей внутренней мифологии, дом у которого живые стены. На них пишешь, дом как-то это всё вбирает в себя и передаёт тому, с кем в реальности потеряна связь… До сих редко Лу туда ходит. Берет чего покрепче и идёт писать. Про счастье всем даром. И ещё кое-что. Сокровенное.
https://lu-spiro.livejournal.com/20470.html
philippika за знакомство, Ундину, катаров и, конечно, чудесный день у Реки и вдохновение!
