жж - старая калоша, поэтому давайте, друзья мои, дружить в фейсбуке (https://www.facebook.com/llemur/)

он тоже старая калоша, но, тем не менее

https://llemur.livejournal.com/116267.html

Случай в метро

Как-то раз я ехал в метро намереваясь добраться от станции Ясенево до станции Речной вокзал, где меня и моего друга по имени Скафлок ждал ужин и ночлег.

Кстати, мой друг Скафлок составлял мне компанию в том же вагоне метро, что мчал нас до станции Речной вокзал.
Разговоры между нами то вспыхивали, то затухали, а потом и вовсе прекратились.

Всё-таки путь не близкий. На все темы мы уже поговорили. А тут еще и вагон шумит – тыдыщ-тыдыщ, тыдыщ тыдыщ.

Поэтому мы сидели на жесткой скамейке и размышляли.

Не знаю, о чём размышлял Скафлок, но лично я размышлял о грядущем ужине и ночлеге.
Будет ли тот ужин удачным? Состоится ли ночлег? Не выйдет ли всё опять так, как в прошлый раз?
Быть может, нужно предпринять какие-то дополнительные меры к обеспечению ночлега и ужина?
Быть может, купить креветок?


***

На важной креветочной мысли мой взгляд поймал какой-то посторонний взгляд, доносившийся со скамейки напротив.

Взгляд был дерзкий и совершенно не собирался никуда сворачивать, когда с ним встретился мой.
Я смутился.

Очень редко мой взгляд встречает благосклонность противоположного взгляда. Куда чаще его с того берега встречают колючие волны безразличия.

Но, нет, этот был не такой. Он был нагл и настойчив.
Я засмущался и отвёл свой, личный, куда-то в потолок.

А тут вдруг случилась остановка, нахлынули пассажиры. Своими телами и одеждами они прервали наше общение.
Да и Скафлок прервал свои размышления, чтобы поделиться ими со мной.

-Как ты думаешь, а не купить ли нам по дороге креветок – спросил он.

***

Мы вышли на станции Третьяковская, чтобы перейти на станцию Новокузнецкая, ведь широко известно: невозможно доехать от станции Ясенево до Речного вокзала без пересадок.

Мы не спеша брели по длинному переходу, потому что спешить было решительно некуда. Если ужин и ночлег состоятся, то они состоятся в любое время. И, соответственно, если ужину и ночлегу состояться не суждено, то не суждено им состояться независимо от часа и дня недели.

(А может быть, наоборот, переход был очень короткий, просто я забыл. Скажите, между этими станциями короткий или длинный переход? Это очень важно)

Мы добрались до нужной платформы, и, опоздав на один поезд, никуда не торопясь, вошли в следующий.
Вагон отличался от предыдущего интерьером.

Интерьер его был выполнен под дерево. Мне лично очень нравятся такие вагоны метро с интерьером по дерево.
Только я хотел поделиться своим тонким вагонным наблюдением со Скафлоком, как вижу – те самые пресловутые глаза.

Я их хорошо запомнил еще со времен того, предыдущего, не такого красивого вагона.
Теперь глаза обрели небольшой вздернутый носик и берет.
Всё вместе это было даже еще симпатичнее, чем вагон, выполненный под дерево, в котором мы собирались добраться до Речного вокзала.

Берет, носик и всё остальное теперь открыто и ясно улыбались в мою сторону.
Я на всякий случай повертелся по сторонам, быть может это не мне улыбается всё это прекрасное, но нет, всё это прекрасное улыбалось мне, и я тоже улыбнулся в ответ, чуть-чуть.

Я собирался было решить, как со всем этим поступить, но тут в вагон зашла тетенька с четырьмя детьми и пятью чемоданами, и мы со Скафлоком вскочили с кресла, выполненного под дерево, чтобы её усадить.

А когда я очухался, то оказался в другом конце этого чудесного вагона и теперь с видением нас разделяла сотня-другая бесстыжих пассажиров.

***
Вышли мы на Речном вокзале.

Кто не знает – станция Речной вокзал ни речного, ни вокзального в себе не содержит.
Скафлок, правда говорил, что он был на самом Речном вокзале и что какое-то его количество до сих пор связано с рекой и с вокзалом. Где-то там он пил пиво.

В общем, вышли мы на свежий воздух и сели в автобус.

Потому что, говоря по правде, на сам Речной вокзал нам было не нужно. На самом Речном вокзале нас не ожидали ни ночлег, ни ужин. И даже креветки бы этого не исправили.
Нам нужно было сесть на 851 автобус и добраться до Химок, где, в небольшой, но уютной квартире был накрыт стол и постелен диван.

Мы забрались в автобус номер 851 и уселись на скамейки.
Стемнело, начался дождь. Кажется, была зима.

Разговоры даже не начинались, Скафлок, например, сразу прилип лбом к стеклу и принялся что-то рассматривать там в темноте. А я оглядел автобусный салон.

И как вы думаете, что же я увидел? Те же дерзкие, глаза, тот же носик, естественно берет к которым теперь пририсовалось бежевое пальто. Да что там пальто, далось вам это пальто! Не в этом вообще дело, не в пальто, не в носике и уж никак не в берете!
Я разволновался. Меня затрясло.

Скафлок сказал, чтобы я не волновался и перестал трястись.
Чтобы я взял себя в руки, а потом подошёл к носику, пальто, глазам, берету и всему остальному и что-нибудь сказал. Что-нибудь внятное, а не как обычно.

Вряд ли, сказал еще Скафлок, носики и береты согласятся разделить с нами ужин и ночлег, но как знать. Иногда береты бывают совершенно лишены головы, как бы смешно это не звучало.

Я почти не слушал Скафлока, а размышлял о мироздании и провидении.

Как же, как же так, думал я. Как не стыдно провидению намекать, используя настолько прозрачные намёки? Неужели там, на небесах, или где это всё находится, не нашлось более изящных намёков? Неужели в департаменте небесных намёков остались только такие, толстые и прямые, как арматура?

Или это что, предупреждение? Быть может я должен, собрав волю в кулак сидеть на скамеечке, не помышляя о действиях, не помышляя о носиках, о дерзких улыбках, беретах и бежевых пальто?
Так, что же делать?
Подойти к ней? Не подойти?!

Я выбрал третий вариант.

***

Я схватил Скафлока за шиворот и вытащил его на улицу ровно за две остановки до нужных нам Химок.
А вытащив его на улицу, я попытался объяснить природу своих действий.

- Посуди сам, - сказал я, - Скажи мне, Скафлок, могло ли из этого что-нибудь получится? Что-нибудь толковое, а не как всегда? Что если она терпеть не может креветки? Что, если она не всегда носит берет и улыбается? Как она относится к тяжелой гитарной музыке и пиву?

К тому же, я хотел бы поговорить с тобой о мироздании и намёках. Кстати, не кажется ли тебе, что если это намёк, то он толстоват? И что в департаменте небесных намёков...

- Вот ты долбоеб – внезапно сказал Скафлок.

https://llemur.livejournal.com/116151.html

Случай в метро

Как-то раз я ехал в метро намереваясь добраться от станции Ясенево до станции Речной вокзал, где меня и моего друга по имени Скафлок ждал ужин и ночлег.

Кстати, мой друг Скафлок составлял мне компанию в том же вагоне метро, что мчал нас до станции Речной вокзал.
Разговоры между нами то вспыхивали, то затухали, а потом и вовсе прекратились.

Всё-таки путь не близкий. На все темы мы уже поговорили. А тут еще и вагон шумит – тыдыщ-тыдыщ, тыдыщ тыдыщ.

Поэтому мы сидели на жесткой скамейке и размышляли.

Не знаю, о чём размышлял Скафлок, но лично я размышлял о грядущем ужине и ночлеге.
Будет ли тот ужин удачным? Состоится ли ночлег? Не выйдет ли всё опять так, как в прошлый раз?
Быть может, нужно предпринять какие-то дополнительные меры к обеспечению ночлега и ужина?
Быть может, купить креветок?


***

На важной креветочной мысли мой взгляд поймал какой-то посторонний взгляд, доносившийся со скамейки напротив.

Взгляд был дерзкий и совершенно не собирался никуда сворачивать, когда с ним встретился мой.
Я смутился.

Очень редко мой взгляд встречает благосклонность противоположного взгляда. Куда чаще его с того берега встречают колючие волны безразличия.

Но, нет, этот был не такой. Он был нагл и настойчив.
Я засмущался и отвёл свой, личный, куда-то в потолок.

А тут вдруг случилась остановка, нахлынули пассажиры. Своими телами и одеждами они прервали наше общение.
Да и Скафлок прервал свои размышления, чтобы поделиться ими со мной.

-Как ты думаешь, а не купить ли нам по дороге креветок – спросил он.

***

Мы вышли на станции Третьяковская, чтобы перейти на станцию Новокузнецкая, ведь широко известно: невозможно доехать от станции Ясенево до Речного вокзала без пересадок.

Мы не спеша брели по длинному переходу, потому что спешить было решительно некуда. Если ужин и ночлег состоятся, то они состоятся в любое время. И, соответственно, если ужину и ночлегу состояться не суждено, то не суждено им состояться независимо от часа и дня недели.

(А может быть, наоборот, переход был очень короткий, просто я забыл. Скажите, между этими станциями короткий или длинный переход? Это очень важно)

Мы добрались до нужной платформы, и, опоздав на один поезд, никуда не торопясь, вошли в следующий.
Вагон отличался от предыдущего интерьером.

Интерьер его был выполнен под дерево. Мне лично очень нравятся такие вагоны метро с интерьером по дерево.
Только я хотел поделиться своим тонким вагонным наблюдением со Скафлоком, как вижу – те самые пресловутые глаза.

Я их хорошо запомнил еще со времен того, предыдущего, не такого красивого вагона.
Теперь глаза обрели небольшой вздернутый носик и берет.
Всё вместе это было даже еще симпатичнее, чем вагон, выполненный под дерево, в котором мы собирались добраться до Речного вокзала.

Берет, носик и всё остальное теперь открыто и ясно улыбались в мою сторону.
Я на всякий случай повертелся по сторонам, быть может это не мне улыбается всё это прекрасное, но нет, всё это прекрасное улыбалось мне, и я тоже улыбнулся в ответ, чуть-чуть.

Я собирался было решить, как со всем этим поступить, но тут в вагон зашла тетенька с четырьмя детьми и пятью чемоданами, и мы со Скафлоком вскочили с кресла, выполненного под дерево, чтобы её усадить.

А когда я очухался, то оказался в другом конце этого чудесного вагона и теперь с видением нас разделяла сотня-другая бесстыжих пассажиров.

***
Вышли мы на Речном вокзале.

Кто не знает – станция Речной вокзал ни речного, ни вокзального в себе не содержит.
Скафлок, правда говорил, что он был на самом Речном вокзале и что какое-то его количество до сих пор связано с рекой и с вокзалом. Где-то там он пил пиво.

В общем, вышли мы на свежий воздух и сели в автобус.

Потому что, говоря по правде, на сам Речной вокзал нам было не нужно. На самом Речном вокзале нас не ожидали ни ночлег, ни ужин. И даже креветки бы этого не исправили.
Нам нужно было сесть на 851 автобус и добраться до Химок, где, в небольшой, но уютной квартире был накрыт стол и постелен диван.

Мы забрались в автобус номер 851 и уселись на скамейки.
Стемнело, начался дождь. Кажется, была зима.

Разговоры даже не начинались, Скафлок, например, сразу прилип лбом к стеклу и принялся что-то рассматривать там в темноте. А я оглядел автобусный салон.

И как вы думаете, что же я увидел? Те же дерзкие, глаза, тот же носик, естественно берет к которым теперь пририсовалось бежевое пальто. Да что там пальто, далось вам это пальто! Не в этом вообще дело, не в пальто, не в носике и уж никак не в берете!
Я разволновался. Меня затрясло.

Скафлок сказал, чтобы я не волновался и перестал трястись.
Чтобы я взял себя в руки, а потом подошёл к носику, пальто, глазам, берету и всему остальному и что-нибудь сказал. Что-нибудь внятное, а не как обычно.

Вряд ли, сказал еще Скафлок, носики и береты согласятся разделить с нами ужин и ночлег, но как знать. Иногда береты бывают совершенно лишены головы, как бы смешно это не звучало.

Я почти не слушал Скафлока, а размышлял о мироздании и провидении.

Как же, как же так, думал я. Как не стыдно провидению намекать, используя настолько прозрачные намёки? Неужели там, на небесах, или где это всё находится, не нашлось более изящных намёков? Неужели в департаменте небесных намёков остались только такие, толстые и прямые, как арматура?

Или это что, предупреждение? Быть может я должен, собрав волю в кулак сидеть на скамеечке, не помышляя о действиях, не помышляя о носиках, о дерзких улыбках, беретах и бежевых пальто?
Так, что же делать?
Подойти к ней? Не подойти?!

Я выбрал третий вариант.

***

Я схватил Скафлока за шиворот и вытащил его на улицу ровно за две остановки до нужных нам Химок.
А вытащив его на улицу, я попытался объяснить природу своих действий.

- Посуди сам, - сказал я, - Скажи мне, Скафлок, могло ли из этого что-нибудь получится? Что-нибудь толковое, а не как всегда? Что если она терпеть не может креветки? Что, если она не всегда носит берет и улыбается? Как она относится к тяжелой гитарной музыке и пиву?

К тому же, я хотел бы поговорить с тобой о мироздании и намёках. Кстати, не кажется ли тебе, что если это намёк, то он толстоват? И что в департаменте небесных намёков...

- Вот ты долбоеб – внезапно сказал Скафлок.

http://llemur.livejournal.com/116151.html

Соседка на днях в дверь постучалась. Старушка, вечно в оренбургском платке ходит. Открыл.

- Кто это, - говорит, - вчера всю ночь к вам в дверь долбился?! Безобразие! Я участковому пожалуюсь!

- Меня вчера ночью дома не было, поэтому это не я. – Сказал я не очень уверенно – С другой стороны, почему вы решили, что это обязательно ко мне кто-то приходил? Может быть, это к вам приходили, ошиблись дверью, и давай ко мне долбиться?

Соседка с негодованием отвергла такую возможность.

- С негодованием отвергаю, – сказала она – такую возможность! Ко мне такие рожи не долбятся!

- А какие такие рожи? – спросил я, начиная кое-кого подозревать – Опишите мне, пожалуйста. Буквально в двух-трех особенных приметах.

- Ну, вот еще. Буду я всяких рассматривать. – Сказала она с предыдущим негодованием – Кстати, пользуясь случаем, у меня к вам ещё претензия имеется. Вот вы ходите в возмутительно синей куртке, пожалуйста, не делайте этого больше.

Тут я бросил подозревать кое-кого и сменил тактику.



- А что это мне вдруг не ходить в моей возмутительно синей куртке? – спросил я, виртуозно отбирая негодование у соседки.

- Мне не нравится ваша куртка – ответила соседка – очень уж она синяя. Была бы она была чуть другого оттенка, допустим, с уклоном в небесно-голубой! А этот синий, он какой-то чересчур синий. Не надо.

- Знаете ли, уважаемая. – Сказал я – Я буду, буду, и еще раз буду ходить в своей великолепной синей куртке. Вне зависимости от вашего мнения об этом. Мир, к вашему сведению, на вас клином не сошёлся.

- Как это не сошёлся?! – вдруг искренне удивилась соседка – а на ком он сошёлся тогда?!

Наступила тишина.

- Я не знаю. – Сказал я, через какое-то время, и стал потихоньку закрывать перед ней дверь. - Я пойду картошку варить.

- Подождите! – сказала соседка, хватая дверь за ручку – Вы хотите сказать, что когда я закрываю глаза, всё вокруг не погружается в непроглядную тьму?

- Не погружается. – Сказал я – Простите.

И закрыл дверь. Еле-еле справился. Соседка оказалась физически крепкой.
Дверь, как мне кажется, надо доработать. Скажем, спилить ручку с обратной стороны.
Варю, в общем, картошку, обо всём произошедшем почти забыл. Слышу – кто-то под дверью скребется.

Подошел, смотрю в глазок. Соседка. Услышала мои шаги и тихонько так спрашивает.
- Скажите, а что, когда я выхожу из комнаты, остальные из неё не исчезают?

Я молчу, в глазок гляжу.
Постояла она так минут пять, вздохнула и к себе пошла. Дверь в свою квартиру тихонько закрыла (обычно хлопает со всей дури).

А у меня картошка, тем временем, совсем развалилась.
А вы говорите.

https://llemur.livejournal.com/115804.html

Соседка на днях в дверь постучалась. Старушка, вечно в оренбургском платке ходит. Открыл.

- Кто это, - говорит, - вчера всю ночь к вам в дверь долбился?! Безобразие! Я участковому пожалуюсь!

- Меня вчера ночью дома не было, поэтому это не я. – Сказал я не очень уверенно – С другой стороны, почему вы решили, что это обязательно ко мне кто-то приходил? Может быть, это к вам приходили, ошиблись дверью, и давай ко мне долбиться?

Соседка с негодованием отвергла такую возможность.

- С негодованием отвергаю, – сказала она – такую возможность! Ко мне такие рожи не долбятся!

- А какие такие рожи? – спросил я, начиная кое-кого подозревать – Опишите мне, пожалуйста. Буквально в двух-трех особенных приметах.

- Ну, вот еще. Буду я всяких рассматривать. – Сказала она с предыдущим негодованием – Кстати, пользуясь случаем, у меня к вам ещё претензия имеется. Вот вы ходите в возмутительно синей куртке, пожалуйста, не делайте этого больше.

Тут я бросил подозревать кое-кого и сменил тактику.



- А что это мне вдруг не ходить в моей возмутительно синей куртке? – спросил я, виртуозно отбирая негодование у соседки.

- Мне не нравится ваша куртка – ответила соседка – очень уж она синяя. Была бы она была чуть другого оттенка, допустим, с уклоном в небесно-голубой! А этот синий, он какой-то чересчур синий. Не надо.

- Знаете ли, уважаемая. – Сказал я – Я буду, буду, и еще раз буду ходить в своей великолепной синей куртке. Вне зависимости от вашего мнения об этом. Мир, к вашему сведению, на вас клином не сошёлся.

- Как это не сошёлся?! – вдруг искренне удивилась соседка – а на ком он сошёлся тогда?!

Наступила тишина.

- Я не знаю. – Сказал я, через какое-то время, и стал потихоньку закрывать перед ней дверь. - Я пойду картошку варить.

- Подождите! – сказала соседка, хватая дверь за ручку – Вы хотите сказать, что когда я закрываю глаза, всё вокруг не погружается в непроглядную тьму?

- Не погружается. – Сказал я – Простите.

И закрыл дверь. Еле-еле справился. Соседка оказалась физически крепкой.
Дверь, как мне кажется, надо доработать. Скажем, спилить ручку с обратной стороны.
Варю, в общем, картошку, обо всём произошедшем почти забыл. Слышу – кто-то под дверью скребется.

Подошел, смотрю в глазок. Соседка. Услышала мои шаги и тихонько так спрашивает.
- Скажите, а что, когда я выхожу из комнаты, остальные из неё не исчезают?

Я молчу, в глазок гляжу.
Постояла она так минут пять, вздохнула и к себе пошла. Дверь в свою квартиру тихонько закрыла (обычно хлопает со всей дури).

А у меня картошка, тем временем, совсем развалилась.
А вы говорите.

http://llemur.livejournal.com/115804.html

Однажды ко мне домой ворвались сантехники. Сапожищами выбили они дверь в ванную, выкорчевали оттуда трубы, разбили молотками кафель, натоптали, а после расколотили в клочья мой старенький унитаз.

- Что вы наделали, сантехники? –слабо бормотал я, бегая вокруг этих бессердечных извергов и хватая их пальцами за подошвы – что вы сделали с моим унитазом? Да, он был стар, но ведь еще и крепок, такими крепкими бывают старые солдаты, он служил мне верой и правдой, у него была своя история, были свои взлеты и падения, свои за и против, свои гуньки и пилюлькины.
Как вам вот такая вам история, сантехники: кидал во чрево оное Петр бутылки из-под пива, и разбивались они и забивался он, и поднимались воды сточные и топили соседей снизу. И приходили соседи и просили за испорченный ремонт пятьдесят тыщ и приходил к ним Овик и ремонтировал весь ремонт за трешку.

Сантехники не отвечали. Они, всюду топча, меняли металлические трубы на пластиковые. Напоследок, сантехники поинтересовались, продаю ли я велосипед, после чего ушли насовсем.



На следующий день я купил новый унитаз. Оглушенный потерей старого, новый покупал я вяло и рассеяно, стараясь выбрать подешевле. Ведь, какая теперь разница?
Я затащил коробку на свой этаж, занес в ванную и там распаковал.

И тут словно солнце внезапно выглянуло из-за туч. Словно белая фаянсовая звезда снизошла с небес, дабы своим светом озарить нас, убогих жителей Земли. Я зажмурился. Новый унитаз был дьявольски красив. Он выглядел, как произведение искусства. Его будто изваял сам Церетели, или какой-нибудь ещё такой же прекрасный скульптор.
Блестящие хромированные части его пускали затейливых солнечных зайчиков прямо на кафельную плитку.
Ко всему прочему, у него было две кнопки слива – большая и маленькая. Вместе они гармонично объединялись в одну большую и блестящую кнопку слива.

- Генералиссимус! – прошептал я в восхищении.

Мне захотелось, чтобы о новом унитазе узнал весь мир. А лучший способ рассказать о чём-то всему миру, как известно, пост в социальной сети.
Я почти занес указательный палец над буквой «я», с которой началось бы длинное предложение, усеянное эпитетами, восхвалениями, безудержными сравнениями и восходящими метафорами.

Но тут понял, что хвастаться унитазами в обществе не принято.
В обществе принято хвастаться всякой ерундой– пойманными покемонами, зубочистками с лошадиными головами, новыми айфонами, удачно проведенными выходными, рельефными торсами, но унитазы у них, видите ли не в почете.


Впрочем, на свете есть настоящие друзья, те, что во всём поддержат, поймут и протянут руку помощи и ухо понимания.
Именно таким другом я всегда считал известного писателя Али Можайского, которому и позвонил.
- Что делаешь, Али? – спросил я.
- Я сегодня не могу, - невпопад ответил Али, - у меня книга. Давай ближе к выходным созвонимся…
- Али, я купил унитаз – сказал я. Голос мой зазвенел. - Он белый и благородный, его будто изваял Церетели, на него больно смотреть, он сияет, а хромированные части его бликуют прямо на несвежую плитку. Моя знаменитая ванна пожухла в свете его совершенства. Генералиссимус!
Здесь я замолчал, пораженный собственной вдохновенной речью.
Можайский тоже некоторое время молчал. Было слышно, как он сопит.

Потом он сказал: - Ай, бля, Макаров.
И повесил трубку.

Ничего человечество не добьется, пока не научится относиться к своей сантехнике с должным уважением.

https://llemur.livejournal.com/115541.html

Однажды ко мне домой ворвались сантехники. Сапожищами выбили они дверь в ванную, выкорчевали оттуда трубы, разбили молотками кафель, натоптали, а после расколотили в клочья мой старенький унитаз.

- Что вы наделали, сантехники? –слабо бормотал я, бегая вокруг этих бессердечных извергов и хватая их пальцами за подошвы – что вы сделали с моим унитазом? Да, он был стар, но ведь еще и крепок, такими крепкими бывают старые солдаты, он служил мне верой и правдой, у него была своя история, были свои взлеты и падения, свои за и против, свои гуньки и пилюлькины.
Как вам вот такая вам история, сантехники: кидал во чрево оное Петр бутылки из-под пива, и разбивались они и забивался он, и поднимались воды сточные и топили соседей снизу. И приходили соседи и просили за испорченный ремонт пятьдесят тыщ и приходил к ним Овик и ремонтировал весь ремонт за трешку.

Сантехники не отвечали. Они, всюду топча, меняли металлические трубы на пластиковые. Напоследок, сантехники поинтересовались, продаю ли я велосипед, после чего ушли насовсем.



На следующий день я купил новый унитаз. Оглушенный потерей старого, новый покупал я вяло и рассеяно, стараясь выбрать подешевле. Ведь, какая теперь разница?
Я затащил коробку на свой этаж, занес в ванную и там распаковал.

И тут словно солнце внезапно выглянуло из-за туч. Словно белая фаянсовая звезда снизошла с небес, дабы своим светом озарить нас, убогих жителей Земли. Я зажмурился. Новый унитаз был дьявольски красив. Он выглядел, как произведение искусства. Его будто изваял сам Церетели, или какой-нибудь ещё такой же прекрасный скульптор.
Блестящие хромированные части его пускали затейливых солнечных зайчиков прямо на кафельную плитку.
Ко всему прочему, у него было две кнопки слива – большая и маленькая. Вместе они гармонично объединялись в одну большую и блестящую кнопку слива.

- Генералиссимус! – прошептал я в восхищении.

Мне захотелось, чтобы о новом унитазе узнал весь мир. А лучший способ рассказать о чём-то всему миру, как известно, пост в социальной сети.
Я почти занес указательный палец над буквой «я», с которой началось бы длинное предложение, усеянное эпитетами, восхвалениями, безудержными сравнениями и восходящими метафорами.

Но тут понял, что хвастаться унитазами в обществе не принято.
В обществе принято хвастаться всякой ерундой– пойманными покемонами, зубочистками с лошадиными головами, новыми айфонами, удачно проведенными выходными, рельефными торсами, но унитазы у них, видите ли не в почете.


Впрочем, на свете есть настоящие друзья, те, что во всём поддержат, поймут и протянут руку помощи и ухо понимания.
Именно таким другом я всегда считал известного писателя Али Можайского, которому и позвонил.
- Что делаешь, Али? – спросил я.
- Я сегодня не могу, - невпопад ответил Али, - у меня книга. Давай ближе к выходным созвонимся…
- Али, я купил унитаз – сказал я. Голос мой зазвенел. - Он белый и благородный, его будто изваял Церетели, на него больно смотреть, он сияет, а хромированные части его бликуют прямо на несвежую плитку. Моя знаменитая ванна пожухла в свете его совершенства. Генералиссимус!
Здесь я замолчал, пораженный собственной вдохновенной речью.
Можайский тоже некоторое время молчал. Было слышно, как он сопит.

Потом он сказал: - Ай, бля, Макаров.
И повесил трубку.

Ничего человечество не добьется, пока не научится относиться к своей сантехнике с должным уважением.

http://llemur.livejournal.com/115541.html

https://llemur.livejournal.com/115217.html

http://llemur.livejournal.com/115217.html

Землетрясение
(Почти правдивая история)

И тогда случилось землетрясение. Мы встретили это редкое явление природы в кинотеатре.
Как и во всём остальном, в землетрясении виноват оказался я.

- Ты трясешь ногой, и от этого трясется весь ряд - зашипела на меня Аленка, которая в тот момент сидела рядом и наблюдала за картиной по мотивам произведений Френсиса Скотта Фитцджеральда.
Картина, кстати, ей категорически не понравилась.
О чём она ничуть не смущаясь заявила мне, когда мы выходили из кинотеатра.



- Говно какое-то – заявила она, не смущаясь – больше меня на такое говно не зови.
Я многословно пообещал больше так не делать.
Впрочем, живой и непосредственный взгляд моей подруги Аленки уже переключился на плотное скопление народа неподалеку от поликлиники номер один.

Народ стоял плотным полукругом и по какому-то поводу волновался.
Обычно народ, волнуясь, образует полукруг, когда занимается групповым избиением кого-то безвинного. Или, когда пытается такое избиение предотвратить.
Когда начинается пожар, народ тоже образует полукруг, но не очень ровный, потому что волнуется, что на голову могут упасть горящие предметы.

- Что там, пожар? – спросила Аленка, схватив за рукав старушку, глазевшую на нечто, скрытое от нас волнующимся полукругом- Бьют кого-то безвинного?
- Бомба – ответила старушка, с трудом вырываясь из Алёнкиных цепких пальцев.
- Ух ты – сказала Аленка.

Внезапно приехала милиция и сказала, что смотреть здесь не на что.
После этого народу существенно прибавилось. Любому ежу понятно, что, если милиция говорит, что смотреть не здесь на что, то зрелище, скорее всего, здесь просто великолепное.
Аленка подбежала к сержанту и попыталась схватить его за рукав, но тот ловко поднырнул под захват и объяснил ей, что проводятся учения.
- Учения проводятся – сказал скрюченный сержант, но по его глазам было видно, что никаких учений не проводится.
Это было понятно и мне и полукруглой толпе, которая принялась напирать на милицию и сержанта.

- Мы, сейчас же, немедленно желаем знать, что произошло там, куда вы нас не пускаете. – кричала толпа, напирая – Раньше нам это было не очень-то интересно, но теперь это вопрос жизни и смерти!
- Не напирайте, пожалуйста – просила толпу милиция, но толпа, не слушаясь напирала всё больше и больше.
Тут я почувствовал, что тоже напираю. Не то, чтобы я очень хотел напирать, но как-то незаметно я сам стал частью толпы и мои скромные желания уже не имели значения.
Толпа желала напирать, а я, как часть её был вынужден заниматься тем же самым.
А если ты делаешь что-то, то, как говорится, делай это хорошо.
И я принялся старательно напирать. Я вложил в это занятие душу. Я уперся ногами в землю, чтобы напирать было удобнее и сделал зверское лицо.
Я напирал и напирал и неизвестно, чем бы всё в конце концов закончилось, если бы не вмешалась Аленка.
Она не поддалась обаянию полукруглой напирающей толпы, а потому сохранила независимость и ловкие пальцы.
Аленка ловко схватила меня ими за рукав и, вытащив из толпы, сказала, что всё интересное в любом случае уже произошло, а об остальном нам расскажет дома телевизор.

Дома телевизор рассказал нам о том, что случилось землетрясение и от этого пострадал какой-то больной. Вроде бы упал с кровати.
- Видишь, я не тряс ногой – сказал я победно прищурившись.
- Ой, да какая теперь разница – сказала Алёнка. Её непосредственный и живой взгляд опять на что-то переключился.

https://llemur.livejournal.com/115146.html

Землетрясение
(Почти правдивая история)

И тогда случилось землетрясение. Мы встретили это редкое явление природы в кинотеатре.
Как и во всём остальном, в землетрясении виноват оказался я.

- Ты трясешь ногой, и от этого трясется весь ряд - зашипела на меня Аленка, которая в тот момент сидела рядом и наблюдала за картиной по мотивам произведений Френсиса Скотта Фитцджеральда.
Картина, кстати, ей категорически не понравилась.
О чём она ничуть не смущаясь заявила мне, когда мы выходили из кинотеатра.



- Говно какое-то – заявила она, не смущаясь – больше меня на такое говно не зови.
Я многословно пообещал больше так не делать.
Впрочем, живой и непосредственный взгляд моей подруги Аленки уже переключился на плотное скопление народа неподалеку от поликлиники номер один.

Народ стоял плотным полукругом и по какому-то поводу волновался.
Обычно народ, волнуясь, образует полукруг, когда занимается групповым избиением кого-то безвинного. Или, когда пытается такое избиение предотвратить.
Когда начинается пожар, народ тоже образует полукруг, но не очень ровный, потому что волнуется, что на голову могут упасть горящие предметы.

- Что там, пожар? – спросила Аленка, схватив за рукав старушку, глазевшую на нечто, скрытое от нас волнующимся полукругом- Бьют кого-то безвинного?
- Бомба – ответила старушка, с трудом вырываясь из Алёнкиных цепких пальцев.
- Ух ты – сказала Аленка.

Внезапно приехала милиция и сказала, что смотреть здесь не на что.
После этого народу существенно прибавилось. Любому ежу понятно, что, если милиция говорит, что смотреть не здесь на что, то зрелище, скорее всего, здесь просто великолепное.
Аленка подбежала к сержанту и попыталась схватить его за рукав, но тот ловко поднырнул под захват и объяснил ей, что проводятся учения.
- Учения проводятся – сказал скрюченный сержант, но по его глазам было видно, что никаких учений не проводится.
Это было понятно и мне и полукруглой толпе, которая принялась напирать на милицию и сержанта.

- Мы, сейчас же, немедленно желаем знать, что произошло там, куда вы нас не пускаете. – кричала толпа, напирая – Раньше нам это было не очень-то интересно, но теперь это вопрос жизни и смерти!
- Не напирайте, пожалуйста – просила толпу милиция, но толпа, не слушаясь напирала всё больше и больше.
Тут я почувствовал, что тоже напираю. Не то, чтобы я очень хотел напирать, но как-то незаметно я сам стал частью толпы и мои скромные желания уже не имели значения.
Толпа желала напирать, а я, как часть её был вынужден заниматься тем же самым.
А если ты делаешь что-то, то, как говорится, делай это хорошо.
И я принялся старательно напирать. Я вложил в это занятие душу. Я уперся ногами в землю, чтобы напирать было удобнее и сделал зверское лицо.
Я напирал и напирал и неизвестно, чем бы всё в конце концов закончилось, если бы не вмешалась Аленка.
Она не поддалась обаянию полукруглой напирающей толпы, а потому сохранила независимость и ловкие пальцы.
Аленка ловко схватила меня ими за рукав и, вытащив из толпы, сказала, что всё интересное в любом случае уже произошло, а об остальном нам расскажет дома телевизор.

Дома телевизор рассказал нам о том, что случилось землетрясение и от этого пострадал какой-то больной. Вроде бы упал с кровати.
- Видишь, я не тряс ногой – сказал я победно прищурившись.
- Ой, да какая теперь разница – сказала Алёнка. Её непосредственный и живой взгляд опять на что-то переключился.

http://llemur.livejournal.com/115146.html

ерунды наворотил. очень многобукф, простите.

Печальная сказка про отстутствие аппетита

Однажды у меня пропал аппетит.

Я поискал его в своей комнате, но нашел только пыльную пластинку ансамбля «Центр».

Пластинка на некоторое время отвлекла меня от пропажи.
Я рассматривал неглубокие бороздки на виниле и думал о судьбе Васи Шумова.

Вскоре отсутствие аппетита дало о себе знать.

С Васи Шумова я переключился на Софию Ротару. Я понял, что тупею. Я понял, что если сейчас же не займусь поисками аппетита, то переключусь на какого-нибудь Галкина.

Я надел кепи и вышел из квартиры



На лестничной площадке меня встретили сразу двое: подъездный кот грязновато- желтого окраса и сосед Валерий.

Валерий стыдливо курил, а кот пристально на него смотрел.

Кот как бы спрашивал у Валерия, зачем он кладет в рот всякую гадость, в то время, как у него есть чудесная возможность положить в него килограмм сосисок. что час назад были доставлены в дивно пахнущем рюкзаке.

Валерий украдкой пускал в форточку дым. Дым был слишком толст для форточки, потому бился о стекло и прилетал обратно в Валерия, окутывая того плотными клубами неоспоримых доказательств.

-Привет, Валерий- сказал я, вежливо приподнимая кепи – привет, кот.

Кот мне не ответил, а Валерий, суетливо затянувшись поздоровался откуда-то из-под дыма.

- Не видел ли ты, Валерий, случайно, мой аппетит? – спросил я, скорее для поддержания разговора. – Дело в том, что я его потерял.

Понятно, что мой сосед вряд ли видел мой пропавший аппетит. Он и своим наверное не очень-то дружит. Вон какой худой и нервный.

- Интересно, как ты это представляешь? – спросил Валерий раздраженно и затушил окурок в ржавой банке, примотанной проволокой к перилам. – как по-твоему должен выглядеть аппетит? Ты думаешь он бегает на ножках по лестницам от своих хозяев?

Задав свои вопросы, и даже не став слушать ответы, которые у меня, кстати, были, он, взмахнув полами халата, энергично зашел в свою квартиру.

- Ну у тебя то аппетит на месте, да? – спросил я у кота и вышел из подъезда.

Кот в ответ сказал «мур», но я этого уже не услышал.

***
На улице я первым делом присел на скамейку и собрался с мыслями. Для того, чтобы найти аппетит, надо было думать, как аппетит.

Куда бы я пошел, будь я он? – думал я, сидя на скамейке.

Наверное, пошел бы в гости к Николаю. - думал я. - У него очень здоровый и общительный аппетит, а ко всему здоровому и общительному испытываешь невольную привязанность.

К тому же, аппетит Николая довольно крупных размеров.

В крайнем случае, Николай мог бы со мной поделиться.

Интересно, размножаются ли аппетиты, как дождевые червяки?

А вообще, конечно, мой собственный аппетит – неблагодарная скотина.

Как сыр в масле ведь катался, мерзавец.

Стыд и срам.

***
Николая я встретил в ужасном состоянии. Он осунулся, похудел и что-то искал в большой куче джинсов, сваленных посреди комнаты.

- Привет, Николай, - сказал я и приподнял кепи – я к тебе не просто так. У меня пропал аппетит, и я подумал, что он мог бы, наверное, рвануть к тебе. А еще я подумал, что если у тебя достаточно жирный аппетит, то его можно, разделить на две равные части…

- Как, и у тебя тоже? – спросил Николай, выныривая из-под джинсов.

- Как, и у тебя? – спросил я в ответ.

- Да,- ответил Николай и стряхнул с головы джинсы умеренно зеленого цвета. – Дело в том, что у меня второй день нет аппетита. Куда я его засунул ума не приложу. Последнее место, где я еще не искал была эта джинсовая куча посреди моей комнаты. Теперь мест, где я не искал, больше не осталось.

- А ты не думал, что он мог бы куда-нибудь свалить? – спросил я. – Быть может ты плохо с ним обращался. Кормил его какой-нибудь гадостью, типа бобов в томатном соусе.

- Вполне может быть – сказал Николай – бобами в томатном соусе я его конечно не кормил, но имела место консервированная треска. А еще я на днях простыл.

- А где ты простыл? – спросил я, немного осененный догадкой.

- Я ходил на дамбу. – ответил Николай. – там, посреди травы, лежит красивая железяка, похожая на пришельца с Марса. Я смотрел на неё, а ветер дул мне прямо в лицо и поэтому я простыл.

- Возможно там ты и оставил свой аппетит – сказал я. – давай сходим на дамбу и поищем.

-Давай – согласился Николай- всё равно делать нечего.

***
Мы с Николаем вышли из дома и пошли по направлению к дамбе.

Было ветрено и я чувствовал, что становлюсь с каждым шагом всё легче и если ветер еще чуть-чуть усилится, то сможет забросить меня на балкон первого этажа.

Я думал о том, как я буду объяснять жильцам своё присутствие на их балконе. Я, наверное, скажу, что занимался покраской балкона в рамках капитального ремонта. Будет трудно объяснить то, что у меня в руках нет ни краски, ни кисточки, но я постараюсь.

Николай был тяжелее меня, поэтому он думал не об этом. Он думал о том, что, наверное, Софию Ротару ждал бы гораздо больший успех, не будь на нашей эстраде такого яркого музыкального события, как Алла Пугачева.

Николай явно тупел.

***
На дамбе мы обнаружили с десяток разноцветных аппетитов.

Они с жутким воем летали в различных направлениях.

Один из них, особенно зверский и мохнатый, вел себя агрессивно, летал за остальными и норовил вцепится в их загривки.

- О, это мой! – радостно сказал Николай.

- Эй, сюда! – закричал он своему аппетиту. – Тюпа-тюпа!

Тот сделал красивый вираж и подлетел к Николаю. Они обнялись.

Я внимательно рассматривал остальных. Они были хороши, но всё-таки моего там не было. А чужого я брать не хотел.

Хотя один мне приглянулся. Он был такой сиреневый, усатый и с пятачком.

***

Мы попрощались с Николаем. Теперь нас ничто не объединяло. Он нашел свой аппетит и рассуждал о каких-то бинарных квантовых скачках.

Он пошел домой, а я медленно побрел по тротуару, вдоль реки.

Ветер стих, но было пасмурно, к тому же на улице потемнело.

Я шел вдоль реки и смотрел на своё отражение в коричневой воде.

Вдруг меня кто-то окликнул.

Я обернулся и увидел свой аппетит.

Он выглядел усталым и печальным.

- Ты будешь ругаться – сказал он.

- Не буду- пообещал я. – Ты вернулся?

- Да –ответил он. – я гулял. Прости.

- Прощаю – сказал я. - без тебя было плохо. Я скучал.

- Прости – повторил он. – Я тоже скучал. Этого больше не повторится.

Я знал, что он, конечно врет, но промолчал.Я знал, что он, конечно врет, но промолчал.

https://llemur.livejournal.com/114767.html

ерунды наворотил. очень многобукф, простите.

Печальная сказка про отстутствие аппетита

Однажды у меня пропал аппетит.

Я поискал его в своей комнате, но нашел только пыльную пластинку ансамбля «Центр».

Пластинка на некоторое время отвлекла меня от пропажи.
Я рассматривал неглубокие бороздки на виниле и думал о судьбе Васи Шумова.

Вскоре отсутствие аппетита дало о себе знать.

С Васи Шумова я переключился на Софию Ротару. Я понял, что тупею. Я понял, что если сейчас же не займусь поисками аппетита, то переключусь на какого-нибудь Галкина.

Я надел кепи и вышел из квартиры



На лестничной площадке меня встретили сразу двое: подъездный кот грязновато- желтого окраса и сосед Валерий.

Валерий стыдливо курил, а кот пристально на него смотрел.

Кот как бы спрашивал у Валерия, зачем он кладет в рот всякую гадость, в то время, как у него есть чудесная возможность положить в него килограмм сосисок. что час назад были доставлены в дивно пахнущем рюкзаке.

Валерий украдкой пускал в форточку дым. Дым был слишком толст для форточки, потому бился о стекло и прилетал обратно в Валерия, окутывая того плотными клубами неоспоримых доказательств.

-Привет, Валерий- сказал я, вежливо приподнимая кепи – привет, кот.

Кот мне не ответил, а Валерий, суетливо затянувшись поздоровался откуда-то из-под дыма.

- Не видел ли ты, Валерий, случайно, мой аппетит? – спросил я, скорее для поддержания разговора. – Дело в том, что я его потерял.

Понятно, что мой сосед вряд ли видел мой пропавший аппетит. Он и своим наверное не очень-то дружит. Вон какой худой и нервный.

- Интересно, как ты это представляешь? – спросил Валерий раздраженно и затушил окурок в ржавой банке, примотанной проволокой к перилам. – как по-твоему должен выглядеть аппетит? Ты думаешь он бегает на ножках по лестницам от своих хозяев?

Задав свои вопросы, и даже не став слушать ответы, которые у меня, кстати, были, он, взмахнув полами халата, энергично зашел в свою квартиру.

- Ну у тебя то аппетит на месте, да? – спросил я у кота и вышел из подъезда.

Кот в ответ сказал «мур», но я этого уже не услышал.

***
На улице я первым делом присел на скамейку и собрался с мыслями. Для того, чтобы найти аппетит, надо было думать, как аппетит.

Куда бы я пошел, будь я он? – думал я, сидя на скамейке.

Наверное, пошел бы в гости к Николаю. - думал я. - У него очень здоровый и общительный аппетит, а ко всему здоровому и общительному испытываешь невольную привязанность.

К тому же, аппетит Николая довольно крупных размеров.

В крайнем случае, Николай мог бы со мной поделиться.

Интересно, размножаются ли аппетиты, как дождевые червяки?

А вообще, конечно, мой собственный аппетит – неблагодарная скотина.

Как сыр в масле ведь катался, мерзавец.

Стыд и срам.

***
Николая я встретил в ужасном состоянии. Он осунулся, похудел и что-то искал в большой куче джинсов, сваленных посреди комнаты.

- Привет, Николай, - сказал я и приподнял кепи – я к тебе не просто так. У меня пропал аппетит, и я подумал, что он мог бы, наверное, рвануть к тебе. А еще я подумал, что если у тебя достаточно жирный аппетит, то его можно, разделить на две равные части…

- Как, и у тебя тоже? – спросил Николай, выныривая из-под джинсов.

- Как, и у тебя? – спросил я в ответ.

- Да,- ответил Николай и стряхнул с головы джинсы умеренно зеленого цвета. – Дело в том, что у меня второй день нет аппетита. Куда я его засунул ума не приложу. Последнее место, где я еще не искал была эта джинсовая куча посреди моей комнаты. Теперь мест, где я не искал, больше не осталось.

- А ты не думал, что он мог бы куда-нибудь свалить? – спросил я. – Быть может ты плохо с ним обращался. Кормил его какой-нибудь гадостью, типа бобов в томатном соусе.

- Вполне может быть – сказал Николай – бобами в томатном соусе я его конечно не кормил, но имела место консервированная треска. А еще я на днях простыл.

- А где ты простыл? – спросил я, немного осененный догадкой.

- Я ходил на дамбу. – ответил Николай. – там, посреди травы, лежит красивая железяка, похожая на пришельца с Марса. Я смотрел на неё, а ветер дул мне прямо в лицо и поэтому я простыл.

- Возможно там ты и оставил свой аппетит – сказал я. – давай сходим на дамбу и поищем.

-Давай – согласился Николай- всё равно делать нечего.

***
Мы с Николаем вышли из дома и пошли по направлению к дамбе.

Было ветрено и я чувствовал, что становлюсь с каждым шагом всё легче и если ветер еще чуть-чуть усилится, то сможет забросить меня на балкон первого этажа.

Я думал о том, как я буду объяснять жильцам своё присутствие на их балконе. Я, наверное, скажу, что занимался покраской балкона в рамках капитального ремонта. Будет трудно объяснить то, что у меня в руках нет ни краски, ни кисточки, но я постараюсь.

Николай был тяжелее меня, поэтому он думал не об этом. Он думал о том, что, наверное, Софию Ротару ждал бы гораздо больший успех, не будь на нашей эстраде такого яркого музыкального события, как Алла Пугачева.

Николай явно тупел.

***
На дамбе мы обнаружили с десяток разноцветных аппетитов.

Они с жутким воем летали в различных направлениях.

Один из них, особенно зверский и мохнатый, вел себя агрессивно, летал за остальными и норовил вцепится в их загривки.

- О, это мой! – радостно сказал Николай.

- Эй, сюда! – закричал он своему аппетиту. – Тюпа-тюпа!

Тот сделал красивый вираж и подлетел к Николаю. Они обнялись.

Я внимательно рассматривал остальных. Они были хороши, но всё-таки моего там не было. А чужого я брать не хотел.

Хотя один мне приглянулся. Он был такой сиреневый, усатый и с пятачком.

***

Мы попрощались с Николаем. Теперь нас ничто не объединяло. Он нашел свой аппетит и рассуждал о каких-то бинарных квантовых скачках.

Он пошел домой, а я медленно побрел по тротуару, вдоль реки.

Ветер стих, но было пасмурно, к тому же на улице потемнело.

Я шел вдоль реки и смотрел на своё отражение в коричневой воде.

Вдруг меня кто-то окликнул.

Я обернулся и увидел свой аппетит.

Он выглядел усталым и печальным.

- Ты будешь ругаться – сказал он.

- Не буду- пообещал я. – Ты вернулся?

- Да –ответил он. – я гулял. Прости.

- Прощаю – сказал я. - без тебя было плохо. Я скучал.

- Прости – повторил он. – Я тоже скучал. Этого больше не повторится.

Я знал, что он, конечно врет, но промолчал.Я знал, что он, конечно врет, но промолчал.

http://llemur.livejournal.com/114767.html

Экфрасис

Румянцев сидел на неудобной деревянной скамье без спинки и рассматривал картины, развешанные на стене, слева и справа от двери психолога.

На одной из них, висевшей справа, неизвестный художник нарисовал синего осла, который напомнил Румянцеву его однокурсника Скрипова.

Осел, как и Скрипов, был скуласт и обладал хорошими, крупными зубами. У него, как и у Скрипова была непричесанная шевелюра, которую автор изобразил в виде крупных колечек.

Животное гордо возвышалось над яркой зеленой травой на фоне коричневых гор со снежными вершинами.
С одной стороны вершины были синими, а с другой - белыми. Видимо, автор пытался передать игру тени и света, хотя кривоватое солнце висело с тёмной стороны гор.

Тень, которую отбрасывали горы на щедро украшенные травой поля, тоже была от солнца совершенно независима. Она то подобно хищной птице бросалась на осла, то, затейливо извернувшись сползала по траве, постепенно становясь с ней одного цвета.

Румянцев пожевал губами и перевел взгляд обратно к ослу.



Синий, похожий на Скрипова осёл, как и полагается ослу лучился упрямством. Его тянул за собой на веревке маленький восточный человечек в тюбетейке. Румянцев заметил его не сразу. Он едва доставал ослу до ноздрей и было понятно, что усилия его тщетны. Человечек, в отличие от собственной скотины был прорисован очень аккуратно и, несмотря на свои небольшие размеры, имел хорошо различимые глубокие морщины, синеватую небритость и изможденный вид.

Румянцев задумался с какой, собственно, целью психолог повесил на стену подобную картину.
Вероятно, подумал Румянцев, психолог хотел таким образом намекнуть своим пациентам на тщетность всего сущего. И заодно, вероятно, указывал, на важность взаимопонимания между пациентом и врачом. И решающую роль последнего в возможных конфликтах.

Румянцев вздохнул и перевел взгляд на картину, что украшала стену слева от кабинета.
На ней была изображена светло- оранжевая русалка.
У неё так же, как и у осла были растрепанные волосы с колечками, и большие, на выкате глаза. На этом сходство, к счастью заканчивалось.

Русалка была щедро одарена огромным алым ртом, а также невероятных размеров грудью.
Остальные части русалкиного тело сильно проигрывали груди и рту. Они были, как досадные дополнения, как нечто, что автору пришлось пририсовать лишь потому, что без всего этого было никак не обойтись.

Сухонькие ручки и хилый рыбий хвостик были нарисованы без задора, без огонька и искры. Бледно-зеленый фон, очевидно изображающий подводный мир, был кое-как утыкан неубедительными водорослями. Размытые рыбки, сновавшие туда-сюда по халтурному подводному миру, были по сути брызгами разноцветной краски.

По мнению Румянцева, если бы эту работу художника показали психологу, у него могли бы возникнуть некоторые к художнику вопросы.
Скрытого смысла оранжевой русалки Румянцев отгадывать не решился.

Зато он вдруг отгадал автора бессмертных полотен. Огромная подпись в левом нижнем углу «Деменьтев», повторяла фамилию на табличке кабинета психолога.

Подпись, пожалуй, удалась маэстро лучше всего. Она была черной, жирной, яркой, четкой и живой.

Румянцев даже удивился, что не заметил подписи раньше, ведь она занимала с добрую четверть шедевра.

Внезапно дверь открылась и на пороге показался сам Дементьев.

Румянцев до этого момента видел психологов лишь в кино. Скажем, последний запомнившийся ему психолог был робкой пожилой женщиной из одного британского сериала.

Деменьтев резко контрастировал с робкой пожилой женщиной из британского сериала. Он был мужчиной огромных размеров, украшенный бородой, усами, серьгой и лысиной.

На толстом, мясистом носу прочно сидели круглые ленноновские очки. На руках его были фенечки, а на видимом участке шеи виднелся фрагмент кельтской татуировки.

- Пройдемте, Румянцев – сказал он и открыл дверь шире.
- Я лучше не буду – сказал Румянцев.

https://llemur.livejournal.com/114624.html

Экфрасис

Румянцев сидел на неудобной деревянной скамье без спинки и рассматривал картины, развешанные на стене, слева и справа от двери психолога.

На одной из них, висевшей справа, неизвестный художник нарисовал синего осла, который напомнил Румянцеву его однокурсника Скрипова.

Осел, как и Скрипов, был скуласт и обладал хорошими, крупными зубами. У него, как и у Скрипова была непричесанная шевелюра, которую автор изобразил в виде крупных колечек.

Животное гордо возвышалось над яркой зеленой травой на фоне коричневых гор со снежными вершинами.
С одной стороны вершины были синими, а с другой - белыми. Видимо, автор пытался передать игру тени и света, хотя кривоватое солнце висело с тёмной стороны гор.

Тень, которую отбрасывали горы на щедро украшенные травой поля, тоже была от солнца совершенно независима. Она то подобно хищной птице бросалась на осла, то, затейливо извернувшись сползала по траве, постепенно становясь с ней одного цвета.

Румянцев пожевал губами и перевел взгляд обратно к ослу.



Синий, похожий на Скрипова осёл, как и полагается ослу лучился упрямством. Его тянул за собой на веревке маленький восточный человечек в тюбетейке. Румянцев заметил его не сразу. Он едва доставал ослу до ноздрей и было понятно, что усилия его тщетны. Человечек, в отличие от собственной скотины был прорисован очень аккуратно и, несмотря на свои небольшие размеры, имел хорошо различимые глубокие морщины, синеватую небритость и изможденный вид.

Румянцев задумался с какой, собственно, целью психолог повесил на стену подобную картину.
Вероятно, подумал Румянцев, психолог хотел таким образом намекнуть своим пациентам на тщетность всего сущего. И заодно, вероятно, указывал, на важность взаимопонимания между пациентом и врачом. И решающую роль последнего в возможных конфликтах.

Румянцев вздохнул и перевел взгляд на картину, что украшала стену слева от кабинета.
На ней была изображена светло- оранжевая русалка.
У неё так же, как и у осла были растрепанные волосы с колечками, и большие, на выкате глаза. На этом сходство, к счастью заканчивалось.

Русалка была щедро одарена огромным алым ртом, а также невероятных размеров грудью.
Остальные части русалкиного тело сильно проигрывали груди и рту. Они были, как досадные дополнения, как нечто, что автору пришлось пририсовать лишь потому, что без всего этого было никак не обойтись.

Сухонькие ручки и хилый рыбий хвостик были нарисованы без задора, без огонька и искры. Бледно-зеленый фон, очевидно изображающий подводный мир, был кое-как утыкан неубедительными водорослями. Размытые рыбки, сновавшие туда-сюда по халтурному подводному миру, были по сути брызгами разноцветной краски.

По мнению Румянцева, если бы эту работу художника показали психологу, у него могли бы возникнуть некоторые к художнику вопросы.
Скрытого смысла оранжевой русалки Румянцев отгадывать не решился.

Зато он вдруг отгадал автора бессмертных полотен. Огромная подпись в левом нижнем углу «Деменьтев», повторяла фамилию на табличке кабинета психолога.

Подпись, пожалуй, удалась маэстро лучше всего. Она была черной, жирной, яркой, четкой и живой.

Румянцев даже удивился, что не заметил подписи раньше, ведь она занимала с добрую четверть шедевра.

Внезапно дверь открылась и на пороге показался сам Дементьев.

Румянцев до этого момента видел психологов лишь в кино. Скажем, последний запомнившийся ему психолог был робкой пожилой женщиной из одного британского сериала.

Деменьтев резко контрастировал с робкой пожилой женщиной из британского сериала. Он был мужчиной огромных размеров, украшенный бородой, усами, серьгой и лысиной.

На толстом, мясистом носу прочно сидели круглые ленноновские очки. На руках его были фенечки, а на видимом участке шеи виднелся фрагмент кельтской татуировки.

- Пройдемте, Румянцев – сказал он и открыл дверь шире.
- Я лучше не буду – сказал Румянцев.

http://llemur.livejournal.com/114624.html

Дорога


1


Художник Андреев, не так давно, в очередной раз шел домой.

Ранее он сидел в гостях у художника Бородкина и довольно прилично загостился.


Важно не винить художника Бородкина в отсутствии гостеприимства. Наоборот. Он отчаянно пытался оставить товарища у ночевать себя.Он хватал художника Андреева за рукава, плакал, становился перед ним на колени.Именно за последним занятием его и настигла усталость.

Однако, тщетно. Художник Андреев, так же упорно, по неведанным ему самому причинам, от предложения отказывался, отказывался и, в конце концов, окончательно отказался.


***


Короче, художник Андреев вышел из подъезда художника Бородкина и задумался.


Оказалось, он понятия не имеет в какой части города живет художник Бородкин.


Без этой информации всякие попытки добраться до дома были лишены смысла.


Интересно, что еще днем художник прекрасно помнил адрес своего друга. Он даже несколько раз повторил его бестолковому таксисту, который не мог запомнить элементарный союз двухзначной цифры и имени знакового революционера.


Теперь же, его окружала темная, недружелюбная инфраструктура. Фонари злобно клонили к нему свои жирафьи шеи. Автомобили напряженно застыли, готовые в любой момент взорваться воплями сигнализации.Зубастые, полупрозрачные заборы, казалось, были воздвигнуты во всех мыслимых направлениях.


- Я мог бы вернуться обратно в квартиру, - беспомощно подумал художник Андреев, - если б я помнил её номер.

- И этаж, с ужасом подумал художник Андреев, -я тоже забыл.


***


Сказка сказывается, дело делается, и вот мы видим, как художник Андреев, успешно миновав зубастые заборы неожиданно энергично идет по мокрым после дождя улицам. Четкие его шаги отражаются от домов и оседают в аккуратных лужах. Кажется даже, что он улыбается.

Но это только кажется. На деле художник предельно сосредоточен.


Это мы, мелкие людишки не задумываемся, которую ногу ставить после которой. Художник Андреев же, даром что давно постиг все тайнымироздания, думает даже о таких мелочах. Ибо, с одной стороны, в мелочах кроется дьявол, а с другой, без мелочей никак невозможно совершенство, к которому художник, естественно, стремится.


К сожалению, стремясь к совершенству, он не может контролировать мышцы лица, поэтому со стороны ошибочно кажется, что художник улыбается.


***


Тем временем, безликие мрачные дворы сменяются мерцающими вывесками. Особенно мерцает вывеска «кабак», наводя нашего немного протрезвевшего на ночном прохладном воздухе героя на опасные, предрассудительные мысли.

Такие мысли художник Андреев любит и часто ими думает.


***


И вот, художник Андреев заходит в кабак.


И видит, что внутри творятся таинства. Те, что не открываются обычному посетителю в урочное время.

Бармены, утробно хохоча, распивают крепкий алкоголь. Музыканты побросали инструменты в красивые черные ящики, и, усевшись на них сверху,распивают крепкий алкоголь. Официантки, весело щебеча, столпились вокруг кассового аппарата и распивают крепкий алкоголь. Работники кухни, во главе с толстым поваром, прямо в фартуках и колпаках распивают крепкий алкоголь.


Даже уборщицы распивают крепкий алкоголь, эти-то когда успевают?!


Посетителей уже давно не ждут, на что ненавязчиво намекают перевернутые стулья.


Не перевернуты лишь стулья за барной стойкой. За одним из таких сидит седой старик. Он сед и волосом и бородой. Старик пьет водку.


Художник Андреев направляется к нему, вынимая из-за пазухи револьвер…





2

Проходя мимо дома № 9 Николай обратил внимание на странную парочку. Какой-то лысый субъект вместе с субъектом бородатым, скрытые темнотой подъезда, обделывали какие-то, явно преступные делишки.

Что-то такое, что постороннему человеку видеть не следует, а то у него случится целый сноп неприятностей.


Николай ускорил шаг.

- Что-то я такое видел- подумал он. - что видеть не должен.Вот угораздило-то! Главное, чтоб эти типы не заметили, что я что-то видел.

При этом Николай не смог бы с уверенностью сказать, что конкретно он видел. Он прошел мимо подъезда слишком быстро, да и, почти сразу отвел глаза, инстинктивно страшась последствий.

- Похоже, пронесло, - подумал Николай, подходя к кладовкам,за которыми начинался проспект.


- Э, мужик! – неожиданно раздалось в левом ухе Николая.

Николай с ужасом обернулся и увидел тех самых подозрительныхтипов. Лысый мрачно смотрел на него откуда-то из-под косматых бровей. Бородатый злобно ухмылялся.

- Стой, мужик- сказал лысый.


Николаю оставалось сделать всего два шага до многолюдного проспекта. Вряд ли эти типы принялись его преследовать.

Однако Николай остановился. Парочка подошла к нему вплотную.


- Ты что-то видел, мужик? – спросил лысый. - Что ты видел?

- Ничего я не видел – немного визгливо сказал Николай - что вам от меня надо?

- Он явно что-то видел – ухмыляясь сказал бородатый лысому.


-Я. Повторяю. Что. Ничего. Не. Видел. - звенящим голосом,раздельно сказал Николай.

- Я ему не верю – сказал бородатый лысому. – Он все-таки,что-то видел.

- Ты, мужик, лучше сразу скажи, что конкретно ты видел -мрачно сказал лысый, надвигаясь на Николая. – целее будешь.


- Ребята … – сказал Николай прерывающимся голосом. Но больше ничего не сказал.

- Мне кажется, что он видел все. – Сказал бородатый,ухмыляясь - Видел все от начала и до конца.

- До конца? – удивился лысый. – ты думаешь он стоял так долго?

- С него станется – сказал лысый и посмотрел на Николая.


- Господа – сказал Николай, немного приходя в себя- Умоляю вас, поверьте, я ничего не видел..

- Ты ему веришь? – спросил лысый у бородатого.

- Конечно, нет, - сказал тот.


- Вы вот что – сказал Николай, - вы мне сами скажите, что я должен был видеть, а что нет.

- Он что, хочет, чтоб мы ему объяснили на что смотреть можно, а на что нельзя? – удивился лысый.– А мама твоя в детстве тебе не объясняла?

- Хитер ты, смотрю, парнишка – нехорошо ухмыльнулся бородатый.

-Я вовсе не хитер, - сказал Николай.


- Так, - внезапно произнес кто-то четвертый. – Дайте-ка я с ним поговорю.


Лысый с бородатым расступились и показался старик. Он был седой, как лунь.


Николай закричал.




3

Ну что же, сказал Прыгунков, давай собираться в дорогу.

А я ему говорю:

- Прыгунков, говорю – мне и тут хорошо.

А Прыгунков сказал, что здесь оставаться опасно и нас может подстерегать что-нибудь свирепое и хищное. К тому же, сказал, опять- таки, метеостанция.

А я ему отвечаю:

- Пыгунков, говорю, самое свирепое и хищное в радиусе ста километров это мы.

- А особенно, говорю, ты хищный, видел бы ты свою морду.

А Прыгунков сказал, что свою морду он видеть не желает, да и зеркала остались в прошлой жизни, и хрен сними.

А я с ним согласился

- И хрен с ними, - говорю.


***

Прыгунков мне раньше объяснял, почему мы вечно идем.

Говорил, мол, пока рация работала, с одной метеостанции сигнал был.

Туда мы и идем, говорил.

Нельзя, говорил, терять ни минуты, мало ли, говорит, вдруг там кому помощь нужна.

Теперь ничего не объясняет, почти все время молча идем.

Я спрашиваю иногда.

- Прыгунков, спрашиваю, сейчас-то уже, наверное, и торопиться поздновато?

Молчит в ответ. Сопит.


***

В избушке той еще ничего было, а то вот в городах ночевать я не люблю.

Дома темные, окна мертвые. Пусто. Жутко. Даже собаки города обходят.

Костер, помню, развели прямо посреди комнаты. Тени везде.

По мне, так лучше на природе. Хотя в городе, обычно, тушенки много.

Я спросил как-то Прыгункова.

- Прыгунков, спрашиваю, а что будет, когда тушенка закончатся?

А Прыгунков на это отвечает, что раньше мы закончимся, чем тушенка. К тому же всегда есть макароны.

Кстати, говорит, тушенка, тоже разная бывает. Бывают банки вздутые, как пузо утопленника, их есть нельзя.

А так, говорит, тушенка и пятьдесят лет может храниться и ей хоть бы хны. Главное только, говорит, чтобы вокруг сухо было. И банки целые.

Но вообще Прыгунков в последнее время не очень разговорчивый.

И города мы стараемся обходить подальше.


***

Мы шли уже часов, неверное шесть, я точно не знаю, часов у меня нет. Но шли долго. Я подустал, а Прыгунков будто только что вышел. Бодрый идет, шаг пружинит.

А ведь старше меня лет на двадцать. Точно не знаю, но борода у него седая, а у меня клочками.

Идем, в общем, по асфальту, а всюду черные елки и снег.

Пейзаж безрадостный.

Прыгунков молча шел, а меня опять поговорить потянуло. А о чем с ним говорить, непонятно, все уже сказано, давно идем.

Я его спрашиваю:

- Прыгунков, вот ты был учителем. Много тебе платили?

А он отвечает, мол, не очень много.

А я говорю:

- Раньше все говорили, что учителям совсем мало платят.

Он ничего не ответил, а я больше ничего и не спросил. Вот и поговорили, думаю.

***


Посреди ночи Прыгунков меня растолкал и сказал, что моя очередь дежурить.

А я ему как всегда сказал:

- Чего дежурить то, каждую ночь дежурим, а никого так и ненадежурили. Одни собаки вокруг ходят.

А он говорит, что как раз поэтому и надо, чтобы не расслабляться и быть готовым к тому, что кто-нибудь в конце концов надежурится.Да и собаки разные бывают, сам понимаешь.

Я ему сначала хотел возразить, но вижу, что без толку.Еле-еле глаза продрал, забрал у него ружье и пошел дежурить.

Сижу, смотрю на звезды. Долго сидел, думал. Думал, столько всего на планете творится, а звездам хоть бы хны – какими были, такими и остались.

Тут-то я и увидел сигнальную ракету. Сначала решил, что звезда падает, а потом смотрю – осветилось все и близко так, всего в километре. Ну,или типа того.

Я сразу к Прыгункову, а тот вовсе и не спит, а стоит и тоже на ракету смотрит. Стоим, значит рядом, смотрим, в темноту уже, а потом он говорит, пошли, мол, скорее.

Я с ним и спорить не стал, похватал барахло, и бежать.


***

Мы бежали прямо сквозь черный лес. Темно. Прыгунковфонариком светит, пыхтит. Я еле за ним успеваю.

Никого сто лет не видели, а тут на тебе – явно человек. Небудут же собаки из ракетницы палить.

И тут, между деревьев свет показался.

Прыгунков остановился на секунду и тихо так сказал, что,мол, давай аккуратно, мол, давай, не будем торопиться. Мало ли, говорит, люди разные бывают, сам понимаешь. И дальше рванул, только пятки засверкали.

Выбегаем мы на полянку, а там точно в сказке – метеостанция.

И свет в окнах горит.

Прыгунков на станцию смотрит, рот открыл. Я у него испрашивать не стал, та эта метеостанция или не та. Понятно, что та.

Короче, пока он так стоял, я подошел к двери, да открыл.


***

Смотрим - на стуле старик сидит какой-то. Весь седой, какдед мороз. Сидит, значит, возле печки, улыбается. Тепло. Стол у него деревянный. Свечки горят.

Прыгунков ружье какое -то время крепко держал, потом не выдержал, бросил, да к старику кинулся. Обнимает его, улыбается. Шутка ли,столько времени только на меня одного глядеть. Приятного мало.

Старик тоже вскочил, улыбается, обнимает Прыгункова, меня, говорит,а я, мол знал, не могло так быть, чтобы я один на свете остался.


***

Поговорили.

Старик рассказал, что он давным -давно эту станцию нашел.

И рацию нашел и видать его Прыгунков и слышал.

Старик рассказал, что выходит каждую неделю и из ракетницы стреляет. Хотел бы, говорит, чаще, да патроны от ракетницы быстро кончатся.

А потом он нас мясом угостил собачьим. Вкусно у него вышло. Ния ни Прыгунков так собачье мясо приготовить не умеем.

Прыгунков, радостно заявил, что сколько он собак не готовил– все швах получается.

На одной, говорит, тушенке живем.

А я подтверждаю.

- Точно, - говорю – на одной тушенке. И макаронах.

Старик говорит, что неправильно, мол, вы собак готовите. Иобъяснил, что нужно перца побольше класть. И еще чего-нибудь вонючего обязательно положить, травку какую-нибудь, чтобы собачий вкус отбить.

Сказал, мол, поделится с нами травками этими, такого добра,мол, у него полно.

А потом водку достал. Давайте, говорит, по рюмочке выпьем.Сто лет уже, говорит, один пью,

Мы выпили по рюмке. Ну то есть они выпили, а я это дело на дух не переношу. Но правила знаю – сделал вид, что выпил, а сам за ухо ловко вылил.

Старик говорит, давай еще по одной.

А Прыгункова, смотрю, развезло. Он говорит, давай, мол, но чтоб кто-то из нас трезвый остался, на вахте стоять.

Старик отвечает, что, не боись, мол, он опытный алкоголик,не окосеет. Первую вахту он отстоит, а потом разбудит Прыгункова или меня.

Меня он иначе, как «молодой» и не называл.

Давай, говорит, молодой, по второй выпьем.

Вылил я за ухо вторую рюмку и спать пошел на печку. За день умаялся, заснул мгновенно.


***

Проснулся от того, что сопит кто-то и шуршит.

Смотрю, старик Прыгункова связывает, а тот будто мертвый, не просыпается. Ну, думаю, не иначе, как ножом пырнул. Нож то рядом валяется,здоровый такой. И ружье недалеко. 12-й калибр.

Поднимаюсь значит и спрашиваю.

- Ты чего, старый, делаешь?!- спрашиваю.

А старик прям аж подскочил.

Ты чего, спрашивает, водку не пил?

-Не пил, - отвечаю. А сам ружье тихонько взял и затвором так чик-чик.

А старик тут заговорил быстро-быстро.

Ты, молодой, говорит, не торопись. Ты, говорит, взвесь все.Ты ж кожа да кости. Тебе жрать нужно много. Ты, ж, растешь еще. Собачину жрал,говорит? Понравилась она тебе, спрашивает?

А сам потихоньку к ружью лезет. И говорить продолжает.

Ты думаешь, первые вы мне попались? Да мне таких с десяток уже встретилось. На ракеты клюют, а потом водку пьют. А потом я мясо ем.

Я смотрю на него и перевариваю то, что он сказал.

А он вдруг дернулся, как кошка, даром что старик, схватил ружье и курком защелкал. Да без толку. Не знаю, что у него случилось, то ли не зарядил, то ли осечка. Наверное, не зарядил, уверен был, что мы оба его гадостью отравимся.

В общем я ему и говорю.

- Ах ты, говорю, зараза какая.

На самом деле я похуже выразился. Но это неважно.

Потому что потом прицелился я и в него выстрелил.

Он и упал.


***

Прыгунков проснулся часов через шесть. Я точно не знаю,часов-то у меня нет.

Сел, глазами вертит, соображает где находится.

Ох, говорит, блин, что за водка такая. Потом говорит, что же меня старый не разбудил, светло ведь уже.

Потом посмотрел на меня, посмотрел на одеяла, которыми я старика закидал, да и понял все.

Затушили мы печку и двинулись дальше.

https://llemur.livejournal.com/114414.html

Дорога


1


Художник Андреев, не так давно, в очередной раз шел домой.

Ранее он сидел в гостях у художника Бородкина и довольно прилично загостился.


Важно не винить художника Бородкина в отсутствии гостеприимства. Наоборот. Он отчаянно пытался оставить товарища у ночевать себя.Он хватал художника Андреева за рукава, плакал, становился перед ним на колени.Именно за последним занятием его и настигла усталость.

Однако, тщетно. Художник Андреев, так же упорно, по неведанным ему самому причинам, от предложения отказывался, отказывался и, в конце концов, окончательно отказался.


***


Короче, художник Андреев вышел из подъезда художника Бородкина и задумался.


Оказалось, он понятия не имеет в какой части города живет художник Бородкин.


Без этой информации всякие попытки добраться до дома были лишены смысла.


Интересно, что еще днем художник прекрасно помнил адрес своего друга. Он даже несколько раз повторил его бестолковому таксисту, который не мог запомнить элементарный союз двухзначной цифры и имени знакового революционера.


Теперь же, его окружала темная, недружелюбная инфраструктура. Фонари злобно клонили к нему свои жирафьи шеи. Автомобили напряженно застыли, готовые в любой момент взорваться воплями сигнализации.Зубастые, полупрозрачные заборы, казалось, были воздвигнуты во всех мыслимых направлениях.


- Я мог бы вернуться обратно в квартиру, - беспомощно подумал художник Андреев, - если б я помнил её номер.

- И этаж, с ужасом подумал художник Андреев, -я тоже забыл.


***


Сказка сказывается, дело делается, и вот мы видим, как художник Андреев, успешно миновав зубастые заборы неожиданно энергично идет по мокрым после дождя улицам. Четкие его шаги отражаются от домов и оседают в аккуратных лужах. Кажется даже, что он улыбается.

Но это только кажется. На деле художник предельно сосредоточен.


Это мы, мелкие людишки не задумываемся, которую ногу ставить после которой. Художник Андреев же, даром что давно постиг все тайнымироздания, думает даже о таких мелочах. Ибо, с одной стороны, в мелочах кроется дьявол, а с другой, без мелочей никак невозможно совершенство, к которому художник, естественно, стремится.


К сожалению, стремясь к совершенству, он не может контролировать мышцы лица, поэтому со стороны ошибочно кажется, что художник улыбается.


***


Тем временем, безликие мрачные дворы сменяются мерцающими вывесками. Особенно мерцает вывеска «кабак», наводя нашего немного протрезвевшего на ночном прохладном воздухе героя на опасные, предрассудительные мысли.

Такие мысли художник Андреев любит и часто ими думает.


***


И вот, художник Андреев заходит в кабак.


И видит, что внутри творятся таинства. Те, что не открываются обычному посетителю в урочное время.

Бармены, утробно хохоча, распивают крепкий алкоголь. Музыканты побросали инструменты в красивые черные ящики, и, усевшись на них сверху,распивают крепкий алкоголь. Официантки, весело щебеча, столпились вокруг кассового аппарата и распивают крепкий алкоголь. Работники кухни, во главе с толстым поваром, прямо в фартуках и колпаках распивают крепкий алкоголь.


Даже уборщицы распивают крепкий алкоголь, эти-то когда успевают?!


Посетителей уже давно не ждут, на что ненавязчиво намекают перевернутые стулья.


Не перевернуты лишь стулья за барной стойкой. За одним из таких сидит седой старик. Он сед и волосом и бородой. Старик пьет водку.


Художник Андреев направляется к нему, вынимая из-за пазухи револьвер…





2

Проходя мимо дома № 9 Николай обратил внимание на странную парочку. Какой-то лысый субъект вместе с субъектом бородатым, скрытые темнотой подъезда, обделывали какие-то, явно преступные делишки.

Что-то такое, что постороннему человеку видеть не следует, а то у него случится целый сноп неприятностей.


Николай ускорил шаг.

- Что-то я такое видел- подумал он. - что видеть не должен.Вот угораздило-то! Главное, чтоб эти типы не заметили, что я что-то видел.

При этом Николай не смог бы с уверенностью сказать, что конкретно он видел. Он прошел мимо подъезда слишком быстро, да и, почти сразу отвел глаза, инстинктивно страшась последствий.

- Похоже, пронесло, - подумал Николай, подходя к кладовкам,за которыми начинался проспект.


- Э, мужик! – неожиданно раздалось в левом ухе Николая.

Николай с ужасом обернулся и увидел тех самых подозрительныхтипов. Лысый мрачно смотрел на него откуда-то из-под косматых бровей. Бородатый злобно ухмылялся.

- Стой, мужик- сказал лысый.


Николаю оставалось сделать всего два шага до многолюдного проспекта. Вряд ли эти типы принялись его преследовать.

Однако Николай остановился. Парочка подошла к нему вплотную.


- Ты что-то видел, мужик? – спросил лысый. - Что ты видел?

- Ничего я не видел – немного визгливо сказал Николай - что вам от меня надо?

- Он явно что-то видел – ухмыляясь сказал бородатый лысому.


-Я. Повторяю. Что. Ничего. Не. Видел. - звенящим голосом,раздельно сказал Николай.

- Я ему не верю – сказал бородатый лысому. – Он все-таки,что-то видел.

- Ты, мужик, лучше сразу скажи, что конкретно ты видел -мрачно сказал лысый, надвигаясь на Николая. – целее будешь.


- Ребята … – сказал Николай прерывающимся голосом. Но больше ничего не сказал.

- Мне кажется, что он видел все. – Сказал бородатый,ухмыляясь - Видел все от начала и до конца.

- До конца? – удивился лысый. – ты думаешь он стоял так долго?

- С него станется – сказал лысый и посмотрел на Николая.


- Господа – сказал Николай, немного приходя в себя- Умоляю вас, поверьте, я ничего не видел..

- Ты ему веришь? – спросил лысый у бородатого.

- Конечно, нет, - сказал тот.


- Вы вот что – сказал Николай, - вы мне сами скажите, что я должен был видеть, а что нет.

- Он что, хочет, чтоб мы ему объяснили на что смотреть можно, а на что нельзя? – удивился лысый.– А мама твоя в детстве тебе не объясняла?

- Хитер ты, смотрю, парнишка – нехорошо ухмыльнулся бородатый.

-Я вовсе не хитер, - сказал Николай.


- Так, - внезапно произнес кто-то четвертый. – Дайте-ка я с ним поговорю.


Лысый с бородатым расступились и показался старик. Он был седой, как лунь.


Николай закричал.




3

Ну что же, сказал Прыгунков, давай собираться в дорогу.

А я ему говорю:

- Прыгунков, говорю – мне и тут хорошо.

А Прыгунков сказал, что здесь оставаться опасно и нас может подстерегать что-нибудь свирепое и хищное. К тому же, сказал, опять- таки, метеостанция.

А я ему отвечаю:

- Пыгунков, говорю, самое свирепое и хищное в радиусе ста километров это мы.

- А особенно, говорю, ты хищный, видел бы ты свою морду.

А Прыгунков сказал, что свою морду он видеть не желает, да и зеркала остались в прошлой жизни, и хрен сними.

А я с ним согласился

- И хрен с ними, - говорю.


***

Прыгунков мне раньше объяснял, почему мы вечно идем.

Говорил, мол, пока рация работала, с одной метеостанции сигнал был.

Туда мы и идем, говорил.

Нельзя, говорил, терять ни минуты, мало ли, говорит, вдруг там кому помощь нужна.

Теперь ничего не объясняет, почти все время молча идем.

Я спрашиваю иногда.

- Прыгунков, спрашиваю, сейчас-то уже, наверное, и торопиться поздновато?

Молчит в ответ. Сопит.


***

В избушке той еще ничего было, а то вот в городах ночевать я не люблю.

Дома темные, окна мертвые. Пусто. Жутко. Даже собаки города обходят.

Костер, помню, развели прямо посреди комнаты. Тени везде.

По мне, так лучше на природе. Хотя в городе, обычно, тушенки много.

Я спросил как-то Прыгункова.

- Прыгунков, спрашиваю, а что будет, когда тушенка закончатся?

А Прыгунков на это отвечает, что раньше мы закончимся, чем тушенка. К тому же всегда есть макароны.

Кстати, говорит, тушенка, тоже разная бывает. Бывают банки вздутые, как пузо утопленника, их есть нельзя.

А так, говорит, тушенка и пятьдесят лет может храниться и ей хоть бы хны. Главное только, говорит, чтобы вокруг сухо было. И банки целые.

Но вообще Прыгунков в последнее время не очень разговорчивый.

И города мы стараемся обходить подальше.


***

Мы шли уже часов, неверное шесть, я точно не знаю, часов у меня нет. Но шли долго. Я подустал, а Прыгунков будто только что вышел. Бодрый идет, шаг пружинит.

А ведь старше меня лет на двадцать. Точно не знаю, но борода у него седая, а у меня клочками.

Идем, в общем, по асфальту, а всюду черные елки и снег.

Пейзаж безрадостный.

Прыгунков молча шел, а меня опять поговорить потянуло. А о чем с ним говорить, непонятно, все уже сказано, давно идем.

Я его спрашиваю:

- Прыгунков, вот ты был учителем. Много тебе платили?

А он отвечает, мол, не очень много.

А я говорю:

- Раньше все говорили, что учителям совсем мало платят.

Он ничего не ответил, а я больше ничего и не спросил. Вот и поговорили, думаю.

***


Посреди ночи Прыгунков меня растолкал и сказал, что моя очередь дежурить.

А я ему как всегда сказал:

- Чего дежурить то, каждую ночь дежурим, а никого так и ненадежурили. Одни собаки вокруг ходят.

А он говорит, что как раз поэтому и надо, чтобы не расслабляться и быть готовым к тому, что кто-нибудь в конце концов надежурится.Да и собаки разные бывают, сам понимаешь.

Я ему сначала хотел возразить, но вижу, что без толку.Еле-еле глаза продрал, забрал у него ружье и пошел дежурить.

Сижу, смотрю на звезды. Долго сидел, думал. Думал, столько всего на планете творится, а звездам хоть бы хны – какими были, такими и остались.

Тут-то я и увидел сигнальную ракету. Сначала решил, что звезда падает, а потом смотрю – осветилось все и близко так, всего в километре. Ну,или типа того.

Я сразу к Прыгункову, а тот вовсе и не спит, а стоит и тоже на ракету смотрит. Стоим, значит рядом, смотрим, в темноту уже, а потом он говорит, пошли, мол, скорее.

Я с ним и спорить не стал, похватал барахло, и бежать.


***

Мы бежали прямо сквозь черный лес. Темно. Прыгунковфонариком светит, пыхтит. Я еле за ним успеваю.

Никого сто лет не видели, а тут на тебе – явно человек. Небудут же собаки из ракетницы палить.

И тут, между деревьев свет показался.

Прыгунков остановился на секунду и тихо так сказал, что,мол, давай аккуратно, мол, давай, не будем торопиться. Мало ли, говорит, люди разные бывают, сам понимаешь. И дальше рванул, только пятки засверкали.

Выбегаем мы на полянку, а там точно в сказке – метеостанция.

И свет в окнах горит.

Прыгунков на станцию смотрит, рот открыл. Я у него испрашивать не стал, та эта метеостанция или не та. Понятно, что та.

Короче, пока он так стоял, я подошел к двери, да открыл.


***

Смотрим - на стуле старик сидит какой-то. Весь седой, какдед мороз. Сидит, значит, возле печки, улыбается. Тепло. Стол у него деревянный. Свечки горят.

Прыгунков ружье какое -то время крепко держал, потом не выдержал, бросил, да к старику кинулся. Обнимает его, улыбается. Шутка ли,столько времени только на меня одного глядеть. Приятного мало.

Старик тоже вскочил, улыбается, обнимает Прыгункова, меня, говорит,а я, мол знал, не могло так быть, чтобы я один на свете остался.


***

Поговорили.

Старик рассказал, что он давным -давно эту станцию нашел.

И рацию нашел и видать его Прыгунков и слышал.

Старик рассказал, что выходит каждую неделю и из ракетницы стреляет. Хотел бы, говорит, чаще, да патроны от ракетницы быстро кончатся.

А потом он нас мясом угостил собачьим. Вкусно у него вышло. Ния ни Прыгунков так собачье мясо приготовить не умеем.

Прыгунков, радостно заявил, что сколько он собак не готовил– все швах получается.

На одной, говорит, тушенке живем.

А я подтверждаю.

- Точно, - говорю – на одной тушенке. И макаронах.

Старик говорит, что неправильно, мол, вы собак готовите. Иобъяснил, что нужно перца побольше класть. И еще чего-нибудь вонючего обязательно положить, травку какую-нибудь, чтобы собачий вкус отбить.

Сказал, мол, поделится с нами травками этими, такого добра,мол, у него полно.

А потом водку достал. Давайте, говорит, по рюмочке выпьем.Сто лет уже, говорит, один пью,

Мы выпили по рюмке. Ну то есть они выпили, а я это дело на дух не переношу. Но правила знаю – сделал вид, что выпил, а сам за ухо ловко вылил.

Старик говорит, давай еще по одной.

А Прыгункова, смотрю, развезло. Он говорит, давай, мол, но чтоб кто-то из нас трезвый остался, на вахте стоять.

Старик отвечает, что, не боись, мол, он опытный алкоголик,не окосеет. Первую вахту он отстоит, а потом разбудит Прыгункова или меня.

Меня он иначе, как «молодой» и не называл.

Давай, говорит, молодой, по второй выпьем.

Вылил я за ухо вторую рюмку и спать пошел на печку. За день умаялся, заснул мгновенно.


***

Проснулся от того, что сопит кто-то и шуршит.

Смотрю, старик Прыгункова связывает, а тот будто мертвый, не просыпается. Ну, думаю, не иначе, как ножом пырнул. Нож то рядом валяется,здоровый такой. И ружье недалеко. 12-й калибр.

Поднимаюсь значит и спрашиваю.

- Ты чего, старый, делаешь?!- спрашиваю.

А старик прям аж подскочил.

Ты чего, спрашивает, водку не пил?

-Не пил, - отвечаю. А сам ружье тихонько взял и затвором так чик-чик.

А старик тут заговорил быстро-быстро.

Ты, молодой, говорит, не торопись. Ты, говорит, взвесь все.Ты ж кожа да кости. Тебе жрать нужно много. Ты, ж, растешь еще. Собачину жрал,говорит? Понравилась она тебе, спрашивает?

А сам потихоньку к ружью лезет. И говорить продолжает.

Ты думаешь, первые вы мне попались? Да мне таких с десяток уже встретилось. На ракеты клюют, а потом водку пьют. А потом я мясо ем.

Я смотрю на него и перевариваю то, что он сказал.

А он вдруг дернулся, как кошка, даром что старик, схватил ружье и курком защелкал. Да без толку. Не знаю, что у него случилось, то ли не зарядил, то ли осечка. Наверное, не зарядил, уверен был, что мы оба его гадостью отравимся.

В общем я ему и говорю.

- Ах ты, говорю, зараза какая.

На самом деле я похуже выразился. Но это неважно.

Потому что потом прицелился я и в него выстрелил.

Он и упал.


***

Прыгунков проснулся часов через шесть. Я точно не знаю,часов-то у меня нет.

Сел, глазами вертит, соображает где находится.

Ох, говорит, блин, что за водка такая. Потом говорит, что же меня старый не разбудил, светло ведь уже.

Потом посмотрел на меня, посмотрел на одеяла, которыми я старика закидал, да и понял все.

Затушили мы печку и двинулись дальше.

http://llemur.livejournal.com/114414.html

в акварели самый кайф - процесс (результат предсказуемо страшноватый). зафигачишь водички, сверху красочки и глядишь потом завороженно, куда потечет? а вот куда! волшебство, епт

https://llemur.livejournal.com/113999.html

в акварели самый кайф - процесс (результат предсказуемо страшноватый). зафигачишь водички, сверху красочки и глядишь потом завороженно, куда потечет? а вот куда! волшебство, епт

http://llemur.livejournal.com/113999.html

Бреда вот наворотил, радуйтесь.

Дело об исчезнувшей кровати.

1.
Недавно из-под моего друга Николая исчезла кровать.
Он лежал в ней, как обычно, одетый, во второй половине дня, курил и ел мясо, и вдруг обнаружил, что теперь вместо упругого вонючего матраца под ним широко раскинулся твердый деревянный паркет.
О кровати теперь напоминал лишь прямоугольный слой сигаретных бычков и конфетных оберток, словно снегом запорошенный кудрявой сизой пылью.

Николай недоуменно взмахнул сигаретой и, посыпав пеплом мясо, схватился за телефон.



Так всегда бывает – чуть что, чуть только зачешется у Коли, чуть только пропадет его чёртова кровать – он немедленно хватается за телефон и звонит мне, скотина.

Но на сей раз он позвонил не мне, а в детективное агентство.

- Здравствуйте – сказал Коля в трубку. – Это детективное агентство?
- Да – ответили на том конце женским голосом.

Наступила томительная тишина. Николай, прижимая трубку к уху посмотрел на сигарету. Сигарета находилась как раз на той стадии, когда ее уже можно назвать бычком. Это был очень пухлый бычок, один из тех бычков, что порождают классовую ненависть в обществе людей падших и опустившихся.

- Спасибо, - сказал Николай в трубку и выключил ее.

Потом он включил трубку и набрал другой номер.
Вот теперь он позвонил мне.

-Саша, - сказал Коля мне – из-под меня внезапно пропала кровать.
- Коля, ешкин кот– сказал я. – Ну какого чёрта ты все время звонишь по разным пустякам. Ты так скоро и носки под табурет засунешь, а после мне позвонишь и спросишь где мол мои носки. Так нельзя, Коля.
- Я могу вообще не звонить – засопел Николай. – Если я так тебе мешаю, я могу вообще никогда никому не звонить больше.
Я промолчал.
- Пусть – обиженно продолжал Николай, – пусть мои кровати пропадают, пусть мир рушится и летит в бездну, пусть, а я буду сидеть дома и никому не звонить. Хер с ним с миром, я буду сидеть на полу и прижимать попою твердый деревянный паркет.

- Ну как я тебе могу тебе помочь, Коля? – спросил я. – Как я могу, не зная обстоятельств пропажи, не зная диспозиции, не зная выходов и входов, тактик и стратегий, тебе помочь?
-Так я тебе щас расскажу – взволнованно сказал Николай. – Я щас все-все-все тебе объясню. Дело в том, что я курил сигарету и лежал на кровати. НА КРОВАТИ! НА ЧОРТОВОЙ КРОВАТИ!!!
- Спокойно, Коля, – успокоил я его. – продолжай.
- Тут я, значит, нагибаюсь, - продолжил Коля. – А разгибаюсь – смотрю – лежу на полу. Представляешь? Как дурак, блин, на полу, с сигаретой в одной руке и мясом в другой.
- Мясом, Коля? – спросил я.
- Мясом. – Сказал Коля, раздражаясь. – За чем же я нагибался-то, елки-моталки.

2.

Я сидел в кафе, пил кофе и ел салат цезарь с курицей. По количеству салата цезаря с курицей в моей тарелке можно было заключить, что кафе находится в не очень хорошей финансовой ситуации и поэтому владелец попросил повара резко снизить количество продуктов, уходящих на порцию салата цезаря с курицей.

Произведя предыдущее умозаключение, я вновь, в который уже раз, ощутил гордость за свою способность мыслить быстро, четко и полосато, как арматура.

Я отхлебнул немного кофе и представил себе разговор владельца и повара.

- Валерий Михайлович – говорит владелец – а чо это у нас такие огромные порции салата цезарь. Это ж, не дай бог, лопнуть можно от такой порции.
- По нормативу, Евгений Викторович – говорит ему повар- уважаемый человек с седыми усами и в дурацком чепчике. – по нормативу.
- Валерий Михайлович – говорит владелец. – да ну их в жопу нормативы. Посмотри на эту тарелищу! Тут же рожа треснет у любого! Ну неужели эту тарелищу здоровый человек в своем уме будет до конца жрать. Да не будет. Поест он немного салатика, да отодвинет тарелищу эту жуткую от себя. И платочком губки вытрет.

Внезапно мои рассуждения прервал официант. Он отобрал у меня пустую чашку из-под кофе и заменил мою пепельницу, в которую я сложил четыре обкусанные зубочистки.
Потом он поправил подушки на креслах и ушел к себе в официантскую.
- Подушки! – подумал я и насторожился.
Что-то здесь было не так.
Что-то во всей этой истории явно не сходилось.

3.

За окном стемнело. Тусклый свет фонарей освещал крупный снег, что, будто простыней, покрывал белый пододеяльник зимних улиц. Женщина в гусином полушубке выгуливала пышную, похожую на бурую подушку, собаку. Дети, зарывшись, в снег, словно в пуховое одеяло, вяло играли в войнушку.
Дворник, ловко орудуя шабером, счищал голубиное дерьмо с металлического каркаса недостроенного гаража. Накрашенные девицы, хрипло гогоча, выходили из ресторана, ловко отбрасывая кометы докуренных сигарет. Какие-то солдаты строем шли мимо заброшенного арбузного ларька.
Скоро мне надоело наблюдать за всей этой мирской суетой, ведь у друга случилась беда, и сейчас важно было сосредоточиться именно на ней. Нужно было взять эту беду, и, поместив её в одну ладонь, другой, хорошенько размахнувшись, ударить по предыдущей.

Выяснилось, кстати, что мой друг давно говорит мне в ухо что-то очень важное.
- Саша! – говорил Коля. – Саша!

Я нехотя оторвался от размышлений и оглядел Колину квартиру.

По осиротевшему ныне паркету, как тараканы ползали незнакомые мужчины в ватных штанах, с рулетками на ремнях и пинцетами в сильных, жилистых пальцах.
Они тщательно измеряли пыльный прямоугольник окурков и конфетных фантиков.
Время от времени один из них с восторженным криком поднимал пинцетом над головой особо заковыристый бычок и, сияя, показывал остальным, но, тут же, словно вспомнив о чём-то более важном, гас и вновь опускался на четвереньки.

- Кто это? – спросил я. – Что они делают, Коля?
- Они, Саша, работают – сказал Коля горько – Они, в отличие от некоторых занимаются делом. Они, прямо скажем, не тратят своё время впустую. Они, Александр, дают результат.

И тут меня словно током ударило.

4.
Николай то обольстительно огибал ее слева, то подкатывал справа неистовым приливом, то приобнимал, то потягивался, выставляя вперед нарисованных на свитере оленей, то внезапно бежал на танцпол и, оттуда, танцевал, только для неё одной, нежные танцы.
Он выбрасывал вперед ноги, заламывал руки под немыслимыми углами, изящно падал, но влажные глаза его были устремлены точно в её влажные глаза.
Дама с восторгом наблюдала за Николаем. Никогда в своей жизни она не видела столь интересного, неординарного, творческого, необычного, чудесного, внезапного и душевного человека.
- Поедем к тебе – умоляла она раскрасневшегося кавалера с оленями на свитере. – Поедем, поедем, сейчас же, поедем к тебе.
- Непременно, – говорил Николай – Только ты должна знать одну вещь. У меня пропала кровать.
- Пропало что? – спросила дама, внезапно подобравшись и ощетинившись.
- Кровать – ответил Коля. – Дело в том, что у меня дома нет кровати. Там, где она стояла раньше - сейчас прямоугольник пыли, приправленный окурками.
На слове «окурками» он весь как-то поник: опустились плечи и уголки рта, потяжелели щеки, добавились мешки под глазами, поредели брови.
- Я тут вспомнила - сказала дама с отвращением – мне нужно срочно заняться чем-то совсем другим.
Она встала из-за стола, и, громко его отодвинув, пересела за соседний.

5.
- Куда это мы бежим? – жалобно спрашивал Николай, пытаясь успеть за моим сильным, размеренным шагом. – Зачем это мы так торопимся?
-Увидишь, Николай! – сказал я голосом, излучавшим, в равных долях уверенность и лидерские качества. Приправленный при этом щепоткой дружеской поддержки, голос мой звучал, словно правильно сбалансированный коктейль, в котором все прекрасно – и вустерский соус, и томатный сок, и сельдерей.
Этот голос обладал, и изрядной долей загадочности, потому что Коля, понятия не имел, в каком направлении мы бежим.
- Автовокзал? – спрашивал он, тяжело дыша, - Хлебокомбинат?
- Ботанический сад? Завод по ремонту телевизоров? Пельменная?
- Городская свалка?

Так мы и шли сквозь темень и сугробы – суровый, мужественный и загадочный я и мелкий, суетливый, что-то назойливо бубнящий Николай.


6.

В центре зала стояла Колина кровать. Ее невозможно было спутать с какой-то еще кроватью. Она была стопроцентно Колина – неважно застеленная и покрытая хлебными крошками.

Рядом стоял котел с фиолетовой жижей, горели свечи, а меж свечами, будто безе на торте возвышались белобородые и морщинистые монахи в ватниках и с поварешками в руках.

Монахи все были сплошь белобороды и морщинисты, но даже среди них выделялся один, что был особенно морщинист и белобород.
Он был заметно выше остальных ростом, а на белоснежный ватник его были нашиты синяя звезда и белая мышь.
Борода его, лихо, как лавина, струилась куда-то к самому полу, а морщины будто бы были выточены безумным косторезом.
Высокий монах, из-под белых косматых бровей, строго оглядел остальных, менее высоких, и вдруг зашептал что-то, прямо в свою невероятную бороду.
- Шибурш, Шибурш - шептал высокий монах, и шепот его отражался о стены угрюмой залы, а прочие монахи, стояли, закрыв глаза и внимали.
Затем он прекратил шептать и вытянул два перста в сторону кровати.
Монахи перестали внимать и, придвинувшись, принялись черпать из котла фиолетовую жижу и по очереди поливать ею Колину кровать.

Мы с Николаем, кое-как спрятавшись за шторкой не отрываясь смотрели, как кровать приобретает фиолетовый оттенок. Коля заметно нервничал.
Чем более фиолетовой она становилась, тем заметнее нервничал хозяин кровати.
Казалось, Николая раздражает именно цвет. Если бы монахи обливали его кровать, скажем, светло-зеленым, то он бы и не почесался. А тут – на тебе, дурацкий фиолетовый.
Коля нервничал и, одновременно, напряженно всматривался в монахов, которые все продолжали черпать жижу и равномерно покрывать ею кровать.
И вдруг он решился.

- Это моя кровать! – закричал Коля, выпрямившись и приподняв шторку. – Не трогайте мою кровать! Отойдите от моей кровати!

Тут все монахи в ватниках и бородах потянули к Николаю поварешки, а самый главный широко открыл неожиданно огромный рот и завопил неожиданно тонким голосом.
От этого с потолка посыпался снег, а на Колю монахи. Они крутили перед ним поварешками и хватали его за ноздри, в то время как он гроздями стряхивал с себя служителей культа.
Пока мой друг стряхивал с себя монахов, я думал, что же предпринять: вылезти ли из-под укрытия, или переждать пока гроздья монахов станут чуть менее увесистыми.
Но тут, посреди в принципе вполне нормального течения вещей, случилось нечто совершенно дикое и невообразимое.

Фиолетовая кровать Николая, вдруг сама по себе поднялась на две нижние ножки и, расправив, как крылья, простыню, взлетела. Нехотя и тяжко, как перегруженный шмель, она оторвалась от земли и устремилась ввысь.
Сделав разминочный круг, кровать ускорилась и уже на крейсерской скорости с воем и свистом вылетела в дверной проём.
Монахи внезапно оставили Колю в покое, построились по росту и потянулись к выходу. Самый высокий монах прищурился было на Николая, но потом, передумав, потянулся за остальными.

Здесь у меня отвисла челюсть. Через некоторое время в неё проник холодный южный ветер, и я её захлопнул.

https://llemur.livejournal.com/113761.html

Бреда вот наворотил, радуйтесь.

Дело об исчезнувшей кровати.

1.
Недавно из-под моего друга Николая исчезла кровать.
Он лежал в ней, как обычно, одетый, во второй половине дня, курил и ел мясо, и вдруг обнаружил, что теперь вместо упругого вонючего матраца под ним широко раскинулся твердый деревянный паркет.
О кровати теперь напоминал лишь прямоугольный слой сигаретных бычков и конфетных оберток, словно снегом запорошенный кудрявой сизой пылью.

Николай недоуменно взмахнул сигаретой и, посыпав пеплом мясо, схватился за телефон.



Так всегда бывает – чуть что, чуть только зачешется у Коли, чуть только пропадет его чёртова кровать – он немедленно хватается за телефон и звонит мне, скотина.

Но на сей раз он позвонил не мне, а в детективное агентство.

- Здравствуйте – сказал Коля в трубку. – Это детективное агентство?
- Да – ответили на том конце женским голосом.

Наступила томительная тишина. Николай, прижимая трубку к уху посмотрел на сигарету. Сигарета находилась как раз на той стадии, когда ее уже можно назвать бычком. Это был очень пухлый бычок, один из тех бычков, что порождают классовую ненависть в обществе людей падших и опустившихся.

- Спасибо, - сказал Николай в трубку и выключил ее.

Потом он включил трубку и набрал другой номер.
Вот теперь он позвонил мне.

-Саша, - сказал Коля мне – из-под меня внезапно пропала кровать.
- Коля, ешкин кот– сказал я. – Ну какого чёрта ты все время звонишь по разным пустякам. Ты так скоро и носки под табурет засунешь, а после мне позвонишь и спросишь где мол мои носки. Так нельзя, Коля.
- Я могу вообще не звонить – засопел Николай. – Если я так тебе мешаю, я могу вообще никогда никому не звонить больше.
Я промолчал.
- Пусть – обиженно продолжал Николай, – пусть мои кровати пропадают, пусть мир рушится и летит в бездну, пусть, а я буду сидеть дома и никому не звонить. Хер с ним с миром, я буду сидеть на полу и прижимать попою твердый деревянный паркет.

- Ну как я тебе могу тебе помочь, Коля? – спросил я. – Как я могу, не зная обстоятельств пропажи, не зная диспозиции, не зная выходов и входов, тактик и стратегий, тебе помочь?
-Так я тебе щас расскажу – взволнованно сказал Николай. – Я щас все-все-все тебе объясню. Дело в том, что я курил сигарету и лежал на кровати. НА КРОВАТИ! НА ЧОРТОВОЙ КРОВАТИ!!!
- Спокойно, Коля, – успокоил я его. – продолжай.
- Тут я, значит, нагибаюсь, - продолжил Коля. – А разгибаюсь – смотрю – лежу на полу. Представляешь? Как дурак, блин, на полу, с сигаретой в одной руке и мясом в другой.
- Мясом, Коля? – спросил я.
- Мясом. – Сказал Коля, раздражаясь. – За чем же я нагибался-то, елки-моталки.

2.

Я сидел в кафе, пил кофе и ел салат цезарь с курицей. По количеству салата цезаря с курицей в моей тарелке можно было заключить, что кафе находится в не очень хорошей финансовой ситуации и поэтому владелец попросил повара резко снизить количество продуктов, уходящих на порцию салата цезаря с курицей.

Произведя предыдущее умозаключение, я вновь, в который уже раз, ощутил гордость за свою способность мыслить быстро, четко и полосато, как арматура.

Я отхлебнул немного кофе и представил себе разговор владельца и повара.

- Валерий Михайлович – говорит владелец – а чо это у нас такие огромные порции салата цезарь. Это ж, не дай бог, лопнуть можно от такой порции.
- По нормативу, Евгений Викторович – говорит ему повар- уважаемый человек с седыми усами и в дурацком чепчике. – по нормативу.
- Валерий Михайлович – говорит владелец. – да ну их в жопу нормативы. Посмотри на эту тарелищу! Тут же рожа треснет у любого! Ну неужели эту тарелищу здоровый человек в своем уме будет до конца жрать. Да не будет. Поест он немного салатика, да отодвинет тарелищу эту жуткую от себя. И платочком губки вытрет.

Внезапно мои рассуждения прервал официант. Он отобрал у меня пустую чашку из-под кофе и заменил мою пепельницу, в которую я сложил четыре обкусанные зубочистки.
Потом он поправил подушки на креслах и ушел к себе в официантскую.
- Подушки! – подумал я и насторожился.
Что-то здесь было не так.
Что-то во всей этой истории явно не сходилось.

3.

За окном стемнело. Тусклый свет фонарей освещал крупный снег, что, будто простыней, покрывал белый пододеяльник зимних улиц. Женщина в гусином полушубке выгуливала пышную, похожую на бурую подушку, собаку. Дети, зарывшись, в снег, словно в пуховое одеяло, вяло играли в войнушку.
Дворник, ловко орудуя шабером, счищал голубиное дерьмо с металлического каркаса недостроенного гаража. Накрашенные девицы, хрипло гогоча, выходили из ресторана, ловко отбрасывая кометы докуренных сигарет. Какие-то солдаты строем шли мимо заброшенного арбузного ларька.
Скоро мне надоело наблюдать за всей этой мирской суетой, ведь у друга случилась беда, и сейчас важно было сосредоточиться именно на ней. Нужно было взять эту беду, и, поместив её в одну ладонь, другой, хорошенько размахнувшись, ударить по предыдущей.

Выяснилось, кстати, что мой друг давно говорит мне в ухо что-то очень важное.
- Саша! – говорил Коля. – Саша!

Я нехотя оторвался от размышлений и оглядел Колину квартиру.

По осиротевшему ныне паркету, как тараканы ползали незнакомые мужчины в ватных штанах, с рулетками на ремнях и пинцетами в сильных, жилистых пальцах.
Они тщательно измеряли пыльный прямоугольник окурков и конфетных фантиков.
Время от времени один из них с восторженным криком поднимал пинцетом над головой особо заковыристый бычок и, сияя, показывал остальным, но, тут же, словно вспомнив о чём-то более важном, гас и вновь опускался на четвереньки.

- Кто это? – спросил я. – Что они делают, Коля?
- Они, Саша, работают – сказал Коля горько – Они, в отличие от некоторых занимаются делом. Они, прямо скажем, не тратят своё время впустую. Они, Александр, дают результат.

И тут меня словно током ударило.

4.
Николай то обольстительно огибал ее слева, то подкатывал справа неистовым приливом, то приобнимал, то потягивался, выставляя вперед нарисованных на свитере оленей, то внезапно бежал на танцпол и, оттуда, танцевал, только для неё одной, нежные танцы.
Он выбрасывал вперед ноги, заламывал руки под немыслимыми углами, изящно падал, но влажные глаза его были устремлены точно в её влажные глаза.
Дама с восторгом наблюдала за Николаем. Никогда в своей жизни она не видела столь интересного, неординарного, творческого, необычного, чудесного, внезапного и душевного человека.
- Поедем к тебе – умоляла она раскрасневшегося кавалера с оленями на свитере. – Поедем, поедем, сейчас же, поедем к тебе.
- Непременно, – говорил Николай – Только ты должна знать одну вещь. У меня пропала кровать.
- Пропало что? – спросила дама, внезапно подобравшись и ощетинившись.
- Кровать – ответил Коля. – Дело в том, что у меня дома нет кровати. Там, где она стояла раньше - сейчас прямоугольник пыли, приправленный окурками.
На слове «окурками» он весь как-то поник: опустились плечи и уголки рта, потяжелели щеки, добавились мешки под глазами, поредели брови.
- Я тут вспомнила - сказала дама с отвращением – мне нужно срочно заняться чем-то совсем другим.
Она встала из-за стола, и, громко его отодвинув, пересела за соседний.

5.
- Куда это мы бежим? – жалобно спрашивал Николай, пытаясь успеть за моим сильным, размеренным шагом. – Зачем это мы так торопимся?
-Увидишь, Николай! – сказал я голосом, излучавшим, в равных долях уверенность и лидерские качества. Приправленный при этом щепоткой дружеской поддержки, голос мой звучал, словно правильно сбалансированный коктейль, в котором все прекрасно – и вустерский соус, и томатный сок, и сельдерей.
Этот голос обладал, и изрядной долей загадочности, потому что Коля, понятия не имел, в каком направлении мы бежим.
- Автовокзал? – спрашивал он, тяжело дыша, - Хлебокомбинат?
- Ботанический сад? Завод по ремонту телевизоров? Пельменная?
- Городская свалка?

Так мы и шли сквозь темень и сугробы – суровый, мужественный и загадочный я и мелкий, суетливый, что-то назойливо бубнящий Николай.


6.

В центре зала стояла Колина кровать. Ее невозможно было спутать с какой-то еще кроватью. Она была стопроцентно Колина – неважно застеленная и покрытая хлебными крошками.

Рядом стоял котел с фиолетовой жижей, горели свечи, а меж свечами, будто безе на торте возвышались белобородые и морщинистые монахи в ватниках и с поварешками в руках.

Монахи все были сплошь белобороды и морщинисты, но даже среди них выделялся один, что был особенно морщинист и белобород.
Он был заметно выше остальных ростом, а на белоснежный ватник его были нашиты синяя звезда и белая мышь.
Борода его, лихо, как лавина, струилась куда-то к самому полу, а морщины будто бы были выточены безумным косторезом.
Высокий монах, из-под белых косматых бровей, строго оглядел остальных, менее высоких, и вдруг зашептал что-то, прямо в свою невероятную бороду.
- Шибурш, Шибурш - шептал высокий монах, и шепот его отражался о стены угрюмой залы, а прочие монахи, стояли, закрыв глаза и внимали.
Затем он прекратил шептать и вытянул два перста в сторону кровати.
Монахи перестали внимать и, придвинувшись, принялись черпать из котла фиолетовую жижу и по очереди поливать ею Колину кровать.

Мы с Николаем, кое-как спрятавшись за шторкой не отрываясь смотрели, как кровать приобретает фиолетовый оттенок. Коля заметно нервничал.
Чем более фиолетовой она становилась, тем заметнее нервничал хозяин кровати.
Казалось, Николая раздражает именно цвет. Если бы монахи обливали его кровать, скажем, светло-зеленым, то он бы и не почесался. А тут – на тебе, дурацкий фиолетовый.
Коля нервничал и, одновременно, напряженно всматривался в монахов, которые все продолжали черпать жижу и равномерно покрывать ею кровать.
И вдруг он решился.

- Это моя кровать! – закричал Коля, выпрямившись и приподняв шторку. – Не трогайте мою кровать! Отойдите от моей кровати!

Тут все монахи в ватниках и бородах потянули к Николаю поварешки, а самый главный широко открыл неожиданно огромный рот и завопил неожиданно тонким голосом.
От этого с потолка посыпался снег, а на Колю монахи. Они крутили перед ним поварешками и хватали его за ноздри, в то время как он гроздями стряхивал с себя служителей культа.
Пока мой друг стряхивал с себя монахов, я думал, что же предпринять: вылезти ли из-под укрытия, или переждать пока гроздья монахов станут чуть менее увесистыми.
Но тут, посреди в принципе вполне нормального течения вещей, случилось нечто совершенно дикое и невообразимое.

Фиолетовая кровать Николая, вдруг сама по себе поднялась на две нижние ножки и, расправив, как крылья, простыню, взлетела. Нехотя и тяжко, как перегруженный шмель, она оторвалась от земли и устремилась ввысь.
Сделав разминочный круг, кровать ускорилась и уже на крейсерской скорости с воем и свистом вылетела в дверной проём.
Монахи внезапно оставили Колю в покое, построились по росту и потянулись к выходу. Самый высокий монах прищурился было на Николая, но потом, передумав, потянулся за остальными.

Здесь у меня отвисла челюсть. Через некоторое время в неё проник холодный южный ветер, и я её захлопнул.

http://llemur.livejournal.com/113761.html

https://llemur.livejournal.com/113494.html

рыба-саурон



хорошо, что у меня холсты вовремя кончились, вот что я скажу

https://llemur.livejournal.com/113381.html

очень старая рыба, которая песдит, что помнит титаник

https://llemur.livejournal.com/113028.html

https://llemur.livejournal.com/112746.html